Глава третья
– Ксеня, как я рад тебя видеть!
– А уж как я рада тебя видеть, дорогой Сёма!
У адъютанта отвисла челюсть: назвать пана головного атамана, самих Семён Васильича, «Сёмой»!
Последовали нежные объятия. Состоялся обмен поцелуями, местами переходящими в засос.
– Да ты проходи, проходи, что же это мы на пороге застряли! – засуетился «пан головной атаман», пропуская гостью вперёд. Заходя следом, он, не оборачиваясь, бросил адъютанту:
– Кофе, коньяк, и никого не пускать!
Ведомая «под локоток», дама, вошла в кабинет. Чрезмерная роскошь его сходу наводила на мысль о том, что «обставляли» апартаменты музеи разных эпох. Готика здесь соседствовала с ренессансом, барокко – с ампиром, украинские рушники – с персидскими коврами, ну, а амбре начищенных сапог – с тонким ароматом французских духов.
На свой лад истолковав реакцию гостьи, атаман обвёл рукой всё это великолепие, и как бы смутился:
– Вот здесь я и …как говорится… Ну, да ты располагайся!
Располагайся! Дай-ка я на тебя налюбуюсь!
Он отступил на шаг – … и налюбовался.
– Хороша! Чудо, как хороша!
Стоявшая перед ним женщина была и в самом деле очень хороша собой: лет двадцати шести-двадцати восьми, стройная, высокая, с высокой же грудью, тонкая в талии. Чувственный рот с полными губами цвета спелой вишни, смеющиеся карие глаза, тонкие дуги подчернённых бровей и густые тёмно-каштановые волосы, уложенные в красивую причёску, довершали великолепный портрет.
– Да и ты, Сёма – прямо, парубок! – не осталась в долгу гостья. – Да який гарный!
Гостья явно льстила пану головному атаману: на «парубка», тем более «гарного», пан явно не тянул. Худощавое, гладко выбритое лицо, глаза цвета олова и такой же степени «выразительности», упрямый тонкогубый рот, редкие тёмные волосы, набриолиненные и расчёсанные на правый пробор – обладатель такого портрета едва ли мог рассчитывать на успех такой женщины, как та, что сидела перед ним. Единственным его украшением был тёмно-синий френч военного образца, да брошенная на стол «керенка» с золотым трезубцем в роли кокарды. Но именно это украшение было тем самым магнитом, который притягивал к себе женщин везде, где хозяйничали «незалежники». Да и как могло быть иначе: власть действует неотразимее самых неотразимых мужских достоинств!
Слегка опьянённый дифирамбами и близостью красивой женщины, пан атаман не уловил иронии в словах гостьи. Отчасти его могло извинить то обстоятельство, что ирония была тонкой, почти неуловимой.
– Ах, Ксеня, дорогая, если бы не проклятые москали – были бы мы сейчас с тобой в Париже! Ты представляешь: Монмартр! Елисейские поля! Пляс Пигаль! «Мулен Руж»!
Глаза пана атамана мечтательно закатились, но уже через несколько мгновений вернулись на исходную.
– Хотя, какой тут, к чертям собачьим, Париж!..
– Что так?
– А, и не спрашивай! – обречённо махнул рукой хозяин. – Что делать – ума не приложу!
Не приложив ума, он тут же приложился к горилке – единственному, в таких случаях, спасительному средству. Потом, не стесняясь присутствием гостьи, «приложился» к стакану ещё раз. И ещё раз. И ещё. Удовлетворённо крякнул. На лице его отобразилось, если не блаженство, то, как минимум, удовольствие. «Интеллигентно» выдохнув в сторону, он наклонился к женщине.
– Есть, правда, одно интересное предложение! Но – т-с-с-!
Атаман приложил палец к губам, и, перебирая с конспирацией, зачем-то покосился на дверь. Язык его уже несколько утратил эластичность: количество выпитого начинало переходить в качество. Женщина всем своим видом изобразила заинтересованность, и даже приблизила ухо к губам атамана.
– Агенты Иван Антоныча – шоб ему…
Ксеня заткнула уши: перечень «здравиц» «москалю» предназначался явно не для женских ушей.
– … предложили мне объединить усилия нашего и ихнего подполья в Киеве. Сулят большие деньги!
Атаман многозначительно поработал бровями – и назвал сумму. Шёпотом – на ушко. Взглянув на Ксеню, он вдруг понял, что, если слова его и произвели эффект, то совсем не тот, на который он рассчитывал.
– Это теперь называется «большие деньги»?
Губы «старинной подруги» искривила ядовитая усмешка.
– Сёма, ты меня удивляешь!
– «Сёма, ты меня удивляешь!» – взорвался атаман. – А что прикажешь делать, если в кассе – ни гроша?!
Он помедлил мгновение – и художественно вывернул карманы.
– И в кишенях – тоже…
– Вот!
Многозначительно, словно восклицательный знак в конце предложения, Ксеня подняла указательный палец.
– Вот теперь мы подошли к тому главному, ради которого я сюда и приехала!
Она выразительно скосила глаза на ополовиненный графин.
– И это – всё твоё богатство?! Все твои радости жизни?! Не надоело в бирюльки играться? Не наскучило ещё изображать из себя «борца за счастье трудового народа»?
– Нэ розумию… – медленно протянул атаман, трезвея с каждым словом гостьи.
– Это точно! – покривила щекой Ксения. – Потому-то у тебя всех богатств – вот эти галифе и грязный носовой платок в кармане! А тем временем твои подельники – пардон, соратники – давно уже поняли, что к чему! Вот кто научился «бороться за народ»: столько нахапали, что и правнукам хватит! А ты всё с идеями носишься, как дурак с писаной торбой!
– Я веду борьбу! – набычился атаман.
– Ну, и веди себе на здоровье! Веди! Кто тебе мешает? Только и себя не забывай – как оно ещё всё обернётся!
Без отрыва от текста Ксения обрабатывала атамана соответствующими взглядами. Процесс отрезвления стремительно набирал обороты. «Головной» недолго боролся в себе за идею, доказательством чего стало его ухо, отданное губам подруги.
– Ну?
– Сёма, ты какой-то старомодный… революционер! Ну, погляди ты на других… революционеров – на тех же членов Директории и куренных атаманов! Пламенные речи, сабли на боку – а какой трезвый взгляд на жизнь! Сам же говоришь: не сегодня-завтра турнут вас из Киева! Так не со всей же Украины! Memento mori!
– Чего?!
– Ну, это по латыни. В вольном переводе означает: «Лови момент!»
– Хорошая мысль! – одобрил «латынян» Семён Васильич. – И что же ты предлагаешь?
– Самообеспечение! – без сантиментов «рубанула» Ксения. – Но – по уму!
– ???
– Проще говоря – отъём денег у населения. Конечно, это плохо сочетается с образом «борца за счастье трудового селянства». Не так ли?
– Ну-у…
Судя по мычанию, атаман пока ещё «не включился».
– А чего ж делать?!
Ксеня прильнула к Сёме, и решительно приступила к обольщению.
– Сбором… э…э…э… пожертвований займётся специально созданный отряд под водительством очередного «батьки»: такими уже вся «батькивщина» набита под завязку! На словах он будет бороться и против «красных», и против «белых», и против тебя.
«Головной» не успел возмутиться: гостья перехватила его возражения ещё на подходе к мозгам.
– На словах! – внушительным голосом подчеркнула она. —
А возглавит эту… хм… повстанческую армию надёжный человек из числа авантюристов, не страдающих от избытка мозгов! И я уже нашла такого человека: бывший штабс-капитан Островой!
«Сёма» изумлённо выпучил глаза.
– Тю, сдурела, баба! «Батька штабс-капитан Островой»! Ну, ты даёшь!
И он потянулся за графином. Ксения задержала его руку.
– Годи, атаман!.. И не батька штабс-капитан Островой, а батька какой-нибудь… ну, например, Бес, или, наоборот, Ангел! Нет: батька Дьявол! Звучит?!
Семён Васильич усердно наморщил лоб и смешно оттопырил нижнюю губу: задумался, то есть.
– Звучит-то звучит… Да только я хотел определить его в эти… как их… в резиденты…
– В резиденты?! Острового?!
Голос Ксени рассыпался на тысячи смешинок.
– Да ты вспомни Острового: хам, мужлан, бабник, пьяница, матерщинник! За столом грязные руки крахмальной скатертью вытирал! Да он в первый же день какого-нибудь офицера москалём обзовёт!
– Да, Островой – идейный борец!
– Да какой, там, идейный! – поморщилась Ксеня, не давая атаману не только укорениться в оппортунизме, но даже опомниться. – Все его идеи умещаются в кошельке, да и те держатся до ближайшего ресторана! Шашкой махать – это да! Сдаётся мне, он для того и родился, чтобы «глушить» самогон, носить мужицкую бороду и грабить прохожих! Идеальный кандидат в «батьки»!
Если верно, что хохлы упрямы, то Семён Васильич был упрямый хохол. То есть, дважды упрямый. И поэтому он красиво поиграл бровями.
– Да, какой из него атаман, Ксеня? Я уже не говорю об основаниях: у него даже виду – никакого! «Атаман», называется: на бороду и усы – три волоска в сумме! У последнего татарина – и то гуще растут! И лысина у него – как у меня задница!
– Не беда: накладные поносит!
Судя по выражению лица атамана, мысли гостьи никак не могли пробиться к его мозгам. После долгой паузы «головной» нерешительно вынырнул глазами исподлобья.
– А, может, лучше попробовать с этим… с Иван Антонычем?..
– Знаешь, Сёма, вот ты – дурак! – не стала выбирать слов Ксеня. – Ты что же, думаешь, я из идейных соображений тратила деньги на твои попойки с такими же, как и ты, «революционерами»? Или мне их девать некуда было? Нет, милый: я это делала потому, что сразу разглядела в тебе потенциал…
– Грабителя, что ли? Щиро дякую!
Отвешивая шутовской поклон, атаман криво усмехнулся. Но Аксинью такая постановка вопроса не смутила.
– Вождя! – выразительно поработала она бровями, дополнительно «ударяя» слово. – Вождя, который всё может, и на всё имеет право!
Этот довод прозвучал веско и убедительно. Семён Васильич на мгновение задумался – и согласился с такой интерпретацией своей роли в «революционном процессе». Он даже попытался слегка приосаниться, фиксируя гордую – но нетвёрдую по причине алкогольного опьянения – позу.
Обнаружив в контрагенте позитивные сдвиги, Ксеня без жалости принялась добивать последние остатки его «революционности».
– Сёма, пойми! От казны твоей худосочной проку немного:
у Директории едоков и без тебя хватает! Значит, рассчитывать ты можешь только на себя… и на меня. Я долго ждала этого момента, Сёма. И вот он наступил, поверь мне! Революция революцией – но и себя забывать не надо!
Ксеня рубила фразами, как шашкой.
– Ты, вот, заговорил о Париже. Да, есть такой городок. Хороший городок… Но кому ты будешь там нужен с голым задом – excusez moi?!
А ведь этот день не за горами – поверь опытной женщине! Скоро такие «борцы» побегут туда табунами, по большей части держа под мышками узелки с одними подштанниками! Ты хочешь быть одним из них?
После упоминания о Париже – да ещё в таком контексте – в лице атамана обозначились признаки отречения от идеи.
– Пойми ты! – не давала ему опомниться Ксеня. – Сейчас золото валяется буквально под ногами! Надо только не лениться его поднять!
Для этого нам и нужен Островой! Он будет поднимать! Бандит – первостатейный! От тебя же требуется всего-ничего!
– ???
– Горстка оружия, пяток верных людей – как ядро будущей «повстанческой армии батьки Дьявола», да не мешать ему объехать несколько уездов, где уже «потрудились» твои «сичевики»». Там в желающих вступить в банду – пардон, в «армию» – недостатка не будет!
Увидев, что аргументы достигли цели, Ксения решительно «передёрнула затвор».
– Всё самое ценное – ну, там золото, камни, валюту – сортировать будет сам Островой с верными людьми. Как всё это изъять у него, доставить в надёжное место и в случае необходимости реализовать – моя забота!
«Пли!» Атаман одёрнул френч, и потной пятернёй убрал со лба рассыпавшиеся волосёнки.
– Шо ж, добре, Ксеня! Острового я отряжу «на дело» сегодня же. Сделаю всё, как ты сказала. Ты права, как всегда!.. Только…
Он запнулся – и показательно, так, заморгал глазами. Моргал он достаточно времени для того, чтобы Ксеня не выдержала.
– Ну?
– Да я – насчёт подполья…
– ???
– Ну, насчёт предложения «волонтёров»… Всё же, какие-никакие – а деньги… А, Ксеня? Твой-то план – когда ещё сработает, а тут – сразу! Наличными!
Последняя искра «революционности» вспыхнула в голосе Семён Васильича. Он уже глядел на гостью подобострастно и даже заискивающе.
– У меня тут и пароль, и адрес – для связи с их человеком в Киеве! А?
Неприлично суетясь, он протянул гостье скомканный листок бумаги. Аксинья помедлила – и взяла бумагу.
– Но Острового чтобы сегодня же отрядил!
Семён Васильич радостно засуетился:
– Ксенюшка, да я его!.. Да он у меня!… Да мы с тобой!..
…Заканчивался январь девятнадцатого года.