За чьи грехи…. Глава 2 (Антонина Иванова)

Глава 2

Анна родилась в небольшом азиатском городе в тот самый год, когда одни плакали по безвременно ушедшему «отцу народов», другие восприняли это за наступление другой эры: жизни без страха, без оглядки в прошлое.

Отца Анны после войны направили преподавать в военное училище в том гостеприимном городе. Здесь отец и познакомился с будущей матерью Анны, молодым специалистом из Украины, приехавшим по комсомольской путевке на строящийся в этом городе химзавод.

От матери Анна унаследовала красоту, рассудительность, помогавшую ей определять ту грань, за которую не следует переступать, женскую интуицию безопасности.

От отца Анне достались любовь к жизни, обостренное чувство справедливости. Анна считала, что ей повезло с родителями. Ее родители были радушными, общительными людьми. Друзья любили застольничать в их небольшой комнате. Отец хорошо пел. У него был красивый голос. Мама вкусно готовила. Её украинский борщ вызывал у друзей возгласы радостного возбуждения. Анна с интересом наблюдала жизнь взрослых людей, которые, испытав на себе тяготы войны, не утратили задора, были полны энергии и добродетели.

Ещё в её ранней юности отец сказал Анне: «Ты – разумное существо. Учись жить разумом. Думай, анализируй, делай выводы. Отвечать за свои поступки ты должна сама». И всем этим постулатам она училась у родителей. На многие вопросы ответы находила на родительских посиделках. Так родители называли горячие диспуты, которые проходили в их небольшой комнате. На «кухонных посиделках» отец и его друзья много говорили о войне, о хрущёвской оттепели. Особенно запомнились дебаты, разгоревшиеся вокруг крылатого выражения «Страной может управлять любая кухарка». Отец тогда с горечью сказал: «Пока нашей Страной будут править «кухарки», народ будет щи варить из топора. Даже лес рубить – надо обученным лесником быть. Чтобы щепок меньше было».

Мама в шутку папу и друзей называла диссидентами. Тогда Анна не придавала особого значения смысловому содержанию этого слова. Оно как-то не встраивалось в жизненный курс отца и его друзей. Мнения, споры людей, победивших самого коварнейшего врага, были их естественным воззрением на происходящее в Стране. И оно не тащило их в трясину озлобленных себялюбов.

Уже позже, когда волна так называемого диссидентства прокатилась по всей Стране, Анна задумалась над этим ставшим модным словом. «Несогласный, инакомыслящий; иноверец или раскольник, не принимающий господствующего исповедания». В каждую эпоху были свои диссиденты: Адам, декабристы, Ленин… Да и нынешние реформаторы тоже причислили себя к диссидентам. Однако идеи современных демократов несли в себе больше разрушений, чем созидания: хотели, как лучше, а получилось – страшно. Новоявленные революционеры точно подпадают под определение «раскольники». Разрушили то, что с таким трудом создавали отцы, деды; изъяли из сегодняшней действительности понятия: совесть, стыд, порядочность.

Анна сделала глубокий вдох, словно ей не хватило кислорода. Вчера по телевизору показали «подвальных детишек» в стране победившей демократии. Так без валерьянки уснуть не смогла. Смешивая с водой капли, она скорбно произнесла: – «В 17 – ом году детей вытаскивали из подвалов, а сейчас – в свободной Стране – опять в подвалы загнали». Государству, которому не нужны дети и старики, Анна поставила свой диагноз «ИДИОТИЗМ». «Это уже, ваш «ИЗМ», господа демократы, – вслух произнесла она и опять перенеслась в своё прошлое.

Тогда, в трудное и бедное время, на выходные и праздничные дни детей из детских домов брали в семьи. Родители Анны тоже брали из детдома девочку, Лиду. Она была старше Анны на пять лет. Они очень привязались друг к другу. Анна считала Лиду своей старшей сестрой. Сколько радостных дней они провели вместе. В их дворе Лида организовала «тимуровский отряд», и как Женя из повести Гайдара, играла на аккордеоне. Под его звуки они ходили на речку купаться. К концу недели ребята с нетерпением донимали Анну: когда же её родители поедут за Лидой? У Анны непроизвольно вырвался смешок. «А ведь у них во дворе был свой мальчиш-плохиш, Петька Сидоров. Толстый, всегда с опущенной лямкой от штанов, настоящий «буржуин». Спустя год у Лиды нашлись родители, и увезли её на Украину. Провожать её пришли ребята со всего двора, их тимуровский отряд в полном составе.

Анна задумалась. Тогда их героями были ребята, которые во имя Родины шли на смерть, совершали подвиги. Это не пафос, – это было душевное тяготение того времени. Кто герои мальчишек девяностых годов?

В одном из писаний Анна вычитала: «Люди – овцы господни и нуждаются в пастыре, который их охраняет и защищает». И тут же ей вспомнился диалог Фаины Раневской и Анны Ахматовой, прочитанный ею в книге о Ф. Раневской: «… Кто муж овцы?» – «Баран, так что завидовать нечему». Сколько же слёз пролито по воле очередного «пастыря-раскольника».

Выдохнув из себя горестное настоящее, Анна опять вернулась в своё прошлое. И, как в кино, кадр за кадром в памяти стали всплывать эпизоды из её далёкой жизни.

В их небольшом городе, где она родилась, проживали люди многих национальностей. Такое братство народов было распространено по всей нашей огромной Родине. «Коммунальная страна, могучая многонациональная семья». Была… могучая, дружная. И чтобы не говорили сейчас о «Колоссе на глиняных ногах», тогда страна после страшных потрясений встала на ноги. И если бы «пастыри» были не с «бараньими мозгами», стоял бы этот Колосс до сих пор. Сейчас только и слышишь возгласы предъявлений: «Тогда, в СССР…» Будто не было в той стране ничего хорошего. И слышишь это от тех, кто в том СССР получил всё: и бесплатное образование, и старт для продвижения себя к своей «великой цели»… Ведь это с их подачи расцвёл сепаратизм.

Анна с нежностью подумала о лучшем друге их семьи, Анатолии Аслановиче. Дядя Толя был узбек. Его восточный менталитет вносил равновесие и в горячие споры на родительских посиделках. Когда страсти накалялись… узбекский друг использовал свой рецепт: дверь открывалась, и с подносом дымящегося узбекского плова входил дядя Толя. Все споры сразу прекращались. Готовил плов дядя Толя по-своему рецепту. Наблюдая за его работой (так тот называл своё нахождение у плиты), сразу становилось понятно: откуда появилась поговорка «Пальчики оближешь». Сам процесс приготовления плова походил на священнодействие кудесника. Начинал Анатолий Асланович свою церемонию с торжественного изречения: «Казан надо довести до трёхсот градусов». После этого начиналось молчаливое действо приготовления неповторимого кулинарного изыска: сначала мелко резался бараний жир и выжаривался до хрустящей корочки; в растопленный жир опускались бараньи косточки; потом в казан летел репчатый лук; вслед за луком опускалась морковь вместе с кусочками бараньего мяса; когда мясо было готово, а это определялось по духовитому запаху, высыпался рис и заливался водой, в пропорции известной только дяде Толе; разбухая, рис, зернышко к зернышку, под бдительным оком дяди Толи, превращался в ароматный плов, запах которого «расплывался» по всему дому. Вроде бы всё просто и понятно… но такого ароматного и «пальчики оближешь» плова – ни мама, ни Анна (впоследствии) приготовить не могли.

Анна втянула воздух носом, будто аромат из того времени долетел сюда.

А как дядя Толя пел украинские песни! Ведь они стали частью его жизни. Жена Анатолия Аслановича, тётя Маша, была украинка. Из шутливых рассказов взрослых Анна узнала историю женитьбы дяди Толи на Марии, маминой подруге.

Все дороги в среднеазиатских городах ведут на базар. Вот здесь Толхан и приметил двух подружек.

– Самый сладкий, самый красный, подходи, – слышали девушки со всех концов базара.

Девушки подошли к огромной горе арбузов, на самом верху которой сидел молодой узбек. Увидев двух красавиц, он скатился вниз. И с этого момента юноша не сводил глаз с маминой подруги. Обе девушки были хороши, но парень отдал предпочтение кареглазой блондинке Маше. Позже мама шутила: «Мне даже обидно было. Я тоже гарная дивчина, так хотя бы для отвода глаз ко мне обратился. Так нет – всё внимание Марии».

– Девушка, я самый сладкий арбуз выберу. Смотрите, какой красавец! – обращался Толхан к Марии.

– Но он большой, мне не донести.

– Я сам отнесу.

Мама, спустя много лет, подначивала дядю Толю:

– И всё-таки объясни: почему ты на меня не обращал внимания?

– А я с первого взгляда догадался, что ты замужем. Для нас, узбеков, семья – это святое, – объяснял Толхан свою жизненную позицию. – А про Машеньку я сразу понял – она моя судьба. Я её накануне во сне видел: будто русская девушка, покупая у меня арбуз, сказала, если арбуз будет сладкий, то она выйдет за меня замуж. И когда я увидел Марию, тут же подумал: – это она, девушка из моего сна.

Толхан долго кормил арбузами всё общежитие, в котором жили родители Анны и Мария, пока не добился расположения красивой девушки. А русская красавица и представить не могла, как потом признавалась, что свяжет свою жизнь с «нерусским», да ещё с парнем, который торгует на базаре. Но Толя, так на русский манер стали звать юношу, продолжал упорно завоевывать сердце красавицы-блондинки.

Смешанные браки уже не были редкостью. Да что греха таить, славянские девушки всегда нравились южным мужчинам. Так брат отца Толхана был женат на русской женщине. Зов сердца сильнее предрассудков. Все удивляло Машеньку в узбекском юноше: откуда у «базарного» ухажёра хорошие манеры и отличное знание русского языка. Как потом выяснилось, Толя учился в университете на «русском» факультете юрфака. А на базаре он в летние каникулы подменял деда. Торговать ему нравилось. Дед был доволен базарным подспорьем внука, а для Толхана торговое хобби обернулось подарком судьбы: встретил свою суженую.

И только окончив университет, уже работая в прокуратуре, Анатолий добился согласия Машеньки стать его женой.

А для Анны Анатолий Асланович стал проводником в её профессии, которую она выбрала по его совету. И об этом никогда не сожалела. Училась она легко и увлеченно. Шутя, Анатолий Асланович говорил, что своё кресло прокурора он передаст только ей. А на последнем курсе, как стажёрку, привлек к расследованию нескольких уголовных дел. Одно из уголовных дел шипованной бороздой прошло через всю её жизнь.

Это произошло в один из трудовых студенческих семестров. Тогда студенческие отряды были неотъемлемой частью жизни молодёжи. Обычно на сбор «белого золота» в одно коммунистическое хозяйство направлялись студенты нескольких вузов. И как бы не нарушались «права человека», о которых твердят наши «демократы», студенты с удовольствием выезжали на трудовые сессии. «Дворцов», построенных из досок к приезду студентов, на всех не хватало. Селили в любые освободившиеся к уборочной сессии помещения. Чтобы расквартироваться без обид, бросали жребий: какому вузу куда заселиться.

Студенты – народ неунывающий, трудности преодолевали со словами из песни:

Сбор студенческого «братства» после трудового дня проходил в клубе. Здесь могли пересечься даже те, кто потерял след одноклассников после выпускного бала. Встречи случались самые неожиданные. Анна первая увидела Наталью. Помахав ей рукой и радостно улыбаясь, она направилась к подруге. «Опять мы все в сборе», – обнимая Анну, прошептала Наталья и показала в сторону сцены. Там стояли Серёжка, Генка и… Виталий. Действительно, вся школьная компания была в сборе.

Воспоминания о школьных годах в Анне всегда вызывали трепетное чувство. И сейчас дыхание перехватило от нахлынувших воспоминаний.

В школе их называли «мушкетёрами» за то, что они всюду появлялись вместе. С Серёжкой и Генкой Анна училась в одном классе. Наталья училась в параллельном классе. Обе девушки, так считали друзья, были красивы. На этом сходство между ними заканчивалось, потому что в характерах было явное расхождение. Но это не мешало им дружить. Анна была эмоциональная, ищущая во всём справедливость; Наталья – спокойная, спокойная до отстранённости. Они дополняли друг друга. Обе девушки были объектом пристального внимания ребят.

Школьная любовь – особый отзвук души.

Серёжка Исаков и Генка Гурзо – два друга – со школы «сохли» по Анне и сопровождали её до той самой трагической осени…

Сергей был известный школьный ловелас. Его серые глаза с пушистыми длинными ресницами «свели с ума» не одну девчонку. В десятом классе Серёжка стал носить очки. Очки были большие с тонированными стеклами. В то время таких ни у кого не было. Они делали его ещё более не отразимым. Многие девчонки рады были добровольно заплыть в его «донжуанские сети». Девиц Серёжка менял как перчатки. Когда не было рядом с ним Анны, он охмурял очередную «гёрлс».

Анна часто спрашивала себя: почему «не отфутболит» Серёжку? Ведь повод был. Сколько раз обещала себе: – «Всё!!!» И ничего. Как только он представал перед ней… его небесные глаза гипнотизировали её. Как-то она спросила его: «Серёж, а что ты будешь делать, если все девицы разом предъявят тебе инвойс?» Тот, состроив скорбную «мину», произнёс свои поэтические вирши:

В школе они всей компанией посещали драмкружок, так что Серёжка был ещё тот «артист». Он всем своим пассиям писал рифмованные записки: одну строчку из творения классика, остальное – свою лабуду.

И к этому Дон Кихоту ее тянуло как магнитом. Серые, томные глаза и мягкие нежные губы приводили Анну в трепет и смятение. Даже в воспоминаниях о нём после их расставания.

У Анны была своя оценочная «шкала» мужчин. Первое, естественно, это ум. А Сережка был умный. С юмором, легкий. А еще немаловажным критерием были губы… У Серёжки были «её губы». И вообще… этот ловелас соответствовал всем данным её мужчины. Ну конечно, кроме одного. Анна в далёкой неге закрыла глаза. И перед ней всплыли небесные глаза Сережки. Но уже не было той тёплой волны, которая раньше накрывала её даже при воспоминании о нём, ни ощущения горечи разлуки. Она улыбнулась. Вспомнился один из лирических вечеров, когда Серёжка, в очередной раз, клялся ей в истинных чувствах, а она пыталась прояснить свои чувства к нему: – «Удивляюсь сама себе… Вот… Генка – по всем параметрам – положительный, а у меня сердце щемит при твоём прикосновении. Почему?..» – «Генка рыбак плохой. Он не знает, какая наживка нужна для такой рыбки как ты…», – видя, что Анна начинает «закипать», Сережка волнительно проговорил: – «Ну почему ты не выходишь за меня… Сколько раз я предлагал тебе и сердце, и руку, и всего себя… а ты… Все обдумываешь. Ты же живёшь больше головой… А она у тебя холодная. А насчёт твоего сердца… видимо оно слабо щемит» – Анна рационально ответила: – «Мне надо верное сердце. А твоё для всех распахнуто» – «В прямом понятии слова «измена» я тебя никогда не предавал. Все те – это так… заполнение вакуума. Я люблю только тебя. Вот ты со мною – у меня всё внутри немеет» – «Серёж, что же это за любовь? Только я скрылась из твоего поля зрения, мое место занимает любая» – «Нет, не любая…», – его фраза так комично прозвучала, что Анна громко рассмеялась. А Серёжка тихо сказал: – «Ты самая, самая…», – и поцеловал так нежно, и… все мысли «о любых» унеслись прочь.

Конец ознакомительного фрагмента.