Глава вторая
Совсем иначе представлял себе Лёшка встречу с отцом. Всегда он так – сначала нафантазирует, разукрасит в воображении, напридумывает всякую всячину, а реальность окажется совсем другой.
Мама часто вспоминала, как они приехали в Туапсе из Краснодара на автобусе. Лёшке тогда было лет пять. Пошли по кривым улочкам в сторону моря. Был яркий солнечный тихий день. Когда добрались до воды, Лёшка сначала замер, потом крикнул: «Дурацкое море!», расплакался и повернул назад. Мама его еле успокоила и долго допытывалась, что произошло. По словечку, сквозь слезы выяснилось, что Лёшка ожидал такого моря, как в «Сказке о рыбаке и рыбке»: когда бушует «черная буря», когда «сердитые волны так и ходят, так воем и воют», а в этом бушующем море – непременно сразу и золотую рыбку, и корабль пиратов под черными парусами. Мудрено ли, что тихая солнечная вода бархатного сезона его совершенно разочаровала.
Вот и на этот раз… Встречу с отцом Лёшка в воображении набросал четкими и по-мужски скупыми линиями. Он входит в зал ожидания, подходит к отцу. Отец высокий, но и Лёшка высокий – выше всех в классе, и с отцом они почти одного роста. Отец протягивает руку. Лёшка крепко ее жмет, глядя отцу прямо в глаза. Они обнимаются, потом идут к реке – отец писал, что добраться до Ушаковки можно только по реке, потом по таежной дороге. У отца белый катер с мягкими кожаными сиденьями, у катера руль, как у машины, и толстое лобовое стекло. Они отходят от берега, выплывают на середину. Здесь отец сам предлагает Лёшке занять место капитана, и Лёшка, широко расставив ноги, становится за руль, ведет катер спокойно и уверенно.
В реальности вышла одна суета и неловкость. Вещи им выдали не в зале аэропорта, а у багажного отсека самолета. Лёшкин рюкзак оказался в самом низу, и его еле откопали, самым последним. Светлана Николаевна попросила помочь донести сумку. Сумка была громоздкой и тяжелой, будто туда натолкали камней, и пока они тащились по полю в сопровождении пожилой служащей в синей форме, сумка эта изрядно наколотила Лёшке по ногам. Отца он увидел сразу – тот и правда был самым высоким среди встречающих, но на этом совпадения кончились.
Оказалось, что Светлана Николаевна с ним знакома.
– Игорь Андреевич! – заулыбалась она искательно. – Не ожидала вас здесь увидеть! – И она стала говорить о каких-то бочках.
Лёшка топтался рядом и не знал, что делать. Чтобы себя чем-то занять, кинул маме эсэмэс: «Долетел. Всё ОК». Она тут же ответила – пожелала хорошего отдыха и нарисовала смайлик. Наконец отец шагнул к Лёшке, бросил коротко: «Здоро́во, сын!», обнял и крепко хлопнул по спине. Лёшка в его объятиях почувствовал себя совсем маленьким. Он едва доходил отцу до подбородка. Светлана Николаевна умильно на них смотрела и всё твердила: «Вот же, какая встреча, какая чудесная встреча! Ну надо же!» – и чуть не прослезилась. От этого умиления Лёшку аж передергивало – это было хуже, чем «ВКонтакте» смотреть на стене у девчонок открытки с котиками, честное слово!
Наконец распрощались, еще раз уточнив что-то про злополучные бочки, и Лёшка с отцом пошли к лодочной станции.
Лёшка рассматривал городок. Здесь были в основном двухэтажные деревянные дома, изредка попадались пятиэтажные «хрущевки». Улицы были покрыты бетонными плитами, между стыками торчала пыльная трава. Всю дорогу Лёшка жался ближе к отцу. Тут было полно бродячих собак, а он их очень боялся. Один раз путь им преградила целая стая. Лёшка замер, не решаясь двинуться дальше, но отец, не сбавляя шага, пошел прямо на собак. Те расступились, давая пройти, и только проводили их глазами и лениво помахали хвостами.
Белого катера, придуманного Лёшкой, у отца тоже не оказалось, а стояла носом в берег выкрашенная в темно-зеленый цвет длинная лодка с лавками поперек корпуса. Внутри вместо кожаных сидений каталось выщербленное помятое ведро, из-под скамейки на носу торчали какие-то промасленные тряпки, а на дне, в небольшой грязной лужице, лежали два весла. Мотора нигде видно не было. Лёшка уже подумал, что они поплывут на веслах, но отец сходил к будке сторожа, принес оттуда тяжелый мотор, стал устанавливать. Все это он проделывал молча, похоже совсем не замечая сына. Лёшка смотрел отцу в спину, и ему стало казаться, что тот совсем не рад его видеть. Он начал жалеть, что прилетел сюда. Лучше бы уехал к бабке и деду под Владимир, где всё привычно и понятно. А здесь всё было чужое: широкая река, холодная даже на вид, высокие сопки, со всех сторон обступившие городок, собаки эти… и отец, которого он представлял по письмам совсем иным – веселым, любящим рассказывать истории, – тоже стал казаться чужим.
Лёшка достал мобильник, ему вдруг захотелось написать маме. О чем – не важно, лишь бы получить ответ. Но здесь, у реки, сигнал уже не ловился. Тогда он стал фотографировать реку, сопки, отца, как тот возится с техникой, но это быстро наскучило.
Установив мотор, отец достал из деревянного ящика на корме свитер и дождевик, протянул сыну, сам взял Лёшкин рюкзак, положил на дно, чуть не в самую лужу. Лёшка всё стоял с одеждой в руках. Отец усмехнулся.
– Надевай, – бросил он. – Задубеешь…
Пришлось одеваться. От свитера неприятно пахло рыбой.
Забрался в лодку. Она опасно закачалась, и Лёшка, ухватившись за борта, неловко и больно плюхнулся на лавку. Отец толкнул лодку, на ходу запрыгнул внутрь. Берег стал медленно удаляться, с бутылочным всплеском заколотилась о корпус волна. Мотор оглушительно взревел, обдав их синим дымом.
Они всё набирали и набирали ход. Отец сидел на корме, у руля, Лёшка – на носу, притянув к коленкам рюкзак с вещами, чтобы его не замочить. Ярко светило солнце, за спиной у отца от солнечных лучей и водяной пыли мелькала радуга. Было холодно, встречный тугой ветер пронизывал насквозь. Лёшка сидел скорчившись, изредка посматривая то на отца, то по сторонам. Было странно наблюдать, как за кормой стремительно несутся назад волны, а берега, сплошь заросшие лесом и кустарником, медленно плывут мимо.
Часа через два (Лёшка всё посматривал на время в мобильнике) показались деревянные домики села Колотовка. Река здесь разливалась широко, противоположного берега почти не было видно. Плавно завернули, пристали. Пока отец привязывал лодку, Лёшка потоптался, поприседал немного, чтобы размяться и согреться.
– Держи. – Отец сгрузил Лёшкины вещи на берег, тут же оставил и весла. – Это тебе. – А сам снял мотор и, не глядя на сына, понес к деревянному сараю, который стоял поодаль на пригорке.
Лёшка надел рюкзак, кое-как примостил на плече весла: они оказались очень тяжелыми. Вроде бы прошел с рюкзаком и веслами совсем немного, а всё равно умаялся. Пот катил по лицу градом, сразу стало жарко. Скоро вернулся отец, уже без мотора, забрал весла, зашагал к поселку.
Ни одного человека, пока шли по улицам, не встретили, но люди здесь жили: кое-где дымились трубы, взлаивали собаки, мукали коровы, далеко в стороне тарахтела какая-то невидимая машина, про которую Лёшка мысленно сразу решил, что это трактор. Отец подошел к низенькому деревянному дому, отпер калитку, шагнул во двор. А Лёшка едва не застрял со своим рюкзаком в узком проеме, обернувшись на непривычный звук. На дороге показалась лошадь, запряженная в телегу, в телеге восседал важный бородатый дед с перевязанным черной лентой глазом. Лёшка как зачарованный разглядывал его, пока дед приближался. Если бы ему камзол и треуголку, был бы самый настоящий пират. Но дед, поравнявшись с Лёшкой, по-доброму улыбнулся, приветливо помахал рукой – и весь его устрашающий вид сразу рассеялся. Лёшка в ответ тоже махнул рукой.
Потоптавшись у калитки, Лёшка огляделся. Справа заметил гараж с широкими воротами, закрытыми сейчас на тяжелый ржавый замок. Ворота вели прямо на улицу, от них уходили в сторону реки две рельсины. Слева возвышалась поленница, чуть дальше банька, а мимо крыльца тянулся деревянный настил и скрывался за домом. В конце настила Лёшка заметил еще одну калитку.
– Что застрял? – В дверях показался отец. – Давай сюда. Нет времени топорщиться. Вещи во дворе оставь. Мы домой сразу. – И опять скрылся в проеме.
Лёшка пошел к крыльцу, миновал пахнущие чем-то пряным сени и оказался на кухне. Больше половины ее занимала выбеленная печка, никаких привычных Лёшке вещей здесь не было – ни плиты, ни стиральной машины, ни вытяжки над плитой, ни микроволновки с кофеваркой, а лишь деревянный стол и два деревянных стула и деревянные полочки по стенам, забранные линялыми занавесками. Было сумрачно, солнечные лучи едва пробивались сквозь маленькое мутное окошко.
За стеной возился отец. Лёшка заглянул в соседнюю комнату, увидел железную кровать и еще один деревянный стол. На столе не было ни компьютера, ни разбросанных, как у Лёшки, книг, но зато лежали какие-то камешки, мотки тонкой проволоки, отвертки, пассатижи, несколько помятых ученических тетрадей. Отец перебирал что-то в ящике стола и обернулся на Лёшкино появление.
– Сейчас перекусим, – сказал он, – и дальше двинем. Вошкаться некогда. Успеть бы засветло. – И ушел в кухню.
– Ладно, – кивнул Лёшка его спине.
Настроение было так себе – настораживало немногословие отца, его недовольный, хмурый вид. Опять подумал: зачем приехал? Вдруг почувствовал себя обманутым – столько ждал этой встречи, столько мечтал, как увидятся, сто картинок нарисовал, не меньше! Утром встал рано, летел один с пересадками. Мама хотела заказать ему сопровождение. Детям до двенадцати лет, летящим в одиночку, оно было обязательно, после двенадцати – по желанию родителей. Но он наотрез отказался и даже обиделся, что мама вообще об этом заговорила, ведь он уже взрослый человек и няньки ему не нужны. Они немного поспорили, но Лёшка всё же упросил отпустить его лететь без опеки. Мама не сразу, но согласилась и даже перевела всё в шутку, по своему обыкновению.
– Всё нормально будет, мам… – буркнул Лёшка.
Он ее не подвел: на рейс при пересадке не опоздал, эсэмэс отправлять не забывал – и когда приземлились, и что опять уже в самолете, и последнюю, что с отцом встретились. Мама отвечала: «Спасибо, сынок» – и желала доброй дороги. Лёшка улыбался и ужасно собой гордился.
– Что застрял там, как подкидыш? Примерз, что ли? – услышал он голос отца. – Иди лопать.
Лёшка прошел в кухню, не глядя на отца, сел за стол. Перед ним уже стояла железная глубокая миска с ухой (Лёшка про себя назвал – рыбный суп), лежал крупными ломтями серый хлеб. Отец протянул сыну ложку.
– Холодное порубаем, – сказал он.
Лёшке хотелось сердито отодвинуть миску, чтобы отец знал: нечего с ним обращаться как с чужим, но слишком уж аппетитно выглядела еда, тем более он со вчерашнего вечера в дороге. Он макнул ложку в густое варево, облизал и сам не заметил, как навернул уху до донышка – она была хоть и холодная, но очень вкусная.
– Еще? – спросил отец.
Лёшка кивнул. Посмотрел на отца – показалось, что тот немного подобрел. Когда и вторая миска была опустошена, отец собрал посуду, сложил в эмалированный таз, залил водой.
– Потом помою. Времени нет, – сказал он и вышел из дома.
Лёшка с трудом поднялся, кое-как выпихнул себя во двор – после обеда ноги сразу отяжелели, стало клонить в сон.
Отец из гаража уже выкатил на улицу темно-зеленый «Урал» с коляской – такие Лёшка видел только в старых фильмах. Следом за мотоциклом появился кузовной прицеп на двух колесах. Отец приладил прицеп к «Уралу», из гаража вынес канистру с бензином, залил бак, канистру положил в прицеп, закрепил внутри ремнем. Все это он проделывал молча, движения его были хоть и быстры, но точны и несуетливы.
– Вещи неси, – скомандовал отец.
Лёшка за лямки подтащил к мотоциклу рюкзак. Отец его тоже устроил в прицепе, закрыл брезентом и закрепил края к бортам. Велел:
– Полезай в люльку.
Лёшка хотел возразить, что хочет ехать сзади, но посмотрел на отца и передумал, забрался в коляску, кое-как поместив там ноги – коленки пришлось задрать почти до подбродка. Отец закрыл дом на висячий замок, калитку – на щеколду, протянул сыну шлем. Лёшка поморщился (это был какой-то стариковский шлем, маленький, круглый, с кожаными ушами), но опять возражать не решился.
Они не сразу выехали из поселка, заскочили сначала на почту. Здание ее ничем не отличалось от дома, который они только что покинули, вся разница, что над дверью висела табличка с поблекшими буквами «Почта» да расхаживали по двору куры, а лодочного гаража не было.
Отец вернулся почти сразу. В руках он держал тонкую пачку писем, перетянутую черной резинкой.
– Старикам нашим, – объяснил он, хотя Лёшка ни о чем не спрашивал, и спрятал письма в нагрудный карман куртки.
А Лёшка подумал: вот, оказывается, из какого домика ему письма приходили. Он достал телефон – сигнал еле теплился, вай-фаем даже не пахло.
После почты подъехали к магазину. У дверей топталось несколько мужиков. Они сразу примолкли, с любопытством стали разглядывать Лёшку. Отец спешился, поздоровался со всеми за руку.
– Сын? – спросил один.
Лёшка заметил, что у него нет двух передних зубов.
– Сын, – подтвердил отец. – Я завтра вернусь, сгоняем, лады?
Мужик кивнул.
Отец вошел в магазин, а щербатый подошел к Лёшке, протянул руку.
– Здоро́во! А я тебя во-о-от таким помню. – Он обозначил расстояние от земли и до собственной коленки. – Ты еще с мамкой приезжал. Как она? Жива-здорова?
– Нормально, – сказал Лёшка.
– Хорошо, – кивнул мужик. – А Москва? Как она? Стоит?
– Ну да, – ответил Лёшка растерянно. Странный вопрос.
Вышел из магазина отец, он нес в обеих руках деревянный ящик с гвоздями. Гвозди топорщились во все стороны, будто промеж досок запихнули большого ежа. Завидев отца, щербатый быстро шагнул к прицепу, откинул полог, помог поставить ящик.
– Мы тут с сыном твоим маленько побалакали, – сказал он. – Я же его помню. Когда еще с матерью приезжали.
– Было дело, – улыбнулся отец и опять пошел к магазину, попросив на ходу: – Помогите, мужики.
Все потянулись следом, а когда вышли, стали грузить в прицеп какие-то строительные материалы и поверх устроили новенькую бензопилу. Когда всё уложили и закрепили, отец опять пожал всем руки, сказал:
– Остальное на Фениксе довезем, – и сел на мотоцикл.
– Лёха, пока! – крикнул щербатый и помахал рукой.
Но Лёшка не успел ответить – отец уже рванул вперед.