Что такое «не везёт»…
– Ты чего, это себе, такое позволяешь, а!? – сурово начал директор. – Хрен вырос, что ли?
Я стоял, опустив голову и, не находя слов в своё оправдание, мучительно разглядывал затейливый орнамент красного бельгийского ковра, раскинутого посередине кабинета.
– Тебе что – мало было «своих»? Ладно, там – кого-нибудь из братских стран. Но – из ФРГ!? Ты хоть, представляешь себе – чем это пахнет?
Я представлял. Сегодня я уже прекрасно осознавал и каялся о случившемся, поскольку, в лучшем случае меня ждал выговор, ну а в худшем… О худшем думать не хотелось.
Кроме шефа и меня, в кабинете находился также один из руководителей службы безопасности «Интуриста» – пожилой и многое повидавший на своём веку ака-Борис. Все его звали именно так. Никто не знал ни настоящей его фамилии, ни – отчества.
– Ну, ладно, – доверительно наклонившись ко мне и сузив свои маленькие хитрые глазки, лукаво прошептал старый мент – сколько «палок» кинул? Только честно, между нами?
«Ага: так я тебе и сказал…» – подумал я и представил – как ликует сейчас душа ветерана.
– Да не было у нас ничего.
– Ты кому сказки рассказываешь: твой друг давно уже всё нам рассказал? – В обычной нашей среде это называлось «брать на понт», то есть, заставить расколоться. – Мы же, о тебе беспокоимся, дурачок! Подумай о родителях! – вкрадчиво льстился ко мне «хитрый лис», продолжая свою обработку.
И в самом деле: было нечто такое в повадках и во всем его облике, что напоминало это дикое животное. Это был прирождённый мент. Иногда мне даже казалось, что он родился в форме, – представить его в обычной одежде не приходило в голову никому.
Являясь грозой не только хулиганов, но и обычной молодёжи, которая вела себя (по его мнению) слишком развязно и вызывающе, он не мыслил себя вне милиции. Это был, своего рода, бухарский «Анискин». Причём, совпадало всё: и должность и звание. Отличие состояло лишь в его фирменных усиках «а ля фюрер», с которыми он никогда не расставался, да ещё, пожалуй, сказывался южный темперамент: его неуёмной энергии мог позавидовать любой выпускник высшей школы милиции. В своём деле он был супер-профессионалом. От него бесполезно было скрываться и прятаться: у него был дьявольский нюх и врождённое ментовское чутьё.
Самым излюбленным его занятием было – застукать какую-нибудь парочку в кустах и, осторожно подойдя на цыпочках, хрястнуть по голой заднице своей неразлучной резиновой дубинкой. Это был пик блаженства. Смотреть, как насмерть перепуганные молодые люди, лишившись дара речи, спешно пытаются натянуть на себя штаны. Ради такой картины, несомненно, стОило идти в милицию.
И сейчас, в кабинете директора ресторана, он всячески старался «вывести меня на чистую воду», искренне сожалея о своём промахе, пытаясь взять реванш за вчерашнее. Ещё бы: впервые «Акела промахнулся…»
Отчасти я был даже рад, что дело дошло до моего шефа, потому что это означало только строгую взбучку на виду у начальства гостиничной охраны и «отеческое внушение», когда мы останемся с ним наедине – «дурень, ты этакий: гуляй, но с умом, чтоб не застукали…»
Своих работников он ценил не только за профессиональные качества, а потому, будучи в тесном контакте с сотрудниками КГБ, всячески нас выгораживал, не раз вытаскивая из щекотливых ситуаций. Вот и на сей раз, приняв угрожающий вид, он клеймил меня позором, угрожая увольнением из рядов барменов, глубоко в душе переживая и моля, чтобы я только не сорвался и не отчебучил не того…
– Так, «по обоюдному согласию» было или – как? – с тревогой спросил теперь уже директор. – Ты пойми: в городе за последние два года уже было три ЧП, связанные с изнасилованием иностранок, а потому, если «они» завтра напишут письмо и это дойдёт «до Москвы», то мы и в самом деле ничем уже вам с Сафо не поможем.
– Не было ничего – вновь повторил я упрямо.
Самое ужасное заключалось в том, что я говорил правду. Во всяком случае, в отношении себя. И от этого чувство досады и обиды лишь возрастало: «ну почему всегда и за всё отдуваюсь я один?»
Сафо работал за стойкой центрального буфета. Именно он вчера предложил мне «снять девочек» из немецкой группы, которая ужинала в ресторане.
– Смотри, какие классные – обратил он моё внимание на столик в самом центре зала, за которым выделялись две девицы с аппетитными формами. – Присядем к ним, а там видно будет. Видишь, – группа ушла, а они остались, – явно съёмные. – заключил он с видом знатока.
Впрочем, не верить ему, не было никаких оснований: у него был намётанный глаз и огромный опыт работы в «Интуристе».
Меня же, уговаривать было излишне.
– Guten abend! («Добрый вечер!») – мы одновременно и неожиданно возникли с двух сторон, явно ошарашив не только прелестных и очаровательных девушек, но и, одновременно, работников КГБ. Приятель мой, широко улыбаясь, уверенно водрузил в центр стола бутылку «Узбекского мускатного игристого».
– Добрый вечер! – совершенно без акцента ответила одна из них, очень быстро придя в себя и узнав нас.
Я растерялся от неожиданности, однако, вскоре всё прояснилось. Она жестом пригласила нас присесть и представилась:
– Наташа – и, взглянув на подругу, коротко произнесла: – Хельга.
Мы попросили прощения за свою бестактность и тоже поспешно представились. Как вскоре выяснилось, Наташа являлась сопровождающим гидом из Москвы, а Хельга – руководителем группы. Последняя, по-русски не знала ни единой буквы. Впрочем, мы с другом также не шпрехали по-немецки (за исключением нескольких дежурных слов). Так что услуги Наташи пришлись очень кстати.
Сафо оказался прав: судя по тому, как подруги легко пошли с нами на контакт, а спустя уже минуту, откровенно разглядывали наши загорелые молодые и крепкие тела, девочки не то, чтобы изголодались, но явно были не против, отведать немного экзотики.
Я высоко вскинул свою руку над головой и сделал небрежный щелчок в сторону официанта: через пять минут стол ломился от деликатесов, которые были «сэкономлены» для нас заботливыми «халдеями» с предстоящего банкета. Завязалась непринуждённая беседа, вперемежку с дежурными шутками, которыми, как правило, доверху забиты головы барменов, на все случаи жизни.
Наташа – смуглая брюнетка с прямыми волосами до плеч и большими выразительными глазами, очень напоминала мне солистку из модного в ту пору квартета «Shocking Blue» Мариску Верес. Она выглядела так же стройно и не менее сексапильно. И, тем не менее, в отличие от нидерландской знаменитости, обладала одним существенным недостатком – у Наташи была маленькая грудь.
Хельга же, напротив, была стопроцентной немкой: со светлой кожей, с коротко стриженой рыжеватой причёской и открытым доброжелательным лицом. Одним словом, истинная арийка, любительница пива и сосисок, происходившая родом из какого-то провинциального баварского городка, название которого я так и не запомнил. Единственным минусом (для меня) были её габариты: я на секунду представил её восседающей на мне и… мгновенно встряхнулся. Странно, но то, что для меня было «смертью», для приятеля оказалось «плюсом».
Внимательно оглядев обе жертвы поближе, приятель незаметно моргнул мне в сторону московской переводчицы, давая понять, что он предпочитает более жопастую немку. Я не возражал. К тому же, перспектива, молча сопеть в кровати с необъятной грудой мяса, выглядела несколько вульгарно и пошло: я жаждал не только женского тела, но ещё и человеческого общения. Сафо же, мои эстетства казались несколько чуждым и непонятным излишеством: его интересовало только то, что находилось ниже талии, особенно – с обратной её стороны.
Ещё через десять минут не осталось и следа от былой скованности: изумительное «Мускатное игристое» и «Столичная» делали своё дело, приближая нас к заветной цели.
Бдительные сотрудники из органов, не решаясь подойти к нашему столику, издалека делали нам с товарищем знаки, расшифровать которые не составляло труда даже законченному тупице. Естественно, мы с товарищем в упор «не замечали» этих пассов, наглым образом игнорируя их усердие и вводя последних в бешенство своим вконец нахальным и вызывающим поведением.
– Ты видишь? – обратил я внимание моего друга.
– Конечно – улыбнувшись и искоса бросив взгляд в их сторону, ответил мне Сафо. – Это – ерунда: у меня есть план.
Видимо, количество алкоголя стало переходить в качество: нам было уже абсолютно все «по барабану». Главное – сегодня нам хорошо в такой весёлой и дружеской компании. Вечер обещал быть памятным, а что будет завтра – наплевать.
Сафо склонился к моему уху:
– Я через десять минут пройду к себе в буфет, спущусь в подвал, а оттуда на улицу, к своей «копейке». А ты проведёшь их через фойе, мимо охраны и выведешь на улицу. Я подъезжаю, вы быстро садитесь и … дальше – дело за мной. Договорились?
Я кивнул головой: меня уже захватил кураж и я был готов к самым безрассудным действиям.
– Ну, что: поедем ко мне, нах хаузе? – весело обратился товарищ к девочкам и добавил, глядя на порядком раскрасневшуюся Хельгу: – Шпилен-шпилен, ай-лю-лю, яволь?
Это «шпилен-шпилен» чуть не свалило нас с Наташей под стол.
– Javohl, javohl! – затрясла своими «эдельвейсами» немка и заговорчески подмигнула приятелю белёсыми ресницами. Она уже давно поняла – к чему идёт дело, и лишь томилась в ожидании. Её откровенно веселила и забавляла наша конспирация.
Впрочем, зачем было ей, – родившейся на Западе и привыкшей к раскованности и свободе, – знать все хитросплетения нашей мудрёной и сложной совковой жизни. Мне сделалось смешно оттого, что мы такие разные: многое в нашем поведении приводило её в изумление, переходящее нередко в недоумение, в то время, как мы совершенно искренне питали к ней жалость, поражаясь её наивности. Нет, что ни говори, но мы были из совершенно различных миров, а потому представляли друг для друга исключительный интерес.
Вскоре мой друг исчез, и я, крепко ухватив под рученьки моих спутниц и оказавшись, таким образом, посередине, уверенно пошёл прямо «на врага».
«Неприятель» был сбит с толку и находился в явном замешательстве: как быть? Разговаривать с иностранными туристами им строго запрещено. Изъять меня незаметно – нет никакой возможности. Тем не менее, смекалистый и хитроумный ака-Борис нашёл способ – донести до моего слуха преступность наших замыслов, с вытекающими отсюда тяжкими последствиями.
Не глядя на нас, он обратился ко мне по-таджикски, цедя сквозь зубы:
– Мон ваёя! На кун! Пага ганда мешёд! («Оставь их! Не делай! Завтра плохо будет!»)
Со стороны, казалось, что он обращается вовсе не к нам, а к своему сотруднику.
Я же, продолжая улыбаться своим подружкам, медленно, но упорно продвигался к выходу, притворившись глухим, словно эти замечания относились не ко мне. Это ещё больше взбесило старого «гвардейца»: он просто не находил себе места, перебегая короткими шажками от одной мраморной колонны к другой. «Как так: игнорировать меня!? Ну, ничего: сейчас мы его на улице возьмём!»
Едва очутившись на свежем воздухе, мы пулей спустились вниз по лестнице, как раз туда, куда подъехал на своей машине Сафо и, быстро забравшись вовнутрь, тронулись с места. Обернувшись назад, я увидел, как несколько человек спешно пытаются сесть в милицейский «бобик». Сафо усмехнулся: он резко свернул с проезжей части куда-то в сторону и, выключив фары, стал петлять по хорошо известным ему переулкам и дворам. Через десять минут мы уже сидели у него дома: довольные и радостные, празднуя нашу победу.
Квартира, состоявшая из двух комнат с крохотным коридором посередине, представляла собою типичное советское жильё 70-х годов прошлого столетия: железобетонный каркас, с низкими потолками, тонкими стенами и идеальной звукопроводностью.
Как и полагается вначале, для приличия, мы собрались все вместе в небольшой комнате, которая являлась, судя по всему, гостиной. Мой друг произнёс дежурный тост, обставленный витиеватыми восточными фразами, смысл которых сводился к тому, что пора всем в койку.
– Переведи! – Сафо умоляюще взглянул на Наташу.
Однако, немецкая гостья, каким-то неведомым нам, шестым чувством, прекрасно всё поняла, обойдясь и без переводчика, поскольку в следующую секунду её светлая рука легла вначале на колени, а затем крепко зажала копчёную волосатую руку партнёра, отчего мой друг расплылся в довольной улыбке.
– Zum vohl! («За здоровье!») – обратившись исключительно к Сафо, страстно выдохнула она, обдав его своим томным взглядом, в котором читалась недвусмысленная готовность – закрепить произнесённый другом тост конкретной печатью.
Через минуту сладкая парочка скрылась в соседней комнате.
Едва мы остались одни, как моя рука автоматом обвила шею Наташи, словно удав, затягивая свою жертву в петлю. Я уже приготовился было к привычному сценарию, однако, подруга неожиданно сняла мою руку и повернулась ко мне, как-то странно взглянув на меня. Я насторожился. Какое-то мгновение она терзалась мыслями.
– Мне сейчас нельзя… – наконец, виновато произнесла она.
Хоровод предвкушаемых сексуальных фантазий внезапно остановился, повис беспомощно в воздухе и… рухнул в какую-то бездну.
«Нет, этого не может быть! – пронеслось у меня в голове. – Только не это, только не сейчас!»
– Ты мне не веришь? – словно прочитав мои мысли, спросила Наташа.
– Верю… – обречённо выдавил я и в отчаянии откинулся на спину, скрепив на затылке запястья своих рук и тупо уставившись в потолок.
«Вот тебе и бл#дки! – сокрушённо подумал я. – Получай, фашист, гранату!»
Наступила неловкая пауза.
И вдруг, среди этой тишины из соседней комнаты донеслись стоны. Сначала, едва уловимые, а затем вполне отчётливые и достаточно эмоциональные.
Я встал и быстро включил телевизор. По иронии судьбы, шёл документальный фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». На фоне немецкого штандарта с изображением орла, маршировали тысячи гитлеровских молодчиков, в надраенных до блеска касках. В какой-то момент на экране возникла физиономия фюрера, импульсивно жестикулирующего в конвульсиях. И, буквально через несколько секунд, прозвучало знакомое: «Zig!» и ответное громовое: «Hail!!!». И так три раза…
– Kommen, kommen! Eins, zwei, drei! – донеслось вдруг неизвестно откуда.
– Господи! Что это?! – не разобравшись в первую секунду, переглянулись мы.
Наконец, до нас дошло: неистовые призывы доносились из соседней комнаты. Стереоэффект произвёл на нас должное впечатление: громкость телевизора дрожащими руками была установлена в положение «максимум». Однако, это не помогло.
Я знал, что экстаз у женщин, достигших апогея, может выражаться в совершенно необычных формах.
К примеру, небезызвестная Марья Антоновна из знаменитого литературного шедевра Эфраима Севелы «Моня Цацкес – знаменосец», в такие моменты, обычно, проникаясь к самому святому, кричала: «Батюшки-светы! Святые угодники! Мать пресвятая богородица! – и, достигнув оргазма, звала на помощь – Ка-ра-у-у-ул!»
Другая героиня не менее знаменитого классика и автора популярных «Гариков» – Игоря Губермана, дойдя «до точки кипения» неизменно выкрикивала своё знаменитое: «Зарежу-у!!!»
«Наша» же фройлян была не такой: будучи истинной арийкой, она методично и неистово маршировала, усердно подбадривая утомлённого и обессиленного партнёра: – Eins, zwei! Eins, zwei, drei!
В моем воображении внезапно всплыли картинки из её далёкого детства: очень возможно, что не последнюю роль в деле воспитания и закреплению подобных инстинктов, оказало дедушкино влияние, который (вероятнее всего) в молодости являлся одним из молодчиков штурмовых отрядов.
Наши взгляды с Наташей встретились и… мы, не выдержав, прыснули: сохранять невозмутимость и хладнокровие далее было просто глупо.
Я на секунду представил несчастного Сафо: каково ему сейчас? Мне импонировала в нем его жизнерадостность: являясь неплохим знатоком человеческих душ и обладая своеобразным юмором, он в любой ситуации старался находить нечто весёлое и жизнеутверждающее. Как же поведёт себя он на этот раз?
В ту же секунду, из-за стены донёсся победный возглас друга:
– Ур-ра-а!!
И, буквально через секунду-другую, в этот жиденький клич бывшего советского солдата, ворвался как вихрь, истошный вопль эмоциональной мадам Хельги. На фоне его бодренького и звонкого «Ура», прохрипело, а затем стремительно взвыло, словно сирена, непонятное иностранное «У-ыы-а-а!!!»
Голоса слились в едином экстазе, причём, соблюдая музыкальные каноны (в унисон и в терцию), продержались некоторое время, сотрясая воздух, а затем также внезапно безжизненно стихли.
– Кончили – зафиксировал я.
– Причём, одновременно! – внесла существенную поправку моя партнёрша.
И мы тоже, одновременно захихикали…
– Ну: что будем делать? – вопросительно взглянул на моего директора ака-Борис.
– Придётся принимать меры – расстроено согласился директор и, грозно сдвинув брови, обратился ко мне: – Садись, и пиши объяснительную. Про премию, естественно, можешь позабыть, а вот насчёт работы и вообще… (многозначительно взглянув на ака-Бориса), разговор сейчас будет особый.
Старый лис, недоверчиво взглянув на нас и, недовольно передёрнув плечами, попятился к двери.
– Короче – едва только вышел мент, наклонился ко мне через стол шеф, – вы их пригласили сегодня к тебе в бар, на филармонию – скорее утвердительно, чем вопросительно обратился он ко мне. – Так вот: я вечером приеду и разберусь. Точнее – разберёмся. Сафо в курсе. Подготовь там наши места, хорошо? Так что, у тебя есть шанс реабилитироваться…
«Вот так всегда – подумал я, выходя из кабинета и направляясь на базар за фруктами, – ну почему одним всегда всё, а другим – не везёт? Почему?!»