ГЛАВА 8
«Буря, вызванная разгневанным Энлилем,[9] буря, уничтожившая страну, накрыла Ур, словно платком, окутала его, словно саваном… город превратился в развалины!»
Из «Скорбной песни Ура».
Свирепый Хаммурапи, царь вавилонский, возжаждал низвергнуть старых богов и установить повсюду власть бога солнца Шамаша, а заодно и прихватить плодороднейшие земли Ура, покрытые жирным илом, способные прокормить целые сонмы людей и животных.
Ур не собирался сдаваться без боя. Из неведомых далей пришел на эту болотистую равнину народ шумеров и заложил свои поселения. С одной стороны наступала пустыня, с другой – необозримые, заросшие камышом болота дельты, кишащие ядовитыми гадами и тучами мошкары. Пядь за пядью люди отвоевывали у суровой природы землю, которая могла давать обильный урожай, приспосабливали среду обитания к своим нуждам, осушали болота, боролись с чудовищными разливами Евфрата, рыли каналы и возводили дамбы… И теперь отдать это все чужеземцам, храмы коих не простояли и тысячи лет?
Видимо, мало жертв приносили шумеры богам-покровителям, мало построили святилищ, где мудрые жрецы и девственные жрицы служили им, возносили молитвы и устраивали ритуальные песнопения. Отвернулись боги от Ура, бросили его жителей на произвол судьбы, на расправу жестоким завоевателям…
Ур оборонялся изо всех сил, но не устоял. Через проломы в стенах хлынули на улицы города воины Хаммурапи, все сокрушая на пути, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей… Защитники Ура и безоружные горожане падали под ударами мечей и копий, устилая улицы мертвыми телами. Кровь человеческая бежала по выдолбленным в мостовых желобкам, словно дождевая вода в час ливня…
Но не дождь то был, – горячая алая кровь вскипала на палящем солнце. С раскаленного добела неба лился на гибнущий город невыносимый зной. Не иначе как сам бог Шамаш сражался на стороне Хаммурапи, насылая на противника смертоносные огненные стрелы.
Вавилонское войско по приказу своего царя рвалось к сердцу Ура – башне-зиккурату, где укрылась дочь правителя, девственная жрица храма в окружении своей свиты. Золотые звезды покрывали святилище, ослепительно сверкая в солнечных лучах, вызывая восторженные крики победителей. Но богиня все же вступилась за жрицу, избавила ее от жуткой и позорной участи быть растерзанной воинами чужого царя, отданной на поругание его солдатам. В одно мгновение запылала священная ступенчатая башня Ура, занялась пламенем, от нее огонь перекинулся на другие дома, и скоро весь город был охвачен пожаром… Пелена черного дыма повисла в воздухе. Сажа и копоть забивали дыхание как обороняющихся, так и захватчиков. Ур содрогался в предсмертной агонии…
Чудом оставшиеся в живых жители спасались бегством, кто как мог: одни пускались вплавь по реке, другие в дыму, спотыкаясь о трупы, пробирались к проломам в стенах. Шум боя затихал, оставался позади…
В те страшные часы Авраам,[10] которого Господь уберег от гибели, в последний раз оглянулся на пожираемый огнем родной город. С ним были отец Фарра, племянник Лот и жена Сара. Им всем посчастливилось в тот судный день благополучно покинуть Ур…
С такими же, как они, беглецами спаслась от неминуемой смерти молодая женщина, с головы до ног укутанная в испачканное кровью и сажей покрывало. Никто не спрашивал ее, кто она и куда направляется. Никто не интересовался ее именем и происхождением… Люди все еще пребывали в ужасе от того, что им пришлось увидеть. Должно было пройти время, прежде чем они снова смогут радоваться жизни и думать не о кошмарном прошлом, а о светлом будущем.
Впрочем, только богам известно, какое кому уготовано будущее…
Ур халдейский не раз погибал и возрождался из пепла. Его не сломили ни разрушительные наводнения, ни нашествия врагов, ни страшные пожары. Он снова восставал из руин, расцветал, богател и молился своим богам…
Но тогда бежавшие из поверженного Ура Авраам со своим семейством и молчаливая женщина, прячущая под грязным покрывалом свое сокровище, не могли знать об этом. Им казалось: всему, что они любили, пришел конец…
Марина разливала чай, отсчитывала сдачу, подавала чашки, ища глазами Апреля.
В такие холодные вьюжные вечера, как этот, он обычно приходил поздно, болтал с кем-нибудь из знакомых парней о горных походах, бренчал на гитаре, потом садился за угловой столик в «Буфете» и о чем-то размышлял в одиночестве. Его красивое лицо было грустным.
Марина сама приносила ему крепкий травяной чай без сахара, как он любил, садилась напротив, подперев ладонью щеку, и спрашивала:
– Тоскуешь, Апрель?
– Ага… в этом состоянии хорошо пишется. Стихи так и льются, легко ложатся на музыку.
– Серьезно?
– Не веришь? Вот, послушай…
И он вполголоса напевал ей простенький мотивчик, берущий за душу, декламировал такие же незатейливые стихи, от которых Марине хотелось плакать.
– Нравится?
– Очень!
– Еще полчаса посижу, и будет песня.
– Маринка, ты куда подевалась? – кричала из-за стойки Соня, словно не видела сестры. – Иди работать!
Сегодня Апрель пришел чернее тучи, сразу заглянул в «Буфет» и заказал водки. Небывалое дело! Не то чтобы он совсем не пил – выпивал понемногу, но всегда по поводу и с ребятами. То чей-нибудь день рождения отмечали, то обмывали удачное выступление, то новый альбом, то… словом, спиртным Апрель не баловался, разве что за компанию.
Марина молча плеснула в стакан из бутылки с бело-зеленой этикеткой и горлышком «советского» образца, подала.
– Случилось что-нибудь?
Он проглотил водку, подвинул к ней стакан:
– Еще столько же.
– Я могу тебе помочь?
Он опять не ответил, выпил и уронил голову на руки.
– Тошно мне, Маринка, ох и тошно…
– Да что с тобой?
– Ладно, не парься. Пройдет…
К стойке подвалила группа парней, они загалдели, засыпали девушку комплиментами. Апрель отошел, плюхнулся за свой столик и уставился в никуда. Сексуальный до жути, молодой, сильный, гордый и… одинокий.
Марина попросила Соню сменить ее за стойкой и пошла разносить заказы, искоса наблюдая за Апрелем. Плохо человеку, и никого это не волнует! Так люди и режут себе вены или выбрасываются из окон. Черствый народ вокруг, черствый. Даже здесь, – веселятся все вместе, а горюют поодиночке.
Она несла на соседний столик кулеш с плавающими сверху кусочками сала, когда Апрель резко поднялся и пошел к двери. Марина чуть не уронила поднос с мисками, полными горячего варева. Она поспешно обслужила посетителей и выскочила следом за молодым человеком. Тот стоял в гардеробной лицом к окну с телефоном в руках, набирал чей-то номер. Гардеробщица, тетя Нюся, по совместительству уборщица, увидела девушку, обрадовалась и жестом подозвала ее.
– Ой, Маринушка, подмени меня на пару минут, – шепнула она. – В туалет прижало, не могу терпеть. А Митя запретил рабочее место покидать! Сказал, если что пропадет из вещей, вычтет из моей зарплаты…
Она исчезла, а Марина незаметно бросила взгляд на Апреля. Тот даже не обернулся – вероятно, и не слышал ничего. Приник к телефону и замер.
Девушка, повинуясь внезапному импульсу, спряталась за вешалкой с верхней одеждой и навострила уши.
– Почему не берешь трубку? – донеслись до нее слова Апреля. – Не хочешь говорить со мной? А я без тебя не могу… Думал, забуду все! Не получается…
Марину обдало жаром. Ревность терзала ее сердце, словно голодный хищник беззащитную жертву. «Да ты точно влюбилась! – сказала бы Соня. – Втрескалась в этого красавчика без памяти! Красивые мужчины не про нас с тобой, сестренка. Мы бесприданницы, ни внешности нам судьба не отмерила, ни ума особого, ни родни богатой. Официантки из бара – вот мы кто. Надо искать парня попроще, без «мух», без претензий, чтобы ты рядом с ним выглядела королевой, а не посудомойкой!» Права Соня, тысячу раз права… А сердце рвется к Апрелю, хоть ты тресни.
– Разве тебе было плохо со мной? – спрашивал неведомую женщину Апрель. – Разве ты не была счастлива? Я же видел твои глаза, твою улыбку. Ты не притворялась! Не верю…
Откуда Марина узнала, что он звонит любимой женщине? Догадалась. Кому еще могут быть предназначены такие слова, такая нежность и боль в голосе?
– Я должен тебя увидеть… – умолял он. – Давай встретимся! Просто поговорим, как друзья… Обещаю! Почему нет? Это слишком жестоко… Подожди, не клади трубку, я…
Он еще что-то говорил, но по его тону уже было ясно, что женщина на том конце оборвала связь. Апрель в запале продолжал взывать к трубке, в которой уже раздавались гудки…
Марина от волнения кусала губы, с трудом сдерживая порыв броситься к нему, обнять, прижаться, жалеть, успокаивать, плакать, твердить бестолковые пустые фразы, лишь бы заглушить это вскипающее в нем отчаяние, эту страшную решимость совершить какой-то роковой, непоправимый поступок…
Апрель между тем снова и снова набирал телефонный номер. Женщина на том конце не выдержала, ответила.
– Ты меня убиваешь… – повторял он. – Убиваешь… Я не знаю, что сделаю с собой, с тобой…
– Спасибо, выручила! – проворковала довольная тетя Нюся, заглушая слова Апреля. – А чего ты спряталась-то? Я уж испугалась. Гляжу – пусто в гардеробе, одежда висит, тебя след простыл – заходи, кто угодно, бери, что хочешь…
Марине показалось, что она пробудилась от больного сна, открыла глаза и видит перед собой добродушное розовое лицо тети Нюси.
– Да ты не в себе, дочка, – всполошилась та. – Приставал кто? Ты мне только скажи, я мигом Мите доложу, он энтого хулигана больше сюда не пустит! Кто таков, признавайся…
Марина отмахнулась и выскользнула из-за ограждения, за окном сквозь снежные вихри пробивался желтоватый свет соседней витрины. Апреля в холле не было. Он куда-то исчез. Не дай бог, выскочил на улицу! Раздетый! Взвинченный до предела!
– Тетя Нюся! – кинулась она к гардеробщице. – Где куртка Апреля?
Та растерянно всплеснула руками.
– Какая у него? Я их всех путаю…
Марина пробежалась глазами по вешалкам – куртки из коричневой замши с меховым воротником, которую носил Апрель, нигде не было.
– Погоди! Он ее и не сдавал… – вспомнила тетя Нюся. – Он ящики какие-то помогал выгружать, вероятно, в подсобке бросил… Ты куда?
Марина, не оглядываясь, кинулась в подсобное помещение. Там на стене были прибиты крючки для рабочей одежды, на них сейчас болтались только халат для уборки и пара синих спецовок.
– Апрель заходил? – выдохнула она.
Митя стоял к ней спиной и пересчитывал картонные коробки. Он с недоумением обернулся.
– Ты чего, Капранова? В «Буфете» аншлаг, а ты за парнями бегаешь. Соня одна отдувается?
– Где Апрель?
Администратор выпрямился и погрозил ей пальцем.
– Забудь о нем, Капранова. Иди, работай. У нас вечером – самый разгар. Выручка пойдет на новое оборудование для сцены. Давай, топай к себе в зал!
Она, сжав губы, не сдвинулась с места.
– Беда с вами, девчонки, – с сожалением вздохнул Митя. – И увольнять не хочется, и дисциплины никакой. Вроде бы до весны еще далеко, а вас уже любовная лихорадка косит. Что вы все находите в этом Апреле? Обыкновенный работяга, паркетчик, гитару в руки взял пару лет назад, играет кое-как, стишки у него простенькие, песенки незатейливые. Тоже мне, бард! Так, исполнитель из клубной самодеятельности…
Конец ознакомительного фрагмента.