14
Томас надел на пса поводок. Мёффе ворчал и, казалось, был недоволен, что его заставляют тащиться на берег. С причала Томас оглядел яхту. Пребен был прав: вид у «Бьянки» не внушающий доверия, но, по крайней мере, это его яхта, а он – капитан идущего ко дну судна. Он дернул за поводок, и Мёффе с недовольным видом поплелся за ним по Софиегаде в старую квартиру. Проведя полдня в нерешительности, Томас наконец отправился за счетом, чтобы выполнить требования Пребена и погасить задолженность перед товариществом судовладельцев. Хотя перспектива помыться и достать новое белье казалась заманчивой, самая мысль о том, чтобы зайти в квартиру, была ему мучительна.
Пока Томас рылся в карманах в поисках ключа от входной двери, Мёффе принялся скулить.
– Знаю, знаю, старина, – пробормотал Томас, взглянув на собаку. – Мне тоже не очень-то хочется.
Отперев дверь, он вошел в парадное и стал подниматься по лестнице. Когда он подходил к пятому этажу, на площадке открылась дверь и с любопытством выглянула соседка из нижней квартиры.
– Здравствуй, Кетти, – сказал он пожилой даме с подсиненными волосами, глядевшей на него через толстые стекла очков.
Она не сразу его узнала:
– Томас? Что-то давно… Давно тебя не было видно.
Он кивнул и дернул поводок, чтобы скорее продолжить путь.
– Я думала, ты отсюда съехал, – сказала Кетти.
– Нет-нет. Просто я некоторое время отсутствовал… Был в отъезде. – Он изобразил на лице улыбку.
– Как же это все печально, правда? – Кетти вышла на площадку с явным намерением продолжить беседу.
– Да, конечно, – ответил Томас и поторопился улизнуть от нее наверх. – После поговорим, Кетти.
Поднявшись на следующий этаж, он остановился перед дверью квартиры. Звуки снизу свидетельствовали о том, что Кетти удалилась восвояси. Томас достал ключ. На замке и на ручке все еще видны были следы рыжего порошка, оставшегося после работы криминалистов, искавших отпечатки пальцев. На дверном косяке Томас нашел клочок клейкой ленты, которой была опечатана квартира. Он сдернул его и засунул в карман, затем отпер дверь и надавил на нее, чтобы сдвинуть кучу писем и рекламных брошюр, скопившуюся у порога в прихожей. Томас окинул взглядом конверты, заваленные пестрыми рекламными проспектами. В квартиру он не заходил уже три месяца.
Нагнувшись, он поднял верхний конверт и нашел в нем счет, присланный Пребеном. «Mission accomplished»[15]. Томас почувствовал, как учащенно забилось сердце, и пожалел, что зашел. Никто не заставляет его задерживаться здесь. Ванну можно и не принимать, а что до одежды, то она на нем уже почти высохла. Если что и требуется, так это, скорее, рюмка или две чего-нибудь крепкого. Тут его взгляд упал на резиновые сапожки Евы, поставленные в стороне от двери на газетке. Это была пара сапожек от Ильзы Якобсен. «Шик по-бедняцки», – высказался о них Томас, когда Ева пришла с этой обновкой. Она, хоть бы что, расхаживала в этой обувке по квартире, пока не натерла на ногах волдыри. Он провел взглядом по вешалке, на которой висела одна из ее дорогих сумок. «До чего же Ева обожала сумочки!» – подумал Томас.
Он засунул конверты в карман. Через приоткрытую дверь из комнаты протянулась полоска света. Он чуть было опрометью не кинулся вон из квартиры, однако перешагнул через кучу рекламных изданий и направился к гостиной. Осторожно толкнув дверь, заглянул внутрь. Комната была такая же, как всегда. Стеллаж с его коллекцией DVD-дисков и книгами Евы. Свод законов Карнова[16], несколько детективных романов и большой набор разных самоучителей из серии «Сделай сам». Обеденный стол, телевизор в углу, диван со светлой обивкой из алькантары и над ним «голубая» картина. За эту картину, произведение какого-то шибко знаменитого, уже умершего художника, имени которого Томас так и не запомнил, Ева выложила пятнадцать тысяч крон. Это был их дом, с видом на вал, дом, некогда полный света, уюта и счастья. Но однажды Томас, вернувшись с вечерней смены, нашел Еву лежащей на разбитом стеклянном столике. Ее убили ударом в затылок. На подсвечнике, валявшемся на полу около столика, была ее кровь. Томас бросился к ней. Но было уже поздно. В руках у него оказалось остывшее тело. Смерть наступила за несколько часов до его возвращения. Он завыл во всю глотку. Все было таким нереальным, словно действие дрянного фильма, однако в этом фильме ему выпало играть главную роль.
С порога на полу по-прежнему было видно темное пятно, оставшееся от пролитой крови. Как он тогда его тер и тер!..
Томас не выдержал, он выскочил за дверь и сбежал вниз по лестнице. Точно так же, как убегал отсюда три месяца тому назад, когда весь мир для него рухнул. Это было в тот день, когда ему сообщили, что после нескольких месяцев напряженной работы следствие прекращено. В тот день ему стало ясно, что смерть Евы так и останется погребенной среди кучи нераскрытых дел, потому что нет больше ни улик, ни подозреваемых и расследование зашло в тупик.
От соседнего с Томасом места за барной стойкой тянуло кислой блевотиной. Томас не знал ни кто там наблевал, ни когда это случилось, и его это нисколько не интересовало.
Из «Выдры» его выдворили, и в конце концов он очутился в этой забегаловке рядом с Кристианией. Он никогда не бывал тут раньше и даже не знал, как она называется. Набрел на нее случайно, когда Йонсон отказался ему наливать. Йонсон сказал, что он и так слишком пьян. Казалось бы, для чего еще люди приходят в распивочные? Какой же ты после этого хозяин? Какая может быть торговля при таких взглядах? А Томас между тем чувствовал, что еще недопил. Он все еще держался на ногах, хотя порой и с трудом. Он был достаточно трезв, чтобы во всех подробностях вспоминать сегодняшний день и поход в свою квартиру. Томас помахал бармену, заказал новую порцию, осушил рюмку. Заказал еще одну. Наконец у него немного отлегло. Голоса и звуки куда-то отодвинулись, стало клонить ко сну. Он притулился в углу между стеной и стойкой. Закрыл глаза. Подумал, не заказать ли еще, хотел подозвать официанта, но рука стала непослушной. Он ненадолго задремал, пока кто-то не начал его трясти.
– Да это же музыкальный маньяк!
Томас открыл глаза. Перед ним стояли два здоровенных амбала. Один обращался к другому, который остановился в отдалении. Толстый парень в желтых очках. Томас точно знал, что видел его где-то раньше, но не мог вспомнить где.
– Чего-то тебя, приятель, не туда занесло.
– Чего? – переспросил Томас.
Толстый в желтых очках придвинулся к нему вплотную. Никак не разглядеть.
– Тут нет музыки. Только та, которую заказываю я. – Он схватил Томаса за горло и припечатал к стене. – Твои поганые дружки на этот раз тебя не выручат. Понимаешь?
Томас ни слова не понял из всего сказанного, однако сообразил, что добром это не кончится.
– Не знаю, кто ты такой, – и мне это до лампочки. Закажи себе рюмку за мой счет. – Томас помахал в сторону стойки.
– Благодарствую! Пожалуй, я откажусь на этот раз. – Его лоб был в нескольких миллиметрах от носа Томаса. – Давай-ка я с тобой лучше попляшу.
– У тебя действительно дурно пахнет изо рта, – сказал Томас. – Тебя недавно рвало?
– Что ты сказал?
Томас ничего не ответил, а молча двинул его кулаком по почкам. Толстяк взвыл и отпустил горло Томаса. Завтра будет мочиться кровью. Томас попытался протиснуться мимо него, но тут на помощь подоспел дружок толстого и набросился на Томаса. Притиснул его обратно к стене. И тут они принялись за него вдвоем. Надавали под дых. Начали бить по голове. Устроили ему настоящую мясорубку. По самой полной программе. Добивали ногами, когда он упал. Мысли куда-то уплыли. Он уже ничего не чувствовал. «Продолжайте, ребята, память еще при мне», – подумал он, затем свет погас.
Очнувшись, Томас почувствовал под собой камни мостовой и ощутил запах морской воды. Над головой кричали чайки. Было раннее утро, солнце только что встало. Он почувствовал, как кто-то роется у него в карманах. Не найдя, как видно, ничего стоящего, воришка ушел, бросив Томаса на мостовой. Немного позже Томас попытался подняться, но все тело страшно болело, а глаза он едва мог приоткрыть, так опухло лицо. Наконец ему удалось ползком преодолеть несколько метров до пристани и водопроводного крана. Томас отвернул кран и сунул голову под струю холодной воды. Он совершенно не помнил, как попал на набережную канала: то ли его здесь выбросили, то ли он сам добрался сюда ползком. Он не помнил ничего, что еще с ним происходило этой ночью, зато ясно и отчетливо помнил поход в квартиру, где он однажды нашел Еву. Он был бы рад сказать, что застал ее лежащей с умиротворенным выражением на лице и она была похожа на ангела, но ее уделом стали ужас и предсмертные муки. Он никогда не сможет забыть этого зрелища, и очень жаль, что толстяк с дружком его недобили.