3. Обустройство лагеря
Первые прибывшие. Торфяное озеро. Подозрительный кабан. Ночное дежурство. Возведение укреплений.
В лесу цвела разнообразная флора, отвратительно зудела мелкая кровососущая фауна. Помимо комаров, порхали туда-сюда озабоченные ангелы. Встречались и люди – скорее всего, воскрешенные. Максим пару раз попытался спросить про воеводу, но вразумительного ответа не получил. Оставалось полагаться на собственный интеллект. Отследив маршруты движения местного народа, он прикинул направление на командирскую палатку и двинулся туда. Расчеты не подвели: через пару минут он вышел на поляну, где пересекались все течения. Воевода был тут: бурно жестикулируя, беседовал с человеком в серебристых латах. Увидев Максима, махнул: «Я сейчас».
Максим ждал, копил раздражение. Ангелы, как огромные стрекозы, залетали в палатку и вылетали из нее. Вероятно, внутри находился сам Архистратиг со своим штабом. Время от времени оттуда доносились певучие слова на незнакомом языке. Наконец Самозванец окончил разговор и подошел к Максиму.
– Прибыл? Славно! А мы, вишь, с Егорием столковались о взаимных действиях. Вся сотня в сборе?
– Откуда ей быть в сборе, если ничего не сообщили! – зло сказал Максим.
Воевода сокрушенно развел руками:
– Извиняй. Не пашут ваши пчелы. – Так он называл сотовые телефоны. – И пошты нету. Что тут изладишь? Tertium non datur5.
Максим достал свой айфон. Ни сотовая, ни спутниковая связь не работала. Попробовал перезагрузить – не помогло.
– Тут что, экранирует что-нибудь?
– Это уж ты на ясность выводи. Мне и то непонятно, как эти ваши измышления раньше служили.
– Ну, хорошо. А послать ангела нельзя было?
– Они страсть как не любят в город летать. Слишком ими увлекаются. Мальчишки шугают, камнями в них кидают. Да и не подвластны они мне.
– Ладно, – смилостивился Максим. – Цепочку предупреждения я запустил, скоро начнут прибывать.
По его мнению, теперь Григорию следовало сказать что-нибудь одобрительное. Желательно, в развернутой форме, пространно и торжественно. Тот, однако, ограничился констатацией:
– Молодец! А то враг уже зачинает безобразить. Давеча крыс наслал. Здоровенны, смердящи – насилу отбились. Ну, мы тоже не оплошали: отрядили голубей, они на черных налетели и, покуда те прорюхали их потурить, всех обгадили.
– Это ладно, но почему место не то, что обещали?
– Архистратиг же не Господь Бог. Может и ошибиться.
– Что ж Господь Бог ему не подсказал?
– Не богохульствуй, – одернул Самозванец. – Осмотрись-ка лучше в своих пределах. Твоя сотня станет супротив сиротливого дерева на поле. Видел, когда подъезжал? Вот и займись рекогносцировкой, – ввернул он ученое слово.
Максим отправился к опушке. Когда подходил к дороге, услышал музыку, становившуюся всё громче. К лесу подкатил «Ленд Ровер», мигающий огнями и вопящий динамиками, установленными на крыше: прибыла рок-группа «Конец света». Чтобы черный внедорожник не вводил никого в заблуждение, его украшал добрый десяток белых лент, а к верхнему багажнику была привязана целая простыня.
Машина съехала на прогалину и остановилась рядом с джипом телевидения. Из нее высыпали музыканты: трое парней и две девушки. Тотчас чудесным образом материализовались видеооператор с камерой, мужик с мохнатым микрофоном на длинном шесте и телекорреспондент – наверное, тот самый Алексей, к которому безуспешно взывал утренний диктор. Лидер рок-группы – Азамат Кесаев, кучерявый красавец-осетин с трехдневной щетиной – стал давать интервью. Одна из девушек подбежала, одернула на нем кольчугу. Он поблагодарил снисходительным кивком головы. Серьезно его девицы обхаживают, не в первый раз отметил Максим.
Оттуда, где он стоял, мало что было слышно: динамики продолжали голосить. Всё же удалось понять, что у Азамата грандиозные планы. После конца света он собирался давать концерты по всему миру, а группу назвать «С того света». Корреспондент млел, микрофон у мужика подрагивал от смеха, а оператор невозмутимо снимал. По окончании интервью телевизионщики исчезли так же необъяснимо, как появились. Азамат залез в машину и выключил музыку.
К «Концу света» в Дружине относились уважительно: немалая часть снаряжения была закуплена на деньги с их благотворительных концертов. Да и держались ребята по-свойски, не выпендривались. На строительстве оборонительных сооружений развлекали народ своими песнями и даже сами поучаствовали в земляных работах.
Не успел Максим насмотреться на рок-музыкантов, как прикатил Борис на своей «Ниве». Вылез из машины мрачный, бормоча что-то неразборчивое. Видимо, у него, как у многих людей, ведущих одиночный и преимущественно ночной образ жизни, выработалась привычка разговаривать вслух с самим собой. Этот человек казался не по годам серьезным. Держался отстраненно. Никогда не матерился, но в случае чего мог одним взглядом выразить то, на что другому не хватило бы всего богатства русской обсценной лексики. Часто пускался в заумные рассуждения, непонятные, кажется, даже ему самому. Одно слово – математик. Бог весть, какие умствования привели его в Дружину.
Потирая отбитые на ухабах задницы, из машины выбрались безлошадные пассажиры: могучий Федя, изящный Петя, пучеглазый Лёха и Серёга – оболтус лет двадцати, недавно демобилизовавшийся. Как-то на учениях он рассказывал, что родители пытались спасти его от призыва, насильно запихнув в институт, однако он слинял с первого же курса. «Чем пять лет разными науками мучиться, так уж лучше типа в армии год отслужить. Да и для здоровья полезнее». Он охотно делился своими взглядами на правильное мироустройство: кавказцев, калмыков и азиатов без виз не пускать, а виз не давать ни под каким видом, чтобы в Москве духу их не было! Кто-то ему напомнил, что пока еще Калмыкия – часть России, и Серега отрезал: «Вот и сидели бы в своей калмыцкой России, а в нашу не совались».
Свое политическое кредо он проповедовал с настырностью Катона Старшего. Или Младшего – кто его знает! Максим поначалу пытался вести с ним воспитательные беседы, но не преуспел и плюнул на всю эту дурь – следствие комплекса провинциала, ненароком попавшего в столицу. Серега родился в Дербенте, дагестанском городке, славящемся на весь мир своими коньяками сомнительного качества. При рождении ему дали имя Сармат. Он не скрывал, что отец у него – наполовину аварец, наполовину ингуш, а у матери – таджикские, азербайджанские и, кажется, молдавские корни. Когда ему было двенадцать лет, семья от полной безнадеги перебралась с Кавказа – тогда еще российского – в Москву. Он сменил имя и, как он объяснял, «стал русским и, натурально, православным», хотя крещен не был, Библию не читал и в церковь не ходил.
– Куда-то типа приехали, – сообщил Серега. – А Славка здесь?
– Едет, – успокоил его Максим, прислушавшись к донесшемуся со стороны поля отвратительному скрежету, который мог издавать только Славкин «Козел».
Так и оказалось: прибыл Слава-козлодой. Первым выскочил из своего чудо-мобиля, набитого пассажирами сверх всякой меры; засияла на солнце голова, выбритая до блеска для маскировки ранней лысины. Выпорхнули медсестры Аллочка и Даша, приписанные к сотне Максима. Вслед за ними вылезли четыре бойца в полном снаряжении. Последними появились Анна Михайловна и подросток лет четырнадцати-пятнадцати в камуфляже и бандане с символикой «Конца света». Предупреждая вопрос Максима, Слава объяснил:
– Это племянник, Сашка. Напросился, стервец. Я ничего сделать не мог. Пристал, как сопля к носу. Я ему: «нельзя, рано», а он не унимается. Вот и пришлось взять. Да ничего, он шустрый. И в секции фехтования занимается.
– Сколько лет? – жестко спросил Максим.
– Восемнадцать, – торопливо ответил мальчишка.
– Я спрашиваю, сколько лет. – Максим обернулся к Славе. – Без вранья.
– Пятнадцать. Через три недели исполняется. Я правду говорю: ничего не мог с ним поделать. Пристал, понимаешь…
– Понимаю. Ну что, отправить тебя с ним вместе обратно?
– Я всё равно пешком сюда приду, – сердито сказал Сашка.
Слава с явным удовольствием прокомментировал:
– Видишь? Ничего с ним не сделаешь!
Максим махнул рукой:
– Ладно, сами разбирайтесь с воеводой. Но учтите, в свою сотню я детей не беру.
– А я и сам к Вам не пойду, – дерзко сказал малец.
– Дурной ты, Сашка, – укорил Слава. – Мало тебя мамка воспитывала по заднице. Отца-то нет, – это уже Максиму. – Одна она, сеструха моя. Весь день в конторе горбатится, вот и некогда им заняться.
Серега, нетерпеливо дожидавшийся окончания разборки с Сашкой, наконец добрался до Славы.
– Здорово, что ты тут. Я боялся, вдруг типа не приедешь.
– Вот еще! На Великую Битву за справедливость – и не приехать? Это никак нельзя.
– Ты типа идейный, – прокомментировал Серега.
– На всю голову. А то кругом сплошная несправедливость. Машина барахлит. Дачу обокрали. Требуют внеочередной отчет по финансовой безответственности: не иначе, как хотят в тюрягу упечь.
– Типа сволочи, – посочувствовал Серега.
– Не хочешь неприятностей – перестань измываться в своем журнальчике над власть имущими, – посоветовал Максим.
– На фига тогда нужен сатирический журнал? И кто его станет читать?
Их прервала Анна Михайловна:
– У меня в машине всякие коробки. Куда их нести?
Анна Михайловна была в Дружине чем-то вроде ротного старшины: ведала снабжением и следила за сохранностью имущества. Ей было лет семьдесят, но ее энергии хватило бы на трех двадцатилетних.
– Пойдемте к воеводе, узнаем, где у нас будет хозблок, – предложил Максим.
– Вот-вот, – подхватила Анна Михайловна, – пусть Гришенька скажет. Заодно и осмотримся немножко.
Пришлось возвращаться к штабной палатке, так и не дойдя до места дислокации (в голове мелькнуло: я тоже знаю умное слово). На этот раз Максим шел во главе целого отряда. Анна Михайловна с любопытством глядела по сторонам. Участвовать в полевых учениях ей не доводилось, и все происходящее было для нее внове. Серега шутливо подмигнул:
– Во как, Анна Михайловна! Не будете теперь Бога отрицать?
– А с чего бы мне его признавать?
– Да вон типа ангелы летают.
– Ну и что? А бог тут при чем?
– Как при чем? Это же Его посланцы.
– Я тоже летала, да почище этих ангелов.
– Это как?!
– Очень просто, на самолете.
– Но они-то типа без всякого самолета летают.
– Приделали бы мне крылья – я бы тоже так летала. Тогда и про меня бы говорили: вот посланница божья.
– Анна Михайловна, Вы и без крыльев чистый ангел. Значит, пока самого Бога не увидите, не поверите? – уточнил Максим.
– А увижу – всё равно не поверю. Я вон в Деда Мороза давно не верю, а уж сколько раз его видела.
Отрепьев и теперь оказался около входа в палатку. Сидел, чертил что-то на мятом листе бумаги: вероятно, строил планы наступления или обороны. Увидев Анну Михайловну, обрадовался:
– О, и Вы здесь! Теперь-то всё будет клёво!
– Гриша, говори по-человечески, – строго сказала Анна Михайловна. Отрепьевские жаргонизмы ее раздражали.
Место для хозяйственной палатки Самозванец отвел неподалеку, и Анна Михайловна тут же отправилась его осматривать. Славка представил своего племянника, стал в очередной раз объяснять, что отвязаться от него невозможно. Сашка поддакивал, преданно заглядывая в лицо Григорию. Тот подумал и распорядился:
– Ладно. Будешь моим… – он слегка запнулся на трудном слове, – адъютантом по сношениям с осьмой сотней. Causa finita est6. От меня не отдаляться, веления исполнять, не прекословя.
Сашка вытянулся по стойке «смирно», гаркнул: «есть!» и гордо оглянулся на Максима: дескать, ты меня хотел прогнать, а воевода принял и даже назначил своим помощником!
Оставив Анну Михайловну очищать от шишек ее новые владения, Максим с остальными новоприбывшими занялся перетаскиванием на поляну коробок из «Козла». Об их содержимом можно было только догадываться. Впрочем, у Максима и догадок-то правдоподобных не было. Тяжеленные, внутри что-то позвякивает… Сдавать продукты, привезенные им из Москвы, он не стал: это был НЗ для своей сотни.
Теперь, слава Богу, можно было осмотреть место, отведенное его подразделению. Что ж, участок неплохой, с относительно твердой почвой. От леса к одинокой березе, украшенной наростом в виде заскорузлой задницы, клином сходится молодой осинник. За ним удобно расположить палатки. Неприятель их не увидит, а у караульных, если их выдвинуть немного вперед, будет хороший обзор.
После обеда, который Анна Михайловна выдала сухим пайком, Максим попросил Славу-козлодоя смотаться в Князево – подобрать тех, кто приедет на автобусе. Сам он, тщательно промазав открытые части тела репеллентом, отправился исследовать окрестности. Дело это оказалось нелегким: то болото, то бурелом. Поваленные стволы громоздились один на другом, как противотанковые заграждения. Не поймешь, что хуже: тонуть в утробно чавкающей трясине или продираться сквозь сплетение мертвых веток, норовящих выколоть глаза. Стоило на секунду остановиться – прикинуть, где проще пробраться, – как вокруг собиралось гудящее, зудящее облако комаров, лезущих в нос, в глаза, в уши. И зачем у человека столько отверстий?!
Вскоре открылось аккуратное, почти круглое торфяное озеро. Черная вода спала сомнамбулическим сном. В глубине, скрытое отражением неба и деревьев, угадывалось тайное шевеление: то ли водоросли, то ли тени утопленников. Подступы изрядно заболочены, но при известной осторожности можно добраться, почти не рискуя жизнью. Максим двинулся вперед как заправский болотопроходец. Прежде чем поставить ногу, прощупывал почву слегой, проложенную тропу отмечал вешками. Правда, всё равно пару раз провалился чуть не по пояс.
На обратном пути произошла неприятная встреча: в нескольких шагах от себя он заметил тощего клыкастого кабана. Тот не нападал, но смотрел неприязненно, точь-в-точь как Виктор Блинов. Сразу вспомнились истории о вепрях, растерзавших не одного бравого охотника. И даже меча при себе нет! Лезу на ближайшее дерево – и хрен он меня достанет, храбро подумал Максим, но выполнить свое намерение не успел: кабан всхрапнул и убрался восвояси, чуть приволакивая левую заднюю ногу. Максим без новых приключений вернулся в лагерь. Доложил результаты своей экспедиции воеводе. Тот оживился:
– Озеро? Славно! Собирай ополченцев воды принесть.
– Не пойдет, – твердо сказал Максим. – У нас сейчас другие дела.
– Строптивый ты! – отметил Самозванец поощрительно. – Добро, инших водонош кликну. А ты долой с моих глаз!
– Сейчас уберусь. Ты только скажи, бывают кабаны-оборотни?
– С какого перепоя? Оборотни суть токмо волки и обретаются токмо в сказках. – Самозванец прервал объяснения и напустил на себя строгий вид. – Долго будешь всяко глупство выспрашивать? Сгинь отсюда, коли на озеро не желаешь.
Максим без возражений выполнил приказ. У него и правда было немало дел. Приехал грузовик с продуктами, питьевой водой, куревом, палатками, шанцевым инструментом и прочим матобеспечением. Пока всё не растащили, надо было взять топоры, пилы, лопаты. А главное – выбрать палатки и спальники поновее. На всякий случай он запасся также несколькими брезентовыми полотнищами.
Между тем ополченцы продолжали собираться. Сотня Максима пополнилась еще несколькими бойцами. Вернулся Слава, привез пятерых дружинников из других сотен. Долго извинялся, что по ошибке захватил одного черного.
– Понимаешь, он без ленточки был, влез в машину, а как мы стали к полю сворачивать, спрыгнул – и поминай, как звали. Такая вот неувязка вышла. Не охотиться же за ним!
Максим поспешил успокоить друга: рассказал, что и сам по дороге помог солдату противника. Да не всё ли равно? В любом случае он бы до своих добрался, а чуть раньше или чуть позже – какая разница?
Время близилось к ночи. Пора было объявлять трудовую мобилизацию для разбивки лагеря. Дружно взялись за дело, поставили палатки на облюбованном месте. Подальше в лесу вырыли две ямы на приличном расстоянии одна от другой – примитивные сортиры: мужской и женский. Слава и Серега обошли лагерь, указали местоположение отхожих мест и передали от имени воеводы строгий наказ, которого, впрочем, не получали: соблюдать гигиену, не гадить где попало.
Уже темнело, когда прибежал Сашка с указанием от Самозванца:
– Палатки приказано ставить в лесу, за двадцать шагов от опушки. – Счет расстояний в шагах был введен как компромисс между метрами, привычными для ополченцев, и саженями, в которых мерил Отрепьев.
Максим ответил юному адъютанту, что приказ понял. Переставлять палатки он не стал. Потому что куда? В лесу форменный комариный рай. Нет уж, пусть остаются на узкой полосе поля между лесом и осинником.
Однако вскоре заявился с проверкой сам Отрепьев и устроил большой скандал.
– Вы ищете живота своего лишиться? Лыри неблаголепные, прости мя, Господи, за слова непотребные. Смерть ми есть от вас. Сказали те установлять лагерь в лесу? Тут тя первый вражий ханурик угробит к чертям вонючим, прости Господи.
– В лесу меня комарье раньше угробит, – твердо ответил Максим.
Самозванец плюнул, махнул рукой и ушел проверять соседнюю сотню. Оттуда донеслось очередное «прости Господи»: Юра, вслед за Максимом, выставил палатки на поле. Однако он оказался более сговорчив, и после недолгих пререканий его бойцы стали переносить лагерь в лес.
В сотне Максима к этому времени насчитывалось семнадцать бойцов – неплохой результат для первых суток мобилизации. По списку у него числилось пятьдесят семь человек («сотнями» подразделения назывались условно), и можно было надеяться, что в ближайшие несколько дней явится не менее половины личного состава.
Суматошный день завершился макаронами с тушенкой и крепким чаем: начали работать военно-полевые кухни. Федя затребовал себе вторую порцию, но повариха воспротивилась:
– У нас всё по справедливости, всем поровну.
Федя возмутился:
– Да какая это справедливость? Ты посмотри на себя и на меня. Ты тощая, хоть и сидишь при харчах, а во мне весу полтора центнера. Мне ж надо форму поддерживать!
Однако худосочная повариха осталась непреклонна. За добавкой Феде пришлось отправляться к Анне Михайловне. Обратно он вернулся сытым и довольным.
– Разрулили вопрос. Благодетельница распорядилась, чтобы всем желающим давали добавку без ограничений. Теперь заживем!
Федю – силача и выпивоху, этакого неуклюжего Илью Муромца, с которым вечно случались какие-нибудь недоразумения, – знала вся Дружина. Особо он прославился на строительстве земляных укреплений, когда сотне Максима предоставили банный день. Накануне нужно было натаскать побольше воды. Все честно старались, но с Федей никому было не сравниться: он вкалывал за троих. Поэтому никто не возражал, что он еще с вечера, не дожидаясь, пока вода согреется, пошел мыться. Он постоял под холодным душем, блаженно фыркая, отдуваясь, постанывая от наслаждения, и лег спать последним. Когда утром сотня радостно побежала в банную палатку, оказалось, что вся вода вытекла: уходя, Федя не закрыл кран. Что ему было высказано, того приличными словами не опишешь. Еще хорошо, что не побили: спасли искреннее раскаяние и устрашающая комплекция.
Улеглись рано, но долго не засыпали: балагурили, обсуждали завтрашние планы, выясняли, кто сколько привез спиртного. Светя фонариками, устроили, по туристскому обычаю, охоту на комаров, так что чуть не обвалили палатки. Угомонились только к середине ночи – как раз тогда, когда зуммер сообщил Максиму, что пора сменить дозорных.
Отправив своих предшественников спать, Максим со Славой заняли наблюдательный пост на краю осинника. После дневной суеты тишина ночи действовала успокоительно. Ей не мешали звуки, долетавшие из леса – редкий крик ночной птицы, стрекот сверчка, неясные шорохи. Диссонансом прозвучал отдаленный гул самолета, но он вскоре стих, и мещерская ночь снова вступила в свои права.
Под утро послышался мягкий стук копыт со стороны дороги. Слава подтолкнул Максима локтем, шепотом спросил:
– Поднимаем наших?
– Пока не надо, – тоже шепотом ответил Максим, приложил к губам манок и свистнул дроздом, предупреждая дозорных соседней сотни. Те откликнулись короткой трелью.
Из темноты донеслось: «Свои!». На фоне светлеющего неба вырисовались силуэты нескольких всадников. Тот, что ехал в центре, выделялся непомерно высоким ростом и исключительной худобой.
– Это же наш Дон Кихот! – шепнул Славка.
– Он самый, – согласился Максим. – Со своими санчо пансами.
Через пару минут уже не оставалось сомнений: прибыл миллиардер Харитонов со своей свитой. Он был главным спонсором ополчения. В его мастерских изготовлялись оружие и доспехи, он же оплачивал дружинникам вынужденные прогулы на время учений, а восставшим из мертвых – питание и проживание.
Подъехав, всадники спешились и скрылись в лесу, ведя коней в поводу. Других происшествий до утра не было.
После побудки на пост заступили следующие караульные. Ополченцы остервенело расчесывали комариные укусы. Действия репеллента, которым Максим щедро поделился с другими, не столь предусмотрительными сотниками, не хватило на всю ночь. Его собственные бойцы страдали меньше других: на поле ветерок сдувал мошкару.
Максим со Славой оправились завтракать и спать. Перед сном Максим проверил сало, которое накануне запихнул под палатку. Ночью, уходя на дежурство, он слышал в том углу подозрительный шорох. Увы, опасения оправдались: пакет оказался прогрызен, а на сале виднелись явственные отпечатки зубов – слишком мелких для антихристовых крыс и принадлежащих, вероятно, мыши-полевке. Максим ругнулся, спрятал сало в палатку и улегся на спальник, набросив сверху куртку.
Он проспал до обеда, а когда встал, то обнаружил, что с утра идут работы по налаживанию водоснабжения. Он устыдился было, что не принял в них участия, но легко успокоил совесть, вспомнив свой вклад в качестве первооткрывателя озера. Теперь туда прорубили тропу сквозь бурелом и проложили гать через болото. В самых проблемных местах настелили украденные где-то доски. К плотницким занятиям присоединился и Максим. Разжившись у Анны Михайловны гвоздями, сколотили мостки, ведущие в воду. На этом деятельность по благоустройству территории в основном закончилась.
Вечером собрали хворост, разложили на поляне костер. Набросали в него сырых веток, чтобы дым отгонял комаров. Легко было представить себе, что это обычный турпоход. Только почему-то все при оружии, а на переднем крае круглосуточно дежурят караульные. Значит, вот он какой, Армагеддон. Мирный, будничный и вовсе не грозный. Во всяком случае, пока.
Утром обнаружилось, что подлая полевка прогрызла прорезиненный пол палатки и добралась-таки до сала.
– Вот же хабалка худая! – выругался Максим, кое-как залатал палатку, а пакет с салом подвесил к ветке дерева.
Ближайшие дни он посвятил укреплению обороноспособности своих позиций. Пригодились навыки, полученные на сборах, когда возводили фортификационные сооружения. Дружина тогда провела две недели в Поволжье. Была ранняя весна, погода стояла слякотная. Земляные работы удовольствия не доставляли. На первом совещании сотников воевода изложил план командования:
– Там разместит свою рать наш супротивник. – Он указал куда-то вдаль. – А мы допрежь того возведем кругом укрепления – вот неприятель и заперт! А как станет он прорываться, так на всякой куртине побиваем будет, доколе не останется у него ни первоживущих, ни воскрешенных. И наступит ему амба.
– Отличный план, – одобрил Юра, командир седьмой сотни. – А с чего Вы решили, что Антихрист высадится именно тут?
– Почему бы нет? – ответил за воеводу один из сотников. – Начальству виднее, где высаживаться неприятелю.
– На то есть лазутчики, дабы доносить обо всех приуготовлениях вражиих, – разъяснил воевода.
– Вообще-то, Армагеддон должен состояться на горе Мегидо, в Израиле, – заметил дотошный Володя Терехин.
Воевода недовольно отмахнулся:
– Не разумеешь иносказания. Какой такой Израиль? Антихристу Русь надобна. Чтобы было, где разгуляться, и множество простаков, коих одурачить легко. Ну, кончай баки забивать. Silentium est aurum7. Укрепления строить кто будет? Нестор? Али желаете под антихристовы ядра главы подставить?
– Погоди-ка, – насторожился Юра. – У Антихриста пушки есть?
– Могут случиться, – нехотя ответил Самозванец.
– И ружья?
– Должно быть.
– Почему же у нас нет?
– Нам невместно. Сие есть дьявольское измышление.
– Значит, противник будет по нам палить из ружей и пушек, а мы будем мечами махать?!
Начался общий галдеж. Воевода пытался что-то сказать, но его не было слышно. Тогда Толстый Вася пронзительно загудел в боцманскую дудку, и шум малость утих.
– Не трусьте! – закричал Самозванец. – Ангелы ядра и пули отведут. – И негромко добавил: – Dum spiro spero8.
– Зачем тогда куртины? – поинтересовался Антон Панов.
– Затем, что береженого Бог бережет. Всё! Побалакали – и довольно. За работу!
Недовольные командиры разошлись. Унылое настроение передалось рядовым бойцам. Даже образцовая сотня Максима на сей раз откровенно филонила. Он замечаний не делал, да и сам трудился с усердием кильки пряного посола. Вечером, при ближайшей встрече с воеводой, потребовал объяснений. Зачем столько предосторожностей, раз известно, что Небесное Воинство в любом случае победит?
– Наши пророки предрекли нам победу, – согласился Самозванец. – А у Антихриста – свои пророки, кои предвещают победу ему.
– Так кто же выиграет битву на самом деле?
– Тот, кто будет искуснее сражаться.
– И что будет, если мы победим?
– На земле настанет справедливость, как в мире ином. Каждому будет воздаваться по делам его.
– А если победит Антихрист?
– Тады придет смута. Каждый возомнит себя великим и станет воевать с соседом своим за царство, и восстанет брат на брата. И не пребудет в мире порядка и благолепия.
Впоследствии было еще немало вопросов и споров. Кто будет охранять оборонительные сооружения до начала Армагеддона, чтобы их при внезапной высадке не захватил Антихрист? Как обеспечить доставку продовольствия, если противник предпримет осаду укреплений? Каковы планы на случай их прорыва? Чем топить полевые кухни, дров-то в степи нет? Самозванец давал витиеватые, но уклончивые ответы, обещал, что командование обо всем позаботится. Некоторые вопросы записывал в блокнот: видимо, собирался обсудить с Архистратигом.
От строительных работ у Максима осталось тягостное ощущение. Он предчувствовал, что всё зря, что не помогут вырытые рвы и насыпанные валы. И вот – так оно и вышло. Без толку потраченное время, бессмысленные усилия, пустые хлопоты. Фортификационные сооружения остались в далекой степи, а Антихрист – тут, в полутора сотнях километров от Москвы. Лопухнулся Самозванец, понапрасну заставил Дружину вкалывать. Зато, как говаривал знаменитый полководец, избавитель России от Емельяна Пугачева, тяжело в ученье – легко еще где-нибудь. К примеру, в обороне.
Теперь, по образцу весенней повинности, перед палатками выкопали глубокий ров. Вынутую землю утрамбовали, укрепили ветками – вышел неплохой оборонительный вал. Пошли в дело и битые бутылки, собранные на опушке. Осколки вмазали в гребень вала на радость тем, кто попытается схватиться за него без защитных рукавиц.
Стараясь угнаться за Федей, Максим переутомился. Руки устали, поясница болела. На будущее он решил умерить пыл. Потому что на фига? Сказано же: «Кто передвигает камни, тот может надсадить себя». Силы надо поберечь для решающей битвы. Правда, пока ничто ее не предвещало.