Глава 5
Разведка – принципы Макиавелли
Встреча затягивалась, спорных и нерешенных вопросов оставалось много, и потому гость посольства вновь вернулся к главной теме диалога – превентивному ракетному удару по ядерным объектам Ирана.
– А если кому-то из журналистов придет в голову мысль, хотя бы отдаленно напоминающая реальный ход операции, которую вы хотите осуществить? От непредвиденной утечки информации или преднамеренного слива тоже никто не застрахован…
– Первое: никакого слива и никакой утечки в силу сверхсекретности миссии и крайне ограниченного круга лиц, допущенных к ее проведению. – Американец уверенно и твердо излагал свою позицию как давно и тщательно продуманную. – Второе: для того, чтобы быть доказательным, этому догадливому журналисту нужна хоть какая-то фактическая основа. А ее не будет – об этом позаботимся мы с вами. И третье: даже озвученная в прессе догадка будет выглядеть чушью настолько глупой и неправдоподобной, что ее тут же высмеют, а скорее всего, просто забудут. В любом случае она утонет в реве буйной фантазии других журналистов.
– Ну а потом, когда произойдет событие, об этом вещем журналисте наверняка вспомнят.
– Пусть вспоминают и даже восторгаются. Конечно, это повысит его профессиональный рейтинг как аналитика, но по большому счету кому нужны догадки по поводу событий вчерашнего дня? Мир ценит и готов платить большие деньги не за туманные про-зре-ни-я, а за обоснованные и конкретные прогнозы, которые сбываются в режиме реального времени.
– Но в любом случае после ракетного нападения будет расследование. Иран может провести его сам, может привлечь международных экспертов.
– Назовите мне хоть одну чрезвычайную ситуацию, изучение и проверка которой ответили бы на все вопросы и предоставили объяснения, которые удовлетворили бы всех.
«К сожалению, это так, – подумал Гарушкин. – Хоть убийство Кеннеди, хоть гибель подводного атомохода «Курск» даже спустя многие годы оставили после себя уйму спорных вопросов».
– Уверяю вас, даже самое тщательное расследование данного инцидента не составит однозначной картины происшедших событий, – продолжал американец. – Если Иран проведет его самостоятельно, никто не поверит в объективность. А что касается международных экспертов, то через третьих лиц мы подставим персам лучших специалистов… наших специалистов. И все будет, как в цирке: чем больше и внимательнее вы следите за руками фокусника, тем меньше видите и понимаете. В большой политике всегда так – главное остается за кадром.
– Признаюсь честно, я не разделяю вашей уверенности.
– В каждом большом деле должен быть свой скептик. К тому же расследование может длиться годами. А пока эксперты будут спорить и опровергать друг друга, в мире произойдут новые события и еще более шокирующие скандалы… Люди просто забудут об этой бомбежке. Скажи, ну кто сейчас помнит израильскую операцию «Орхард» в сентябре 2007 года?
– «Фруктовый сад»?
– Да, «Фруктовый сад».
– Но ведь ты помнишь…
– Только потому и помню, что сам имел к ней некоторое отношение.
«Вот тебе и на!.. – подумал Гарушкин. – Мы-то поражались смелости и наглости израильтян, которые в пух и прах разбомбили ядерный реактор в Сирии. А собака-то, значит, вот где была зарыта… Выходит, налетчики чувствовали за собой мощную поддержку из-за океана. Хм, прочная спайка Иерусалима с Вашингтоном прослеживается едва ли не в каждой силовой акции Израиля, и вряд ли тут следует чему-либо удивляться…», – а вслух заметил:
– Обычно в детективах при поиске убийцы сыщики руководствуются принципом: ищите того, кому это выгодно. В данном случае выгодно Израилю и США.
– Совершенно верно. Но мы – США и тем более Израиль – здесь окажемся ни при чем. Это докажет весь ход расследования. А что касается России – ей абсолютно невыгодно бомбардировать Иран. Более того, ваше государство – тоже в какой-то мере окажется в позиции потерпевшей стороны. Ведь захвачено судно с российским грузом и в перспективе – явная угроза еще одного срыва контракта. В общем, как ни крути, Россия, как жена Цезаря, – вне подозрений. Кстати, страховое возмещение вы, конечно, получите полностью, – улыбнулся американец.
Слушая Джона, Николай Константинович вспомнил строчки из характеристики, которую дал этому церэушнику один из агентов влияния Службы внешней разведки, действующий в США: «… прагматик, конкретен в постановке задачи и упорен в достижении оперативных результатов, циничен, готов идти по головам, если они не покрыты звездно-полосатым флагом. При этом умеет располагать к себе собеседника, входить в доверие, энциклопедически образован, обладает аналитическим складом ума. Никаких сантиментов в том, что касается работы. Из всего спектра проблем выбирает и детально разрабатывает главные. Основываясь на большом жизненном опыте и глубоком знании оперативной обстановки, верно просчитывает логику развития как главных, так и сопутствующих событий и факторов. Отличается тем, что умело и органично встраивает оперативные мероприятия в канву текущих событий, надежно скрывая свою разведывательную деятельность. При необходимости способен подчинить ситуацию интересам достижения главной оперативной цели. В чрезвычайных обстоятельствах находит креативные решения возникших сложных вопросов…»
«И при этом искренний пафос во всем, что касается его страны и атрибутов государственности – герб, флаг, гимн, президент, – подумал о собеседнике Гарушкин. – Уверен, он всегда участвует в выборах и поет американский гимн не только перед футбольным матчем национальной сборной, но и дома, в кругу семьи, когда встречает Рождество. Но, черт возьми, в этом ему можно позавидовать…»
– Ракеты, которыми вы предполагаете нанести удар… кто за них будет платить?
Гарушкину показалось, что заокеанский собеседник ждал этого вопроса и даже воспринял его как недвусмысленное согласие на участие в акции.
– Мы не собираемся вешать эти расходы на Россию, деньги немалые, но в качестве доброй воли США могли бы возместить стоимость ракетных комплексов, которые будут задействованы в акции.
– Но как? Ведь это должна быть легальная и прозрачная финансовая схема, не вызывающая никаких подозрений и способная выдержать любую, самую придирчивую проверку.
– Безусловно. И вот наш план. Вам известно, что скоро американские войска будут выведены из Афганистана. Но мы не можем оставить безоружной армию этой страны. Сейчас им особенно нужны геликоптеры.
Поняв, к чему клонит американец, Гарушкин ждал конкретного предложения.
– Эти машины Пентагон уже закупает в России. Контракт на 21 вертолет подписан. Но ведь мы можем подготовить опцион еще на какое-то количество машин, так скажем, по м-м-м несколько завышенным ценам.
– Но конгресс порвет вас в клочья. Ведь США – одна из наиболее продвинутых вертолетостроительных держав, – решил раззадорить своего визави российский разведчик. – Компании «Боинг», «Сикорский», «Белл» захотят поставлять свою технику.
– Это так, но секретную операцию мы проводим ни с «Боингом», «Беллом» и «Сикорским», а совместно с вами. К тому же у нас есть веские доводы. Афганские летчики и техники уже давно привыкли к русским вертолетам.
«Что есть, то есть, – молча согласился гость. – Советские вертолеты поступали в Афганистан еще с 70-х годов, когда страной правил Мухаммед Закир-Шах. Винтокрылые машины на платформе Ми-8 стали основой вертолетного парка вооруженных сил этой страны. Афганцы продолжали успешно их использовать даже после выхода советских войск и падения правительства Наджибуллы».
Тем временем американец продолжал перечислять свои доводы.
– На сегодняшний день ваш многоцелевой геликоптер Ми-17В-5 оценивается примерно в пять миллионов долларов. Может быть, чуть больше или чуть меньше – это непринципиально. Мы готовы их закупать по пятнадцать – семнадцать миллионов, – Джон с увлечением развивал свою идею. – Понятно, это будет не разовый контракт.
– Тогда поставка затянется на несколько лет. А как же инфляция, удорожание материалов, энергоресурсов, трудозатрат… – Гарушкин сам не ожидал, что в нем вдруг проснется коммерсант. Чего ж не сделаешь в интересах родной державы в условиях рыночной экономики?!
– Конечно, все это будет включено в стоимость. Плюс ежегодное обслуживание машин, которое оценивается еще в три-четыре миллиона.
– Сколько же вы планируете закупить вертолетов в общей сложности?
– Не готов сказать.
– Джон, умолчание в России считается одной из форм лжи…
– Ну-у, примерно шестьдесят единиц, возможно, чуть больше. Суммарная стоимость сделки – свыше миллиарда долларов! Думаю, эта сумма покроет издержки на ракеты для бомбардировки ядерных объектов Ирана.
– Как знать… – уже в который раз за время встречи посольский гость отдал должное американскому прагматизму, расчетливости, агрессивной наступательности и умению заранее предвидеть и отработать детали.
– Почему США зациклились на Иране? – Гарушкин решил несколько расширить тему диалога. – Вопрос ведь не только в Иране. Усиление ядерного потенциала Пакистана происходит в условиях нестабильного политического режима в этой стране, да и во всем регионе.
– Пакистан не проповедует ядерный терроризм как государственную политику, – возразил американец.
– Однако армия этой страны наращивает свой ядерный потенциал не только как фактор сдерживания. При худшем для себя раскладе Исламабад все сделает для того, чтобы выдержать ядерную атаку и дать мощный ответ. И превентивный атомный удар с их стороны совсем не исключен.
– Право на адекватную, в том числе и активную, защиту еще никто не отменял. Это mainstream современной международной политики. Но я согласен, вопрос крайне важный и сложный. Пакистан – второе по количеству мусульманского населения государство. Подавляющее большинство – мусульмане-сунниты. Иран – государство шиитов.
– Вот и попробуй представить, – продолжал наседать Гарушкин, – что в 170-миллионном Пакистане, где 40 процентов прозябают в нищете, а часть территории контролирует талибан, произойдут массовые беспорядки. И кто даст гарантию, что пакистанское ядерное оружие не окажется в руках радикальных исламистов? Представляешь, что тогда будет?
– Весь этот регион труднопредсказуем. Еще в 1972 году бывший президент Пакистана Зульфикар Али Бхутто заявил: «Мы будем делать атомные бомбы, даже если нам придется есть траву». Вот так, сказал и сделал. Правда, потом его повесили…
Американец замолчал, словно обдумывая, развивать ли дальше острую тему. Возникшей паузой воспользовался Гарушкин.
– Так почему же весь свой праведный гнев вы обрушили на Иран, а не на Пакистан?
– Не совсем так. Когда в 1990 году Пакистан начал разработку своего ядерного оружия, мы ввели против него ряд санкций и отказали в военной помощи. Но вскоре поняли: если мы не можем остановить ядерную программу Исламабада, то можно попытаться хотя бы ее контролировать, а еще лучше – управлять процессом… Знаешь, за это признание меня не только снимут с должности, но и отправят в тюрьму за разглашение государственной тайны.
– Не такая уж это и тайна, – усмехнулся Гарушкин. – Недавно индийская газета «Times of India» сообщила, что строительство ядерного реактора в Кушабе велось на деньги США, выделяемые в качестве военной помощи.
«Черт возьми, в который раз убеждаюсь, что этот русский далеко не дурак. Весьма дозированно и точно использует собственную развединформацию, но ни разу не проговорился о своих конфиденциальных источниках, оперируя сведениями, полученными будто бы из анализа открытых материалов. Профессионал! Это не Хрущев, который в эмоциональном порыве мог свой башмак в ООН демонстрировать да кузькину мать вспоминать…»
В Джоне вдруг забурлила давняя злость на русских. Спрятанная где-то глубоко в подкорку, она уже давно клокотала и была готова вырваться наружу, и сдержать ее было ох как непросто. Эти медведи перестали быть советскими, но еще остались имперско-русскими.
Но, обуздав эмоции, он продолжил:
– Вся разница в том, что Пакистану мы доверяем как своему проверенному во время войны в Афганистане союзнику, а Иран – черная дыра с неуправляемыми политическими процессами, непредсказуемым режимом и неадекватными религиозными фанатиками-лидерами.
– Может быть, оно в некоторой степени и так, но союзники приходят и уходят, а глобальные интересы остаются, – заметил Гарушкин.
– O’kay. На этом фундаменте стоит весь мир и строится вся международная политика.
Беседа длилась значительно дольше запланированного времени и могла бы продолжаться, но пора было подводить итоги.
– Считаю, мы не зря потратили три с половиной часа. – В финале встречи Джон вновь взял на себя инициативу. – Могу я информировать свое руководство, что мы пришли к согласию и договорились о главном?
– Насколько я понимаю, выбора у нас нет. Президентские поручения не обсуждают, а выполняют.
– Вот и прекрасно, – американец довольно потер руки. – Я думаю, что все технические детали выполнения нашей миссии мы обдумаем самостоятельно, затем обсудим их и согласуем по телефону. Кстати, уже есть договоренность, что между нашими кабинетами будет действовать защищенная линия телефонной спецсвязи. По другим средствам связи – никаких разговоров на эту тему.
– Разумеется.
Оба разведчика – профи экстра-класса – с полуслова понимали друг друга и не заморачивались на мелочах.
– Рад был нашему личному знакомству. – Джон умышленно сделал смысловой акцент на слове «личному» и протянул Гарушкину руку.
– Взаимно, – лаконично ответил Николай, пожимая узкую и жесткую ладонь собеседника.
«И все же, не ввязываемся ли мы в глобальную авантюру, не подставляет ли нас Дядя Сэм, исповедующий законы Макиавелли? – продолжал размышлять Гарушкин, выезжая на «Ауди» из ворот американского посольства. – Подумать только, всего несколько лет назад мы с Соединенными Штатами были непримиримыми врагами, готовыми не на жизнь, а на смерть воевать друг с другом. А сегодня становимся друзьями-заговорщиками. Хотя почему сегодня? Тайная дипломатия всегда исходила из простой, очевидной, даже банальной, но очень важной мысли: у государств нет постоянных друзей и врагов, есть лишь собственные интересы. В политике именно они становятся во главу угла. В тридцатые годы, когда Советский Союз был фактически в мировой политической изоляции, пришлось поддерживать довольно тесные дипломатические и экономические отношения с фашистской Германией. Можно сказать, два отвергнутых миром государства вынужденно заключили временный союз. В годы Великой Отечественной войны нужно было выстоять и победить Третий рейх, и СССР пошел на союзнические отношения с американцами, англичанами и французами – непримиримыми классовыми врагами, «эксплуататорами трудового народа», которые всего за два десятка лет до этого воевали против молодой Советской республики. А после войны всем социалистическим лагерем Восточной Европы, Кубой, Северной Кореей, Вьетнамом, Китаем и еще Бог знает с кем сообща рыли яму мировому империализму…
Он глядел в боковое стекло машины на Москву, расцвеченную яркой, назойливо-броской рекламой, через которую с трудом пробивались очертания с детства знакомого города. Если Санкт-Петербург представлялся ему некогда роскошной, но теперь увядшей красавицей, чье лицо уже не скрашивал толстый слой косметики, которая шелушилась и отваливалась кусками потрескавшейся штукатурки, обнажая всю замшелую неприглядность ветхой старости, то Москва казалась ему новым русским – в малиновом пиджаке, с килограммовой голдой на шее, куриными мозгами в котелке и баксами в зенках. И лишь где-то глубоко-глубоко, в маленьких переулках и двориках, в окнах последних коммуналок и разваливающихся хрущевок едва тлеющим лампадным огоньком еще теплилось что-то святое и светлое в этом городе.