Вы здесь

Зарабатывать на хайпе. Чему нас могут научить пираты, хакеры, дилеры и все, о ком не говорят в приличном обществе. Часть I. Теневые инноваторы (Алекса Клэй, 2016)

© Е. Деревянко, перевод на русский язык, 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2018

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

***

Как заработать на хайпе? Кажется неожиданным, но ответ знают бывшие заключенные, хакеры, провокаторы и другие отщепенцы. Эти ребята кайфуют от своего полулегального положения и двигают мир вперед. У них есть чему поучиться. Книга рассказывает обо всех, кто не боится нарушать правила, решая бизнес-проблемы. Свежие идеи находят применение не только в теневой экономике, но и в традиционных сферах. В книге сформулированы пять принципов экономики отщепенцев – ваш ключ к поиску инновационных идей.

ДЛЯ КОГО ЭТА КНИГА:

• ДЛЯ ТЕХ, КТО УСТАЛ ОТ КОНФОРМИЗМА ТРАДИЦИОННЫХ БИЗНЕС- МОДЕЛЕЙ.

• ДЛЯ ТЕХ, КТО ИЩЕТ НЕСТАНДАРТНЫЕ ПОДХОДЫ К ВЕДЕНИЮ БИЗНЕСА.

• ДЛЯ ТЕХ, КТО ХОЧЕТ РАСШИРИТЬ СВОЙ ВЗГЛЯД НА ЭКОНОМИКУ.

Авторы выделяют пять несложных принципов, которые позволят увидеть то, что недоступно большинству обывателей: умение подсуетиться и обернуть любую ситуацию с пользой для себя, подражание чужим идеям, взлом закрытой информации, провокация – нарушение привычного образа жизни, переориентация своей деятельности. Эти принципы помогут выйти из навязанных рамок повседневности, находить неожиданные решения и в жизни, и в бизнесе. Если вы хотите научиться продуктивно мыслить, понимать, как создать нечто новое, эта книга покажет, в каком направлении следует двигаться.

Часть I

Теневые инноваторы

Вступление

«Я не слишком утомляю вас своими разговорами?» – в третий раз спрашивает Сэм Хостетлер, фермер-амиш[1] из Миссури, прежде чем продолжить рассказ о том, как увлечение экзотическими животными привело к мысли о дойных верблюдах.

Хостетлер родился в семье набожных христиан в городке Тампико штата Иллинойс, «в том же городе, где на свет появился Рональд Рейган». Когда ему было девять, семья переехала на ферму в окрестностях Буффало штата Миссури. Его отец занялся строительным бизнесом и стал настоятелем местного церковного прихода. Родители воспитывали своих сыновей добродетельными, глубоко верующими и прямодушными людьми. В возрасте двадцати одного года Хостетлер женился на своей супруге Корлин. «Да я ее и до этого всю жизнь знал», – посмеивается он.

Будучи ребенком, Хостетлер обращал на себя всеобщее внимание горячим интересом, которые вызывали в нем разного рода необычные вещи. «Не знаю почему. Думаю, что мне всегда нравилось справляться с вызовами», – рассуждает он. Хостетлер вспоминает, как эта любовь ко всему необыкновенному возбудила в нем интерес к редким длиннохвостым курам. В девятилетнем возрасте родители купили двадцать пять таких птиц, и это стало началом увлечения экзотическими животными, которое осталось у него на всю жизнь.

Карьеру фермера Хостетлер начал с покупки нескольких страусов. Некоторое время он выращивал этих птиц на продажу, а затем, по его словам, стал интересоваться еще более экзотической фауной. Он покупал бегемотов и носорогов, превратившись, по его собственному выражению, в «скотовода-альтернативщика». Этим он зарабатывал на жизнь в течение почти тридцати лет.

А затем однажды вечером ему позвонила женщина – местный врач, которая начала разговор с необычного вопроса: «Известно ли вам что-то о дойных верблюдах?» Даже Хостетлер не знал о том, существует ли что-то подобное в Соединенных Штатах. Врач сказала, что хотела бы давать одному из своих пациентов верблюжье молоко, и решила поинтересоваться у Хостетлера, где его можно приобрести. Реакцией Хостетлера стало: «Как известно, я всю жизнь занимаюсь какими-то безумствами, так что еще одно какое-то мне не повредит».

Вскоре после этого разговора Хостетлер стал прикидывать возможности организации бизнеса по верблюжьему молоку – насколько он знал, подобных бизнесов на тот момент в Штатах не существовало. Возможность создания нового источника дохода имела для него определенное значение, но в первую очередь в молочных верблюдах его привлекало то, что «это не как у всех». Он начал дело с минимальными вложениями, купив несколько верблюдов, а затем его стадо разрослось до тридцати животных. Ему нравятся трудности такого необычного дела, и, судя по всему, он увлекся самими этими животными. «Просто мне нравятся верблюды. Они не слишком красивы, скорее даже наоборот, но я их люблю».


Считается, что верблюжье молоко, которое называют «белым золотом пустыни», обладает почти волшебными целебными свойствами. В самых разных частях света люди приписывают ему лечебное воздействие на организм, в частности пользу при симптомах гранулематозного энтерита (болезни Крона), аутизме, диабете, болезни Альцгеймера и гепатите С. Некоторые даже утверждают, что верблюжье молоко облегчает симптомы ВИЧ/СПИДа.

Это молоко оставило заметный след в истории и религии. Для многих важен его духовный аспект – так, считается, что пророк Мухаммед велел своим соратникам пить его в качестве природного лекарства. На протяжении веков его целебные свойства прославляли среднеазиатские кочевники и ближневосточные бедуины, которым верблюжье молоко помогало выживать в суровых условиях пустынь. Считается, что оно легче переваривается, гипоаллергенно и оказывает противовоспалительное действие, а содержащийся в нем кальций легче усваивается организмом по сравнению с другими видами молока. Родители детей-аутистов утверждают, что верблюжье молоко помогает малышам в развитии моторных навыков и системы пищеварения. Однако на сегодняшний день, несмотря на широкую распространенность мнений о медицинской пользе этого молока, подавляющее большинство свидетельств его целебного действия при различных заболеваниях или расстройствах остается набором разрозненных казусов.

Несмотря на свою популярность в Азии, на Ближнем Востоке и в Африке, этот продукт был практически неизвестен в Соединенных Штатах. Лишь в последние пять лет силами группы совершенно неожиданных персонажей, в том числе и фермеров-амишей вроде Сэма Хостетлера, рынок верблюжьего молока в этой стране начал постепенно формироваться, представляя собой типичный пример маргинальной экономики.


Спрос на верблюжье молоко стал надежным источником стабильного дохода для семейных хозяйств вроде хозяйства Хостетлера. Другие фермеры – амиши и менониты[2] – стали по мере возможности приобретать верблюдов и создавать небольшие молочные стада в составе своих хозяйств. Мы поговорили с Марлином Тройером – еще одним фермером, который вышел на этот рынок. Тройер – менонит из городка Браня в штате Мичиган – рассказал нам, что торговля этим товаром позволила ему увеличить земельные площади своей фермы с десяти до восьмидесяти акров[3] за четыре года. По его словам, спрос на верблюжье молоко «позволяет семье и ему самому оплачивать все, что нужно для того, чтобы поддерживать стабильную работу хозяйства».

Рост спроса на верблюжье молоко начал ощущать и Хостетлер, создавший в этой связи ассоциацию частных владельцев под названием Humpback Dairies («Горбатые молочники»), через которую он продает свою продукцию. Подобные схемы реализации использует и большинство других фермеров-амишей, работающих в этом бизнесе.

Сырое верблюжье молоко приходится продавать именно так, поскольку во многих штатах торговля любыми видами непастеризованного молока (в том числе и коровьего) запрещена на законодательном уровне. А перевозить сырое молоко для реализации вне границ штата, где оно произведено, противозаконно в любом случае. При этом закон не запрещает потреблять молоко, полученное от скота, которым вы владеете. И таким образом молоко, полученное от верблюдов, могут потреблять и Хостетлер со своей семьей, и все члены ассоциации Humpback Dairies, оплачивающие взносы на содержание стада.

Круг покупателей Хостетлера формировался в основном на основе устных рекомендаций, советов и «сарафанного радио». Но это стало меняться с момента, когда на пороге его дома появился выпускник Университета Южной Калифорнии двадцати трех лет от роду.


В 2009 году уроженец Саудовской Аравии Валид Абдулвахаб приехал в Соединенные Штаты поступать в школу бизнеса Маршалла при Университете Южной Калифорнии. Окончив ее в 2013 году, Абдулвахаб основал первый розничный бизнес по торговле верблюжьим молоком на территории Соединенных Штатов.

В условиях запрета на перемещение сырого верблюжьего молока в коммерческих целях между штатами, полного запрета на сырое молоко во многих штатах и небольшого поголовья стада верблюдов в стране это предприятие начиналось не без проблем. Однако Абдулвахаб проявил завидное упорство в преодолении этих и других препятствий, в том числе и постоянного пристального внимания со стороны Федерального управления США по контролю качества продуктов питания и лекарственных средств[4], стоявшего на пути его бизнеса.

Идея компании Абдулвахаба Desert Farms («Фермы Пустыни») родилась во время его поездки на родину в период учебы на втором курсе бизнес-школы. Поездка пришлась на месяц Рамадан, в течение которого набожные мусульмане соблюдают пост, воздерживаясь от приема пищи с рассвета до захода солнца. Как-то вечером приятель зашел к нему с подтекающим пакетом верблюжьего молока, который, по словам Абдулвахаба, выглядел не слишком аппетитно и «сначала показался совсем непривлекательным». На вопрос Абдулвахаба, откуда это, приятель ответил, что приобрел его у бедуина в пустыне, проехав около пятидесяти километров.

Попробовав верблюжье молоко, Абдулвахаб просто влюбился в него. А еще через пару дней ему пришла в голову мысль о том, что этот напиток надо предложить помешанным на здоровом образе жизни калифорнийцам. Когда подошло время готовить курсовую работу по предпринимательству, Абдулвахаб начал исследовать состояние молочного верблюдоводства в Соединенных Штатах. Он хотел найти подтверждения того, что рынок существует.

И он нашел их, хотя сам рынок был крайне невелик. Горстка людей, таких, как Сэм Хостетлер и Марлин Тройер, держали молочных верблюдов, продавая продукцию описанным выше способом – через кооперативы с членскими взносами. Абдулвахаб сравнил это с Далласским Клубом Покупателей, основанным Роном Вудруфом (этот сюжет лег в основу фильма, номинированного на премию «Оскар» в 2013 году). Больной СПИДом Вудруф контрабандой провозил в Соединенные Штаты лекарственные препараты, которые помогали ему самому. Для того чтобы иметь возможность продавать их другим людям, они с партнером организовали Далласский Клуб Покупателей, через который желающие могли приобретать лекарства, уплачивая ежемесячные членские взносы.

«Это не должно было быть похоже на лекарства, – рассказывал нам Абдулвахаб. – Люди верили в то, что верблюжье молоко полезно… а если это полезно, то не надо создавать для этого товара черный рынок».

И он написал бизнес-план, в котором развивалась идея вывода напитка на массовый рынок. Он публиковал рекламные объявления в газетах наподобие таких: «Есть верблюды? Дои их!» Он проехал Штаты вдоль и поперек в поисках фермеров-верблюдоводов. Он познакомился с теми, кто уже разводил молочных верблюдов и продавал свою продукцию через ассоциации. Но при этом большинство владельцев верблюдов просто сдавали своих животных в аренду на пару месяцев в году для участия в рождественских представлениях. Абдулвахаб начал убеждать их в том, что верблюжье молоко может стать новым источником стабильного дохода.

Абдулвахабу удалось заключить эксклюзивные контракты с несколькими фермерами-амишами из Колорадо, Мичигана, Огайо, Миссури, Пенсильвании и Техаса. Выстроить отношения с ними оказалось непростым делом. Учитывая стойкое неприятие амишами современных технологий, устойчивая коммуникация с ними была затруднена. «Твердое рукопожатие было единственной гарантией выполнения контракта с их стороны», – рассказывает Абдулвахаб. По его словам, найти взаимопонимание помогло то, что он, как мусульманин, также соотносит свою деятельность с религиозными убеждениями. Он оплачивает фермерам их труд и продукцию (по восемьдесят долларов за галлон молока) и обеспечивает их доильными аппаратами и оборудованием для розлива молока в бутылки.

Несмотря на то что большая часть времени Абдулвахаба уходит на дискуссии с Федеральным управлением США по контролю качества продуктов питания и лекарственных средств (которое неоднократно устраивало выездные проверки и обыски ферм, с которыми он работает), ему с командой (он сам, фермеры и верблюды) удалось поставить пастеризованное верблюжье молоко на полки семидесяти магазинов сети Whole Foods[5] в пяти штатах. Кроме того, Desert Farms поставляет сырое молоко в небольшие семейные магазины по всей территории Соединенных Штатов.

Продавать верблюжье молоко через сеть Whole Foods – именно такую цель Абдулвахаб мысленно преследовал, начиная этот бизнес. Мы спросили, считает ли он себя успешным. «Нет!» – твердо говорит он в своей спокойной, но выразительной манере. Его родители – палестинские беженцы, которые познакомились в убежище во время первой ливанской войны. К двадцати четырем годам его отец уже заработал свой первый миллион. Сейчас он вместе со старшим братом Абдулвахаба руководит семейным металлургическим бизнесом, обслуживающим крупные государственные проекты в Саудовской Аравии. Абдулвахаб рассказал нам, что его отец любит пошутить на тему того, как его сын, отправленный учиться в одну из лучших бизнес-школ Америки, в конечном итоге сделался фермером. Семья продолжает настаивать на том, что ему следует начать карьеру в инвестиционно-банковском бизнесе, и Абдулвахаб чувствует себя маргиналом, которому нужно постоянно доказывать достоинства выбранного им дела.

Хотя оборот бизнеса Абдулвахаба вырос до ста тысяч долларов уже через полгода после запуска, он по-прежнему надеется, что достигнет куда больших успехов в отрасли. С 2011 года рынок альтернативных видов молока (соевого, миндального, рисового, кокосового) вырос на тридцать процентов. В то же время потребление коровьего молока падает – с 273,8 фунта на душу населения в 1970 году до 198,8 в 2012-м. Абдулвахаб считает, что верблюжье молоко вполне способно стать частью многомиллиардного американского бизнеса альтернативных видов молочной продукции.

И Сэм Хостетлер, и Валид Абдулвахаб являются своего рода отщепенцами – маргиналами, прокладывающими путь в непривычный мир торговли верблюжьим молоком. Однако у таких отщепенцев можно научиться многому в том, что касается изобретательности, упорства, врожденной человеческой склонности к творчеству и умения воспользоваться представившейся возможностью.

Отщепенец по определению – «человек, чье поведение отличается от поведения остальных заметным и неудобным образом». Некоторые такие отщепенцы – например, Сэм и Валид – просто довольно неординарные персонажи. Но ко многим другим, настоящим изгоям общества – аферистам, мошенникам, бомжам, гангстерам, хакерам, отшельникам – принято относиться с подозрением и скепсисом. В то же время повсюду в мире, от небольших деревенек до мегаполисов, есть отщепенцы, которые успешно решают проблемы, к которым традиционные бизнесы неспособны даже подступиться. Творческий потенциал у этих людей куда больше, чем у крупнейших мировых корпораций.

Персонажей этой книги можно встретить на пиратских судах, в преступных группировках и на хакерских конференциях. Они ходят по многолюдным улицам Шэньчжэня, сидят в сомалийских тюрьмах или переживают наводнения в прибрежных деревнях Таиланда. Эти обитатели трущоб, нонконформисты и правонарушители могут быть благонамеренными или злокозненными, но они всегда находчивы и креативны.

Это называют серым рынком, черным рынком или гаражной экономикой. Или теневым сектором, или кустарным промыслом. Мы называем это Экономикой Отщепенцев. Как их ни назови, теневые инноваторы существуют в другом мире, который, по общепринятому мнению, не должен иметь ничего общего с традиционными видами бизнеса и рынками. Однако не стоит относиться к этим предприимчивым отщепенцам просто как к асоциальным элементам, угрожающим общественному порядку и экономической стабильности. Часто именно эти люди становятся источником новаторских идей и подходов, создавая передовые методы ведения дел, которые достойны изучения и применения в обычной экономической жизни.

В этой книге мы исследуем реальные истории инноваций из теневого сектора и выделяем пять главных правил, которые специфичны для Экономики Отщепенцев. Основой для этих историй и правил послужило наше собственное исследование, которое мы начали в 2011 году. Изначально мы фокусировались на социальном предпринимательстве и инновациях в нетрадиционных видах бизнеса, однако достаточно быстро расширили круг объектов, включив в него черный рынок, творческие союзы и сообщества активистов, а также отщепенцев-инсайдеров, которые трансформируют некоторые из наших наиболее традиционных институтов изнутри. Мы нашли более пяти тысяч кейсов, а затем отобрали из них тридцать наиболее значимых, чтобы изучить их более детально.

Мы ставили перед собой цель рассмотреть деятельность отщепенцев из различных частей света, в разнообразных видах занятий (искусство, технологии, общественная жизнь, черные рынки и неформальная экономика) и в разные эпохи (нам нужны были истории отщепенцев – исторических персонажей и наших современников). Помимо разнообразия тридцать главных кейсов должны были соответствовать критерию оригинальности. Искомые отщепенцы должны были быть первопроходцами необычных, творческих или альтернативных подходов к работе. Они должны были быть инноваторами. А их инновации должны были вести к какому-то прорыву – к переменам во взглядах, в понимании нормы или в организационном поведении.

Чем дальше мы углублялись в исследование Экономики Отщепенцев, тем больше убеждались в том, что эти теневые и неформальные хозяйственные единицы могут быть такими же рассадниками конформизма, как и субъекты традиционной экономики. Работа на мексиканский наркокартель может быть очень похожа на работу в Exxon[6]: человек попадает в иерархически выстроенную командно-административную систему. Именно поэтому главным критерием для выбора историй, попавших на страницы этой книги, было наличие в них инновационной составляющей. Отбор могли пройти не просто отщепенцы, а именно отщепенцы – создатели прорывных инноваций.


Возьмем, к примеру, сомалийских пиратов. Их история – не просто история грабежа, это еще и история про трансформацию: от небольшого подпольного предприятия местного значения до большого, сложно устроенного международного бизнеса, который не только попал на страницы мировой прессы, но и способствовал развитию борьбы с пиратством как отдельного вида деятельности. А еще это история про возможность, или, скорее, история про то, как можно создать себе рыночную нишу, казалось бы, на пустом месте.

Сомалийское пиратство впервые появилось в начале 1990-х годов и было реакцией на незаконный рыбный промысел в сомалийских территориальных водах. В то время страна переживала период развала власти, и ее военный флот и пограничники были не в состоянии эффективно бороться с нелегальным рыболовством. На фоне сокращения ресурсов рыбы, экономической разрухи и невозможности найти другую работу некоторые из сомалийских рыбаков решили нападать на иностранные рыболовные суда.

В период своего зарождения сомалийское пиратство представляло собой довольно неформальный и несложный бизнес. В разговоре с нами это подтвердил бывший пират Абди (фамилия не указывается). Абди рассказал, как он и его друзья атаковали иностранные траулеры на своих рыбацких плоскодонках в районе прибрежного городка Хафун на северо-востоке Сомали[7]. Абди сколотил свою группировку из членов семьи и соплеменников, а награбленное делил в соответствии с тем, сколько вложил в дело каждый из ее членов.

Эти первые пираты – обиженные рыбаки – были, по сути, вовремя подсуетившимися предпринимателями. Столкнувшись с сокращением добычи, они обнаружили другую возможность заработать – хотя и противозаконную. В стране царила экономическая и социальная разруха, а источнику их дохода угрожали иностранные траулеры, незаконно вторгающиеся в территориальные воды Сомали.

Не смирившись с подобным положением дел, эти люди взяли свою судьбу в собственные руки. Они не сидели без дела в ожидании того, что правительство исправит ситуацию. Они не продолжили рыбачить с постоянно снижающимися уловами. Вместо этого они заметили другую возможность и воспользовались ею. В их распоряжении были всего лишь идея и рыбацкие лодки, но, движимые нищетой и желанием зарабатывать, они заложили основы того, что впоследствии превратилось в выгодный и сложный криминальный бизнес.

Сомалийское пиратство развивалось стремительными темпами и в итоге привлекло серьезное внимание международного сообщества в 2008 году, когда было захвачено украинское торговое судно «Фаина». Получив выкуп в сумме 3,5 миллиона долларов, пираты освободили судно, перевозившее военный груз (гранатометы и танки). Эта вполне профессиональная операция продемонстрировала, как будет развиваться сомалийское пиратство.

Торговый корабль «Фаина» был захвачен группой пиратов во главе с человеком по прозвищу Афвейн, что значит «большой рот»[8]. Чтобы превратить неорганизованные вылазки в хорошо налаженный бизнес, работающий по утвержденным планам, Афвейн искал и находил инвесторов и в итоге создал «Сомалийских Морпехов» – группировку хорошо обученных пиратов. Это было четко организованное военизированное формирование с иерархически устроенным руководством – командование состояло из адмиралов, вице-адмиралов и лейтенантов.

Многие считают, что Афвейн сыграл одну из ключевых ролей в том, что разрозненные самостоятельные отряды сомалийских пиратов превратились в хорошо финансируемый транснациональный бизнес с многомиллионными оборотами. Уже очень скоро пиратскую добычу можно было обнаружить в Индии или Дубае, а деньги, полученные в качестве выкупа, направлялись не только на закупку снаряжения и обучение бойцов, но и на развитие сети торговли катом (кат – популярный в Сомали наркотик).

В отличие от ранних пиратских вылазок, пираты вроде Афвейна атаковали с базовых кораблей – обычно это были рыбацкие дау[9]. В отличие от берегового, морское базирование позволяло профессионально обученным бандам совершать нападения в открытом море далеко за пределами территориальных вод и намечать в качестве целей большие торговые суда.

Некоторые из пиратов, с которыми мы беседовали, рассказывали, что в ожидании подходящей жертвы базовые корабли патрулировали море вблизи маршрутов торгового судоходства. При появлении цели она подвергалась внезапной атаке группы из двух или трех катеров. Захватив судно, пираты отводили его к берегу, а их переговорщики связывались с судовладельцем или владельцами грузов, чтобы согласовать сумму выкупа. В ожидании результатов переговоров о выкупе местные жители обслуживали пиратов и заложников, обеспечивая их водой, пищей и катом. Банды пиратов обслуживали также сутенеры, поставлявшие проституток, юристы и кассиры-контролеры с машинками для пересчета и выявления фальшивых купюр.

Абди Хасан – другой пират, с которым мы говорили, – описывал похожую стратегию нападений, но рассказывал о еще более организованном подходе к делу. Он поведал, что, в отличие от банд, просто ожидавших возможности атаковать проходящее по судоходному маршруту торговое судно, действия его организации направлялись из-за рубежа («Наверное, из Дубая», – вставил наш посредник) – кто-то сообщал ему координаты подходящей цели нападения. И он, и другие говорили о том, что пираты предпочитали в качестве целей более тихоходные суда с невысокими бортами (что облегчало высадку на борт) и старались нападать на закате в условиях ухудшенной видимости. Хасан рассказал, что и ему, и другим рядовым бандитам платили вне зависимости от результатов нападения, но если судно захватывали и за него получали выкуп, сумма их вознаграждения увеличивалась.

Это различие в стратегии – ожидание и нападение на случайно проходящее мимо судно или атака конкретной цели с точно известными координатами – отражает коренное изменение бизнес-модели: переход от местного кустарного промысла к полномасштабному международному коммерческому предприятию во главе с группой инноваторов (руководителей бизнеса, финансовых инвесторов и самих пиратов), которые сумели адаптировать свое дело в соответствии с имеющимся потенциалом роста.

Сомалийское пиратство получило международную известность, поскольку было в основном успешным, масштабным (действующим далеко за пределами сомалийских территориальных вод) и высокодоходным. Совместный доклад Всемирного банка, Интерпола и ООН от ноября 2013 года сообщает, что с момента первого известного нападения в апреле 2005 года за 179 захваченных судов было заплачено в качестве выкупа в общей сложности 385 миллионов долларов США.

Это явление повлекло за собой и рост стоимости мировой торговли в целом – совокупный объем дополнительных затрат оценивается в 18 миллиардов долларов США. Разумеется, для ликвидации угрозы в регион был направлен мощный контингент международных военно-морских сил, но пираты отвечали на эти усилия так же инновационно. Каждый из пиратов, с которыми мы говорили, рассказывал о том, что приобретались более быстроходные катера, модернизировались средства связи – массово закупались спутниковые телефоны, а вооружение становилось все более и более мощным, чтобы иметь возможность взламывать бронированные помещения на захваченных судах.


Сомалийские пираты приобрели широкую международную известность, однако многие отщепенцы – например, контрабандисты, мусорщики или торговцы верблюжьим молоком – остаются вне поля зрения и весьма скрытно работают в тени. Они – олицетворение оригинального мышления, присущего нелегалам. И в этой книге мы задаемся вопросами: «Кто эти неизвестные дельцы?», «Как они работают?», «Как они самоорганизуются?», «Как им удается ускорять инновации?», «С какими проблемами им приходится сталкиваться?» и, самое главное, «Чему мы можем у них поучиться?».

Сразу же поясним: хотя подобные инноваторы часто бывают не в ладах с законом, эту книгу не надо рассматривать как одобрение криминальной деятельности. Мы прекрасно понимаем, что торговцы оружием подпитывают своими поставками геноцид. Что наркокартели поощряют развитие деструктивных зависимостей. Что торговцы живым товаром способствуют процветанию рабства и сексуальной эксплуатации в различных частях света. Мы не пытаемся воспевать хвалу этим аморальным делам.

Наша точка зрения достаточно проста: свободный рынок не обладает монополией на инновации. Хотя многие замечательные новаторские практики рождены и впредь будут рождаться в недрах Google, eBay и прочих «Тойот», наши исследования показывают, что инновации из подполья не только недооценены в качестве важного стимулирующего фактора развития экономики, но и в качестве отдельного источника уникальных наработок и ценных идей.

На фоне других сочинений на тему инноваций, которые описывают творческий порыв и изобретательность стремительно вырастающих стартапов, корпоративных стратегий и дальновидных руководителей, в этой книге мы выходим за обычные рамки, чтобы получить более широкий взгляд на мировую экономику. Организованные рынки – лишь часть целого. Мы покажем вам кое-что из остального.

Глава 1

Философия отщепенца

Миссия партизанской группировки хакеров под названием Urban Experiment (The UX), с которой мы познакомились в Париже, состоит в организации «позитивных коллективных опытов». Помимо прочего, ее члены часто осуществляют тайные проникновения в различные здания, используя для этого служебные туннели парижского метро. В этих зданиях находятся артефакты национальной культуры, которые, по мнению группировки, не удостоены достаточным вниманием со стороны французских государственных учреждений. Поэтому цель таких вылазок – по мере возможности заниматься их реставрацией. В течение года, к великой досаде властей, подразделение UX под названием Untergunther регулярно проникало таким образом в парижский Пантеон, чтобы восстанавливать часы девятнадцатого века. Писатель и журналист Джон Лекман спросил у них, зачем они это делают. Представитель группировки Лазар Кунстманн ответил на это риторическим вопросом: «У вас есть дома растения? Вы же поливаете их каждый день?» Привести что-то в порядок – кровное дело для членов UX. Они полагают, что выполняют высший долг «заботиться о забытых артефактах французской цивилизации».

«Хорошо, ну а зачем нужны проникновения со взломом?» – спросите вы. Почему бы не создать легальный бизнес для оказания этих услуг? Из общения с Кунстманном мы поняли, что UX функционирует быстрее, проще и более внимательно, чем любое из официальных учреждений, ответственных за сохранность французских объектов истории и культуры. Члены UX готовы взять такую ответственность на себя – и действительно делают это, но так, как считают нужным.

UX – группировка отщепенцев. Они вносят смуту, ставят под сомнение компетенции властей, провоцируют и экспериментируют.

А кого еще можно отнести к отщепенцам вокруг нас?

Это нахальные выскочки, угрожающие стабильности привычных видов бизнеса. Раскольники, идущие наперекор своим организациям или общественным ячейкам. Нонконформисты, которых двусмысленности, неопределенности и вероятности привлекают больше, чем реальная действительность. Бунтовщики, играющие без правил и создающие проблемы другим. Эксцентрики, борющиеся с собственными глубинными мотивами и следующие своим причудам. Одиночки, без смущения развивающие чужие идеи и щедро раздающие свои собственные, пусть даже самые утопические и далекие от реалий.

Британка Хелена Райт родилась в 1887 году и преодолела все препятствия, которые нужно было преодолевать в то время женщине, чтобы стать врачом. Помимо того что Райт была одним из первых поборников введения сексуального образования и помощи в планировании семьи, она сыграла важнейшую роль в организации посреднических услуг по усыновлению. Именно Райт была первопроходцем в этой области деятельности, которая в наши дни получила широкое распространение (в Соединенных Штатах это целая отрасль с годовым оборотом на уровне 13 миллиардов долларов). Работая врачом в клиниках, она сводила женщин, хотевших сделать аборт или неспособных растить своих отпрысков, с женщинами, желающими усыновить ребенка. В ту эпоху предложения Райт использовать противозачаточные средства и сексуальное образование для целей планирования семьи выглядели радикальным вызовом общественной благопристойности.

Затем Райт участвовала в создании Национальной ассоциации регулирования рождаемости и Международного комитета по планированию семьи. В своей книге «Секс и Общество» (1968) она доказывала, что люди не должны ограничивать проявления своей сексуальности только задачей продолжения рода. Райт была пионером позитивного восприятия секса, убеждая в том, что секс не следует рассматривать как грех или «неприличное занятие».

В личной жизни Райт тоже была в некоторой степени «белой вороной»: она состояла в открытом браке, проводила у себя дома спиритические сеансы и проявляла живой интерес к астрологии и загробной жизни. Она верила в то, что «сегодняшние чудаки – это завтрашние пророки», и в течение всей своей карьеры боролась с медицинским истеблишментом, социальными работниками и юридической системой, не поспевавшими за ее инновациями.

Отщепенцы, подобные Хелене Райт, демонстрируют выдающуюся неординарность мышления в решении проблем, к которым многие другие боятся подступиться или вообще не признают. Отщепенцы ставят под сомнение основы действующих институтов, раздвигают границы привычного и исследуют возможности, которые могут представляться слишком рискованными или нетрадиционными всем остальным. Они вызывают к жизни новые способы мышления и взгляды, стоят у истоков больших общественных дискуссий по таким проблемам, как сексуальность, насилие, права человека, равенство и образование. Истинные отщепенцы не просто стремятся найти замену чему-то устоявшемуся, они в первую очередь задаются вопросом – а нужно ли это вообще?

Примером может служить область образования. Нешаблонно мыслящие новаторы не стали предлагать альтернативы четырем годам обучения в колледже или университете. Они поставили под сомнение сами основы официального образования и попытались полностью пересмотреть существующие практики обучения, положив начало движению анскулинга[10].

В своей книге «Не возвращайтесь в школу» известная поборница анскулинга Кио Старк описывает нескольких отщепенцев, которые нашли альтернативы официальному образованию. Как пишет сама Старк: «Моей целью была отнюдь не реформа… не исправление системы образования, а изменение самого процесса обучения таким образом, чтобы традиционные школы были лишь одним из нескольких, а не единственным вариантом выбора». Старк бросила аспирантуру, поскольку сочла ее излишне ограничивающей. По ее словам, «люди, отказывающиеся от традиционных форм образования, создают собственные инфраструктуры. Они заимствуют и переосмысливают лучшее из того, что может предложить официальное образование».

Другой инноватор-отщепенец в области образования, Дэйл Стивенс, основал UnCollege – общественную организацию, предлагающую программы для самостоятельного обучения. Стивенс бросил школу в двенадцатилетнем возрасте. Он решил, что лучше поискать наставников, которые научат тому, что ему интересно, чем обучаться тому, что предлагают школьные учителя. Сегодня, отчасти благодаря усилиям отщепенцев вроде Старк и Стивенса, альтернативное образование стало быстрорастущим сегментом рынка, на котором онлайн-платформы вроде Skillshare или Coursera предлагают альтернативные варианты традиционных дипломов. Маттан Гриффел, бывший преподаватель Skillshare, а ныне – основатель собственного стартапа One Month Rails, научился программировать самостоятельно и захотел сделать учебный процесс проще и интуитивно понятнее для всех остальных. Через Skillshare он приобрел более полутора тысяч учеников и зарабатывает свыше тридцати тысяч долларов за один курс лекций.

Такие же настроения существуют и в сфере здравоохранения. Мы говорили со Стивеном Френдом, разработавшим новаторский способ ведения научно-практической медицинской работы, противоречащий существующей закрытой системе научных учреждений, работающих на платной основе. При помощи своей некоммерческой организации Sage Bionetwork он создал сообщество исследователей в области биомедицины и генома, готовых делиться результатами своей деятельности, полезными для создания новых методик лечения и лекарственных средств. Одной из первых откликнулась фармацевтическая компания Merck, безвозмездно предоставившая в распоряжение ученых свою базу клинических и геномных данных, создание которой стоило около ста миллионов долларов. Френд продолжает убеждать другие фармацевтические компании последовать примеру Merck и поделиться информацией, не составляющей коммерческую тайну. Ему удалось привлечь финансирование от государства, медицинских учреждений и частных фондов. В работе также принимают участие ведущие лаборатории научных учреждений, в том числе Колумбийского и Стэнфордского университетов, Калифорнийского университета в Сан-Франциско и Университета Калифорнии в Сан-Диего.

Френд убеждает ученых, что вместо того, чтобы держать в секрете свои наработки и идеи, стоит сотрудничать и совместно использовать результаты работы. С 2009 года Sage Bionetwork служит открытым для общего доступа онлайн-архивом данных и моделей. Френд надеется, что со временем это превратится в своего рода Википедию медико-биологических наук. Он не просто предлагает новый сервис – он полностью меняет подход к научно-исследовательским работам.

Что мотивирует отщепенца?

Стремление к славе и уважению – один из важнейших мотиваторов деловой жизни. Именно «беспристрастный наблюдатель», как его определил Адам Смит[11], побуждает нас действовать с целью заслужить уважение окружающих. И на черных рынках этот фактор воздействует так же мощно, как и в официальной экономике.

В официальной экономике люди гордятся собой, когда окружающие одобряют их работу или признают ее ценность, что часто выражается бонусами, повышением зарплаты или должности. Нельзя сказать, чтобы отщепенцы были этому совершенно чужды, – престиж и слава небезразличны многим из них. Граффитисты стараются перещеголять друг друга выбором рискованных мест для своих работ. Хакеры постоянно демонстрируют свои умения и активность, отчитываясь о подвигах в Интернете. Участник акции Occupy Wall Street («Захвати Уолл-стрит») может быть заинтересован в том, чтобы прославиться в качестве активиста и заслужить признание других протестующих не меньше, чем в социальной справедливости. На самом деле, даже в среде движения Occupy существовала определенная статусная иерархия. Тех, кто участвовал в движении с самого начала, называли «Оккупантами Первого дня». Протестующие набирали очки среди своих соратников в зависимости от того, как долго участвовали в движении, ночевали ли в парке и подвергались ли задержаниям. Аналогов степени МВА Гарвардского университета в этой среде не бывает, инновациями отщепенцев движет общественное признание, которое можно получить только от коллег.

Важнейшим мотивирующим фактором в официальной экономике служит перспектива материальной выгоды. Это же происходит и в экономике отщепенцев, где финансовый успех часто приходит одновременно с признанием и уважением. Один из таких инноваторов, с которым мы познакомились, зарабатывал по две тысячи долларов в день торговлей наркотиками. По его словам, он выбрал такое занятие, поскольку оно обеспечило ему уважение улицы и финансовое благополучие: «На районе меня уважали и сверстники, и даже взрослые мужики. В девятнадцать лет у меня была дорогая тачка, хорошая квартира и навалом денег».

Стремление заработать не является сильным мотивирующим фактором для всех отщепенцев, описанных в этой книге. Мы знакомы со многими персонажами, которыми движет творческое самовыражение, потребность решить задачу, овладение мастерством или навыком, стремление защитить и поддержать свое сообщество или острые ощущения. Многие отщепенцы согласятся со словами художника и писателя Халиля Джебрана[12]: «Они считают меня безумцем, поскольку я не продаю свое время за деньги; а я считаю безумцами их, поскольку они считают, что мое время может иметь цену».

Эти слова могут проливать свет на некую двойственность сознания (по выражению У. Э. Б. Дюбуа)[13], свойственную большинству отщепенцев. Многие из них остро ощущают разницу между «нами» и «ими». Они способны при необходимости понимать, копировать и примерять на себя ценности официальной системы, но при этом сознавать себя совершенно по-другому.

Может показаться парадоксальным, но в Экономике Отщепенцев часто присутствуют альтруистические движущие мотивы и обоснования.

Из разговора с писателем и общественным деятелем Эндрю Файнстайном мы узнали, что бывают даже торговцы оружием, которые верят, что помогают угнетенным, восстанавливают справедливость и предоставляют социальные блага. Файнстайн рассказал, что мысли вроде «я вооружаю беззащитных, чтобы помочь делу мира» – вовсе не такая редкость в среде торговцев оружием. Извращенная мораль характерна и для разного рода аферистов. Один мошенник, работающий с поддельными паспортами, пояснил в разговоре с нами, что никогда не сделает мишенью того, кто, по его мнению, «не снесет удара».

В других случаях мотивации инноваторов-отщепенцев намного проще: они фокусируются на выживании, необходимости поддерживать и защищать семью, друзей, сообщество или собственное благополучие.

Мы разговаривали с одним из бывших сомалийских пиратов – тридцатитрехлетним Абди Хасаном из города Галькайо, расположенного в центральной части страны. Сейчас его место жительства – тюрьма города Харгейса, столицы самопровозглашенного государства Сомалиленд[14]. В этой тюрьме содержатся пираты, осужденные за захваты судов в районе Африканского Рога.

Хасан работал в гостинице в Галькайо и как-то раз, возвращаясь вечером с работы домой, решил податься в пираты. Тогда ему было двадцать восемь. «Я был сирота», – рассказывает он на ломаном, но понятном английском. Его родители погибли во время сомалийской гражданской войны, и он, как старший, стал единственным кормильцем семьи, состоявшей, кроме него самого, из шестерых младших братьев и сестер. По его словам, работая в гостинице, он изо дня в день наблюдал, как хорошо зарабатывают пираты: их доходы позволяли покупать дома, автомобили и не отказывать себе в кате. Отчаявшись пытаться обеспечить своей семье достойное существование, Хасан решил вступить в банду пиратов.

Хасан был рядовым пиратом: он высаживался на суда, которые захватывали с целью получения выкупа, и сторожил их. За время своей пиратской жизни, продолжавшейся пять лет, он участвовал в восьми вылазках, две из которых увенчались получением выкупа. Его пленили после безуспешной попытки спастись от военно-морской эскадры Евросоюза в Сомали (известной также как «Операция Аталанта»).

Мы спросили Хасана, что представляла собой жизнь пирата. «Ужас!» – ответил он. Затем уточнил, что ему было тяжело смотреть на людей с захваченных судов, которые не знали, останутся ли в живых, и рыдали, ожидая своей участи. «Чувствуете ли вы свою вину?» – спросили мы. «Да, конечно. Но я голодал», – ответил он. Через переводчика он объяснил, что голод подавлял чувство вины.

Абди Хасан говорил о необходимости обеспечить семью, а другие пираты указывали, что иногда бывает трудно различить грань между желанием собственного обогащения, с одной стороны, и желанием защитить и поддержать свою общину – с другой.

В этих беседах постоянно упоминались два фактора, способствовавшие зарождению сомалийского пиратства: отсутствие регулярной занятости, а также хищническая эксплуатация и уничтожение рыбных ресурсов Сомали иностранцами.

Крах сомалийского государства в 1991 году привел к хаосу, в котором никто не заботился о безопасности, здоровье и благополучии большинства населяющих страну людей. Военно-морской флот и береговая охрана рухнули, что означало полную беззащитность местных рыбаков перед иностранными судами, осуществлявшими незаконный промысел в территориальных водах Сомали. Не имея возможности найти другую работу, некоторые рыбаки стали нападать на иностранные рыболовные суда в Аденском заливе, находящемся на водном пути между Индийским океаном и Средиземным морем.

Это сильная история: обездоленные, безработные, измученные безденежьем, рыбаки просто пытались вернуть себе то, что у них незаконно отобрали. На фоне того, что жажда наживы была и остается основным мотивом, побуждающим сомалийцев к пиратству, такая история оживляет схематическое представление о явлении и предлагает убедительное объяснение обращения людей к незаконной деятельности, а иногда и к кровопролитию.

Мы разговаривали с Джеем Бахадуром, журналистом и писателем, автором книги «Пираты Сомали: их тайный мир изнутри», который провел в Сомали много времени. Он рассказал, что, действительно, в середине 1990-х годов пиратством в Сомали занимались преимущественно бывшие рыбаки, которые нападали на иностранные траулеры, ходившие в непосредственной близости от побережья. По словам Бахадура, на этом раннем этапе главари пиратов искренне верили в то, что на их рыбопромысловые районы посягают. С их точки зрения, они возглавляли освободительное движение и не занимались грабежом, а штрафовали за незаконный промысел. Со временем эти банды стали передавать опыт другим, и вскоре такое явление стало в Сомали повсеместным.

Однако подавляющее большинство последователей первых сомалийских пиратов не имели рыбацкого прошлого. В Сомали рыболовным промыслом занимаются немногие, он не относится к традиционным видам деятельности местного населения, и, как считает Бахадур, многие сомалийцы относятся к этому способу заработка пренебрежительно. Таким образом, все истории об освободительном движении нищающих рыбаков, которые многие пираты толкают журналистам и писателям, – просто способ оправдать свои действия. Как сказал Бахадур: «Это имеет отношение только к горстке обозленных рыбаков в самом начале».

Настоящий всплеск пиратства в Сомали начался в 2008 году. В начале года правительство Пунтленда[15] практически пало. Содержать армию было не на что, и в стране образовался переизбыток вооруженных безработных молодых людей. Чтобы зарабатывать, они стали вступать в пиратские шайки. Береговая охрана Пунтленда одно время даже обучала некоторых пиратов азам десантных операций и навигации. Сочетание этих факторов – фактического безвластия, возможности обогатиться, несущественного риска и географического положения Пунтленда (побережье Аденского залива и Индийского океана) – можно считать катализатором бурного развития сомалийского пиратства.

Мохаммед Омар из города Эйл в Пунтленде рассказывал нам о том, что побудило его стать пиратом. Сидя в сомалийской тюремной камере, он говорит: «Мы не хотели никого убивать. Мы – просто бедные рыбаки, которых грабили. Нам надо было защищаться». Однако, когда мы задали вопрос, что ему нравилось в пиратской жизни, он не задумываясь ответил: «Деньги». И добавил, что если не найдет работу по выходе из тюрьмы, то опять займется пиратством.

Пират Абду Саид из портового города Хобио говорил примерно так же: «Я стал пиратом, чтобы защищать побережье Сомали». После короткой паузы он добавил: «И чтобы денег заработать», – явно стараясь, чтобы это было воспринято как дополнение, а не как его главный мотив.

А не синонимы ли слова «отщепенец» и «предприниматель»?

Хотя у отщепенцев и предпринимателей есть нечто общее – и те и другие склонны рисковать и с увлечением и смекалкой стремиться к свободе и независимости, – их не стоит смешивать. Отщепенцы отвергают традиционные ценности, критически настроены по отношению к себе и не защищены социально. Они расширяют привычные рамки. Они бросают вызов системе. Конечно, случается, что предприниматель обнаруживает в себе черты отщепенца, и результат смешения этих типов личности может быть взрывным.

Примерами такого гибридного типа личности могут служить два бизнесмена – Стив Джобс и Ричард Брэнсон. Уверенный в себе, нацеленный на результат и не жалеющий усилий для победы Джобс – квинтэссенция предпринимателя. Ему удалось создать одну из самых успешных компаний мира, которая сделала имиджевые продукты доступными для массового потребителя. И хотя иногда Джобс казался абсолютно неуязвимым, он не боялся показывать свою ранимость (главный пример – его знаменитая речь перед первокурсниками Стэнфордского университета, в которой он рассказывал, как чувствовал себя полным ничтожеством после увольнения из созданной им же компании).

Дух несогласия и нонконформизма, который Джобс культивировал в Apple с первых дней существования компании, когда компьютерным бизнесом заправляли застегнутые на все пуговицы большие дяди, был продемонстрирован в нашумевшем рекламном объявлении, прославляющем не кого-то иного, а именно отщепенца:

«Все дело в ненормальных. В отщепенцах. В бунтовщиках. Нарушителях спокойствия. Тех, кто явно не отсюда. Кто видит по-другому. Кому не нравятся правила. И кто не ценит сложившийся порядок вещей. За ними можно повторять, с ними можно не соглашаться, их можно восхвалять или поносить. Но единственное, что у вас, похоже, не получится, – это игнорировать их. Потому что они несут с собой перемены. Они – двигатель прогресса человечества. И там, где некоторые видят сумасшедших, мы видим гениев. Потому что мир меняет именно тот, кто достаточно ненормален, чтобы считать себя способным на это».

Примерно такое же уникальное сочетание черт отщепенца и предпринимателя заставляло Ричарда Брэнсона использовать возможности и рисковать там, где другие боялись это делать. Будучи в силу своей дислексии[16] не слишком успешным студентом, Брэнсон занялся предпринимательством в шестнадцать лет. Его первым предприятием стал журнал Student, который выпускался учениками старших классов для своих сверстников. Затем он создал музыкальный магазин Virgin, располагавшийся в полуподвале церковного здания. В начале семидесятых годов у него уже было достаточно денег, чтобы создать собственный звукозаписывающий лейбл, и на свет появилась фирма Virgin Records. Брэнсон начинал с записей музыкальных экспериментаторов, которых побаивались издавать другие лейблы.

На волне успеха бренда Virgin и вопреки советам многих успешных друзей и конкурентов Брэнсон стал первопроходцем других отраслей, таких, как космический туризм. Гремучая смесь нонконформизма и предпринимательской интуиции поставила Брэнсона на восьмое место среди богатейших британцев (на момент написания этих строк), а также обеспечила его почетным местом в Экономике Отщепенцев.

Мы разговаривали со многими представителями творческих профессий, которым не чужды предпринимательские качества. Как и Брэнсон, американский кинематографист и писатель Лэнс Уейлер подвержен дислексии. В детстве он испытывал проблемы с разговорной речью и постоянно находился в числе отстающих в школе. Отказавшись поступать в университет, Уейлер стал работать посыльным на киносъемках – он отвозил пленки со съемочной площадки в лабораторию, ночуя при этом в своей машине. Его карьера в кинематографе потихоньку развивалась, и в 1996 году он неожиданно стал широко известен с фильмом «Последняя трансляция» – первым художественным фильмом, который можно было смотреть в ноутбуке. Уейлер с приятелем потратили на съемки девятьсот долларов, а касса фильма составила почти пять миллионов.

«В то время, – рассказал нам Уейлер, – люди считали, что, используя цифровые технологии, мы уродуем кинематографию. Нас и за кинематографистов не считали». Он полагает, что своим успехом фильм был обязан главным образом некоторой наивности, бунтарству и духу эксперимента. «Мы бунтовали против разрешительной системы». Уейлер считает, что способствовал созданию нового типа кинематографа. «Мы были как эта маленькая толстушка из Огайо, о которой рассказывает Фрэнсис Коппола в фильме «Сердца тьмы», – сказал нам Уейлер. – Ну, помните эту мысль о том, что следующий шедевр Моцарта или хороший фильм могут явиться из какой-нибудь деревушки, когда ребенок возьмет в руки отцовскую видеокамеру. Вот это мы и сделали».

Своим успехом Уейлер частично обязан умению работать с системой. Сначала он просто написал топовым студиям о том, что хочет снимать первый полностью цифровой художественный фильм. Не получив ответов, он использовал старый трюк из арсенала профессиональных аферистов и снова разослал те же письма, но как бы перепутав адреса: таким образом в Sony получили письмо, адресованное Barco[17], и так далее. Через три дня на него обрушился шквал звонков из этих компаний, в том числе с предложениями о бесплатном использовании их специальной проекционной аппаратуры в течение нескольких лет. И Уейлер стал первопроходцем цифровых показов на кинофестивалях в Каннах и Сандэнсе.

Когда речь зашла о широком прокате фильма, Уейлер задумался о возможности использования для этого спутниковых технологий. Но в спутниках он не разбирался. Он стал звонить провайдеру спутниковой связи, и во время разговора его постоянно спрашивали о том, с кем из конкурентов он уже успел поговорить. Уейлер, который еще ни с кем не обсуждал эту тему, каждый раз уходил от ответа на вопрос. В конце концов ему пришлось пригрозить, что, если его еще раз спросят об этом, ему придется прекратить беседу. Через пять минут его снова спросили, и он повесил трубку. Его продюсер перезвонил в ужасе. «Она решила, что я рехнулся», – рассказывал нам Уейлер. В конечном итоге эта компания выдала Уейлеру два с половиной миллиона долларов на разработку технологии – намного больше, чем он ожидал. «Терять мне было нечего, а настрой был по-прежнему бунтарский».

Уейлер считает, что предпринимательская жилка обязательно требуется любому человеку творческой профессии. «Существует миф о том, что художники – особые создания, почти святые, и что поскольку они заняты творчеством, то не могут отвлекаться на какие-то другие проблемы и заботы. В этом есть некое чистоплюйство». Что до Уейлера, то он испытал озарение, поняв, что может быть творческой личностью везде – не только в плодах своего искусства, но и в финансировании, дистрибуции и во всех прочих деловых аспектах искусства.

«Творческая личность обязана заботиться о стабильности своего дела так же, как на это смотрит предприниматель. На одних творческих способностях или вдохновении далеко не уедешь. Те времена прошли, если они вообще когда-то были», – сказал нам Уейлер.

Джобс, Брэнсон и Уейлер – скорее исключительные явления. Многие из отщепенцев, с которыми мы общались, считают даже саму идею обычного предпринимательства излишне формальной. В огромном числе отщепенческих сообществ – от хакерских конференций до союзов самодельщиков и фестивальных культур – царит намного более радикальная и неформальная атмосфера самоуправления.

Живительные силы отщепенцев: отсутствие формализма и самоуправление

Примером незаурядной изобретательности отщепенцев может служить то, что было сделано ими в Таиланде после наводнения начала 2013 года, разрушившего жизни миллионов местных жителей. Блог в Tumblr под названием Thai Flood Hacks («Полезные советы для тайского наводнения») собирал инструкции по созданию самодельных средств передвижения по местам затопления. В блоге можно было найти все что угодно – от спасательных плотиков из пустых пластиковых бутылок до многоместных велосипедов повышенной проходимости и аквабайков домашнего изготовления. Разрешений никто не спрашивал. Люди просто делали что-то и размещали это в блоге, чтобы другие тоже могли этим воспользоваться.

Это замечательный пример инноваций от отщепенцев. Если эти люди могли придумывать импровизированные спасательные средства, то, наверное, при меньшем количестве ограничений и большей творческой свободе возможно вообще очень и очень многое?

Отсутствие формализма – главный двигатель инноваций отщепенцев. Несоблюдение формальностей, если не относиться к нему априори как к самоуправству, помогает людям стать выше должностей и званий и позволяет им в полной мере проявить свои скрытые таланты. В отличие от подчинения навязанным извне правилам, нормам и системам поощрений (в виде повышений по службе и премий), неформальность предполагает возможность непосредственного действия, высвобождает внутренние мотивации (основанные на личностных ценностях) и инстинктивное знание.

Отказ соблюдать формальные предписания всегда был одной из главных движущих сил общественных движений, в частности, именно благодаря ему стали возможны гражданские акции вроде «Захвати Уолл-стрит» или «Арабской Весны». Более того, этот революционный дух начинает просачиваться и в деловую среду. Назревающая необходимость снижения заорганизованности наших институтов – тренд, который журнал The Economist описал в статье под названием «Похвала отщепенцам». В ней утверждается, что компании постепенно приходят к тому, чтобы заменить «человека организации на человека дезорганизации… На смену хорошо владеющим собой руководителям – основе многих компаний былых времен – приходит все больше и больше инноваторов-революционеров, гиков и творческих личностей». Подобные личности привносят в офисную жизнь тенденцию к отказу от устоявшихся стандартов, необходимую для поддержания атмосферы поощрения инноваций и повышения качества повседневной трудовой деятельности.

В статье говорится, что люди, подверженные синдрому дефицита внимания (синдром Аспергера, или СДВГ[18]), не способны сосредотачиваться, перескакивают от идеи к идее и часто не заканчивают начатое. И в то же время именно поэтому эти люди часто фонтанируют новыми идеями. Быстро заскучав, они выдумывают новые возможности и сценарии. Напротив, работников с синдромом Аспергера захватывают повторяющиеся задачи, алгоритмы, цифры и детали – то, что очень хорошо подходит программистам. В марте 2014 года газета Wall Street Journal сообщала, что одна немецкая софтверная компания (SAP) старается нанимать на технические должности программистов, отладчиков программного обеспечения и специалистов по информационным технологиям людей с проявлениями аутизма, поскольку они лучше умеют фокусироваться на деталях.

Вместе с отказом от формальностей идет самоуправление: и то и другое параллельными нитями пронизывают все принципы, о которых пойдет речь ниже. Самоуправление – возможность управлять своими действиями самостоятельно, а не подчиняться приказам вышестоящих структур в организации. В докладе о корпоративном поведении от 2012 года сообщалось, что лишь три процента от более чем 35 000 опрошенных работников сообщали о высоком уровне самостоятельности (независимости, автономии), существующем в их организациях.

Для управления своими эскадрами пираты прошлого создавали уставы, основанные на принципах демократии. Успех протестных движений зависит от наличия консенсуса и сотрудничества между ячейками организации. Сообщества разработчиков открытого программного обеспечения вырабатывают кодексы поведения и правил для своих участников. В подобных группировках очень хорошо понимают, что самостоятельность помогает обеспечить взаимное доверие, преданность делу и способствует коллективному осознанию миссии и цели. Именно благодаря самоуправлению в таких неформальных объединениях, как пиратские банды, конференции хакеров, протестные движения или трущобные кварталы, царят впечатляющая лояльность, вовлеченность и чувство локтя. Так, например, у хакеров есть правила, нормы и этикет поведения, соблюдение которых поддерживается всеми членами сообщества. Деятельность Linux – самого известного примера открытого программного обеспечения наших дней – основана на равноправном обмене идеями, навыками и правилами. Это программное обеспечение, насчитывающее сегодня более восемнадцати миллионов пользователей, было первоначально запущено лидером сообщества Линусом Торвальдсом, но совершенствовалось с помощью тысяч откликов со всего света. И в настоящее время примерно восемь тысяч программистов продолжают работать над его совершенствованием. Когда доработка предлагается обычным программистом, ее приветствуют так, как будто ее предложил сам Торвальдс, а рабочий девиз организации гласит: «Пусть решает программа».

Часто отщепенцы являются сторонниками самоуправления, поскольку не верят властям и не слишком хорошо воспринимают чужие указания и лежащую в их основе логику. Инноваторы-отщепенцы могут быть сами себе начальниками или функционировать в среде, где имеют возможность участвовать в выработке общих правил. Некоторые сообщества разработчиков открытого программного обеспечения и хакеров становятся экспертами в выработке собственных правил работы. Например, самые первые хакеры – группа отщепенцев из Массачусетского технологического института – самостоятельно разработали основные правила своей деятельности. Это стало известно как «Этический Кодекс хакера»: важность свободного доступа в компьютеры, свобода информации, децентрализация и разрешение споров исключительно по существу. Все хакеры, с которыми мы общались, одобрительно отзывались об этих правилах, подтверждая, что они и по сей день актуальны во множестве хакерских группировок.

Почему в наши дни отщепенцы востребованы как никогда

Многие из принципов деятельности, характерных для Экономики Отщепенцев, возникали в качестве инструментов противодействия традициям формализма, которые начинали складываться еще в эпоху Промышленной революции примерно двести пятьдесят лет тому назад.

Промышленная революция принесла с собой логику хозяйствования, основанного на эффективности, стандартизации и специализации. Степень формализации во всех отраслях, от сельского хозяйства до текстильного производства, неуклонно возрастала. В свою очередь, рос и спрос на рабочую силу, способную встраиваться в такую систему. Ценились послушание (у работников) и производительность; «культурные ценности» в виде трудолюбия, дисциплинированности, умеренности и повиновения руководству стали золотым стандартом поведения. Тех, кто не соответствовал этому шаблону, обвиняли в праздности, лености, безделье, невоздержанности и самопотакании.

По утверждению историков экономики, индустриализация позволила труду стать более эффективным и полезным в рамках поставленных задач, а также увеличила объемы производства и выработку. Люди развивали собственные умения: женщина, работающая на заводском конвейере, легко, уверенно и точно закручивала конкретную гайку на конкретном болте. Кроме того, она делала это быстрее всех.

Но времена изменились. Большинству жителей развитых стран не приходится работать на конвейере, а стандартизация более не является источником мастерства и эффективности.

Основатель Network for Teaching Entrepreneurship (NFTE, «Объединение обучения предпринимательству») Стив Мариотти рассказывал нам: «Я рос в пригороде Детройта. В школе, на стене класса, висела организационная структура компании General Motors. Учителя демонстрировали тем, кто плохо учился, их будущее место в структуре – в самом низу, на конвейере. И отличники, и отстающие знали, куда им дорога. Образовательная система была выстроена так, что мы должны были попасть именно в автомобильную промышленность».

Сегодня таких прямых траекторий нет. Мы живем во времена лавинообразных изменений и массового переходного периода в экономике. Статистика смертности среди больших корпораций растет. Средняя продолжительность жизни ведущих американских компаний снизилась почти на пятьдесят лет за последние сто: с шестидесяти семи лет в 1920-х до всего лишь пятнадцати в 2012-м. В упадке находится не только автомобилестроение, но и многие другие флагманские отрасли экономики. В восьмидесятых и девяностых годах прошлого века в фармацевтической отрасли царил бум – на рынок вышли такие популярные лекарственные средства, как Липитор, Плавикс и Золофт. А сегодня часть компаний отрасли вынуждены сокращать инвестиции в научные исследования и разработки под давлением конкуренции со стороны производителей дженериков[19].

Если бы мы прислушивались к экономисту и политологу Йозефу Шумпетеру[20], то не мешали бы силам «креативного разрушения» – процессу гибели старого экономического порядка и возникновению нового.

Дэвид Бердиш – глубоко верующий католик, представитель третьего поколения работников автомобильных заводов Ford Motor Company в своей семье. Не так давно он ушел на пенсию, проработав на Ford в течение тридцати одного года. Его дед был известным активистом рабочего движения, одним из основателей профсоюзной ячейки UAW Local 600, представлявшего рабочих крупнейших заводов Ford. Он участвовал в печально известном инциденте «Побоище у эстакады», когда активисты профсоюза работников автомобильной промышленности были избиты приспешниками компании Ford. Дэвид Бердиш считает себя отщепенцем вроде своего деда. «Я постоянно нарываюсь на неприятности [на Ford]. Пытаюсь сделать больше, чем мне можно».

Сначала Бердиша брали работать в аэрокосмическое подразделение компании Ford, но из-за истории с дедом он не получил согласование службы безопасности. И тогда он пошел на автомобильное производство Ford, где работал сначала в цеху, затем финансовым аналитиком, менеджером по снабжению, закупщиком, менеджером управления поставками, пока в итоге в 2000 году не стал менеджером практики социально-экономического развития. «Именно работая на производстве, я начал понимать людей и проблематику охраны труда». Полученный за годы работы в компании богатый опыт Бердиш направил на то, чтобы обеспечить лидирующие позиции в обеспечении прав человека – то есть здоровья и безопасности на производстве – на предприятиях Ford по всему миру. Он обеспечил соответствие условий труда базовым требованиям, а затем переключился на вопросы корпоративной ответственности компании в целом.

Кроме этого, Бердиш сосредоточился на вопросах доступности транспорта. С 2007 года он разрабатывал в Ford вопросы мобильности и решения в области городского транспорта, не основанные на использовании личных автомобилей. «Идея создания среднего класса в странах БРИК – бессмыслица. Не все хотят или могут иметь по 2,2 автомобиля на семью». Мир будущего, в представлении Бердиша, будет миром, где автомобили будут в большей степени объектом совместного использования и станут более функциональными. «Автомобили нуждаются в упрощении. В условиях совместного пользования или в мегаполисе спутниковое радио или навороченная навигационная система не нужны; машина бывает необходима только для решения какой-то отдельной задачи».

В Ford Бердиш помогал разрабатывать решения в области массовых перевозок, то есть показывал преимущества бизнес-моделей, в основе которых лежит совместное пользование автомобилями и городской общественный транспорт – железнодорожный, метрополитен, автобус и велосипед. Это часто вызывало раздражение, поскольку в фокусе компании по-прежнему находились легковые и грузовые автомобили, но он получал поддержку курирующего вице-президента. «Эта женщина действительно предоставила мне полную свободу действий, – рассказывал он. – Она разрешала мне быть нонконформистом и находила для нас замечательные возможности проявить себя». Частью своего успеха Бердиш обязан определенному покровительству со стороны Уильяма Клэя «Билла» Форда-мл., праправнука Генри Форда и председателя совета директоров компании. «Билл был моим самым высокопоставленным защитником. Без него я не стал бы брать на себя многое из того рискованного, что я делал в компании». Но при этом Билл Форд предупредил Бердиша, что тому не стоит рассчитывать на повышение или на признание со стороны системы. Поскольку Форд отвечает непосредственно перед акционерами, а «на компанию ежедневно смотрят аналитики с Уолл-стрит», работа Бердиша, нацеленная на материальные выгоды в далеком будущем, не получила широкой известности и признания внутри компании. «Вот почему я настолько зависел от окружающих, которые могли поддержать мою работу и оказать покровительство», – объяснил Бердиш.

Хотя некоторые в Ford по-прежнему считают тезис Бердиша о грядущем отказе от производства автомобилей в его нынешнем виде просто угрозой, другие постепенно начинают осознавать происходящее. Износ парка личного автотранспорта в Соединенных Штатах резко возрос, а в других развитых странах этот показатель также начал стабилизироваться. В семье самого Бердиша у его двадцатидвухлетнего сына нет прав на вождение. Как сказал нам Бердиш-старший: «Его больше интересует то, что он грузит в свой айпод».

Несмотря на то что отщепенец Бердиш ставил перед своими коллегами провокационный вопрос о том, продолжит ли Ford в будущем выпускать автомобили, он исключительно лоялен компании. «В Ford я мог заниматься масштабными делами и влияния у меня было больше, чем если бы я работал сам по себе. Скажем прямо – Ford и побогаче, и позаметнее, чем Дэвид Бердиш».

Подобно своему деду, Бердиш был возмутителем спокойствия и радикалом, оставаясь при этом лояльным и преданным делу сотрудником компании. «Мой дед критиковал Ford, но ему не нравилось, когда это позволяли себе посторонние. Он был предан компании и упорно трудился. Он просто хотел, чтобы требования техники безопасности соблюдались лучше». Похожим образом и самого Бердиша возмущают те, кто «обвиняет систему» или работает без увлечения. «Если уж ты решил работать на компанию, то делай это качественно и трудись от звонка до звонка. Если ты – человек творческий и увлеченный, то найдешь способ, как сделать свой труд ценным и осмысленным».

Бердиш понимает отчужденность и разочарование, которые испытывают многие в рабочей среде. «Людей раздражает то, что их не считают за людей, относятся как к винтикам в машине. И правильно. Самые некомпетентные люди в любой компании сидят в службах по работе с персоналом. Стандарты и нормативы для повышения применяются произвольно. В основном все это чистая политика». Кроме того, Бердиш считает, что пропасть, существующая между зарплатами руководителя и самого низкооплачиваемого работника, – обескураживающая несправедливость. Но, несмотря на свой критический настрой, он «никогда не брюзжал». У него более практичный подход: «Хочешь делать иначе – делай».

Размышляя о своей работе в Ford, Бердиш говорит нам, что гордится достигнутым. Он считает, что не искал легких путей и не старался избегать трудностей; как истинный отщепенец, он рад тому, что кое-кого разозлил. Когда мы спросили, не кажется ли ему, что будущее компании Ford может зависеть от отщепенцев вроде него, он ответил: «Именно. Я думаю, что в наши дни компаниям следует лучше воспринимать отщепенцев. Среди молодежи их теперь намного больше. Каждый стремится к большей индивидуальности. Быть уникальной личностью стало проще». Будущее покажет, будут ли традиционные компании способны принимать растущее племя отщепенцев.

Сейчас Бердиш на пенсии, но не утратил своего задора нонконформиста. «Когда я был маленьким, то сначала очень хотел стать пиратом, когда подрасту. Сейчас я живу у реки Джеймс и работаю над проектами экологически безопасного судоходства по Великим Озерам, северо-восточному побережью США и в штате Вирджиния». Главными движущими силами своей карьеры Бердиш считает трудолюбие, умение оставаться оптимистом и увлеченность переменами.

Финансовая система нуждается в радикальной реформе, рынок жилья находится в состоянии перманентного краха, энергетика стоит перед лицом долговременных вызовов. Общинам на местах приходится справляться с кризисами вроде безработицы или недостатка воды, а проблемы психического здоровья ведут к снижению уровня удовлетворенности жизнью и благополучия. В подобную эпоху мы должны спросить себя: «Как наилучшим образом использовать инстинктивную тягу человека к инновациям? Как помочь компаниям развивать социально ответственные и экологичные бизнесы, которые будут привлекать и удерживать следующее поколение талантливых людей, служа потребностям общества?»

Настало время присмотреться к непривычным возможностям, которые позволят восстановить и исправить то, что погублено приверженностью к старому мышлению.

Пришло время рассчитывать на отщепенцев.

Пять способов пробудить в себе отщепенца

По итогам нашего путешествия в мир отщепенцев мы выделили пять главных принципов, которым нужно следовать, чтобы разбудить в себе потенциал отщепенца. Для этого нужно уметь: Вовремя Подсуетиться, Копировать, Взламывать, Провоцировать и Переориентироваться. Во второй части книги детальному рассмотрению каждого из этих принципов посвящена отдельная глава.

Мы хотели показать, чему можно поучиться у тех, кто не на виду, и как приспособить результаты этой учебы для своих собственных целей. Реальность, к счастью, такова, что подавляющему большинству людей не придется вступать в мексиканские преступные синдикаты или жить в городских трущобах Индии. Но в каждом живет «внутренний отщепенец» – та часть личности, которая не согласна с общепринятыми нормами или придерживается взглядов, не соответствующих взглядам большинства. Мы ставили перед собой цель научить читателя применять то, что он узнает о себе, и то, что почерпнет из кейсов в этой книге, в своей отрасли, компании, карьере или сообществе. Надеемся, что вас вдохновит расчетливость, решительность и разнородность подполья и что вы будете в нужной степени мотивированы, чтобы направить собственные силы на приведение и частного, и общественного сектора в соответствие со своими идеалами.