Записки от старости. Ироническая проза. Побочный эффект (В. И. Данилушкин)

Побочный эффект

Очнулся я с болью в правом боку. Хорошо хоть, проснулся. Всю ночь кто-то ширял под ребра, вонзал перочинный ножик-складешок, такой был у меня в первом классе: настолько крохотный, что я боялся нечаянно взять его в рот для игры и проглотить. Примерно так, как цапля глотает, подкинув и ловя головой вперед пескарика. Цапля на моем пути не встречалась, а вот крохотных рыбок ловил в школьном пруду в поселке Калтан, учась в третьем классе. Две школы смотрели друг на друга, а между ними пруд зарыбленный мелкими гольянами. Упоительная рыбалка! Ювелирная.

Если поймать 30—35 пескариков, можно предъявить их маме, а уж она сжарит на сливочном масле, не чистя. Их можно есть прямо с головой и кишками, – объясняла мама. И привела в пример котенка Мурзика, который слопал три сырых пескарика с огромным удовольствием и тер свои усы и зажмуренные глаза намусленной лапкой.

В Магадане нет пруда, где бы можно было ловить на удочку с тонкой леской и поплавком-перышком. Да и рыба здесь другая. Вдруг нахожу в кармане радикулитную мазь и принимаюсь за самолечение. В ней основным компонентом является чайное дерево, универсальное в различных благодеяниях средство: и антисептик оно, и настроение поднимает, и кожу чистит. Нащупываю на черепе небольшие уплотнения, твердые, как микроскопические рожки. Обрабатываю маслом чайного дерева – раз, другой, третий. Через день сковыриваю ногтем и воображаю, что у меня что-то еще очищается за компанию. То есть какими-то подкожными путями, подкожными тоннелями, подкожным метро проходит препарат, как солдаты на парад, в другие части организма. И действие оказывает. Но рожки растут и бок болит. Значит, живой.

Чайное дерево да еще дерево гинкго вызывает у меня священный трепет. Гинкго – вообще реликт, и каждый экземпляр на учете. Дерево потрясающее. Усиливает мозговой потенциал и попутно восстанавливает глаза. Если с объективом сравнивать, увеличивает светосилу.

Можно подумать, что на родине гинкго, в Китае и Японии, где, кстати, впервые замечены потрясающие лечебные свойства этого растения, живут исключительно умные люди. Мы, жители холодных краев, в первую очередь ищем, как поглупеть, балду забить. Но и препараты из гинкго тоже раскупаем. Есть нужда в просветлении разума и укрощении склероза. Некоторые находят прикольным улучшение памяти.

Не уверен, есть ли в наших арктических краях растения, усиливающие мозговой потенциал, это пресловутое А-Кью. В Таганроге и Ужгороде несколько экземпляров гинкго, но это же – капля в море. Не в деньгах счастье, а от ума – горе, давно замечено. Ну, взяли, насадили целебную рощу – разве трудно?

Может, чукчи уже что-то нашли, да помалкивают. Лишь в шаманский бубен постукивают, да горловым пением слух услаждают. Если бок болит, эвены мажут медвежьим жиром. Но с медведиками возни много, а с чайным деревом проще. Растет в теплых краях, достигает 4-х метров высоты. И, поскольку болит бок, можно использовать побочный эффект.

Если был бы жив Мичурин, стоило бы заинтересовать селекционера проблемой скрещивания чайного дерева с гинкго, двух таких чрезвычайно полезных для здоровья человека растений. А сбоку еще бы ветку эвкалипта привить. И все это гибрид-ангидридное дерево акклиматизировать на Колыме. Придать полегаемость при помощи кедрового стланика. Кстати, буду сегодня перед сном на кровной кровати делать ноги – нет, не удаляться с поспешностью, достойной опасного места, а умащивать ступни абрикосовым маслом с каплей чайного дерева. Картина маслом.

Чукчи о чайном дереве предпочитают не высказываться. У них другие приоритеты. Грибочки, грибочки! Что мы знаем о них? Да, мухоморы. О них тебе расскажут (или уже не расскажут) потомки шамана. Как в шахматной игре, жертвуя фигуру, жители села Мухоморное обретают качество. Пусть меньше разума, но он пронзителен. Он – луч лазера. Звук бубна. Нож в бок, фрекен Бок. Добыча радия для радикулита.

И что характерно: мажу бок, и через пару часов отваливаются уплотнения на коже головы, которые я образно назвал рожками. Наступает небывалая ясность, но я сильно опасаюсь за А-Кью. Кстати, я это слово впервые слышал много лет назад, в книге Лу-Синя есть такой персонаж.

А рядом со мной просыпается бывший уголовник, автор эвфемизма «Еха иху эхо мать», кандидат рукоприкладных наук. Весь в татуировках, голограммах и художественных шрамах. С изящно ампутированной первой третью фаланги безымянного пальца левой руки. Можно понять, рассказывает о своей Марине. Называет ее ласково марухой.

Она мне ноги целовала, как шальная, – поет. И делает важное, можно сказать, эпохальное признание: мол, его маруха ему пальцы ног сосала с жадностью младенца, а на пальцах грибок пышным цветом рос и колосился. Это вам не мухоморы и даже не чайное дерево. Это ЕКЛМН!

Ольга Ивановна тоже очнулась и призналась с грустью, что заимела ребенка от фоторобота. Антип звать, тот же ежик, только наоборот. У обычного ежа иголки наружу торчат. У этого – внутрь, да к каждой иголке шприц с дурью. Все ежится Антип. Вот так тип! Вкалывает! Сам себе. Тип. Нет, Антип.

Раньше ей говорили: «Гражданочка, пройдемте». А теперь женщина может и не быть в статусе гражданки. Оформляет, оформляет она гражданство. Гастарбайтер. Поэтом можешь ты не быть. И гражданином тоже. Прилетела, незнамо откуда. Муж на руках носит, а любовник на щупальцах. Да и сама не промах – мастер спорта по стрельбе по летающим тарелочкам и ходьбе налево.

А очнулись мы в домике, наполненном чучелами животных. Он и сам похож на мумию. Музей. Законсервировали по всем правилам. Лет тридцать простоял, теперь разбирать решено и сносить. А тут мы – вылитые экспонаты, с запахом формалина. Вручную будут разбирать, чтобы окружающие деревья не повредить. Значит, и нас тоже. По косточкам переберут. Посаженные в давние годы, тополя и березы разрослись, вылитыми посаженными отцами стали.

Но это еще не скоро случится. Мы еще побудем. А потом через терминалы войдем в анналы. Может, на второй круг закружили. При соответствующем раскладе, разумеется. Если не будут ставить палки в колеса. А то за большие деньги дядька покупает колеса и ставит в них палки, а сам навостряет лыжи. Комон, комон, токсикоман!

Снова утро, снова очнулся. Бок не болит. Как рукой сняло. Я теперь продвинутый Андо, избранный сборник из пылесоса, стиралки, фотокамеры и компа. Как всегда, затея хоть и удалась, но накрылась медным тазом, точно каской. Они ищут меня. С молотком. Молоток большой, как половинка кирпича, но резиновый. Таким таджики выравнивают дорожные плитки при строительстве тротуара. Резиновый молоток – не то, что стальной. Нежный. Примерно как резиновая пуля-дура. Да если руками голову прикрыть, и вовсе пустяк. Глаза пластырем заклеить, чтобы не лопнули.

Птук! Легкий долгожданный удар по затылку. Бесконтактный, между прочим, и смягченный медным тазом, похожим на каску.

Бдупт! – отдалось изнутри.

– Продано!

Аукцион, стало быть. За сколько меня? Не за понюх табаку, надеюсь?

Запись на полях. А ПЕРЕД ЭТИМ ВЕЩИЙ СОН БЫЛ

Будто бы живу в большой, в ночное время кажущейся незнакомой квартире. Дело к полуночи, а хочется по-малому. Иду от выключателя к выключателю. Довольно долго уже иду. С поворотами.

И вот я на кухне, раковина, плита, холодильник. Сидит там, на табурете слабознакомая женщина с вздернутым носиком. Сильно вздернутым, словно это вздернутый на виселице особо опасный преступник. И под влиянием этого образа начинаю с женщиной как-то неправильно, банально флиртовать. Рассказываю безо всякой задней мысли, что приснился писатель Гена Ненашев. Будто бы взял он молоток, с которым делал табуретки и мастерил гробы, по первой профессии, будучи столяром. И вот во мраке раздался незнакомый звук неопознанного бытового прибора, но какого именно, слету установить было невозможно. То ли холодильник, то ли, что менее вероятно, стиралка. И в этот же момент другой квартиросъемщик, тоже писатель, по фамилии Нашев, тоже с молотком, но уже сапожным, вышел на тот же звук.

В квартире мрак, темнота, а они спросонок, не разобравшись в ситуации, напали друг на друга и стали молотками друг друга по башке бах! Охаживать.

Хорошо еще, понарошку, все это столпотворение и коловращение им приснилось, одновременно привиделось в тяжелом сне. Синхронно, как говорится. И это хорошо, что приснилось, а то несдобровать бы им обоим.

Между тем столкновение не прекращается: бьют, бьют молотком о молоток, головы звенят колокольно. Постепенно писатели узнали друг друга, Нашев и Ненашев. Стали радоваться, танцевать. Композитор Арам Ильич Хачатурян, русский композитор из армян, написал танец с саблями, который был люб и дорог мастерам художественного слова. Вот и закружили нечто похожее. Танец с молотками потом так этот экспромт назвали музыковеды.

Пока суд да дело, курносая красавица, посчитавшая, что оказалось на периферии внимания, так и повесила нос. Он у нее даже покраснел. Да и две их оказалось, барышень. Факт, конечно, нуждается в медленном осмыслении. Да не тут-то было. С десяток их набежало – курносых. Каблучками как-то особо стучат: клон-клон-клон. Как десять капель валерианки друг на друга похожи. Стали они к Нашеву и Ненашеву на шею виснуть. В губы, в шею, в лоб, в руки норовят поцеловать. А кто-то и в ноги упал: к стопам приложиться.

Ай ты, Генка, опоссума сын! Вроде бы не столь уж приятно их внимание. Столяр ты, чертов, столько людей зарыто в твоих гробах! Мол, фанатки, что с них возьмешь. Они и в Африке фанатки, рассупонили манатки.

И стали они Нашего и Ненашева тискать. Вроде бы и ласково, и нежно, да уж больно много их, лапушек и заек. Тискают и щиплют.

Увещевали их Нашев и Ненашев. Прям, беда. Наглость – двенадцатое счастье. Тут уж одно из двух – или жизнь, или смерть от любви. А молоток как держали, так и держат. Да они бы и от серпа не отказались и вроде как оба стали бронзой покрываться. Совсем забронзовели. Глубоко в них пошло – бронзовение. И кости, и сухожилия. И кожа бронзовая, благодаря бронзе тело особой тяжестью налилось. Бронзовый Нашев для повышения веса захотел посвятить себя монументальному оформлению города. Нашев чугуном налился, неподъемный. И вот входят мужики в спецовках, пропитанных маслом, которое из головы. Бензорезами в считанные минуты бронзового Ненашева разделали, металл в Корею продали. Чугунного Нашева разделывать не стали. Он и так востребованным оказался. Памятником самому себе встал в центре на солидный фундамент. Молотком в лоб стукни – звенит. Потом автор этих строк проснулся и обнаружил, что курносые женщины исчезли, Нашев и Ненашев тоже.

Другой бы рассказал, я бы не поверил, а тут превращение на моих глазах произошло. А вот дошел ли я до цели ночного путешествия, я так и не понял. Может, и дошел.

И тут над Красноярском столкнулись в воздухе наш и американский самолеты. Ну, наш-то понятно, а каким ветром занесло американский? Запросто могли сбить на подлете. Но уж больно хотелось узнать пентагоновцам, что это за центр управления климатом русские построили, да потом легко, не заморачиваясь, снесли, как бы пойдя на уступки стратегическому противнику. Подчинившись требованиям американцев. А на Аляске все осталось. И новые кухни погоды появились. Что бы это значило? Да я знаю, что ли? Теперь их кухарки климатом правят.

Нет грома без молнии. Стало быть, знаешь, – голос у меня в голове. – Слишком много знаешь. И жена твоя два раза на Аляску летала, и сын там вдоволь погостил. И сам в Красноярске бывал.

Там Ленин был в ссылке. Вот-вот, все понимаешь. И нечего шлангом прикидываться. Тихо! Как в четыре утра на улице Ленина в Магадане. И вдруг истошный крик. В этот миг в родильном доме появился на свет и сделал первый вздох человек, пока что безымянный, и вся будущая жизнь пробежала перед глазами младенца, до самого его последнего вздоха в конце XXI века.

И он заплакал, да так горько, так не по-детски! Мороз по коже.

Это был я.

Оказался я живой.

Пусть и с замедлением, сработал антивирус.