Вы здесь

За закрытой дверью. Прошлое (Б. Э. Пэрис, 2016)

Прошлое

Моя идеальная жизнь началась полтора года назад – в тот самый день, когда Джек танцевал с Милли в парке. В целом я рассказала Эстер правду: я действительно видела его в парке за неделю до того и действительно не думала, что он мною заинтересуется. Во-первых, он был просто сногсшибателен, а я тогда выглядела хуже, чем сейчас. А во-вторых – у меня ведь была Милли.

Иногда я предупреждала мужчин сразу. Иногда – если была сильно влюблена – поначалу лишь вскользь упоминала о младшей сестре, живущей в школе-пансионе, а о синдроме Дауна сообщала, например, через месяц. Некоторые после этого теряли дар речи. Впрочем, они испарялись так быстро, что все равно не успели бы сказать ничего путного. Другие, казалось, все понимали и сочувствовали – но только до первой встречи с Милли. В отличие от Джека они не считали ее непосредственность такой уж восхитительной. Двое после знакомства с Милли продержались довольно долго, но и они в итоге исчезли, не пожелав оставаться для меня на втором месте.

Я давным-давно пообещала взять Милли к себе, когда ее обучение в этой замечательной, но безумно дорогой школе закончится, и не собиралась ее подводить. Так что сценарий раз от разу повторялся. За полгода до встречи с Джеком мне пришлось расстаться с Алексом, с которым мы счастливо прожили два года. Я надеялась, что мы будем вместе всю оставшуюся жизнь, но, когда Милли исполнилось шестнадцать, неизбежность ее появления начала его угнетать. Так в тридцать два года я снова осталась одна. Шансы встретить мужчину, готового принять Милли в качестве «приданого», таяли на глазах.

В тот день в парке на Джека не смотрел только слепой. Наверно, лишь я одна не пялилась на него в открытую. Молодые женщины призывно улыбались, стараясь привлечь его внимание. Девчонки хихикали в кулак и возбужденно шептали друг другу, что он, должно быть, актер. Дамы в возрасте, одаривая его одобрительными взглядами, поворачивались к своим спутникам и смотрели на них с некоторым разочарованием. Равнодушными не остались даже мужчины; Джек шел по парку с таким непринужденным изяществом, что им нельзя было не залюбоваться. Одна Милли пребывала в блаженном неведении: когда мы играем в карты, она может думать только о победе.

Стоял конец августа. Мы с Милли, как и многие, расположились на траве неподалеку от эстрады. Я украдкой наблюдала, как Джек направляется к свободной скамейке. Потом он достал из кармана книгу, и я снова переключилась на Милли: не хватало еще, чтобы он заметил. Пока Милли в очередной раз сдавала карты, я гадала: иностранец? Может, итальянец? Наверно, приехал в Лондон на выходные с женой и детьми; они сейчас любуются достопримечательностями и скоро к нему присоединятся.

Казалось, он ни разу не взглянул в мою сторону и никак не реагировал на радостные вопли выигравшей Милли. Вскоре мы засобирались: нужно было отвести ее в школу к шести, чтобы в семь она успела на ужин. Я не думала, что когда-нибудь еще увижу джентльмена из парка, но его образ постоянно стоял у меня перед глазами; я даже начала воображать, будто он не женат, заметил меня в парке, влюбился и решил прийти в следующее воскресенье в надежде на новую встречу. А ведь у меня со школы не было подобных романтических фантазий! Вот что бывает, когда отчаиваешься выйти замуж и создать семью. Конечно, ради Милли я была готова на все, однако мне всегда представлялось, что к моменту ее выпуска из пансиона у меня уже будут дети и Милли дополнит мою семью, а не скрасит мне одиночество. Я любила ее больше жизни, но перспектива вечно жить с ней вдвоем просто ужасала.

В следующее воскресенье, когда в парке был концерт, я не замечала Джека, пока он не подошел к Милли, которая увлеченно вальсировала, держа руки на плечах воображаемого партнера. В такие моменты Милли вызывает у меня противоречивые чувства, и мне сложно с ними разобраться. Помню, я ужасно гордилась ее успехами в танцах и была готова защищать ее как львица. За спиной послышался смешок, и я убеждала себя, что он наверняка одобрительный, – а если и нет, то это все равно не расстроит Милли. В то же время мне ужасно хотелось встать и отвести ее на место, и я ненавидела себя за это и, по-моему, впервые отчаянно хотела иметь нормальную сестру. В голове замелькали картинки из нашей – моей – возможной жизни. На глаза навернулись злые слезы; я заморгала, чтобы смахнуть их, и вдруг увидела, как к Милли приближается Джек.

Сначала я его не узнала. Решила, что сейчас он попросит Милли сесть, и вскочила со стула, приготовившись к бою. Тут он поклонился, предложил ей руку, и меня как током ударило: это же о нем я мечтала всю неделю! Когда после двух танцев он проводил Милли на место, я уже была от него без ума.

– Не занято? – спросил он, указывая на соседний стул.

– Нет-нет, садитесь, пожалуйста! – Я благодарно улыбнулась. – Спасибо вам огромное. Это было так мило – пригласить Милли на танец!

– Совершенно не за что. Милли прекрасно танцует.

– Хороший человек! – заявила сияющая Милли.

– Джек, – подсказал он.

– Хороший Джек!

– Пожалуй, лучше представиться как следует. – Он протянул мне руку: – Джек Энджел.

– Грейс Харрингтон, – ответила я, пожав ее. – Милли – моя сестра. Вы тут отдыхаете?

– Нет, я здесь живу.

Я ждала, что он добавит: «с женой и детьми», но этого не произошло. Взглянула на его левую руку. Кольца не было, и меня охватила такая эйфория, что пришлось себя убедить: это еще ничего не значит.

– А вы? – спросил он. – Вы с Милли приезжие?

– Нет, я живу в Уимблдоне. А по выходным мы часто ходим сюда.

– Вы живете вместе?

– Нет, Милли живет в школе-пансионе. Я стараюсь навещать ее по выходным, но получается не всегда. Много командировок. К счастью, нам повезло с воспитателем: замечательная женщина, подменяет меня, когда я занята. Родители, конечно, тоже помогают.

– Командировки – это интересно. Чем занимаетесь, если не секрет?

– Закупаю фрукты. – Джек удивленно поднял брови. – Для «Харродса».

– А командировки зачем?

– Привожу товар из Аргентины и Чили.

– Здорово, наверное!

– Не то слово. А вы чем занимаетесь?

– Я адвокат.

Милли, устав слушать нашу беседу, потянула меня за рукав:

– Пить, Грейс. И мороженое. Жарко.

Я взглянула на него с виноватой улыбкой:

– Думаю, нам пора. Еще раз спасибо за Милли.

– Позвольте угостить вас чаем! – Он наклонился, чтобы лучше видеть Милли, сидевшую с другой стороны от меня. – Что скажешь, Милли? Будешь чай?

– Сок, – просияла та. – Я люблю сок. Но я не люблю чай.

– Прекрасно, пусть будет сок, – подытожил он, поднимаясь. – Ну что, идем?

– Ну что вы, не стоит… – бормотала я. – Вы и так уже много сделали…

– Прошу вас! Мне будет приятно. – Он снова склонился к Милли: – Милли, ты любишь пирожные?

– Да! – закивала она возбужденно. – Пирожные!

– Тогда идем!

Втроем – Милли и я под руку, Джек рядом – мы двинулись через парк к ресторану. Прощаясь с Джеком часом позже, я пообещала поужинать с ним в ближайший четверг. После этого он вдруг сразу стал частью моей жизни. Потерять голову было легко; взять хотя бы его старомодные манеры – я просто млела, когда он открывал передо мной двери, подавал пальто и посылал цветы. С ним я чувствовала себя особенной. Желанной. И что главное – он обожал Милли.

Месяца через три Джек захотел познакомиться с моими родителями. Я удивилась: ведь я говорила ему, что у меня с ними весьма прохладные отношения. Рассказывая Эстер про Милли, я немного соврала. Родители не хотели второго ребенка и, когда появилась Милли, были ей совсем не рады. В детстве я изводила их, требуя братика или сестричку, так что однажды они усадили меня на стул и прямо заявили, что не хотят больше никаких детей. Спустя десять лет, узнав о беременности, мама пришла в ужас. О том, что она ждет ребенка, я узнала, подслушав их спор о последствиях аборта на позднем сроке. Моему возмущению не было предела – да как они могут! Избавиться от братика или сестрички, которых я ждала всю жизнь!

Мы постоянно ругались. Главным аргументом родителей был возраст мамы: в сорок шесть рожать очень рискованно. Я протестовала: делать аборт на шестом месяце незаконно и вообще смертный грех, а они ведь католики! На моей стороне были Бог и чувство вины; я победила, и мама нехотя согласилась рожать.

Когда Милли родилась и у нее обнаружили синдром Дауна и другие нарушения, я не могла понять реакцию родителей: они испытывали неприязнь, а я сразу полюбила сестру всем сердцем и воспринимала ее как обычного, нормального ребенка. У мамы началась тяжелая депрессия, и я взяла заботы о Милли на себя. Утром, перед школой, кормила ее и меняла пеленки. Приходила домой в обед, и все повторялось. Когда Милли исполнилось три месяца, мама с папой заявили, что отдают ее на усыновление и переезжают в Новую Зеландию, к маминым родителям (они собирались туда чуть ли не с моего рождения). Я закатывала истерики – кричала, что так поступать нельзя, что я не пойду в университет и сама буду сидеть с Милли, но они не слушали. Узнав, что документы на усыновление поданы, я приняла снотворное. Глупость, конечно: детская попытка доказать серьезность своих намерений. Но это почему-то сработало. Мне уже было восемнадцать; мы обратились в службу опеки, и там решили, что я буду заботиться о Милли и растить ее, а родители помогут деньгами.

Я потихоньку справлялась. Вскоре Милли приняли в ближайший детский сад и я устроилась на полставки в отдел закупок сети супермаркетов. Когда Милли исполнилось одиннадцать, ей дали место в спецшколе, которая больше походила на психбольницу. Ужаснувшись, я заявила родителям, что найду что-нибудь получше. Я занималась с Милли каждый день; я научила ее самостоятельности, которую она едва ли обрела бы где-то еще, и я понимала, что интеллекта ей вполне хватает, а нормальной адаптации в обществе мешает только недоразвитая речь.

После долгих утомительных поисков я, наконец, нашла обычную частную школу-интернат для девочек. Милли приняли: директриса оказалась прогрессивной женщиной без предрассудков, имевшей к тому же брата с синдромом Дауна. Школа подходила идеально, но обучение влетало в копеечку. Родителям это было не по карману, и я сказала, что буду платить сама. Я разослала резюме в несколько компаний, объяснив в сопроводительных письмах, почему мне нужна высокооплачиваемая работа. Вскоре меня взяли в «Харродс».

Когда начались регулярные командировки (а я сразу за них ухватилась: они давали ощущение свободы), родители не захотели принимать Милли по выходным одну, без меня. Но они навещали ее в школе, а в остальное время за ней присматривала Дженис, ее воспитатель. Вскоре замаячила очередная проблема: где жить Милли после окончания школы. Я обещала родителям взять ее к себе, чтобы они могли, наконец, уехать в Новую Зеландию, и они с нетерпением этого ждали. Я не винила их: они по-своему любят нас, как и мы их; просто некоторые не созданы быть родителями.

Джек настаивал: он должен с ними познакомиться. Я позвонила маме и попросила разрешения заехать в ближайшее воскресенье. Был конец ноября. Мы взяли с собой Милли; родители, конечно, встретили нас прохладно, однако безукоризненные манеры Джека произвели на маму впечатление, а отцу польстил интерес к его коллекции первых изданий. После обеда мы уехали. Пока отвезли Милли в школу, наступил вечер. Я засобиралась домой: мне предстояли два безумных дня на работе перед вылетом в Аргентину. Но когда Джек предложил прогуляться по Риджентс-парку, я тут же согласилась, хотя на улице уже стемнело. На этот раз в командировку не хотелось – с тех пор как мы с Джеком познакомились, мне разонравилось мотаться туда-сюда. Казалось, мы почти не бываем вместе, а если и встречаемся, то чаще в компании Милли или друзей.

Какое-то время мы шли молча. Потом я спросила:

– Как тебе мои родители? Он улыбнулся:

– Прекрасно! Они идеальны!

– В каком смысле? – нахмурилась я. Что за странный выбор слов!

– Они полностью оправдали мои ожидания.

Я взглянула на него испытующе – иронизирует? Не сказать чтобы мама с папой демонстрировали чудеса гостеприимства! Потом я вспомнила, как он рассказывал о чудовищной холодности своих родителей (они умерли несколько лет назад), и поняла: на этом фоне вежливое равнодушие моих родственников показалось ему теплотой.

Мы прошли еще немного – до площадки, где Джек танцевал с Милли. Остановившись, он спросил:

– Грейс, ты окажешь мне честь стать моей женой?

Я решила, что это шутка: все было так неожиданно. Конечно, в глубине души я надеялась, что наши отношения перерастут во что-то большее, – но уж никак не раньше чем через год или два. Будто угадав мои мысли, он притянул меня к себе:

– Я ждал тебя всю жизнь, Грейс. Я понял это в первую же секунду, когда увидел вас с Милли на лужайке, и я не хочу больше ждать. Я хотел познакомиться с твоими родителями, чтобы просить твоей руки. И счастлив, что твой отец с радостью дал согласие.

Я таяла в его объятиях и в душе посмеивалась над отцом, который так легко согласился отдать дочь первому встречному. Но вдруг почувствовала, что на смену ликованию пришла какая-то смутная тревога. «Милли!» – поняла я, и в ту же секунду Джек снова заговорил.

– Прежде чем ты ответишь, Грейс, я кое-что скажу, – произнес он серьезно, и в голове у меня пронеслось: сейчас скажет, что был женат. Или у него есть ребенок. Или он болен чем-то неизлечимым. – Просто хочу, чтобы ты знала, – продолжал он. – В нашем доме – где бы мы с тобой ни жили – всегда будет место для Милли.

– Ты не представляешь, как это важно для меня! – Мои глаза наполнились слезами. – Спасибо!

– Так ты выйдешь за меня?

– Конечно!

Джек достал из кармана кольцо и, держа мою руку в своей, стал надевать его мне на палец.

– А когда? – прошептал он.

– Когда скажешь, – ответила я и взглянула на бриллиант. – Джек, оно великолепно!

– Рад, что тебе нравится. Давай поженимся в марте?

– В марте?! – рассмеялась я. – Но мы же не успеем все подготовить!

– Успеем. У меня есть на примете место для банкета – загородный дом в Крэнли-парке. Хозяин – мой приятель. Вообще-то он устраивает там торжества только для близких, но я уверен, что мы договоримся.

– Отличный вариант! – обрадовалась я.

– Ты ведь не позовешь на свадьбу толпу гостей?

– Нет-нет, только родителей и некоторых друзей.

– Тогда все в порядке.

По дороге домой Джек попросил меня встретиться с ним следующим вечером – хотел что-то обсудить до моего отъезда в Аргентину.

– Можешь зайти ко мне прямо сейчас, – предложила я.

– Я бы с удовольствием, но мне пора. Завтра вставать ни свет ни заря, – ответил он и, заметив мою досаду, прибавил: – Ты не представляешь, как я хочу остаться на ночь, но до утра мне обязательно нужно просмотреть кое-какие документы.

– Не могу поверить – я согласилась выйти замуж за человека, с которым даже не спала! – проворчала я.

– Послушай, давай после твоей командировки сбежим куда-нибудь на выходные? Погуляем с Милли, отвезем ее в школу, а потом съездим в Крэнли-парк и остановимся в отеле. Что скажешь?

– Давай, – довольно закивала я. – А где мы встретимся завтра?

– Предлагаю бар в отеле «Коннот».

– Хорошо. Если поеду с работы, буду там часов в семь.

– Договорились.

Весь день я терялась в догадках, что же такое нам нужно обсудить. Когда Джек попросил меня уволиться и заявил, что намерен переехать в пригород, я не поверила своим ушам: я-то думала, что после свадьбы ничего не изменится и мы просто станем жить вместе в его квартире (она ближе к центру). Поняв, что его планы меня шокировали, Джек пустился в объяснения: я же сама пожаловалась накануне, что за те три месяца, что мы общаемся, мы почти не бывали вместе, и уж тем более наедине.

– Какой смысл жениться, а потом неделями не видеться? – говорил он. – Мы не сможем так жить, да я этого и не хочу. Придется чем-то пожертвовать. К тому же, я надеюсь, рано или поздно у нас появятся дети… лучше, конечно, рано, чем поздно… – Он помолчал немного и спросил: – Ты ведь хочешь детей, Грейс?

– Конечно, хочу! – улыбнулась я.

– Это здорово. – Он взял меня за руку. – Когда я увидел вас с Милли, то сразу понял, что из тебя выйдет прекрасная мать. Надеюсь, первенец не заставит себя ждать!

Язык перестал слушаться; я ощутила нестерпимое желание носить его ребенка.

– Но ты, наверно, хочешь подождать с этим год-другой, – нерешительно прибавил он.

– Что ты, не в этом дело! – выговорила я, снова обретя дар речи. – Просто я не могу уйти с работы, пока Милли учится. Ты же знаешь, что я плачу за обучение. Мне придется работать еще полтора года.

– Это абсолютно невозможно! Я не позволю тебе ходить на работу еще полтора года. – Он был непреклонен. – Милли может переехать к нам, как только мы вернемся из свадебного путешествия.

– Я, конечно, очень люблю Милли, – начала я, робко заглянув ему в лицо, – но хочу сначала хоть немного пожить с тобой вдвоем. И потом, ей очень нравится школа, так что будет нехорошо забирать ее оттуда раньше времени. – Я на секунду задумалась. – Может, поговорим с администрацией, послушаем, что они скажут?

– Обязательно. Думаю, нужно и у Милли спросить, что она думает. Лично я буду только рад, если она захочет переехать к нам сразу. Но если все решат, что Милли нужно остаться в школе, я оплачу ее обучение. Я настаиваю. Ведь она скоро станет и моей сестрой тоже! – он сжал мои руки. – Пообещай, что примешь мою помощь!

– Даже не знаю, что сказать… – растерялась я.

– Тогда ничего пока не говори. Просто обещай, что подумаешь об увольнении. Не хочу, чтобы после медового месяца мы снова не видели друг друга неделями… Скажи, в каком доме тебе хотелось бы жить? Это не праздный вопрос: я собираюсь подарить тебе на свадьбу дом твоей мечты. Надеюсь, ты не возражаешь.

– Никогда об этом не думала, – призналась я.

– Тогда начинай думать прямо сейчас. Это важно. Хочешь большой сад? Или бассейн? Или чтобы было много спален?

– Большой сад я точно хочу! Бассейн – все равно. Сколько спален?.. Смотря сколько у нас будет детей.

– Значит, много, – улыбнулся он. – Я хочу поселиться в Суррее – это недалеко от Лондона, и оттуда вполне можно каждый день ездить на работу. Ты согласна?

– Мне все равно – лишь бы тебе было удобно. А какой дом хочешь ты?

– Я хочу жить рядом с каким-нибудь симпатичным городком. Где-нибудь совсем на окраине, чтобы шум не мешал. И тоже хочу большой сад – лучше с глухим высоким забором, чтобы снаружи никто не заглядывал. Еще я хочу кабинет. И подвал – хранить всякие вещи. Примерно так.

– И уютную кухню! – вспомнила я. – Я хочу симпатичную кухню с выходом на террасу, где мы будем завтракать. И огромный камин в гостиной, где будут гореть настоящие дрова. И еще желтую спальню для Милли.

– Давай-ка мы все это нарисуем, – предложил Джек, доставая из портфеля лист бумаги. – Чтобы я не забыл. Через два часа эскиз дома нашей мечты был готов. Там было все – клумбы, терраса, три зала, камин, кухня, кабинет, пять спален (включая желтую для Милли), три ванных комнаты и даже маленькое круглое окошко в крыше.

Садясь в такси, я смеялась:

– Спорим, ты не найдешь такой дом к моему возвращению?

– Я очень постараюсь, – ответил Джек, целуя меня на прощание.

На несколько недель меня закружил водоворот дел. Вернувшись из Аргентины, я подала заявление об уходе и выставила свой дом на продажу. В командировке я все как следует обдумала и решила сделать так, как просил Джек. Мне казалось, это будет правильно. Я не сомневалась в своем желании выйти замуж за этого человека, и одна мысль о том, что уже весной я буду жить в прекрасном загородном доме и, быть может, даже забеременею, наполняла меня ликованием. Тринадцать лет я крутилась как белка в колесе; тринадцать лет гадала, удастся ли мне когда-нибудь из него выпрыгнуть, и не знала, кем придется работать: ведь когда Милли переедет ко мне, я не смогу по-прежнему ездить в командировки и работать сверхурочно. Теперь все проблемы исчезли как по волшебству. Составляя приглашения на свадьбу, я чувствовала себя самым счастливым человеком на свете.