Комната 422
Нас – четверых первокурсников физмеха поселили в студгородке Политехника по Лесному проспекту 65 (Флюгов переулок) в корпусе 6ф (физическом), на четвертом этаже. Досталась нам не самая лучшая комната, с обещаниями перевести нас после первого курса в лучшее помещение, но мы пока не жаловались.
Самым старшим и опытным из нас был Саша – Юн Санхо, 1935 года рождения. Родителей его, живших в Корее (южной части единой Кореи) японцы насильственно увезли на тогда еще японскую часть Сахалина (Углегорск) и заставили добывать уголь. Работали они тяжело, но рабами все-таки не были. Саша успел еще поучиться в японской гимназии и выучил японский в совершенстве – учеба по-японски продолжалась еще некоторое время после освобождения острова Красной Армией.
Японцев тоже не сразу отпустили – нужно же было руководить производственным процессом. Корейцев на родину отпускать не собирались – тем более в ставшую уже Южной Корею. Ну, а после корейской войны надежды вернуться в родные места стали призрачными. Они продолжали добывать уголек теперь для «освободителей». Условия жизни заметно ухудшились. Пришлось учить русский язык – с нуля. Потом ждали учителей – кто же по доброй воле соглашался ехать в каторжные места. К окончанию десятого класса уже советской школы был поставлен ультиматум – аттестаты зрелости выдают только тем, кто принимает советское гражданство. Так как выезд с Сахалина казался практически невозможным, а Саша учился хорошо, то приняли решение принять гражданство, что давало Саше шанс поступить в институт на Большой Земле. Те, кто не согласился, остались без аттестата зрелости и без гражданства. Через несколько лет – хрущевская оттепель, возвращение депортированных народов. Докатилось это и до Сахалина – некоторые семьи получили разрешение вернуться в родной Пусан.
Саша Юн Санхо в кочегарке ЛПИ
Сашина судьба сложилась нелегко. Не помню, поступил ли он сразу, но на первом курсе вылетел и не в последнюю очередь из-за непонимания преподавателями его русского языка. Возвращаться на Сахалин не хотел и ему предложили выход – год кочегаром в котельной студгородка, с общежитием. Работа тяжелая, получали они мало, но как-то их «отмазывали» от армии. По такому же сценарию, складывалась учеба Володи Саранчука, студента нашей группы, тоже «общежитского».
Вторым жителем нашей комнаты был Валера Косс – ярко выраженный интроверт. В первое время больше слушал и наблюдал, чем говорил. Правда, свое несогласие с чем-то непривычным или не нравящимся выражал порой бурно, но не агрессивно. Когда был чем-то ангажирован, говорил быстро и неразборчиво. Валера приехал из солнечной Молдавии – из Тирасполя, бывшего одно время столицей автономной республики. Она входила в состав Украины вплоть до «доблестного» освобождения Бессарабии Красной Армией в 1940 году.
Валера Косс фотографироваться не любил
Толя в образе мачо
Наиболее укорененным в советскую действительность являлся третий член нашего микро-коллектива – Толик Полянский. Сын подполковника в отставке из Черкасс, Толик знал, куда поступал, так как на радиофизе – факультете, недавно отпочковавшимся от физмеха, уже не первый год учился его старший брат.
Ближе к реальности Толя на этом фото
Толя был наивным вьюношей, воспитанным в советском духе авторитарным папой-отставником.[7]
Автор замыкал квартет. Мой бэкграунд известен из книги первой. Трудно себя оценивать со стороны.
Леня Смотрицкий, еще один студиоз из нашей группы из Черновиц, говорил, что не только он считал меня «столичной штучкой». Ну да, читал и видел я побольше других школяров, но охотно делился всем, что знал.
Постановочное фото. Так не чертили даже в общежитии
Саша Юн Санхо – староста комнаты 422
Жили мы дружно и даже весело. Стабильностью во многом мы обязаны Саше Юн Санхо, которого мы единогласно выбрали старостой комнаты. Без лишних слов и нравоучений он убирал в комнате, если кто-нибудь забывал во время дежурства подмести и вытереть пыль. Злостных нарушителей не было, но тому, кто забывал о порядке, бывало неуютно. Для меня вся его восточная ментальность, привитая к советской действительности, была источником удивления, а иногда и восхищения.
Делились не только впечатлениями, но и различными умениями. От Валеры я перенял элементы «постельной зарядки» заключающиеся в стоянии на борцовском «мосту» – почти сразу после просыпания. Валера в школе занимался борьбой. Не знаю, насколько это полезно для здоровья, но в молодости чего не попробуешь, и я практиковал это много лет. Сейчас больше нравится известная и тогда «зарядка для лентяев»: «Откройте один глаз: проверьте, что уже светло. Закройте глаз и отдохните. Откройте второй глаз; если необходимо, посмотрите на будильник. Закройте второй глаз. Высуньте палец правой ноги из-под одеяла; убедитесь, что наружная температура меньше, чем под одеялом. Спрячьте палец. Проделайте то же с пальцем другой ноги» и так далее…
Толя был экстравертом. Он, с почти детской непосредственностью, делился с нами своими впечатлениями. Один раз он рассказывал о своем новом знакомстве с каким-то юношей: «он еврей, но хороший парень». По воспоминаниям Валеры я отреагировал: «Толя, нужно говорить: он хороший парень, запятая, еврей». Это говорит о дружеской атмосфере в комнате, так как обычно я на такие инвективы реагировал остро, а тут проявил сдержанность.
В начале учебы я, видимо, казался гораздо более значительной личностью, чем был на самом деле. Так, Валера поспорил со мной на 5000 рублей (после 1961 года это составляло 500), что я к пятидесяти годам стану, по крайней мере, членом-корреспондентом АН СССР. Вряд ли это помнит сам Валера, но меня тогда потрясла неадекватность его оценки – неужели во мне можно было заподозрить свойства интеллектуального танка?
О комнате 422 еще расскажу позже, а сейчас перейду к тому, чем мы должны были заниматься в институте.
Толя и Олег. На пиджаках значки 40 лет ФМФ
Валера Косс и Саша Юн Санхо учились на кафедре теплофизики, которую возглавлял профессор Палеев. Толя Полянский – на кафедре изотопов, созданной и (вначале формально) руководимой Борисом Павловичем Константиновым (большая часть его времени поглощалась организацией производства дейтерида лития для водородной бомбы на Кирово-Чепецком химкомбинате, носившим до 2010 года его имя).
Как я уже писал в книге первой, я попал (не по своей воле) на кафедру динамики и прочности машин – специальности, которая была придумана и основана профессором Николаи. Руководил ею А.И. Лурье. Итак, «механиков» у нас в комнате было трое, а «физик» – один. Почему теплофизика относилась к «механическому» направлению оставалось загадкой, может быть потому, что физиками считались только те, кто изучал другую механику – квантовую, а теплофизикам физмеха она не преподавалась. Посредине физиков и механиков находилась кафедра физики металлов. Не помню их стонов по поводу изучения квантовой механики, значит, они тоже были механиками?
Значок кораблестроительного факультета
Раньше, в «демократическом» императорском Петербургском политехническом на кораблестроительное отделение, по сведению одного из немецких инженеров, принимались только дворяне и только с золотыми медалями – еще и конкурс среди них был. Поступить в технический институт (в отличие от университета) было непросто. С. Вакар [Вак.96] выбрал Варшавский Политехнический, так как туда, из-за бойкота института поляками, русский дворянин из провинции мог поступить со средними оценками.
Ко времени нашей учебы советские власти всеми силами старались превратить Политехнический в обычный провинциальный институт, хотя до конца 1930-х годов это был технический ВУЗ № 1 в СССР.
Способствовало этому и специально подобранное руководство Политеха. Когда после войны ректорату предложили включить его в список внесистемных ВУЗов, подчиняющихся напрямую Министерству высшего образования СССР (в отличие от всех остальных политехнических институтов, подчиняющихся Министерству высшего образования РСФСР), руководство сочло, что столичные ВУЗы (Бауманка, МЭИ и др.) будут иметь преимущество перед ЛПИ. Лучше быть первым в деревне, чем последним в Риме, решили в ректорате и сильно просчитались. Они не знали порядков той деревни, в которой жили – советской. И если вначале их действительно привечали как ведущий ВУЗ в РСФСР, то потом опустили по обеспечению и снабжению на обычный провинциальный уровень – очень низкий. Но мы-то учились на физмехе и считали, что у нас все лучшее – студенты, преподаватели, базовые лаборатории и… стипендия.