ИТАКА – ЗАКРЫТЫЙ ГОРОД
Часть первая.
ВОСЕМЬ ПРОЦЕНТОВ
– У тебя, парень, такая морда, будто ты не из тюрьмы к нам явился, а из роскошного пансиона, – хмыкнул секретарь бюро по найму рабочей силы, небрежно просмотрев мои документы. И пояснил: – К нам всякие приходят, только мы не всяких берем. До решетки где работал?
– Там написано.
– Мало ли что там написано. Я встречал людей, у которых бумаги выглядели убедительнее президентских. Кроме того, у нас принято отвечать на вопросы.
– Водил тяжелые грузовики.
– Неприятности заработал на шоссе?
– Нет. В баре.
– Это меняет дело. Профессионалов мы уважаем. Наша фирма, – он кивнул в сторону крупно прорисованных на стене букв «СГ», – не терпит любителей. Ты ведь не станешь утверждать, что это неправильно? Сядь вон туда. Тебя вызовут.
Я послушно отошел от стойки, а мои документы по ленте рабочего транспортера уплыли в узкую щель в стене, занавешенную для порядка чем-то вроде фольги. Нельзя сказать, чтобы приемная ломилась от желающих отправиться на заработки в Итаку. Кроме меня, к стойке подошел еще один человек – невысокий, плотный, правда, уже с выпирающим из-под ремня животом. Все в нем было в меру, но вот… Лысина! Этот человек был абсолютно лыс, будто таким родился. Щеточка рыжих прокуренных усов только подчеркивала безбрежность простирающейся по его голове пустыни. Негромко, но уверенно он пробасил:
– Я тут в третий раз.
– А рекомендации? – покосился секретарь.
– Их вполне заменят мои работы. Там приложен список.
– Простите, не обратил внимания.
– Непрофессионально, – подмигнул лысый.
– Это легко поправить, – выкрутился секретарь. – Пройдите в ту дверь. Вас встретит санитарный инспектор Сейдж.
– Джейк? Старина Джейк? – удивился обладатель списка неизвестных мне работ и ткнул пальцем в свои бумаги. – Видите эту работу? Да, да. «Спектры сырцов»? Старина Джейк мой соавтор.
– Пройдите в ту дверь, – повторил секретарь, недовольно глянул на меня, невольного свидетеля их разговора.
А лысый толстяк тоже загадочно подмигнул мне и исчез за дверью.
Мои бумаги, наверное, лежали сейчас перед санитарным инспектором стариной Сейджем. Почему нет? Бумаги неудачливого человека, только что покинувшего тюрьму. Вот я и навалился грудью на стойку:
– Мне долго ждать?
– Ты торопишься? – нехорошо удивился секретарь.
– «СГ» не единственная фирма в стране, а я неплохой водитель.
– Чего же ты в «СГ» явился? Обратись в бюро Прайда. Или к братьям Дайверам. Или просто на биржу труда. Подходит?
– Ладно, я подожду, – смирился я.
– Бывал в Итаке?
– В больших городах уютнее.
– Ну да. Понимаю. Там легче затеряться.
– И это верно, – ухмыльнулся я.
– И ты прав, – ухмыльнулся и секретарь и, привстав, сдвинул в сторону затрепетавшую фольгу. – Джейк!
В темной щели показались большие бесцветные глаза и не без любопытства уставились на меня. Потом тяжелые веки дрогнули, опустились, и их обладатель хрипло выдавил:
– Зайди.
С молчаливого согласия секретаря я обогнул стойку и прошел в приоткрывшуюся дверь. В достаточно просторном кабинете всего было по два: два стола, два кресла, два демонстрационных щита, два сейфа, но человек был один. Того, лысого с усами, уже не было. А тощий длинный мужчина, неестественно прямо возвышающийся над столом, и был, наверное, Д.С.П.Сейдж – санитарный инспектор. Оттолкнув мои бумаги, он спросил с неподдельным интересом:
– Как тебе удалось побить сразу трех полицейских?
– Случайно, шеф, – ответил я виновато.
– Любишь поработать кулаками?
– Исключительно в пределах нормы.
– А каковы они у тебя, эти пределы?
Я неопределенно пожал плечами.
– Я это к тому веду, – подмигнул Сейдж, – что мне нужен крепкий и уверенный парень. Чтобы умел следить за механикой, всегда был на месте, умел постоять за хозяина и не совал нос, куда не положено.
– Но ведь с особой доплатой?
– Это само собой, – без тени усмешки ответил Сейдж. – Но сразу предупреждаю, вычеты у нас строгие. Любой каприз влетает в копейку.
И потребовал:
– Покажи руки!
Я показал.
Сейдж хмыкнул.
Он ни слова не произнес, но я его понял.
На месте санитарного инспектора я тоже не преминул бы взглянуть на руки человека, выдающего себя за профессионального водителя. Одного Сейдж никак не мог знать: в нашей Консультации сидят не дураки. Помощники доктора Хэссопа всего за неделю так отработали мои ладони, что я мог не бояться осмотров. Тугая, грубая кожа, хоть на барабан пускай, и мозоли настоящие. Соответственно и ногти, хотя в меру – ведь по документам я почти год не садился за руль грузовика.
Быстрым движением Сейдж потянул шнур портьеры, и она отъехала в сторону, приоткрыв стену, отделяющую нас от приемной. Стена оказалась прозрачной. Сквозь дымчатое стекло я увидел секретаря и нескольких парней, ломающих перед ним шляпы.
– Знаешь кого-нибудь?
Я молча покачал головой.
– Тебя смущает стекло? – догадался Сейдж. – Не волнуйся, они нас не видят. У этого стекла такое свойство, оно прозрачно лишь в одну сторону.
– Разве такое бывает?
– А ты из приемной видел меня?
– Не видел, – согласился я и наконец сообщил: – А если вы об этих парнях, то я никого не знаю.
– В медицине что-нибудь смыслишь?
– Могу обработать рану. Хоть колотую, хоть огнестрельную.
– Рану? – оживился санитарный инспектор. – Ты служил в армии? Почему это не отмечено в твоих бумагах?
– Я не служил в армии.
– А если, скажем, перелом? Закрытый перелом. Справишься?
– Иногда парни на моих глазах сильно ломались. Некоторым я помог.
– Верю, – кивнул Сейдж. – И забираю бумаги. Завтра утром явишься в аэропорт, пройдешь в нижний бар в северном секторе, там будешь ждать. Через транслятор объявят имена тех, что летят в Итаку. Если твое имя не назовут, вернешься сюда за бумагами. И помни, – неожиданно резко закончил он. – Из Итаки ты уедешь только через тринадцать месяцев. Ни днем раньше. Только через тринадцать! Это обязательное условие. Ни о каких других сроках речи не идет. А вот продлить контракт… Смотри… Если ты нас устроишь…
Какое-то время я убил на покупку мелочей – зубные щетки, белье, зубочистки. Я не хотел рисковать, мало ли что подсунет мне санитарный инспектор Сейдж. Ведь я лечу в Итаку, в закрытый город, это не пустой звук. «Герб, – сказал я себе, выруливая на стоянку отеля «Даннинг», – работа началась, будь внимателен».
Не торопясь, вошел в просторный холл. Обменялся с портье парой слов, набрал несуществующий телефонный номер («Привет, крошка… Простите, ошибся…»), выкурил сигарету, не спуская глаз с долговязой девицы, делавшей вид, что она увлечена каким-то рекламным проспектом, потом поднялся на второй этаж.
Коридор был пуст, ворсистый ковер заглушал шаги.
Буквально за два шага до снятого для меня номера я скользнул на лестницу черного хода. Машина стояла на месте. Джек Берримен, не глянув на меня, дал газ, и мы вылетели на ярко освещенную улицу. Шторки на стеклах Джек опустил, но хохотнул только на хайвэе, ведущем в Нью-Арк:
– Ты опоздал на две минуты.
– Старался фиксировать присутствие.
– Не передерживай, Эл. Ты мог встретить своего двойника. Он уже там, заселяет твой номер, мы постарались. Сейчас он, то есть ты, – он снова хохотнул, – бросил покупки на стол, вышел из отеля и отправился в ближайший бар – там дешевле. Там ты будешь находиться часов до двенадцати, потом снимешь девку и поволочешь в свой номер. Как? – Он ткнул меня локтем в бок. – Считай, ты получишь удовольствие. Ну а к утру отправишься в аэропорт.
Я молча кивнул:
– Это Шмидт?
– Ты про двойника? Какая тебе разница. У него даже голос похож на твой. А что касается бумаг, Эл, твои документы настоящие. Мы купили их у одного парня, решившего срочно смотаться на Аляску под чужим именем. Надеюсь, ему повезет.
– А если он опомнится и попробует разыскать тебя или шефа?
– Это исключено. Да и не должно тебя волновать. Ты Герб Гаррис. Можешь хвастаться в любом баре: «Я Герб Гаррис! Я личный водитель санитарного инспектора Сейджа!» Хотя про водителя можно и промолчать.
– Ну-ну, – хмыкнул я.
Шеф ждал нас в разборном кабинете, предназначенном для закрытых бесед.
Выложив историю со своим наймом, я получил от шефа тонкую папку. Под коричневой обложкой были собраны служебные записки, посвященные деловой карьере санитарного инспектора Д.С.П.Сейджа, и фотографии разных лет. Ни одной женщины! Как это? Если верить служебным запискам, неутомимый Д.С.П.Сейдж даже все свое личное время отдавал комбинату «СГ». Семьи нет, приятельниц не имеет, друзья отсутствуют.
– Не густо.
Шеф усмехнулся:
– Это ничего, что у него нет друзей. Такое бывает. А вот враги есть. Ищи врагов, Эл. Ты свободен в действиях. Скрытые камеры вшиты в одежду, их мощности хватит даже для ночных съемок. Снимай в Итаке все: драки, демонстрации, аварии, частные кварталы, рабочие цеха, сцены в столовых. Мы пока не знаем, что нам пригодится. Снимай курьеров, боссов, рыбаков, полицейских, стариков, алкоголиков. Любая информация может пригодиться. Правда, Джек?
Берримен хохотнул, это у него здорово получалось.
Впрочем, я предпочел бы услышать его сестру, на что, разумеется, не надеялся. Я не мог даже позвонить ей, ведь я уже в командировке, я исчез. Это раздражало. Джой была не из тех, кто любит ждать.
– Ты хорошо помнишь Итаку? – спросил шеф.
– Мне было десять лет, когда отец перебрался в Атланту. Но я помню город. И помню морской берег.
– И рыбу, наверное? Вы ведь на ней росли?
– Это точно. Рыбный ужин я повторю непременно!
– Не советую. Счастливое детство кончилось, Эл. Крабы, устрицы, рыба – забудь об этом на все время пребывания в Итаке. Снимай океан, снимай берега, рощи, рыбаков, если они там еще сохранились. Но к рыбе не притрагивайся.
Он не стал объяснять почему. Просто Джек кивком подтвердил слова шефа.
– Прослушай пару записей, Эл. Неважно, где и кем они сделаны, об этом можешь не спрашивать, но в содержание вдумайся.
«Говорите все, Сейдж. – Неизвестный голос звучал ровно, уверенно. – Говорите все, что вас беспокоит. Нашу беседу подслушать невозможно».
«Я знаю. Но обрадовать вас не могу. Мы теряем рабочих».
«А новый набор?»
«Я вынужден ограничивать все новые наборы. Теперь мы берем только одиноких людей, но информация все равно утекает. Каждый новый человек – несомненная потенциальная опасность».
«А что говорит доктор Фул?»
«Ничего утешительного. К тому же много пьет. Состояние доктора Фула внушает нам тревогу. Через его руки проходят анализы, даже те, что заставили нас выставить дополнительные посты. Похоже, круг замыкается, и я еще не решил, где его рвать».
«Вы сказали рвать, Сейдж?»
«Вот именно. Как только слухи о моргачах перестанут быть просто слухами, разразится грандиозный скандал. Кто, как не я, санитарный инспектор Сейдж, первым предстанет перед судом? Кто, как не я, будет отвечать за случившееся в Итаке?»
«Ну, ну, Сейдж. Вы же знаете: новый заказ даст нам такие проценты, что мы сможем заткнуть глотку даже самим моргачам. Продолжайте внимательно отслеживать происходящее, пугайте тех, кто этого заслуживает, подкармливайте тех, кто может быть полезен, и потихоньку все образуется».
«Хочется верить. Мне приходится следить буквально за каждым. Что думает мой секретарь? Куда вечерами таскается мой водитель? Зачем понадобился карманный диктофон любовнице главного химика? Отчего служащие мехмастерских стали много пить? И почему они пьют теперь только в баре «Креветка»? У меня столько ушей и глаз, что я перестаю воспринимать информацию. Похоже, одной моей головы уже мало».
«Мы ценим вашу голову, Сейдж. И подтверждаем чрезвычайные полномочия».
«Ну да, это позволит вам крепче держать меня за глотку».
«А чего вы хотели, Сейдж?»
Шеф выключил магнитофон.
– Это люди из Итаки, Эл. Они там сильно встревожены. Но настроены они при этом решительно. Не могу их назвать нашими друзьями. Но зато послушай это.
«Теперь, когда военный заказ передан комбинату «СГ», мы остались на мели».
«Разве заказ, о котором вы говорите, уже подтвержден?»
«Он будет подписан через семнадцать суток. Работайте с Консультацией. Консультация наш последний шанс».
«Диверсия?»
«Ни в коем случае! Любая агрессивная акция вызывает углубленный интерес промышленной контрразведки».
«Что же делать?»
«Я уже упомянул о Консультации».
«Несомненно, интересная мысль».
«Ну так развейте ее».
«Дискредитация «СГ»?»
«Эти моргачи… За ними стоит что-то реальное?»
«Конечно. Но выйти на них напрямую, здесь есть проблемы. Итака – закрытый город».
«Неужели и в Консультации думают так же?»
«К счастью, нет. Но они хотят восемь процентов от будущих прибылей».
«Восемь процентов? Это колоссальная сумма. Но мы пойдем навстречу, верно? Мы пойдем им навстречу, если они вырвут военный заказ из рук «СГ».
Шеф щелкнул выключателем и поднял на меня выцветшие глаза.
– Моргачи? – спросил я. – О чем, собственно, речь? Администрация «СГ» боится какого-то скандала?
– Вот именно, Эл, – кивнул шеф. – Ты умеешь ставить вопросы. Но в запасе у нас шестнадцать дней, а у тебя, Эл, вообще только десять. На одиннадцатый ты должен сидеть в этом же кресле и отвечать на все наши вопросы. Значит, тебе следует срочно попасть в Итаку и снять на пленку все, что ты сможешь снять. Хотелось бы увидеть и то, что снять невозможно. Неприглядные истории, искалеченные люди, сомнительные действия, несчастные случаи. Чем страшней и трагичней будет выглядеть Итака, тем лучше. Я хочу, чтобы ты обнаружил в Итаке ад. Нам необходима такая информация, от которой бы «СГ» вывернуло наизнанку. И помни, помни, помни, Эл, у тебя всего десять дней. И ты не имеешь права заболеть, или попасть под пулю, или вернуться без нужных материалов. Восемь процентов! Разве такое не вдохновляет?
– А чем там занимается санитарная инспекция?
– Итака – закрытый город. Целиком, со всеми потрохами Итака принадлежит комбинату «СГ». Там нет полиции, зато есть санитарная инспекция. И сотрудники ее стреляют лучше, чем обычные полицейские, и даже умеют вести энергичный допрос. Шарффернемунг.
Я кивнул. Я любовался шефом.
Чисто выбритые щеки круглились, их покрывал нежный румянец, мутноватые глаза помаргивали за стеклами очков – шеф был уверен в достаточности предоставленной мне информации. И он знал, что десяти дней мне хватит.
В аэропорт я прибыл вовремя.
Уверенно прошел в свой сектор, разыскал бар и немедленно в нем устроился.
Пока бармен готовил коктейль, дивясь указанным мною ингредиентам, я лениво листал брошюру, рекламирующую стиральный порошок «Ата».
– Ну да. Дают порошку французское название и рекламируют с помощью таких же француженок, как мы с вами, – прогудел за плечом басовитый и благодушный голос. – И все только для того, чтобы покупатель почувствовал себя человеком, имеющим свободу выбора! Вы не против моего соседства?
– Ничуть, – хмыкнул я, узнавая лысого химика, соавтором которого в свое время был сам Д.С.П.Сейдж.
– Зови меня Брэд, – заявил он. – Я Брэд Ф. К. Хоукс. Так я подписываю свои работы. Но ты зови меня просто Брэд. Ведь мы летим в распроклятое место…
– Эл, – подсказал я.
– Да, Эл. Мы с тобой летим в распроклятое место. – Похоже, Брэд Хоукс не терпел никакой официальности. – Ему радуешься, только покидая его.
– Еще не поздно отказаться, – заметил я, разглядывая помятую физиономию Брэда Ф. К. Хоукса. Видимо, он гулял всю ночь: лицо отекло, лысина побагровела, левая щека отливала синевой. Возможно, его били, но утверждать это я бы не стал.
– Я видел тебя ночью. – Брэд раскатисто расхохотался. – В ресторане Пайгроуза. Ты был обвешан шлюхами и так пьян, что не узнал меня. Куда ты дел рыжую красавицу, которая пыталась валить тебя прямо на столик?
– Черт их всех знает, – пробормотал я.
– И это верно! – Брэд Хоукс одобрительно засмеялся. – Чем быстрее шлюх забываешь, тем лучше. От них никакой пользы. Они как пейзаж за окном поезда. – Он осторожно провел ладонью по синюшной щеке. – Что тебя гонит в эту чертову дыру? Я имею в виду Итаку.
Его вполне могли подсадить, но на подсадного он походил меньше всего. Багровая перекошенная физиономия… Скорее, вечный пьяница… Я в его глазах, наверное, выглядел так же… Он ведь видел меня ночью в ресторане Пайгроуза…
Меня…
Я усмехнулся.
Конечно, он видел не меня, а нашего агента Шмидта.
Человек, документами которого я пользовался, должен был уже находиться на Аляске. А я отсыпался ночью и хлебнул только под утро. Но Хоукс мне, в общем, нравился. Что-то в нем беспрестанно находилось в движении. Почти одновременно он вспоминал, хвастался, удивлялся и предупреждал. И больше, чем чему-то другому, дивился моему желанию лететь в Итаку.
– Деньги, – пояснил я коротко. – Вернее, их отсутствие.
– Ну да, – хохотнул он. – Глядя на тебя, не скажешь, что тебе хочется просто влиться в производственную семью. Слыхал про такое? Все мы – члены одной производственной семьи, ну, а производство наш дом! – Он благодушно, но не без издевательской нотки хохотнул. – Наш дом! В Итаке тоже так говорят. Там всякое говорят. Можно услышать и такое: мы братья! А? Как тебе? Мы братья! Ты еще сам это услышишь, готов держать пари. Только не забывай, что братья есть старшие и братья есть младшие. Даже там, где я работал, а это, Эл, было не худшим и вовсе не антидемократическим предприятием, на стене заводской столовой красовался щит: «Здесь отпускают обеды только инженерам и химикам!»
– С точки зрения инженера и химика, не так уж и плохо.
Хоукс изумленно воззрился на меня:
– А как же коллективизм, парень?
– Не знаю, – ответил я.
– Чем займешься в Итаке?
– Это мне подскажет санитарный инспектор Сейдж.
– А-а-а, Джейк! Конечно. Он распорядится. У него есть веселые места. Например, цеха, в которых ладони через час белеют от кислот, а легкие меняют цвет, как лакмусовая бумажка. Постарайся не попасть в такой цех.
Я не успел ответить. К столику подошел бармен.
– Простите, вы Брэд Хоукс и Герб Гаррис, следующие в Итаку? Вас просят на посадку. Вест гейт, 16.
– Видишь, как к нам внимательны, – хохотнул Брэд. – Теперь ты постоянно будешь чувствовать такое внимание. В любом случае, Эл, дай мне знать, если Сейдж решит заткнуть тебя в химический цех. Уж я-то знаю, в каком из них штаны развалятся прямо на тебе, а в каком ты сможешь экономить на цирюльнике.
Если Брэд Хоукс и шпионил за мной, я его не опасался. Он слишком много говорил. Он не давал мне рта раскрыть, так подсадные не поступают. Только в самолете он впал в короткое забытье, но тут же очнулся:
– Мы уже над океаном, Эл?
– Облака. Ничего не видно.
– Все, кто летит в Итаку, первым делом восхищаются видом на океан. Неужели вид такой огромной лужи улучшает пищеварение?
– А почему нет?
Он пожал плечами и снова впал в полузабытье.
Смутные воспоминания всплывали в моей памяти.
Они наплывали друг на друга, смазывались, но тут же возникали вновь.
Я видел светлый и плоский, будто выровненный мастерком, океан, видел набегающий на пески накат, тенистые рощи, в которых прятались белые коттеджи, «Марию» – шхуну старого Флая, видел старую площадь, над которой вонзался в облачное небо железный крест костела. Зеленой, теплой, туманной и солнечной помнилась мне Итака. С остальной страной ее связывала только железнодорожная ветка. Но теперь (я это знал) в городке был свой аэропорт, и на летном поле, пустынном и голом, нас встретил санитарный инспектор Д.С.П.Сейдж. Он сразу разделил прибывших на несколько небольших групп. Меня оставил при себе, а Хоукса отправил в первый же автобус.
– Найдешь меня в «Креветке», Герб.
– Вы подружились? – вкрадчиво спросил Сейдж, проводив взглядом бывшего соавтора. – Это правильно. Коммуникабельность – не худшая черта.
– Мне тоже в автобус?
– Нет, мой мальчик. Теперь ты работаешь на санитарную инспекцию, то есть на меня. Видишь на краю поля машину с двумя антеннами? Иди к ней. За рулем сидит человек вот с такими волосами. – Он провел рукой по шее ниже затылка. – Скажи ему, что ты послан на замену. Хочу увидеть, на что ты способен.
Человек за рулем действительно оказался длинноволосым. Крупные локоны обрамляли худое лицо и падали на плечи, широкие и сильные. Но глаза мне не понравились – выпуклые, злые.
– Сейдж послал?
– Да.
– Давно водишь машину?
– С детства.
– Не хами, – предупредил он. – В твоем детстве не было таких машин.
– Это точно. Но тогда и люди были вежливее.
– Садись за руль. Меня зовут Габер.
– Мы не будем ждать инспектора?
– Обойдется без нас.
Я выжал сцепление.
– Дуй прямо по шоссе. Не позволяй, чтобы тебя обгоняли.
Я кивнул. Машина оказалась легкой на ходу. Такую нелегко обогнать, да и обгонять нас было практически некому. Туман с океана бледными струйками несло через пустую дорогу, пролегавшую по таким же пустым, страшно изрытым оврагами полям.
– Здесь как на Луне…
– А ты бывал на Луне?
Я не ответил. Я совершенно не узнавал город.
Двухэтажные коттеджи кое-где сохранились, но давно потеряли благородный белый цвет, выглядели посеревшими, униженными, а главное – исчезли деревья. Пейзаж определялся теперь не зелеными рощами, а серыми бесконечными пирамидами заводских цехов, тянущихся на протяжении всех пятнадцати миль, что отделяли центр Итаки от аэропорта. Правда, на въезде сохранилась арка, построенная из китовых ребер. Над нею светилась хитроумно сплетенная из неоновых трубок надпись: «Ты вернулся в Итаку!» Шлагбаум перед аркой был опущен. Дежурный в желтой униформе с эмблемой «СГ» на рукаве и с пистолетом на поясе кивнул Габеру:
– Кто с вами?
– Новый водитель Сейджа.
Только в городе я сбавил скорость.
Деловой квартал мне всегда не нравился. Узкая улочка, зажатая каменными многоэтажками. Раньше здесь было просторнее, но мне и раньше не нравилось это место.
– Проглядывает здесь солнце?
– Ты приехал не на курорт. Тормозни!
Тяжелая рука Габера опустилась мне на плечо, но я успел.
Нелепо пританцовывая, странно тряся маленькой седой головой, часто и недоуменно моргая выкаченными, как у глубоководной рыбы, глазами, прямо перед машиной возникла оборванная старуха. Впрочем, старуха ли? За горбатой ее спиной из грязного мешка с вырезанными в нем отверстиями для рук и ног выглядывал большеголовый младенец. Он был отвратителен. Не может быть у нормального младенца такой большой некрасивой головы, таких странных плоских, низко расположенных ушей, таких крошечных, утонувших в темных подпухших глазницах бессмысленных и пустых глаз…
Я еще не успел раскрыть рта, а Габер уже орал в трубку радиотелефона.
Почти сразу из-за поворота с воем вылетел желтый крытый брезентом грузовик. Два санитара в желтой униформе «СГ» подхватили старуху и бесцеремонно забросили в крытый брезентом кузов.
– Что это за чучело? – оторопев, спросил я.
– Моргачка, – с чувством сплюнул Габер.
– Моргачка? Что это значит?
– А ты еще не знаешь? – с отвращением спросил он. – Моргачка это моргачка. Мой тебе совет, не болтай нигде о том, что видел. В Итаке этого не любят. Моргачи – разносчики заразы, заруби это на своем носу, парень. Прямой долг любого служащего «СГ» – следить за этими уродами. Им предоставлен не худший кусок Итаки, так что незачем бродить по городу.
Он вытащил сигарету и жадно ее раскурил.
– Пойдешь в отель. Вон то здание. «Морское казино». Там на тебя снят номер. К восьми часам утра явишься в офис, это сразу за «Кареттой», тебе подскажут. Получишь машину и инструкции. Все. Выкатывайся!
Я с удовольствием выкатился.
И остался один на невеселой пустынной улице.
Раньше таких улиц в Итаке не было. И я мог поклясться на Библии, что раньше тут никогда не знали слова моргач.
Машина, которую я получил утром, поразила меня.
Мощный джип на новенькой резине, напичканный электроникой. Была там масса и понятных приборов, например, я узнал барометр. Видимо, санитарная инспекция «СГ» имела какое-то отношение и к погоде. Здесь же, под рукой, располагались трубки двух радиотелефонов.
– Теперь ты входишь в систему санитарных патрулей, – объяснил мне довольно угрюмый тип – старший механик. – Отзываться будешь на «тройку». Это твой номер.
Весь день под руководством того же механика я изучал машину и установленные на ней приборы. Я думал, мы продолжим обучение и вечером, но уже в шесть часов он прогнал меня.
– Твое время кончилось.
– А могу я воспользоваться машиной?
– А парковать за чей счет?
– Разумеется, за мой.
Он удивленно поднял глаза:
– Ты откуда такой прыткий?
Я назвал южный городок, фигурировавший в моих документах.
– Там у вас все такие? – Но взять машину механик мне разрешил.
Вернувшись в отель, я умылся и заказал обед. Его доставили быстро. Тележку толкал хмурый парнишка с узкими, косящими в разные стороны глазами. Он был невероятно серьезен, даже уныл. Я спросил:
– Ты умеешь смеяться?
Он ответил:
– Зачем?
Я пожал плечами:
– Ну, хотя бы из приличия. Улыбку можешь изобразить?
Он тупо ответил:
– Зачем?
Я опять пожал плечами:
– Вижу, ты серьезный парень. Ладно, не хочешь, можешь не улыбаться. Только скажи, как тут у вас с белыми передничками? Ну, ты понимаешь… – Я задумчиво покрутил пальцами у виска.
– Долго вам придется искать.
– Вы что, утопили всех девочек в океане?
– Кто мог, тот сам утопился. Или смылся подальше, – глядя мимо меня, ответил парнишка.
– А ты почему не смылся?
– Я не боюсь пьяной рыбы.
– А что это такое?
Парнишка спохватился. На бледные щеки лег налет нездорового румянца, глаза совсем разъехались.
– Надо будет, сами узнаете.
– Бар «Креветка», это далеко от отеля?
– Почти рядом.
– Веселенькое местечко?
– Кому как. – Мальчишка оказался неисправимым.
Когда-то бар «Креветка» принадлежал старому Флаю. Сюда приходили выпить, пошуметь, попробовать морскую рыбу, от души поесть устриц, погонять бильярдные шары. Мальчишкой мне не раз случалось заглядывать в «Креветку», хотя старый Флай мальчишек недолюбливал. Но меня посылал отец, я не мог отказаться от похода в опасный бар, и это всегда было как приключение. Ведь, отпуская устриц, старый Флай мог крепко держать тебя за ухо. Жив ли старик? Я не боялся, что он меня опознает (слишком много с тех пор прошло лет), но могли сохраниться гонявшие по пляжу ровесники…
Бар я разыскал сразу, хотя все старые постройки здесь давно снесли.
Свободных мест в заведении оказалось больше, чем того требовала хорошая репутация, но я этому не удивился. А вот ребята, обслуживающие бар, меня удивили – все были мрачными, как смерть, и, кажется, под градусом.
Веселенькое местечко, подумал я, усаживаясь за стойкой.
Человек пять-шесть сидело за столиками, двое расположились рядом. Длинный, тощий старик, даже на вид запущенный, загаженный, сидел за стойкой на бочке. Время от времени он надсадно откашливался. Что-то знакомое послышалось мне в кашле. Я наклонился к застывшему над только что опорожненным стаканом соседу:
– Кто это?
– Хозяин заведения.
Но я уже узнал Флая. Время здорово обработало его – голая, как у черепахи, голова, обесцвеченная редкая борода, погасшие глаза. Время заметно простегало морщинами его щеки, лоб, шею.
– У него еще мозги не в порядке, – добавил сосед.
– Что так?
– Все, кто мог, давно побросали свои заведения и смылись куда подальше. А старик держится за «Креветку». Его уже раза три поджигали, он нанял охрану и тратит на свое заведение больше, чем с него имеет.
Старый Флай откашлялся и повернул голову.
Видно было, что над Флаем здесь привыкли посмеиваться.
– Старик, – крикнул мой сосед, – поговори с нами.
Старик шевельнул губами. Я скорее угадал, чем услышал:
– Океан…
Ничего не добавив, старик зашелся в новом приступе кашля.
– Послушайте, – громко сказал я Флаю. – Жрать хочется. Что тут у вас можно заказать?
– Если вы приперлись жрать, то это не ко мне, а к Коннеру. Ко мне приходят закусывать.
Старый сукин сын! – восхитился я.
Меня он, конечно, не узнал, но энергию еще не растратил.
– А вон и доктор Фул, – толкнул меня локтем сосед. – Знаешь его? Он каждый день здесь накачивается.
Невысокий человек в легком сером костюме поднялся из-за столика и, покачнувшись, двинулся к двери. Когда он поднял голову, я успел увидеть огромные, пронзительные, как у святого, глаза. Это меня рассмешило: святой в Итаке! Но глаза у него были пронзительные. Доктор Фул. Ну да, я мысленно прокрутил запись шефа.
«Состояние доктора Фула внушает нам тревогу. Через его руки проходят анализы, даже те, что заставили нас выставить дополнительные посты. Похоже, круг замыкается, и я еще не решил, где его рвать».
Анализы. Это я хорошо запомнил.
Дверь бара с грохотом распахнулась.
Брэд Хоукс отмечал прибытие в Итаку.
Не знаю, где он собрал такую странную компанию: люди примерно его возраста в приличных на вид костюмах, но какие-то встрепанные, с болтающимися галстуками, с багровыми лицами; их голоса мгновенно заполнили бар.
Я не хотел веселиться с Хоуксом и, пользуясь тем, что он сразу шумно повалился на стул, отступил за стойку, к узким дверям, которые когда-то служили черным ходом в бильярдную. И не ошибся: там и сейчас стояли столы под зеленым пыльным сукном, валялись раскрошенные мелки.
И услышал:
– Дай ему еще раз!
Человек, которого били, не отличался крепким сложением, сознание, по крайней мере, он уже потерял. Один из экзекуторов держал его за руки, заломленные за спину, а другой, небольшого роста, узкий в бедрах, но широкоплечий, спортивный, не торопясь, с чувством бил жертву в живот тупым носком тяжелого кожаного ботинка. Они занимались этим столь сосредоточенно, что не заметили меня. Но третий сразу меня увидел – Габер. И тряхнул крупными локонами:
– Прекрати, Дон. У нас гости.
– Гости? Хочешь сказать, гость, – уточнил низкорослый, поворачиваясь ко мне. И нехорошо ухмыльнулся. – Сам выйдешь или помочь?
– Сам выйду, – ответил я миролюбиво. – А ваш приятель, кажется, уже получил по полной, могу добросить его до дому.
Ни в какой другой ситуации я не полез бы в чужую ссору, но люди Габера калечили доктора Фула. «Через его руки проходят анализы, даже те, что заставили нас выставить дополнительные посты». Ради доктора Фула стоило рискнуть.
Низкорослый спортивный экзекутор думал, впрочем, иначе. Не торопясь, он подошел ко мне и сгреб рукой за рубашку. Наверное, он был упрямым, я знаю такие ухмылки, поэтому, не желая испытывать судьбу, сразу рубанул его ребром ладони по горлу. Он, хрипя, упал на колени.
– Ваш приятель уже получил, – повторил я. – Почему бы не оставить его в покое?
Слова ваш приятель прозвучали двусмысленно, поскольку могли относиться и к низкорослому, и к доктору Фулу. Это развеселило Габера.
– Ты прав, он свое получил. Забирай и катись из «Креветки».
Прислонясь спиной к стене, он с удовольствием наблюдал, как я волоку избитого доктора к выходу. «Когда это чучело придет в себя, – крикнул он мне, – напомни придурку, что он сам полез в драку». Глаза Габера смеялись.
Только в машине доктор Фул очнулся.
– Считайте, что я такси. Где вы живете?
– Святая площадь… – с трудом выдавил он. – Клиника…
И застонал.
Утром в местной газете я прочел о драке, случившейся вчера вечером в бильярдной бара «Креветка». Автор заметки негодовал: такое происходит не в первый раз, бар старого Флая – бесчестное место. Это не я придумал, так было сказано – бесчестное место. Автор заметки настаивал: Итака – не из тех городов, где можно и дальше мириться с подобными очагами насилия. Сегодня избили уважаемого доктора Флая, а завтра изобьют главного санитарного инспектора! Колонисты – известно! Они способны и не на такое!
Насчет колонистов я ничего не понял, но это меня насторожило.
История могла обойтись мне дорого, ведь доктора Фула били люди Габера, то есть те же самые сотрудники санитарной инспекции. Вот почему утром я постарался улыбнуться и широко, и виновато.
К счастью, Габер понял меня.
– Забудь, – тряхнул он длинными локонами. – Ты вел себя по-мужски.
– Нет, я вел себя неправильно, – настаивал я. – Правда, я еще не знаю местных правил.
– Да ладно, – ухмыльнулся Габер. – Драку ведь начал доктор. Ты сам это видел.
– Нет, не видел, – замотал я головой. Я не стремился во всем поддакивать Габеру. И выступать свидетелем с его стороны мне не улыбалось.
В тот же день меня вызвали к санитарному инспектору Сейджу.
– Герб, – строго заметил он. – Твоя машина всегда должна быть на ходу.
Он произнес это тоном, не оставлявшим сомнений: он все знает о моем вчерашнем приключении.
– Ты всегда должен быть в форме, Герб. Мы занимаемся санитарным контролем города. Чтобы ты не задавал лишних вопросов, объясню коротко: в Итаке мы отслеживаем все передвижения и действия моргачей. Запомни: моргач – это жаргонное словечко, в обществе пользоваться им не рекомендуется. В Итаке не любят напоминаний о несчастье, постигшем город. Есть другой, более удобный термин: колонисты. Это те, кто в свое время не уберегся от болезни Фула. Да, да, именно так, от болезни Фула! Она названа в честь доктора, первым выделившего ее возбудителей. Да, да, нашего доктора. Санитарная инспекция выделила колонистам особый район, но ты же должен понимать, что больные люди не всегда могут отвечать за свои поступки. Бывает, что они бегут с выделенной им территории. Наше дело – водворять их на место, чтобы не повторилась трагедия прошлых лет, когда Итака потеряла треть горожан. Комбинат «СГ» вкладывает колоссальные средства в борьбу с болезнью Фула. Следить за передвижениями колонистов – совсем не последнее дело. Болезнь Фула разносят они. Тебе все понятно?
Я кивнул.
– Район, выделенный специально для колонистов, это Старые дачи. Там выставлена круглосуточная охрана. Имей это в виду, если не хочешь нарваться на пулю.
Я кивнул.
Старые дачи.
Я прекрасно помнил этот район.
Песчаный берег, за ним мелкая бухта. В тихой рощице на берегу стоял бревенчатый дом старого Флая. Однажды на отмель, запирающую бухту, выбросило ночным штормом шхуну «Мария». В отлив по известным нам, мальчишкам, бродам мы пересекали мелкую бухту почти из конца в конец. Туристы диву давались, видя бегущих прямо по воде мальчишек.
– Получается, что я не просто водитель?
Санитарный инспектор удивленно вскинул брови. Кажется, его забавляла моя тупость. Он начинал доверять мне.
– Если дела пойдут на лад, получишь желтую форму.
Я с трудом удержался от улыбки. Больше того, я сумел проявить искреннюю признательность. Желтую форму, черт побери! Настоящую желтую форму! Санитарный инспектор остался доволен моим восторгом, а я, обрадованный перспективой, тормознул перед костелом на Святой площади.
Отсюда, с холма, была видна почти вся Итака.
Низкая, каменная, на удивление серая, она уныло расползлась по плоскому песчаному берегу. Цветные дымы лениво стояли над многими трубами, отчетливо несло химией. Даже океан, плоский, усмиренный, запертый в мелкой бухте кривыми узкими косами, казался здесь химически обесцвеченным.
Я снял унылую панораму вшитой в отворот рубашки камерой.
В обзор попала и массивная глыба розового гранита. Похоже, памятник.
Раньше тут ничего такого не было.
НАШЕМУ БЭДУ!
За два дня в санитарную инспекцию поступило двенадцать вызовов.
Семь из них оказались ложными, и забавно, что почти все они пришлись на мое дежурство. А вот Габеру и Фрайдхальману, здоровенному шведу, не интересующемуся ничем, кроме пива и гоночных машин, пришлось поработать. Покуривая в гараже, я, кстати, раскрутил историю «нашего Бэда», в чем мне немало помог хмурый старший механик.
В любое время дня и ночи полицейского Бэда Стоуна могли оторвать от обеда и поднять с постели, если у кого-то возникало подозрение, что в полученном им пакете заключена пластиковая бомба, а автомобиль, оставленный на улице, начинен взрывчаткой. Рискуя жизнью, Бэд Стоун проверял содержимое подозрительных пакетов и разбирался с подозрительными машинами.
Рано или поздно Бэд Стоун должен был попасть в госпиталь.
Он туда и попал. Правда, причиной оказалась не пластиковая бомба.
Бэд Стоун был гурманом и все свободное время проводил в «Креветке». Он обожал морскую кухню. В процессе очередной трапезы он почувствовал себя плохо. Прибывший врач определил все признаки активно развивающейся болезни Фула. Естественно, Бэда отправили в изолированный бокс. Два дня мужественный полицейский обдумывал случившееся, а на третий, видимо, осознав, какую грозную опасность он представляет для города (не желая, видимо, превращаться в моргача), умудрился открыть окно и выбросился с седьмого этажа.
«Нашему Бэду» – начертали на гранитной глыбе патриоты Итаки.
На фотографиях (старший механик показал мне старую газету) Бэд Стоун выглядел как профессиональный боксер – простоватое лицо, рослый, крепкий, прекрасно сложенный. Улучив момент, я попросил санитарного инспектора Сейджа оставить за мной машину на воскресный день.
– Чем думаешь заняться?
– Рыбалкой.
– Вот как?
– Люблю подкормиться рыбкой.
Сейдж внимательно посмотрел на меня:
– Ну да, океан под боком. Собираешься рыбачить один?
– С химиком Хоуксом. Знаете? Такой шумный толстяк из последнего набора.
– Еще бы не знать, он здесь не в первый раз, – хмыкнул Сейдж. – Но как-то я не замечал у него интереса к рыбалке.
– Попробую увлечь.
– Действительно, – загадочно согласился Сейдж. – Почему не увлечь? Но Хоукс – большой болтун. Забавно, – покосился он на меня, – о чем болтают на досуге такие люди, как Хоукс?
Я поддержал игру:
– Послушать не сложно.
– Ну что ж. – Похоже, я впрямь нравился Сейджу. – Ты, кажется, тянешь на прибавку, Герб.
– Я стараюсь.
– Получи пропуск у Габера. На побережье просто так не проедешь. А на побережье ни на минуту не отключай радиотелефон. Мало ли, вдруг ты мне понадобишься.
Я понятливо кивнул. И с помощью портье узнал телефон Хоукса.
– Герб! – ликующе прохрипел он в трубку. – Я прекрасно устроился!
– Я тоже не жалуюсь.
– В каком баре?
– Предпочитаю уединение, Брэд. Волны, живая рыбка. И чтобы никто не дышал в затылок. Я не раз слышал, что Итака славится рыбой.
– Скорее славилась, – насмешливо фыркнул Хоукс. – Но вот пикничок на песке – это идея! – Он сразу загорелся. – Нужна какая-то снасть!
– Старик Флай сохранил, наверное, не только воспоминания.
– Вот что, Герб, – прохрипел Брэд Хоукс. – Дуй в «Креветку». Там мы и договоримся. А еще, – он довольно хохотнул. – У меня есть для тебя сюрприз.
– Сколько стоит твой сюрприз?
– Не разоришься.
– Девочки?
Он довольно захрипел.
Когда я появился в «Креветке», Брэд Хоукс действительно обнимал сразу двух девиц, и они этому не противились. Одну, рослую, своевольную, он, увидев меня, демонстративно посадил на колени, давая знать, кто тут кому принадлежит.
– Италия! Слышал такое? Так зовут мою девочку! – Брэд был в восторге. – Ну, где ты слышал такое? У ее родителей хватило мозгов назвать девчонку Италией! Солнечное имя, да? Наверное, они всю жизнь тосковали по родине.
Италия обиженно поджала губы.
– А это Нойс, Герб.
Я улыбнулся. Нойс было под тридцать. Не знаю, почему я так решил. Выглядела она замечательно. Круглое лицо, длинные волосы, тонкая застегнутая чуть ли не до подбородка блузка, оранжевые шорты. В лучшем случае она доставала мне до плеча, но ноги у нее были длинные. И она не пользовалась никакой химией. У нее все было от природы – и губы, и груди. Ну, все, что надо, – от природы. Настоящее ископаемое по нашим временам.
– Знакомство закрепим на берегу.
Брэд под столом пнул меня, но я его не понял:
– Поваляемся на песочке. Поджарим рыбку.
Италия с испугом оглянулась на Нойс:
– Какую рыбку? Мы не любим рыбку.
– Да и черт с ней, – развеселился Брэд. – По крайней мере, на океанском берегу можно раздеться.
Я снимал Итаку.
Скрытой камерой.
В Итаке давно исчезли сады, вымерли сосны.
Камень и бетон покрыли все, что можно было покрыть. Запах химии подчеркивал унылый пейзаж. Проезжая мимо клиники, я притормозил. Привратник поднял голову, но эмблема «СГ» на капоте машины его успокоила.
– Как здоровье патрона? – осведомился я.
– Доктора Фула? – не понял он.
– Разумеется.
– Доктор Фул в форме.
– Сколько лет вашему патрону?
– Зачем вам это? – уставился он на меня.
– Мне думается, что в его возрасте побои переносят уже не так легко…
Привратник сплюнул и потянулся рукой к звонку, но я нажал на педаль газа, и клиника осталась позади. Я знал, что привратник непременно передаст нашу беседу доктору Фулу, но именно это меня и устраивало.
Едой и напитками мы запаслись у старого Флая.
Этим занималась Нойс. Мы не ошиблись, поручив дело именно ей.
Похоже, старик Флай питал к девчонке слабость. Он даже не торговался с нею. В итоге мы получили все, что хотели, старик даже присовокупил кое-что от себя. У него же мы взяли кое-какую снасть.
Туман рассеялся, ветерок с океана гнал по шоссе обрывки газет.
– Неужели тут не осталось ни одной рощицы?
Ответила Нойс. Голос у нее был ровный и мягкий.
– Последнюю вырубили лет пять назад. Это у Старых дач. Теперь там нет ничего. Только рыбьи скелеты.
– Лесу трудно устоять перед песками, – кивнул я в сторону грязных дюн.
– Пески тут ни при чем. Рощи вырубили.
– Вырубили? Зачем? – наивно удивился я.
– А зачем бьют стекла в заброшенных домах?
Я хмыкнул, и в этот момент за поворотом открылся океан.
Низкие, зеленые от протухших водорослей песчаные косы делали его необыкновенно плоским. Но свою гигантскую ширь он сохранил.
Я мучительно соображал, чего же тут не хватает.
Ну да! Чайки! Я не видел ни одной чайки!
Много лет назад я жил в этом городе. Он был невелик, его окружали зеленые рощи, с океана надвигались на берег стеклянные отсвечивающие зеленью валы. Прыгая с лодки в воду, ты сразу попадал в призрачный таинственный мир. Теплая вода туго давила на уши, выталкивая вверх – к солнцу, к визгливым чайкам, к свежему ветру. А сейчас… Даже песок погиб, превратившись в бесцветную грязноватую пыль, перемешанную с серой неопределенной дрянью.
Плевать, сказал я себе.
Конечно, в детстве было солнечно, но там я всегда хотел жрать, там я все время искал, чем мне набить желудок. Сейчас вода прокисла, и воздух провонял химией, зато я твердо стою на ногах. С мертвым океаном пусть разбираются те, кто идет за нами. По бревнам, брошенным поперек глубокого рва, я вывел машину на широкий пляж. Почти сразу мы увидели ржавый бетонный желоб, по которому медленно струился жирный мертвый ручеек.
Нойс не выдержала:
– Герб, почему мы не поехали в южный сектор?
– Думаешь, там лучше?
Она беспомощно пожала плечами.
– Плюнь. – Неунывающий Брэд Хоукс обнял Нойс за плечи. – Не все ли равно, где веселиться?
Бивак мы разбили под серой песчаной дюной, укрывшей нас от противного ветерка. На песок бросили чистый тент. Италия сразу повеселела, но ее подруга молча сидела на самом краешке.
– Ну? – спросил я Нойс.
– Здесь недавно проезжала машина.
– Ну и что?
– Они собирали пьяную рыбу.
– Пьяную рыбу? О чем ты?
Она непонимающе подняла глаза.
– Когда ты была здесь в последний раз?
– Лет семь назад. Не позже. Видишь, вон там прямо в океан спускаются трубы? А рядом торчат домики. Там всегда дежурят сотрудники санитарной инспекции. – Она недоверчиво взглянула на меня. – Говорят, химики «СГ» в чем-то просчитались, и океан умер.
– Ну, убить такую махину не просто.
Будто подтверждая мою правоту, глянцевито блеснув, в воздух взметнулась и шумно обрушилась обратно в воду, подняв столб брызг, крупная рыбина. Италия и Брэд засмеялись. Они уже успели обняться.
Нойс удивленно взглянула на меня:
– Ты правда собираешься ловить рыбу?
– Зачем же я брал снасть?
– Оставь это.
– Почему?
– А ты войди в воду…
Глаза Нойс выражали столь явное недоверие, даже неприязнь, что я, не оглядываясь, по колени вошел в воду. Ноги сдавило маслянистым теплом, кусочки битума и нефтяные пятна слабо вращались в поднятых мной водоворотах. А у самого дна, в мутной колеблющейся жути, проявилось нечто длинное, неопределенное, движущееся. Только усилием воли я заставил себя стоять на месте. А неопределенная тень, странно подергиваясь, подходила все ближе и наконец холодно ткнулась мне в ногу.
Я похолодел. Это была рыба.
Она неуверенно двигала плавниками.
Она неестественно горбила спину, невидяще поводила своими телескопическими глазами и не обратила никакого внимания на то, что я осторожно провел по ее горбатой спине ладонью. «Пожалуй, тут и впрямь не сильно порыбачишь, – прикинул я. – Какой смысл охотиться за тем, что само идет в руки?»
Издали донесся смех Брэда, и еще одна рыба ткнулась в мою ногу.
Не выдержав, я побрел по мелководью на берег.
– Ты знала об этом? – спросил я Нойс.
– Конечно. Как все.
– И не предупредила?
– Ты же из санитарной инспекции. Ты должен знать, что в Итаке не едят рыбу.
– Что ж, – сказал я. – Придется пить.
И притянул Нойс к себе.
Когда мы возвращались, дымка над городом сгустилась, едко бил в ноздри запах все той же въедливой химии. Дым из труб уже не поднимался вверх, он как подушка плотно придавил Итаку. Веселенькая прогулка, думал я, незаметно снимая окрестности. Потом мы отправили женщин переодеваться и ввалились в «Креветку».
– Глотка пересохла, – пожаловался Хоукс.
Старый Флай сердито засмеялся. Его смех походил на лай.
Продолжая лаять, он ткнул пальцем в висящий за стойкой плакат: «Не бросайте окурки в унитаз! Смывая окурки, вы теряете от пяти до восьми галлонов дорогой чистой воды!»
– От пяти до восьми, я сам подсчитал! – Старый Флай трясущимися руками набил трубку. – Прикройте дверь, тянет химией. – И, добавляя содовую в виски, сварливо пожаловался: – Проклятая погода. Раньше у нас лили дожди, а теперь льет кисель. Плохие, плохие времена.
К появлению Нойс и Италии ужин, заказанный старому Флаю, был готов. Кальмары, устрицы, дарджентский краб. Хозяин заведения презрительно хмыкнул: да, да, всё это можно есть, это всё из банок.
Брэд прохрипел:
– Не хочу из банок. Хочу в постель.
Италия хотела того же. И они исчезли.
Унылый мальчишка в грязной форменной курточке поменял пепельницу и, встав у стойки, от нечего делать глазел на нас. Как правило, нечто вроде согласия между мужчиной и женщиной возникает сразу. Или не возникает. Нойс сбивала меня с толку. Я все еще не понимал, чего она хочет и почему дуется. Не то чтобы она возбуждала меня, мне нужно было прикрытие.
– Пойдешь со мной?
Она улыбнулась.
Я вел машину сквозь сплошную стену дождя.
Нет не сквозь стену. Старый Флай был прав, сквозь кислый кисель.
И вообще, подумал я, в такую погоду за руль садятся исключительно идиоты.
– Поднимись в сорок третий номер.
Припарковав машину, я прошел к себе.
Нойс сидела в кресле и внимательно разглядывала комнату.
«Они все здесь какие-то запуганные», – с неудовольствием отметил я.
И посоветовал:
– Прими душ.
Она неуверенно кивнула.
Я дождался, когда из ванной послышался шум воды, заказал по телефону кофе и выключил свет. Открыть окно оказалось делом секунды. Я выставил наружу загодя приготовленную пробирку. Если бы кто-то и увидел меня с улицы, мало ли чудаков в такой дождь могут открыть окно. Капли шумно разбивались о подоконник, противно сползали по голой руке. Я попробовал на язык – сильно кислило. Когда пробирка наполнилась, я плотно заклеил ее специальным пластырем и сунул в карман куртки. Таким же образом я поступил со второй. Потом набрал целый стакан дождевой воды, включил свет и удивился – дождевая вода отливала мутью.
Скрип двери заставил меня обернуться.
На пороге ванной, придерживая рукой полы халата, стояла Нойс.
– Что ты делаешь? – Она была испугана.
– А ты? – рассердился я.
– Зачем тебе дождевая вода?
Я демонстративно выплеснул воду.
– Чего ты боишься, Нойс?
– Бэд Стоун… Он вот так же собирал дождевую воду…
– Ты знала «нашего Бэда»?
– Он был моим мужем.
– Прости.
Сообщение Нойс застало меня врасплох.
Почему-то мне в голову не приходило, что в Итаке до сих пор живут люди, близко знавшие Бэда. Но зачем нужна была дождевая вода этому Бэду, обыкновенному полицейскому?
– Существует специальное распоряжение санитарной инспекции, Герб… Вода, почва, воздух Итаки не могут быть объектом частных исследований…
– Я не исследователь.
– Бэд всегда говорил так же.
Я злился. Нас могли слушать. Скорее всего, нас уже давно слушали. Мне это не нравилось, и я схватил Нойс за руку:
– Мы что, пришли сюда болтать?
Одновременно я прижал к губам палец.
Я уже понял, что не надо было тащить Нойс в номер.
Но кто мог знать, что она бывшая жена «нашего Бэда»?
Все еще прижимая палец к губам, я толкнул Нойс в постель.
И услышал стук в дверь.
Нойс вздрогнула.
Я втолкнул ее в ванную:
– Сиди здесь, пока не позову.
И подошел к двери:
– Кто там?
– Откройте, Гаррис. Санитарная инспекция.
– Сейчас ночь. Какого черта вам нужно?
– Откройте, – повторил Габер.
Я открыл. Первым вошел он, за ним еще два крепких парня в униформе «СГ».
– Нашим приказам следует подчиняться сразу, – хмуро заявил Габер. Его длинные локоны были мокрыми. – Ты ездил к океану, говорят, входил в воду. К сожалению, с двух часов дня, уже после твоего отъезда, эта зона перешла в разряд опасных – там недалеко в воде обнаружили труп моргача. Тебе не обязательно знать подробности, но меры следует принять. – Он вынул из кармана плоский флакон. – Десять капель на ночь, Герб. Утром повторишь.
Затрещал телефон.
Я вопросительно глянул на Габера.
– Возьми, возьми, – хмуро кивнул он.
«Герб! – захрипел Хоукс. Наверное, его и в трех шагах от меня было слышно. – Эти подонки из санитарной инспекции притащили мне флакон какой-то дряни. Наверное, они притащат ее и тебе. Мой совет тебе, не вздумай глотать эту дрянь. Будущие твои женщины не обрадуются этому. Да и Нойс тебя не поймет».
«И что ты со всем этим сделал?» – покосился я на Габера.
«Слил в раковину! Что еще? Уж я-то знаю, чего стоит эта водичка! Не мы им нужны, Герб, учти, они охотятся за нашими девчонками. – Он явно был разъярен. – Эти подонки увели Италию».
«Ладно, Брэд».
Я повесил трубку и замер.
На пороге ванной стояла Нойс.
Она успела одеться. На ней снова была длинная юбка и тонкий пуловер.
– Разве я звал тебя?
– Герб, я должна уйти.
– Девчонка права, – мрачно подтвердил Габер. – Она должна уйти.
Похоже, слова Брэда Хоукса окончательно испортили ему настроение.
– Ты еще не знаешь, Герб, это наша вина, мы не успели тебя предупредить: многие местные жители состоят в Итаке на специальном учете. Сами они, конечно, помалкивают об этом. – Он мрачно уставился на Нойс. – Это понятно. Зачем им рекламировать пониженную сопротивляемость болезни Фула.
Пониженную сопротивляемость болезни Фула… Габер так и произнес, и я сразу вспомнил мерзкую старуху с уродливым младенцем в мешке за спиной на въезде в город. Нойс – потенциальная моргачка? Нойс – потенциальная колонистка? И она молчала об этом? Чем же мне грозят ее поцелуи?
Я был взбешен. И Габер понял меня:
– Десять капель на ночь, Герб. И повтори утром. И не слушай никаких пьяниц. Вот тебе склянка. Обязательно пей из нее. И со всеми вопросами обращайся к нам. Болезнь Фула не лечится.
Я поднял глаза на Нойс.
Она отвела глаза в сторону.
– Идем, – кивнул Габер, и Нойс послушно пошла впереди него.
Хлопнула дверь. Я облегченно вздохнул. «Они что-то подозревают… Удалось ли мне обмануть Габера?.. Поверил ли он в мой испуг?.. Если и поверил, – прикинул я, – в моем распоряжении только эта ночь…»
Я с отвращением бросил принесенный Габером флакон на пол.
«Всего лишь ночь… Всего лишь одна ночь… Я сделал глупость, притащив сюда Нойс. И если не уйду, это будет еще одна глупость…»
Не выключая свет (он будет гореть всю ночь), я закурил и подошел к окну.
Дождь почти прекратился, но редкая капля иногда шлепалась о подоконник, звуки эти неприятно били по нервам. Я должен успеть. Я непременно должен успеть. Я бросил сигарету и рассовал по карманам самое необходимое – фонарь, зажигалка, тонкие резиновые перчатки. Где-то за окном надсадно взвыла сирена. Над невидимым зданием напротив отеля вспыхивали неоновые буквы:
ШАМПУНЬ…
ШАМПУНЬ…
ШАМПУНЬ…
Часть вторая
СЧАСТЛИВЧИКИ ИЗ ИТАКИ
Портье в холле спал.
Бесшумно скользнув за дверь, я вывел машину за ограждение.
Бензобак был почти пуст, но я и не собирался покидать Итаку на машине. Старые дачи – вот мой путь! Я наметил его чуть ли не в первый день, и теперь пора пришла. Пересекая Святую площадь, я притормозил возле клиники. Привратник посветил фонарем на мое удостоверение:
– Вы не внесены в список лиц, имеющих допуск в клинику.
– А разрешение Габера вас устроит?
– Габера? Ну конечно.
Я включил радиотелефон.
Габер откликнулся сразу:
– Ну, что там у тебя, Герб?
– Я хочу увидеть доктора Фула, – ответил я, стараясь вложить в голос как можно больше испуга и растерянности.
– Зачем? Я же оставил лекарство.
– Я буду спокойнее, если сам поговорю с ним.
– Тебя так разобрало? – с не совсем понятным удовлетворением усмехнулся Габер. И разрешил: – Ладно. Только в следующий раз не умничай. И помни, что утром тебе на дежурство.
Фонари освещали песчаную дорожку, но холл не был освещен.
Привратник успел предупредить службы: меня встретила высокая тощая сестра в белом халате. Я не нашел сочувствия в ее укрывшихся за очками глазах, но задерживать она меня не стала, сразу провела в кабинет. Типичная лекарская дыра – стеллажи, загруженные книгами, справочники, химическая посуда. На стене висело несколько увеличенных фотографий. Я нисколько не удивился, увидев среди них фотографию «нашего Бэда».
– Подождите здесь. – Сестра сурово глянула на меня. – Я еще не знаю, примет ли вас доктор Фул.
И вышла, оставив дверь приоткрытой.
Стеллажи. Рабочий стол. Два кресла. В углу сейф с цифровым замком.
Вскрыть такой сейф – плевое дело, но я не торопился. Перевернул страницу раскрытой книги и увидел карандашные отметки на полях. «Людям давно пора научиться беречь то, что не идет прямо на производство свиных кож или, скажем, швейных машин. Необходимо оставить на земле хоть какой-то уголок, где люди находили бы покой от забот и волнений. Только тогда можно будет говорить о цивилизации…»
Я взглянул на титул. Роже Гароди. «Корни неба».
– Собачья чушь, – сказал я вслух.
– Вы находите?
Я вздрогнул и обернулся.
Доктор Фул был откровенно пьян.
– Чушь? – повторил он нетвердо. Синяки на лице его не украшали. – А то, что мы в массовом порядке травим рыбу и птиц, напрочь сводим леса, это тоже чушь?
– Я видел Потомак и Огайо, – возразил я. – Эти реки считались мертвыми, но мы взялись, и теперь из них можно пить воду.
– Вам налить? – Доктор Фул откуда-то вынул бутылку и два стакана. – Я вас уже видел где-то?
– Это я вытащил вас из «Креветки».
– Зачем вы это сделали? – спросил он равнодушно.
– Ну, не знаю. Взаимовыручка. Лучше ответьте на мой вопрос.
– Вы о поголубевших Потомаке и Огайо? – Глаза доктора Фула, обведенные синими кругами, были огромными и пронзительными, как у спрута. В какой-то момент он перестал казаться пьяным. – Вам приходилось бывать в Аламосе?
– К сожалению, нет.
– Не жалейте. Сточные воды там сбрасывают прямо в океан. Удобно, конечно, но течения там замкнутые, все дерьмо выносит обратно на берег. Жители Аламоса первыми узнали, что такое красный прилив. Это когда вода мертва, а устрицы пахнут бензопиреном.
– Разве устрицы какого-то Аламоса важнее благосостояния всей страны?
– А, наверное, вы о пользе… – протянул доктор Фул. И вдруг заговорил быстро: – А Парфенон приносит пользу? Что вы на это скажете? Ведь если Парфенон срыть, освободится место для огромной и красивой автостоянки. А собор Парижской богоматери? Снесите его башни, какой простор откроется для автомобилистов и пешеходов! А преториумы римских форумов? А Версаль? Тадж-Махал? Красный форт? Чего мы трясемся над этими полуруинами, ну, скажите, какая от них польза, да? Какие-то зачумленные гробницы…
Все же он был пьян.
Я намеренно громко подчеркнул:
– Ну, нам-то с вами ничего не грозит. Итаку охраняет санитарная инспекция.
– Санитарная инспекция? – Он нехорошо рассмеялся. – Какой смысл говорить о санитарной инспекции после смерти Бэда Стоуна?
– Да, конечно, – наигранно вздохнул я. – Болезнь Фула… Она же не лечится… Даже вам не удалось спасти нашего Бэда…
– Спасти? – выдохнул он.
– Ну да.
– А вам случалось видеть тело человека, выброшенного с седьмого этажа на бетон?
– Выброшенного?
– А с чего бы он сам полез в окно?
– Не знаю. Может, с отчаяния. Говорят, он заразился.
– Перестаньте городить вздор! Болезнь Фула не заразна.
– То есть как? – изобразил я смятение. – А мне сказали… Я совершенно поверил… И вот приехал к вам посоветоваться… – Я прекрасно знал, что нас подслушивают. – Вчера я был на берегу океана, входил в воду, касался пьяной рыбы… Так, значит, я вовсе не заразился?
Доктор Фул плеснул в стакан из бутылки.
– Когда в Итаке появились первые больные, я тоже ничего не понимал. Я искал возбудителя эпидемии и не находил его. Это Бэд Стоун подсказал мне, что искать нужно снаружи. Такая у него была манера высказываться. Тогда я взялся за воду Итаки и провел серию опытов на собаках и мышах. Я поил их дождевой водой, артезианской и опресненной из океана. Результаты оказались поразительными. Через неделю погибла первая собака, потом мыши. Все животные перед смертью были дико возбуждены, они лаяли и пищали, не могли усидеть на месте. Я исследовал их мозг. Полная атрофия.
– Ну да. Пьяная рыба, – вспомнил я. – Это как-то связано с тем, о чем вы рассказываете?
– В Итаке всегда любили рыбу, – усмехнулся он. – Итака славилась рыбными ресторанами. Вы, гляжу, тоже из любителей. Нас долгое время кормил океан. Кто мог подумать, что скоро мы начнем его бояться? В тканях рыбы и устриц я обнаружил массу ртутных агентов. Понимаете? Там оказался вообще колоссальный набор. Некоторые ингредиенты даже не поддавались идентификации. Все, что можно о них сказать, так это только то, что они существуют и что они крайне вредны. А ведь тою же дрянью сейчас насыщены и земля и воздух Итаки. Когда сами по себе без всяких видимых причин в Итаке начали погибать деревья, поступил приказ – вырубить все рощи. Зачем тревожить людей, правда?
Доктора Фул не видел меня.
Но смелости ему было не занимать.
Пошатнувшись, он дотянулся до висевшего на стене белого больничного халата:
– Накиньте это на себя.
Палата, в которую мы вошли, была освещена тусклым ночником.
Головы лежащих на низких койках людей казались очень большими.
Ни один не шевельнулся, ни один больной не проявил к нам никакого интереса. Но они не спали. Они точно не спали. Я убедился в этом, наклонившись над ближайшей койкой. Больной почувствовал, что на его лицо упала тень, и неестественно часто заморгал. В уголках глаз скапливались мутные слезы, полосуя отчетливыми следами бледную отечность щек.
– Этот человек с детства был глухонемым, – почти трезвым голосом заметил доктор Фул. – А болезнь Фула сделала его неподвижным. То же случилось с его женой и ребенком – они всегда кормились местной рыбой с рынка. Теперь они трупы… – Он сжал свои слабые кулаки. – Они хуже, чем трупы, потому что могут функционировать только в таком виде.
– Не пугайтесь, – предупредил он меня на пороге следующей палаты.
Обитатель этой палаты сидел на тяжелой, привинченной к полу металлической койке. В каком-то неясном угнетающем ритме он безостановочно и беспорядочно мотал перед собой руками, скошенные выцветшие глаза непрерывно и судорожно моргали.
– И так уже три года, – произнес доктор Фул. – Перед вами типичный моргач по классификации санитарного инспектора Сейджа. Кто, скажите, поедет в город, порождающий таких уродов? Потому болезнь Фула и объявили заразной, что это дает право администрации «СГ» изолировать моргачей.
В следующей палате в металлическом кресле, пристегнутая к нему ремнями, сидела женщина лет тридцати. Возможно, она была когда-то красивой, но морщины и язвы на ее лице не оставили от былой красоты никаких воспоминаний. Скорее она вызывала отвращение.
Фул нежно погладил женщину по сухим ломающимся волосам.
Дергаясь, хватая ртом воздух, женщина силилась что-то сказать, но у нее ничего не получалось.
– Когда ей исполнилось двадцать лет, – злобно глянул на меня доктор Фул, – у нее заболели ноги. Боль в суставах была такой сильной, что она потеряла возможность передвигаться. Потом она стала слепнуть – самый первый и верный признак болезни Фула. Нарушения речи, кожные язвы. Болезнь сказалась на интеллекте, она разучилась читать. Вся ее семья питалась рыбой, вылавливаемой в нашей бухте.
– В нашей бухте?
– Ну да.
– Но рыба может приходить в бухту и из других мест!
– Она и приходит. – Он неприятно рассмеялся. – И уходит, само собой. Все разговоры о строительстве специальной дамбы остались только разговорами.
– Но…
– Оставьте! – Доктор открыл дверь очередной палаты.
Ее обитатель, мальчик лет пятнадцати, был неимоверно толст. Весом, наверное, он превосходил Брэда Хоукса. Он увидел нас, и кровь мгновенно прилила к его быстро и неприятно моргающим глазам. Зарычав, он сжался как для прыжка, но не смог даже оторваться от кресла.
– Я надеялся, что он хотя бы научится писать… – невесело признался доктор Фул. – Можете сами видеть…
И попросил:
– Пиши, Томми!
Мальчик тяжело засопел, но кровь отхлынула от лица.
Часто моргая, толстыми, как сосиски, пальцами он ухватил сломанный карандаш и, дергаясь, постанывая, вывел на мятом листке бумаги: tummi… flib… rg…
– Это его так зовут… Томми Флаберг… – пояснил доктор Фул. – Скажем так, год назад он выглядел крепче…
И все время, пока мы переходили из палаты в палату, я вел скрытую съемку.
Я снимал лица и истерику моргачей, снимал доктора Фула. Никто не мог видеть работу скрытых камер, но когда доктор Фул вдруг сам, как его больные, яростно выдохнул: «Хватит!» – я невольно замер.
Но он, конечно, имел в виду не съемку.
– А почему вы не спрашиваете, отчего это я не кричу о происходящем на всю страну?
– Мне не надо этого объяснять, – сказал я негромко. – Я видел, что они делали с вами в «Креветке».
– Вы бы видели, что они сделали с Бэдом…
Мы вышли в коридор. Доктор Фул вдруг заторопился, наверное, ему хотелось быстрее вернуться к бутылке. В кабинете он сразу налил почти полный стакан. Я снял на камеру и это. «Если его придется ударить, – подумал я, – то лучше, наверное, ногой». Но я пожалел доктора Фула и ударил его ребром ладони чуть ниже желтого оттопыренного уха. Он ахнул и упал грудью на стол. В карманах не оказалось никаких ключей, но спецкурс по открыванию сейфов в АНБ читали виднейшие специалисты. Кое-кто из преподавателей в свое время имел дело с самим Батистом Траваем, который в мире был больше известен под кличкой Король алиби. Видимо, это он вскрыл в 1911 году сейф швейцарской компании «Мессажери маритм», но никто этого так и не доказал. За несколько минут я выгреб из сейфа медицинские карты, пачку крупных купюр, сводку химанализов и пистолет с двумя запасными обоймами.
Пистолет я сунул за пояс, потом перетащил доктора на диван.
За этим занятием меня застигла сухопарая сестра.
– Что с доктором Фулом? – подозрительно спросила она.
– Алкогольное отравление. – Я подошел к дверям и запер их на торчавший из скважины ключ. – Кто сегодня дежурит в клинике?
– Врач Апсайд и санитар Герт. Вызвать их?
– Да нет. Пусть дежурят.
– Что вы собираетесь делать?
– Всего лишь привязать вас к креслу. И заткнуть вам рот.
К счастью, у нее хватило благоразумия не сопротивляться.
Переснимая документы, я ни на секунду не забывал о ней.
Сестра дрожала от страха и все же косилась на диван – как там доктор Фул? Кажется, она по-настоящему жалела этого спившегося человечка. Я усмехнулся. Если меня бросят на такой диван… Найдется ли человек, который смотрел бы на меня с такой жалостью?.. Может, Джек Берримен? Не думаю. Он не простил бы мне поражения. Джой? Да с чего бы? Шеф? Уж он постарался бы, чтобы я уже никогда не поднялся с этого дивана. И был бы прав. Доктор Хэссоп? Я покачал головой… На секунду всплыла в памяти Нойс, но я только усмехнулся такому нелепому видению.
И вдруг вспомнил – Лесли! Ну, конечно, Лесли! Человек, против воли которого я разорил фармацевтов Бэрдокка и застрелил эксперта. Он мог бы меня пожалеть, если бы я в этом нуждался. Ведь это он однажды сказал: «Все твои подвиги, Миллер, фальшивые». И это он сказал: «Преступление не окупается, Миллер».
Ладно. Не будем. Я не собирался делать Лесли символом добродетели.
Закончив съемку нужных мне документов, я взглянул на сестру. Не знаю, что она там прочла в моих глазах, но она злобно ощерилась. Она, оказывается, не боялась меня, ее страшил вид валяющегося на диване доктора. Ничего, решил я, пару часов она выдержит. А мне этого хватит.
Закрыв кабинет на ключ, я бесшумно спустился в холл.
Привратнику я сказал:
– Если меня спросят, я в «Креветке».
Он ничего не знал о моих переживаниях, но кивнул:
– Конечно, доложу. А вас непременно будут спрашивать? Кто?
– Скорее всего, Габер. Но, может, и Сейдж. Но это все равно. Вы ведь знаете, где я буду…
На полпути к Старым дачам радиотелефон включился.
«Джип Гарриса брошен возле клиники Фула…»
«Доктор Фул не берет трубку…»
«Гаррис напал на старшую медсестру…»
«Изнасилование? – Санитарный инспектор Сейдж был в превосходном настроении. – Так я и думал. Перекройте все выходы из города…»
Я усмехнулся и взглянул на часы. Скоро должен был начаться рассвет. Мое время кончалось. Под ногами слабо светились гнилушки, где-то в стороне вспыхивали над водой звездочки тлеющих сигарет – покуривала выдвинутая в бухту охрана.
Затянув пояс надежной непромокаемой куртки, я вошел в маслянистую тяжелую воду. Погрузился по пояс, по грудь, по плечи, потом оттолкнулся ногой от скользкого дна и поплыл, с трудом преодолевая бьющий в нос запах разлагающейся органики. Пару раз я отдыхал под каменными быками, держащими на себе выдвинутые в бухту сливные трубы. Иногда сигареты охранников вспыхивали метрах в десяти, не больше, но я двигался совершенно бесшумно, радуясь тому, что мертвая вода не светится. Скоро я заплыл уже в зону медленных водоворотов, над которыми стояли смутные шапки никогда не растворяющейся пены. Заполнив водой и этой пеной несколько пробирок, я надежно упрятал их в специальном кармане.
Если бы куртка не вздулась одним большим пузырем, я пошел бы ко дну.
Все равно я выбился из сил, пока выполз наконец на отмель, простирающуюся все под той же глухой бетонной стеной, отделяющей Старые дачи от внешнего мира. Слепящий луч прожектора пробежал по берегу и, чуть не задев меня, ушел правее к каким-то руинам. Нащупав старую калитку, я оказался в вонючем переулке (а может, так гнусно несло от меня) – в темной резервации моргачей, в их колонии, такой безмолвной, что, казалось, тут нет ни души.
И вдруг я увидел тень.
В тусклом свете слабого фонаря сидел на песке сгорбленный лысый старик. С каким-то невероятным, нечеловеческим, поистине идиотическим упорством он пересчитывал пальцы левой руки. «Это три… – шептал он, отгибая палец. – Это три, – шептал он, погружаясь во все большее сомнение. – Это наверняка три…»
– Эй! – негромко окликнул я отчаявшегося старика. – Где начинается брод на ту сторону бухты? Тут должен быть брод, я знаю. Покажи где. Я заплачу́.
Оставив пальцы, старик бессмысленно заморгал:
– Ты заплáчешь?
– Нет, – пояснил я нетерпеливо. – Заплачу́. Чувствуешь разницу?
– Ты не будешь плакать… – Кажется, это успокоило старика. Он опять растопырил пальцы левой руки. – А это уже четыре… Да, четыре… Я тоже помню… Это непременно четыре. Так должно быть.
Я встряхнул его:
– Старик, как мне перейти на ту сторону бухты?
Кажется, он что-то понял. По крайней мере, поманил меня за собой. Но дом, в который мы попали, больше походил на сарай. Похоже, он служил и людям, и голубям. Птицы сидели на подоконниках, на балках, они стайками возились на загаженном полу, и тут же на брезенте, заляпанном всякой дрянью, под окном, забранным металлической решеткой, лежал на животе толстый полуголый дебил, держа за ногу рвущегося в беспамятстве голубя. Оскаленные желтые зубы, пена на губах, вытаращенные моргающие глаза. Нельзя было понять: смеется моргач или собирается убить птицу.
Старик ласково погладил дебила по плечу.
– Где брод? – напомнил я.
Опять калитки, грязные переходы, вонь.
Где-то далеко за нашими спинами грохнул выстрел.
Потом раздался еще один. Наверное, это шли люди Габера.
Минут через десять они блокируют резервацию моргачей, подумал я. И как раз в этот момент очередной переулочек уперся в грязную воду. Тут даже стены не было. Просто грязный вонючий переулочек уперся в бухту. Слабый накат шевелил грязную пену прямо под ногами. А прожектора шарили по всему берегу.
Я ткнул моргача пистолетом:
– Где брод?
Старик трясущейся рукой указал на воду.
– Ты уверен? – спросил я. – Ты понимаешь, что я ищу?
Старик не ответил. И я тоже умолк, потому что в смутном отсвете фонаря увидел чуть в стороне деревянный домишко, каких в Итаке когда-то было много. Домишко покосился, каменный фундамент оброс липкой зеленью, а невдалеке торчали из песка черные, как уголь, останки разбитой шхуны.
Это, несомненно, была «Мария» старого Флая.
Уже совсем неподалеку выли сирены санитарных машин.
Некогда было взирать на обломки далекого прошлого. Оттолкнув старика, я ступил в маслянистую грязную воду. Только бы не угодить в илистую яму, способную засосать даже сильного человека. Я брел во тьме иногда по шею в вонючей воде. Я хрипел, но не останавливался. Я сдерживал дыхание, а потом всем ртом хватал мерзкий прокисший воздух. Я не хотел попасть в руки Габера или старшего санитарного инспектора Д. С. П. Сейджа, и это здорово меня поддерживало.
Когда измученный, выдохшийся я выполз наконец на грязный песок на другой стороне бухты, по всей колонии моргачей мелькали огни. А выше, гораздо выше, скорее всего, над Святой площадью, проступали сквозь влажный воздух знакомые очертания неоновых букв:
ШАМПУНЬ…
ШАМПУНЬ…
ШАМПУНЬ…
Я представил себе растерянную физиономию Габера, его промокшие от пота длинные волосы и блаженно растянулся на песке. Дождь, пролившийся с темного почти невидимого неба, оказался кислым, противным на вкус, но он уже не мог испортить мне настроение. Я знал, что вертолет Консультации кружится где-то близко и Джек Берримен не может не заметить меня. Он обязательно меня заметит. Ведь он ищет не просто Эла Миллера. Он ищет свою удачу, он знает, что за нею стоит.
Я подмигнул сам себе: восемь процентов!
Р.S.
Шеф, доктор Хэссоп, Джек Берримен, Кронер-младший и я расположились в демонстрационном зале.
– Эл, – попросил шеф. – Внимательно посмотри фильм. Собственно, по-настоящему он еще не смонтирован, уверен, ты еще что-нибудь подскажешь.
Он подал знак, и сноп лучей выбросился в сторону белого экрана.
Прямо на нас глянули жуткие выпученные глаза моргача, ухватившего за ноги рвущегося голубя. Потом мертвые дюны, ядовитая слизь, сочащаяся по бетонным желобам, ржавые трубы на каменных быках, низвергающие в бухту мертвую блевотину комбината «СГ»…
– Надо бы добавить нежной океанской голубизны, – подсказал я. – И горбатый мертвый скелет шхуны «Мария».
Шеф согласно кивнул.
Плоский берег. Силуэт пьяной рыбы.
Тусклые лица завсегдатаев бара «Креветка».
Разбитое в кровь лицо доктора Фула, таблицы химических анализов, мерзкие домишки резервации, цветные дымы над трубами комбината «СГ». А потом на фоне этих мертвых пейзажей, на фоне серых песчаных кос, забросанных омерзительной зеленой слизью, возникло вдруг энергичное живое лицо еще не старого, уверенного в себе человека. Улыбаясь, он бросал в озеро крошки раздавленной в ладони галеты.
– Президент «СГ», – пояснил Джек Берримен.
По уверенному лицу президента пополз черный титр:
ГОМО ФАБЕР
Он обрывался многоточием, и сразу следовали слова:
ПРОТИВ ГОМО САПИЕНС.
И мы увидели… Нойс!
Она стояла над пузырящейся кромкой ленивого гнилого наката.
На ней был красный купальник, ослепительный даже на ее загорелом теле.
Океан пузырился, цвел, выдыхал гнилостные миазмы. Океан был мертв. Казалось, Нойс тонет в его тяжелых испарениях. Она задыхалась. Ей нечего было противопоставить смерти.
– Кто эта красавица?
– Моргачка, – ответил я.
Повинуясь замыслу шефа, энергичное лицо президента «СГ», нежное лицо Нойс и чудовищная маска рыдающего моргача начали медленно совмещаться, сползаться, образуя какое-то новое невероятно уродливое и отталкивающее лицо, крест-накрест перечеркнутое титром:
БЛАГОДАРИТЕ «СГ» —
ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО.
«И не бросайте окурки в унитаз, – вспомнил я. – Смывая окурки, вы теряете от пяти до восьми галлонов дорогой чистой воды».
Вспыхнул свет.
– Эл. – Шеф доверительно улыбнулся. – Для комбината «СГ» и для военного министерства мы смонтируем свою ленту по-разному. Ты сумел добыть значительный материал. Чрезвычайно значительный. Ты здорово поработал.
И так же доверительно протянул руку:
– Восемь процентов наши.