4
Письмо Матильды
Амбалавау, утро 8 августа 1856 года
Флоренс, моя дорогая дочь!
Я не буду заниматься пустословием, потому что ты однозначно удивишься моему письму после стольких лет молчания.
Если бы у тебя был мой темперамент, ты незамедлительно сожгла бы это письмо, даже не прочитав его. Но я настаиваю на том, чтобы ты не менялась. Ты всегда была спокойной маленькой девочкой, никогда я не видела на тебе порванного платья, ни одной выпущенной пряди волос – вероятно, как раз потому, что ты родилась в суровом и ужасном мире английских пиратов.
Я пишу тебе, потому что ты постоянно живешь в моих мыслях, а несколько дней назад прошел слух об ужасных вещах, которые произошли в столице, и я понимаю, что могу умереть быстрее, чем думала.
Меня беспокоит тот факт, что я не знакома с твоим мужем и детьми. Но я не сомневаюсь в том, что ты вышла замуж за уважаемого человека, и, как и положено, родила ему минимум двоих детей. Я надеюсь и желаю тебе, чтобы в том мире, в котором ты живешь, ты была счастлива. Я уже давно поняла: я не в силах решать за других, что правильно, а что нет. И именно в этом причина того, что моя совесть нечиста. Мне не следовало так просто отправлять тебя в Европу, даже если ты и счастлива из-за моего решения. Я чувствовала твое отвращение ко мне, отвращение, которое вдолбили тебе в голову злобные остолопы в миссионерской школе, а я была слишком слаба, чтобы выносить презрение в глазах собственного ребенка. Мне очень стыдно за мое малодушие, и я хотела бы, чтобы ты знала, как сильно я сожалею об этой своей ошибке. И ты сделала бы большое одолжение не только мне, но и себе и моим внукам, если бы позволила себе когда-нибудь простить меня. Потому что я поняла одно здесь, на Мадагаскаре, где своих предков почитают как святых: невозможно избежать своей истории, и если ты не достигнешь согласия со своими предками, то и твое будущее не станет светлым и лучистым.
Моя любимая дочь, ты долго жила с верой в то, что твой отец – пират Жан-Мари Ле Томас. Но у меня не оставалось выбора, и я уверяю тебя, мне было очень нелегко оставаться покорной воле этого мужчины.
Но что мне еще было делать? Когда мы с твоим отцом, художником Копалем, возвращались из Мадагаскара в Европу, недалеко от Нуси-Бе на нас напала орда грязных пиратов, они насильно увезли нас в свое логово недалеко от Вохемара. В тот момент я уже была беременна и должна была сделать все возможное, чтобы защитить тебя. Твоего отца продали на рынке рабов в Мораманге. Я больше никогда его не видела, что было еще хуже, чем пережить его смерть. Так как надежда разъедает сердце, надежда убивает все другое и делает тебя своей смехотворной марионеткой.
Но я была беременна и поэтому должна была жить!
Я понравилась Ле Томасу, и он был настолько самонадеянным, что поверил, что ты, моя прекрасная Флоренс, – его дочь. Он вообразил, что твои голубые глаза – от него, при этом ты была на него похожа, как бабочка на паука.
Но только благодаря этому мы выжили, только из-за этого мы смогли позже сбежать в Реюньон. И там мы обосновались, так как перед побегом я ограбила Ле Томаса, и это снова-таки стало возможно только потому, что я заставила его поверить, будто ты – его дочь. Ни с одной другой женщиной у него не было детей, хотя он собирал их вокруг себя достаточно. Я предполагаю, что его чресла из-за того образа жизни, который он вел, были бесплодны.
Я не могла рассказать тебе, кем на самом деле был твой отец, до нашего побега, так как для осуществления моего плана, безусловно, необходимо было, чтобы этот мерзавец чувствовал себя «папой». И я была так убедительна, что позже в Реюньоне ты уже не хотела мне верить, когда я говорила тебе правду; в конце концов, первые двенадцать лет твоей жизни я вдалбливала тебе в голову совсем другое. Как же ты могла разобраться, что было правдой, а что ложью? Но я клянусь тебе Богом, что Ле Томас – не твой отец.
Ты всегда была нежной, прелестной, милой девочкой, однако то, что из тебя сделали учителя в миссионерской школе Реюньона, просто уму непостижимо. Ты была словно кукла в их руках, ты впитала в свое тело Иисуса Христа, как пчела нектар, ты преисполнилась желания быть аккуратной и все делать правильно, ты стала твердо уверена в том, что хорошо, а что плохо.
Сегодня я понимаю, что это была адекватная реакция на то, что тебе пришлось пережить у пиратов, но в то время мне сложно было выносить эту самоуверенную маленькую девочку.
Особенно после того, как это произошло.
Я снова начала работать над моими рецептами, что плантаторы и твои учителя, конечно же, считали бесполезной тратой времени. Кому нужно ароматизированное мыло? Кому вообще нужны ароматы? Если бы там жили хотя бы католики, они, по крайней мере, ценили бы ладан и мирру. Я не знаю, помнишь ли ты, но я даже начала искать в Библии отрывки на тему ароматов, чтобы убедить мою маленькую святую в пользе благоуханий, и я была в восторге, когда нашла в книге Сираха 24, стих 15: «Как корица благовонная и каликант я излучал благоухание, и как изысканная мирра я распространял запах, такой как гальбан, баранец и стакти, а также дым ладана в скинии собрания».
Если мудрость и вера в Бога сравнивается с благовониями, то это не может быть плохо, не так ли?
Но еще более убедительным я считаю то, что давным-давно нашла в гимне любви: «Как прекрасна твоя любовь, моя новобрачная сестра, намного изысканнее твоя любовь, чем вино, и аромат твоих натираний превосходит все благовония! С твоих губ струится густой мед, моя невеста; мед и молоко у тебя под языком, и аромат твоих одеяний напоминает аромат Ливана!»
И с тех пор я задавала себе вопрос, что же это за аромат Ливана, и стала экспериментировать: так все и началось.
В дверь стучат, я должна заканчивать и брать свое оружие, так как ходят слухи, что Ранавалуна I призвала свой народ к смертельной травле всех христиан. Для нее само собой разумеется, что все светлокожие – христиане, которых необходимо уничтожить. Здесь, в деревне, я еще чувствую себя в безопасности, так как я многим помогла своими эфирными маслами, но все же я разозлила таким образом Ракотовао, старосту и знахаря.
На всякий случай я в ближайшее время запишу все для тебя и твоих детей и позабочусь о том, чтобы мое письмо, рецепты и флаконы доставили тебе, моя любимая дочь. И тебе стоит дочитать мое письмо до конца, потому что у меня есть подарок для тебя, который, я надеюсь, принесет тебе счастье и станет вознаграждением за пережитую несправедливость.