Публицистика
Валентин Соколов
Герой Советского Союза
Соколов В.Е.
Командир атомной ПЛ
Заместитель командира дивизии АПЛ
Прошел вокруг света на атомоходе
Перевел АПЛ с Северного флота на Тихоокеанский
Северным морским путем
Председатель совета ветеранов г. Одессы
Нахимовцы
“Школа мужества”
Разруха в стране, голод. Все это – годы нашего отрочества. Воспитание рябят возраста 10–12 лет проходило по уличным правилам. И, как понимаете, ничего хорошего в нашей дальнейшей судьбе не предвиделось. Да мы и сами, ввиду своего малолетства, жили и росли сиюминутными заботами и потребностями уличной «шпаны».
И, будем откровенны, мало кто проявлял о нас должную заботу. Мы были брошены на само выживание.
Вы, наверное, помните как в 20-е годы прошлого столетия знаменитый педагог Макаренко Антон Семенович («Педагогическая поэма») занимался воспитанием такой беспризорной братии. Государство ему посильно помогало. И был результат. В наше время даже подобной попытки не было. Для всего советского народа главной задачей было поднять страну на ноги после страшной разрухи…
Во время оккупации фашистами Украины моя мать Соколова М. А. пыталась нас троих детей вывезти из Западной Украины, где мы жили до начала ВОВ подальше, на восток, уберечь от немцев. Однако, отступление советских войск настолько было стремительным, что мы, передвигаясь вначале поездом, а затем на попутном транспорте – телегах по разбитым дорогам Днепропетровской области, сами по себе оказались на территории, занятой фашистами. Каким чудом наша семья выжила в оккупации – не знаю. Хорошо помню, отступая, фашисты старались за одну ночь поджечь весь город Новомосковск. Все было в пламени и дыму, горели дома, постройки. Такое злодеяние на украинской земле могли совершить чудовища, которым нет имени в природе.
У зверей подобного не бывает.
Жители небольшого украинского города: женщины, дети – все, кому посчастливилось выжить, остались под открытым небом. Женщины начали рыть землянки и в них обустраиваться, чтобы как-то сохранить своих детей. Такое горе не забывается.
В те страшные, тяжелые годы войны, шел 1943, И. Сталин не забыл нас – сирот и создал училища «для детей отцы, которых погибли на фронтах Великой Отечественной войны».
Наш отец погиб в Севастополе. Вот так, благодаря Партии и Советскому Правительству, я оказался в Нахимовском училище. С этого времени моя жизнь, мое будущее полностью были отданы государственным институтам. И я вам скажу, – это был не спасательный круг на выживание. Задачи ставились весьма серьезные и на большую перспективу – это была кузница будущих флотоводцев.
Мы, дети войны, попали в хорошо подготовленную, продуманную до мелочей и запущенную в действие систему. И даже сегодня, я не жалею, что в те далекие годы стал винтиком этого совершенного механизма.
«Питона» (так нахимовцы общались друг с другом в своем кругу) и не важно, какого он выпуска, но если он учился в Нахимовское училище видно на «расстояние». И не потому, что он интеллигентный, грамотный, умный. Это, прежде всего свой, родной человек, которому во всем можно довериться, положится. И если на «гражданке» уважаемого человека величают, к примеру, Василий Иванович, то в нашей среде ты просто Вася (и даже не Василий) – доверие и уважение к тебе на всю жизнь, и не важно какой у тебя возраст, звание, должность. Ты наш, ты, прошел нашу школу жизни, школу воспитания – совсем не похожую на все другие.
С первых дней учебы в училище, воспитатели-учителя заложили в нас главное: любовь к Родине, к своей профессии, честность и порядочность.
Я никогда не забуду, ка к я «хлопец» из Украины, сдавал все вступительные экзамены на русском языке.
И когда на экзамене по математике я доказывал теорему на украинской мове (не мог злосчастный «трикутнык» перевести на русский) – экзаменаторы были в ужасе и хотели поставить мне двойку. Да, был суровый отбор. Мы уже тогда поняли «почем фунт изюма» и насколько важно надеяться на свои силы, знания.
Наши мамы, родственники остались где-то далеко.
И чем старше мы становились, тем четче вырисовывалось наше будущее.
С первых дней учебы всех ребят переодели в морскую форму – и так, потихоньку стали привыкать к Флоту. По настоящему значимость флотской службы начала определятся в старших, 9-10 классах училища.
Пока мы подрастали, мужали, учились – в стране создавался мощный Военно-Морской Флот, закладывали первые новейшие атомные подводные лодки, надводные корабли. Многие из нас мечтали попасть в училище подводного плавания. Наверное, сказались встречи и задушевные беседы с начальником училища Новиковым – в прошлом моряка с большим стажем службы на подводных лодках. Естественно – это сильно повлияло на выбор нашей флотской профессии.
Однако, чтобы поступить в Ленинградское училище, где готовили только подводников, быть курсантом этого элитного заведения, нужно было пройти большой конкурс-отбор. А для этого надо было иметь хорошие знания по всем предметам. И мы старались учиться, выкладывались на совесть и не по принуждению.
В 10-ом классе перед выпускными экзаменами стало известно. Ребятам, которые решили поступить в училище подводного плавания, разрешалось совмещать выпускные с вступительными экзаменами в Высшие Военно-морское училище в Тбилиси.
В Нахимовском училище, мы принимали присягу, нас переодевали в курсантскую форму, выдавали бескозырку с надписью на ленточке ВМФ – «прощай Нахимовское навсегда» и предоставляли отпуск сроком на 30 суток. Я, естественно, уехал на Родину, к родителям.
После месячной побывки у мамы, я убыл в Ленинград для учебы в училище подводного плавания.
Вернемся в Тбилиси. Что нам детям бросилось в глаза?
– Город совершенно не тронула война. Даже дети – наши ровесники, были в чистой опрятной одежде, а старшие ребята щеголяли по улицам города в костюмах.
Тбилиси расположен в долине реки Куры, окруженный горными хребтами. Вдоль берега реки красуются древние дворцы, много балконные жилые дома. Запомнился проспект Руставели с его тенистыми деревьями. Здесь же размещался театр оперы и балета имени Палиашвили, музей истории Грузии, Дом офицеров и Дворец пионеров, где мы часто бывали.
Незабываемые впечатления остались после подъема на фуникулере на гору Мтацминда, которая возвышается над центральной частью города. Отсюда открывается изумительный вид всего города.
Нахимовское училище находилось в самом центре города, на улице им. Камо (грузинский революционер).
В этом здании до революции размещалась гимназия для детей дворянского рода. Однако, не прекрасный корпус (мы его сразу переименовали в казарму), в котором мы учились и где находились просторные классы, кабинеты, а почему-то хорошо запомнился внутренний просторный двор. Он был отгорожен от улицы большим каменным забором. Здесь размещалась прекрасная спортивная площадка, где мы проводили свободное время, играли в баскетбол и другие спортивные игры. Спорту в то время уделялось большое внимание. И не каждый воспитанник смог вписаться, выдержать повседневную спортивную нагрузку. Особенно доставалось детям-блокадникам Ленинграда.
Нужно отметить, что мы нахимовцы, еще только готовились быть военными моряками. До принятия присяги нам было далеко – возраст не позволял, но о строевых занятиях строгие воспитатели-старшины не забывали.
Вспоминаю случай с моей мамой, когда она привезла брата в Тбилиси – поступать в Нахимовское училище.
Найти в грузинском городе наше училище было совсем несложно. Это было единственное заведение, где преподавание шло только на русском языке. Местное население почему-то считало, что там учатся только русские ребята. Хотя среди нас было много грузин, украинцев, белорусов и других национальностей бывшего Советского Союза.
И никому из нас не приходило в голову делить своих друзей-одноклассников по национальности. Общим языком был, естественно – русский. Правда, было модно, особенно старшеклассникам, щеголять на отдельных местных изречениях например, изъяснятся на грузинском: «Лабаракоз Тбилиси, Тбилиси строит чуде сад». И если это было в городе – грузины приветливо улыбались такой самодеятельности в изучении их языка. А вообще грузины доброжелательные, общительные люди. Хорошо нас понимали, если даже мы обращались к ним на русском.
В те годы мы узнали, что в городе проживает малочисленная нация – курды. Они были похожи на грузин, но социальное положение их было иное. Курды работали дворниками, няньками, прислугой и не более того?!
И вот, в тот самый злополучнный день, когда мои родственники приехали в Тбилиси, на проходной училища дежурил старшеклассник – грузин, мой хороший друг, Семенушкин Герман. Стройный молодой человек явно кавказского происхождения, выглядел старше своих лет, он очень нравился девочкам, которые по выходным приходили в наше училище на танцы.
Мама, увидев на проходной русского заведения молодого грузина, явно была удивлена.
– Будьте добры, а где находится морское нахимовское училище? – скромно спросила она.
– Там учится мой старший сын – уточнила мама.
– А как его фамилия? – строго спросил Герман, солидно поправляя нарукавную повязку.
– Соколов……
– Это тот, у которого отец погиб в Севастополе?
– А вы откуда знаете? – удивлена, спросила мама.
– Такая служба! – Все и обо всех должны знать…. – назидательно уточнил Герман.
– Да вы не стесняйтесь, мамаша. Мы учимся с вашим сыном в одном классе. И сейчас Валентин на занятиях – уже спокойно добавил Герман.
– А как я могу его увидеть? – обрадовано спросила мама.
– Очень просто. Через четверть часа будет объявлен большой перерыв и все воспитанники соберутся во дворе.
«Горячий морожено, горячий морожено» – рядом раздался настойчивый крик на ломаном русском.
Что это? – недоуменно оглянулась по сторонам мама.
– А вы не обращайте внимание. Это своеобразный грузинский юмор для рекламы продукции.
– Я предлагаю вам пройти во двор и вот на той скамеечке присесть и ожидать, Валентина, – уже более гостеприимно выдавил из себя «строгий» дежурный.
Мама с Сашей через проходную не спеша вошли во двор, где в это время на плацу проходили строевые занятия. Их взорам предстала картина, о которой потом мама часто рассказывала своим землякам, вспоминая поездку в Грузию.
Младшие школьники- воспитанники с ружьями на плече, в летнюю жару на раскаленном южным солнцем плацу, в «говнодавах» (большие яловые ботинки) усердно чеканили шаг – шла подготовка к очередному параду.
Нахимовское училище постоянно задействовали на всех военных парадах, проводимых в Тбилиси. Такое доверие взрослых – детворе – участвовать наравне с солдатами в военных торжествах – радовало нас. Обычно наша рота – моряков в красивой флотской парадной форме, в черных мундирах со стоячими воротниками, на которых были вышиты золотые якоря (подобие адмиральской формы), в белых перчатках под аплодисменты публики открывала парад. Такие праздничные мероприятия проходили на площади им. Берия при большом скоплении народа. Очередную строевую репетицию проводили воспитатели-старшины:
– Токарев! Голову поднять, выше подбородок – раздалась на плацу команда строевого старшины.
– Спелов! Тяни носок – продолжал командовать старшина
– Симаков, выйти из строя, завязать шнурок – простонал старшина, хотя, слышно его было по всему дворику. Мама обратила внимание, как худенький мальчик, одного роста с Сашей, выбежал из строя, бросил на асфальт, как бревно, надоевшую ему винтовку и медленно начал завязывать шнурок. Ох, как ему не хотелось становиться опять в строй!
И вдруг раздался спасительный звонок. – Разойдись! – уже более спокойно прозвучала команда, и двор вмиг преобразился. Все входные двери открылись и на плац выплеснулась живая волна ребят.
Дети остаются детьми даже в такой строгой казарменной жизни. Вокруг стоял невообразимый шум и гам. – Разрядка…
Как-то учительница младших классов спросила ученика:
– Петя! Как ты понимаешь слово «дисциплина»?
– Марья Ивановна, – очень просто – это, когда Вы кричите на нас, чтобы мы не кричали и не бегали.
Я знал, что в эти дни должна приехать мама и, выбежав на плац, сильно обрадовался, увидев ее, скромно сидящую на скамейке с моим младшим братом.
– Лицо в слезах и удрученный ее вид мне был не понятен. Мама медленно поднялась, обняла меня и тихо заплакала, долго не отпуская, как будто хотела забрать с собой.
– Валя, ты прости нас. Мы с Сашей решили возвращаться домой… – почти шепотом сказала мама.
То, что мама увидела на плацу – маленький, рядовой эпизода из нашей повседневной, уже почти военной жизни.
Итак, Саша уехал домой.
«Значить не судьба» – так думал нахимовец о позорном «бегстве» брата.
Особое внимание в училище придавалось учебе. Преподаватели старались совмещать добрые морские традиции. Учебный процесс был до мелочей продуман. Лекции, уроки, самостоятельная подготовка, консультации – все проходило строго по расписанию. Такая система способствовал хорошей успеваемости нахимовцев.
Мне хорошо запомнился преподаватель математики – капитан Мартиросян. Чистокровный армянин, невысокого роста, грузного телосложения, огромная кудрявая голова украшала его неспортивное туловище, а его большие выпуклые глаза с густыми нависшими бровями строго взирали на нас.
Он старался иметь грозный, строгий вид, что не всегда у него это получались. Нам было смешно, что дядя Мартирос принимает нас такими несмышлеными детьми.
Мы хорошо изучили слабости нашего кумира и зачастую просто ему подыгрывали, стараясь быть послушными и дисциплинированными.
Когда после звонка о начале занятий, открывалась дверь и наш «строгий» учитель с большим портфелем в руках вваливался в класс, мы дружно выскакивали с мест и застывали по стойке «смирно». Мартирос (так его звали все нахимовцы в своем кругу) не обращая на нас внимания, медленно подходил к столу и выкладывал на него старые неизвестно, где взятые, журналы, тетради, блокноты в которых мог разобраться только их хозяин.
– Вольно, садитесь, ребята и, не теряя времени, приступаем к работе – загадочно произнес Мартирос.
– Опять какая-то новая задачка – догадывались молодые математики.
– Итак, условия как обычно, продолжал Мартиросян: я пишу на доске содержание конкурсной задачи, а вы решаете. Время отводится не более 10 минут.
Первый правильный ответ 5 баллов, два вторых – 4 балла.
– Вы, готовы?
– Да, – в едином дыхании вскрикивает класс, в ожидании предстоящей игры. Такой доверительный подход взрослых, всегда нравится детям и открывает в них скрытые резервы, и даже таланты.
Никто не хотел идти к доске первым и доказывать домашнее задание (нудную теорему), как это требовала учебная программа.
В этом, собственно говоря, и был психологический секрет нашего опытного преподавателя армянина.
Нужно было видеть этих маленьких «авантюристов» благородных порывов, стремившихся честно своим трудом заработать высокую оценку.
Все 25 человек углублялись в свои тетради, сопели, скрипели перьями и решали то, что на конкурсе где-то в Москве ни каждый мог решить.
Еще новшество от Мартиросяна. Нам разрешалось пользоваться учебниками, тетрадями и другими пособиями. Незаметно пролетели отведенные 10 минут.
Я готов – поднимает голову преподаватель. И вот одна, две, три руки повисли в воздухе… – Саша! Тебе слово – ты первый поднял руку.
– Ответ правильный – с улыбкой, на его добром лице, констатировал преподаватель.
– Молодец Александр, оценка -5 баллов, в Москве на конкурсе математиков над этой задачей ученики – ваши ровесники корпели 2 часа и, к сожалению, не все правильно ее решили, с гордостью за своих питомцев, отметил Мартиросян.
Еще выставляется две четверки и делается небольшая пауза для последующей экзекуции, которая не всем нравилась.
– А теперь переходим к домашнему заданию – таковы правила.
– Товарищ Семенов, прошу Вас к доске – уже более строгим официальным голосом продолжал Мартиросян. Герман неловко поднимается и не спеша шествует на «передовую». Впечатление, что его ведут на расстрел.
Он долго, что-то чертить на доске, вполоборота пытается заговорить с Мартиросом на грузинском языке. Тот не реагирует. Финал один.
– Герман, «садись на штаны» – любимое изречение преподавателя в классе знали все – в журнале выставлялась двойка.
Будучи старшими, мы всегда с благодарностью вспоминали Мартироса и его нравоучение:» Мало знать теоремы – нужно уметь правильно их применять и в теории, и на практике в вашей будущей флотской жизни».
Химию нам преподавал капитан Жуковский Александр Викторович – прекрасный специалист своего дела. Он был влюблен в свой предмет, хорошо вел урок, доходчиво рассказывал суть химических формул, но увы, передать, привить любовь к химии лично мне не смог.
Капитан Келье Эдуард Павлович преподавал физику. Я, как сегодня, вспоминаю этого светловолосого, спортивного телосложения красавца мужчину. Он увлекался альпинизмом и с увлечением, немного заикаясь, мог во время урока (не в ущерб программы) рассказывать о своих спортивных достижениях. Этот волевой, сильный, мужественный мужчина, нам – слабакам очень нравился, и мы старались ему во всем подражать и, конечно, не подводить. Его уроки были чем-то схожи с математикой… Своей нестандартностью.
Как в свое время, писал обожаемый Нахимовцами морской писатель Станюкович Константин Михайлович о своем любимом педагоге: – «Он как-то умел заставлять учиться и уроки его были для меня положительно удовольствием».
Келье настойчиво требовал от нас везде и во всем раскрывать физический смыл явлений – брать первую производную. Он любил Алексея Толстого: «Помните Козьму Пруткова: «Зри в корень» – поистине всенародная мудрость».
В старших классах русский язык и русскую литературу у нас преподавала капитан Вартанова. Запомнилось: она всегда была в военной форме, очень с нами строгая и деловая. Всем своим видом она показывала, что шутки с нею плохи, она пунктуально выполняла ритуал встречи- команды и рапорт дежурного по классу, приветствие – все точно, как установлено внутренним порядком! Урок сразу становился уроком…. Но! Когда этот урок начинался, перед нами была никакой не капитан, а добрейшая и внимательная, по-домашнему даже ласковая учительница. Она всегда выслушивала до конца самые вздорные объяснения причин недоученного урока или недоделанного домашнего задания, не перебивала говорившего. Никогда ни по какой причине не возвысившая голос, она была нами и любимая, и уважаемая.
Мы ласкова называли ее Шушик. Правда, никак не удается вспомнить происхождение этого прозвища. Она очень терпеливо относилась к тому, что и как мы говорили. Очень переживала, если кто-то не очень справлялся с сочинением или в устной речи применял заведомо ошибочный речевой оборот, и поскольку мы уже были старшеклассники, неплохо обучены, достаточно начитаны, мы дорожили ее оценкой нашей грамотности и в письме и в разговорной речи. Надо сказать, что авторитет хорошей успеваемости в учебе – если можно так сказать – в училище стояли на очень высоком уровне. Не помню ни единого случая использования «зубрила» или чего-то подобного в применении какому-нибудь воспитаннику вообще. Просто надо было всегда учиться хорошо, и не иначе. К тому же, все всегда было наглядно видно: во всех классах на стенах висели большие экраны, на которых цветными флажками отмечалась каждая текущая оценка каждого нахимовца. Издалека было видно, какого цвета полоска напротив твоей фамилии. Где-то преобладал красный – пятерки! – цвет, где-то – синий – четвертки; хуже, если полоска «зеленела»(тройка), ну, а при черном цвете жизнь конкретного питона конкретно «серела»!
В нашем классе собрались талантливые ребята. Нахимовец Юра Синицин не исключение – уникальная личность, он везде и во всем выделялся: и в хорошем и, к сожалению, в плохом.
Юра родом из Москвы, сирота – рос без родителей, его воспитала тетка – дальняя родственница, мальчик был физически развит хорошо, увлекался разными видами спорта, но больше всего времени (иногда, пропуская учебные занятия) уделял боксу. Морду мог набить любому. И ни одна драка в училище и за его пределами не проходила без его участия.
Учеба давалась Юре легко.
Большой слабостью у него, ввиду больших спортивных нагрузок, было желание поспать и даже на уроках.
Но вот на уроках физики никак это у него не получалось. Как и по всем остальным предметам, физику он знал на отлично и Келье любовался своим воспитанником, когда тот достаточно грамотно отвечал домашнее задание и без запинки парировал все дополнительные вопросы. Келье был влюблен в этого талантливого, сообразительного мальчика. В классном журнале по физике у Юры стояли од н и пятерки.
Оба они, учитель и его ученик, кроме учебы увлекались спортом. Их дружба предстояла быть долгой и прочной.
Но увы, оказывается опытный педагог не доучил уникальные способности его воспитанников – «дети войны». И вот однажды Юра, пользуясь доверием Кельса, решил этим воспользоваться.
И вскоре начал действовать.
Вначале он под каким-то предлогом пересел за первую парту, перед которой обычно курсировал Келье, с увлечением читая очередную лекцию. Затем несколько дней Юра ждал, когда любимый педагог потеряет окончательно бдительность. А затем нахальным образом поудобней усаживался и дремал-спал весь урок с открытыми глазами, глядя в упор на физика.
То, что любые попытки на уроке физики дремать (а в нашем возрасте все время хотелось есть и спать – видно, здорово нас гоняли), Кельсом пресекались самым строгим образом и мы об этом знали. Перехитрить, провести Кельса было просто не возможно, все наши детские проделки он знал наперед и принимал соответствующие меры, воспитательного характера.
Но то, что придумал «отличник» Юра – было необычным. Спать за первой партой, под носом у строгого педагога?
Нам было жутко интересно, чем кончится это представление. И как долго Юра будет водить за нос такого опытного воспитателя?
В один прекрасный день Юра на уроке физики, сидя перед «носом» Кельса, настолько крепко уснул, что непроизвольно тихо засопел. Именно в тот самый момент, когда Келье остановился у своего стола, рядом с партой Юры. Келье молча перелистывал учебник физики и что-то искал.
Спокойный, ровный храп ребенка услышал весь класс. Келье тоже учуял что-то неладное и вздрогнул, посмотрел на Юру и не поверил своим глазам.
Келье весь побледнел. Бросил учебник и крепко, сжимая в руках указку, подошел к Юре. Все затаили дыханье.
– Что будет дальше? – думали мы – Юрины друзья. Победила закалка спортсмена, поборов все эмоции. Решение альпиниста, как над глубокой пропастью, созрело мгновенно и окончательно.
– Всем сидеть – тихо, как бы продолжая лекцию, с трудом сдерживая себя, сказал Келье.
– Моя команда будет касаться только Синицина – добавил Келье и очень строго посмотрел на весь класс, как будто мы были причастны к этому злодеянию.
И вдруг: «Встать, смирно!» – срывающим голосом заорал Келье и умолк. В классе наступила тишина. Юра вскочил с места, проснулся и уставился на Кельса своими невинными, уже не спящими глазами.
– Прошу покинуть класс! – несмотря на любимого ученика, грустно произнес Келье.
Прошли нахимовские годы, детские шалости. Мы с Юрой продолжили учебу в училище подводного плавания в Ленинграде. Юра легко осваивал высшие материи и, как вы догадываетесь, продолжал трепать нервы начальству…
После окончания училища, нам вручили лейтенантские погоны, кортики, командировочные предписания на подводные лодки. Мы с грустью простились с училищем, преподавателями и разъехались по всем Флотам Советского Союза.
Юра выбрал другой путь, видно ему здорово надоели все строгости флотской службы. С его согласия, Юру Синицина ушли на «гражданку».
Все преподаватели Нахимовского училища были в морской форме, каждый имел воинское звание. И мы, обращаясь к ним, обязаны были называть звание.
Запомнился педагог капитан медицинской службы Хоровенко Геннадий Львович – всегда чисто выбрит, аккуратно причесан, опрятно одет, высокого роста, худой как жердь, с большими очками на близоруких глазах. Однако он не выделялся среди других преподавателей, кроме своей назойливой педантичности.
Однажды, на его уроке (по расписанию), в наш класс стремительно вошел ротный офицер-воспитатель майор Стеб-лов – очень строгий и пунктуальный товарищ. Кого и как он воспитывал, мы не знали, но видели, что всегда он был при деле – бегал по коридорам, суетился, что-то искал и, наверное, выполнял «особые» поручения начальства. Самого начальника училища контр-адмирала Новикова мы видели очень редко, в основном на больших торжествах.
В наших понятиях – это был большой начальник с неограниченной властью над нами и всем, что окружало нас в училище и за его пределами. Однако к нахимовцам он относился хорошо – по отцовски проявляя о нас всяческую заботу. Между собой мы адмирала называли «батей», что на флоте считалось высшим проявлением уважения к командиру.
Стеблов вошел в класс без приветствия, очень строго посмотрел на нас и нервно выпалил:
– Урока……….. сегодня у вас…не будет!
– Займитесь самоподготовкой, с класса не выходить – он хлопнул дверью, и мы остались одни.
В классе стояла гробовая тишина, вопросов никто не задавал, да и некому было на них отвечать. Было такое впечатление, что мы тоже в чем-то виноваты. Детская любовь цельна и последовательна, и, естественно, мы ждали более вразумительного ответа. Для всех нас было очень странно, такое внезапное, «исчезновение» примерного, организованного и в общем высококультурного, интеллигентного офицера.
Больше в училище этого человека мы не видели.
Когда мы стали старше, то узнали, что в советское, уже в мирное время в нашем обществе остались «враги народа» с которыми надо было беспощадно бороться.
Запомнился случай из моей жизни.
Когда я поступал в училище, то думал об одном, как бы лучше сдать вступительные экзамены и набрать больше баллов. Я не мог даже представить, что меня могут отчислить и отправить домой – в родную деревню.
И вот экзамены позади. Все ребята с волнением ожидали окончательных результатов.
– Кто же будет нахимовцем? – думали все…
Всех кандидатов, которые набрали проходной балл, построили на плацу. Перед строем выступил майор с красными погонами на новеньком кителе. Он объявил, что с сегодняшнего дня абитуриенты будут проходить мандатную комиссию. Все ребята зашумели, – никто не знал, что это еще за новый «экзамен»?
Когда, на следующий день, я предстал перед комиссией, где сидели очень серьезные дяди – у меня было хорошее настроение. Я уверен был о моем зачислении в училище.
Четко отвечал на все вопросы, которые по свой простоте, меня немного смущали. И ждал, когда же это непонятное для меня представление окончится. И вдруг, тот майор, который был на построении, задает вопрос:
– Соколов, а чем ваш дедушка занимался до революции?
Я опешил….. молчал, не зная, что ответить.
– Вы свободны, идите и пригласите следующего – строго приказал офицер. Я вышел и горько заплакал…
Но, почему, почему? – мама никогда не рассказывала мне про нашего дедушку.
На следующий день нам объявили списки, кто зачислен в училище. Я был несказанно рад, что нашел в них и свою фамилию. Но сказал себе, что больше никогда не буду хныкать. Так мы постепенно, меняясь в малом и большом, созревали и становились взрослыми мужчинами.
Конец ознакомительного фрагмента.