Глава 5
Наступила середина августа. К этому времени Жихарева приняли в большевистскую партию. Пашку вызвали в политотдел. Там он застал давнего знакомца – Климентия Ефремовича Ворошилова.
– Слежу, Паша, за твоими успехами. Молодец! Хороший из тебя кадр вырастет! – пожал он Жихареву руку. – Такие люди нам очень нужны в Царицыне. Там сейчас решается судьба республики. С руководством я договорился. Тебя отправят вместе со мной в командировку. Будешь охранять, а больше выполнять деликатные поручения одного члена ЦК. Не беспокойся – эти поручения тебе знакомы по твоей теперешней работе!
– Тебе сейчас лучше уехать из Москвы! – вступил в разговор начальник политотдела. – По нашим данным, за тобой начали охотиться классовые враги. Работы сейчас немного. Передашь дела Тихону Гавриловичу и Васе Фомину.
– Справлюсь ли, Климентий Ефремович? Я шашкой не владею, да и на дальнее расстояние стрелять не обучен.
– Зови меня просто – товарищ Клим! А что военному делу не обучен – не беспокойся! Бывать на передовой тебе не придется. Если захочешь чему-то научиться – есть у меня один бывший лейб-гусар, чемпион по фехтованию. Он за десять дней из тебя лихого рубаку сделает, – успокоил Пашку Ворошилов.
Недолго собирался Жихарев. Маузер – в вещевой мешок, наган – на пояс, браунинг – в карман галифе.
Короткой была отвальная с Васей Фоминым, Тихоном Гавриловичем и Танькой Воробьевой.
– Эх, Паша! – обнял Жихарева за плечи пьяненький Вася Фомин. – Был я стукачом, а стал палачом…
– Не боись, Вася! Быть тебе, если не нашим красным генералом, то полковником – наверняка! А ты, Танька, не балуй! Я к тебе с серьезными намерениями, – Пашка приметил, что Тихон Гаврилович и у Воробьевой попросил «по-стариковски».
По заинтересованному танькиному взгляду Жихарев понял, что вполне может спутаться с напарником.
Через десять дней пути на бронепоезде Пашка прибыл в Царицын. Там Ворошилов представил его невысокому рябому грузину.
– Вот, товарищ Сталин, привез паренька, который вам нужен. Аттестация великолепная, послужной список отменный, – изложил Ворошилов основные пашкины дела.
– Пасмотрым, пасмотрым. Сейчас пусть отдохнет, потом изучит город, особенно – улицы, прилегающие к штабу, – распорядился Сталин.
– Как дела, Коба? Что нового? – осведомился Климентий Ефремович.
– Положение на фронте стабилизировалось, однако, этот м… – Снесарев постоянно отменяет мои указания. Генерал в прошлом, стрелять его надо…
– Для этого я паренька и привез, – кивнул Ворошилов на Пашку.
– Ты, Клим, молодец! Оттого всегда мы понимали друг друга, – медленно сказал Сталин, раскуривая трубку.
Пашка из разговора понял, что с этим человеком шутки плохи, и только беспрекословное подчинение его воли поможет удержаться на плаву находящимся рядом с ним.
Жихареву отвели небольшую комнатку рядом с комнатой, занимаемой Сталиным в неказистом домишке на тихой зеленой улочке. Пашка быстро привык к акценту Сталина, научился понимать его с полуслова, постиг смысл употребляемых им жестов. Жихарев понял, что этот человек безмерно любит лесть, возвеличивание его ума, работоспособности и прочих достоинств. Правда, раз и он дал маху.
– Что-то все начальники, товарищ Сталин, особняки позанимали дворянские, да купеческие. Живут, как при старом режиме! А вы, в силу вашей скромности, живете в этой конуре! – попытался подольститься Пашка.
– Дураки! Думаешь, эти особняки только у тебя на примете? Случись в городе мятеж, их в этих дворцах как баранов перережут! – усмехнулся Сталин.
Жихарев еще раз удивился смекалке этого человека. Подходы к дому простреливались из пулеметов с чердаков двух соседних домов. В доме, где жил Сталин, на чердаке тоже стоял пулемет, у которого постоянно дежурила пара чекистов. Подвал дома имел подземный ход в тенистый сад. Калитка из него вела в поросшую ивняком балку. Выскочишь туда – никто не найдет.
Жихарев понял, что у Сталина крайне напряженно складывались отношения с командующим группой войск, оборонявших Царицын, – бывшим царским генералом Снесаревым. Однажды он стал свидетелем их спора на заседании военного совета.
– Вы опять отменили мое указание, Снесарев? – спросил Сталин, недобро глядя на командующего.
– Ваше указание безграмотно в военном отношении, – парировал тот.
– Это – политическое указание, а комиссар здесь —я!
– Это указание безграмотно и в политическом отношении, товарищ Джугашвили!
– Я вам не товарищ! Я для вас – гражданин! А ваших товарищей – белых генералов – мы скоро перетопим в Волге!
– Долго будете топить, сидя в кабинете, и ни разу не побывав на передовой, гражданин Джугашвили! – сделав издевательскую интонацию на слове «гражданин», ответил Снесарев.
После совета Ворошилов ужинал у Сталина. Пашку, который прислуживал за столом, уже не стеснялись.
– Стрелять эту падлу надо! – сказал Ворошилов, опрокинув стакан водки.
– Сначала на передовую съездим. Ты, Клим, послезавтра сними со своего участка бронепоезд. Будем поднимать боевой дух наших славных бойцов!
Через день Сталин, прихватив Пашку, выехал на бронепоезде в расположение полка красных казаков, которыми командовал Тимошенко. По приказу Ворошилова полк поднялся в атаку и провел бой с полком кубанских белоказаков. С восхищением все наблюдали за Тимошенко. Громадного роста, на громадном белом коне, громадным японским мечом рассекал он надвое противников. «Береги его, Клим! Такие люди не только на войне, но и после войны потребуются!» – кивнул на командира полка Сталин. Поплевав на позиции белых снарядами, пострекотав пулеметами вслед отступавшим кубанцам, бронепоезд вернулся в Царицын. В штабе уже ждал взбешенный Снесарев.
– Знаете, во что обошлась ваша показуха с выездом на передовую? – спросил он Сталина. – Вы лишили пехоту поддержки бронепоезда. В результате два батальона пехоты изрублены донцами Мамонтова. Неприятель овладел хутором Горячий. Им взяты высоты 286 и 287, установлен контроль над Кривой балкой. Я вынужден телеграфировать в Москву о выражении вам политического недоверия и об отзыве вас из действующей армии.
– В таком случае, вы арестованы как изменник революции и дезорганизатор фронта! – кивнул Сталин Пашке.
– Руки вверх, лицом к стене! – направил Жихарев наган на командующего.
Ворошилов снял с него портупею с револьвером и шашкой с золотым эфесом и надписью «За храбрость». Пригласив в кабинет, разоружили и адъютанта командующего. Сталин вызвал по телефону сотрудников губчека.
– Товарищи! – обратился к ним Ворошилов. – Заберите этих гадов – изменников революции и дезорганизаторов фронта. Задержали их при попытке перейти к белым.
– Пойдем, ваш бродь! – устало сказал смуглолицый пожилой чекист.
– Клим! Срочно телеграмму в Реввоенсовет Республики! Командующий, – бывший генерал Снесарев дезорганизовал фронт. Готовил заговор с целью сдачи Царицына белым. Задержан при попытке перехода к белым. Требуем объявления вне закона со всеми вытекающими последствиями. Сталин, Ворошилов.
– Будет исполнено, Коба! – вылетел в телеграфную Климентий Ефремович.
Телеграмма за подписью Троцкого об объявлении Снесарева вне закона и предании его революционному трибуналу пришла неожиданно скоро – во втором часу ночи. Троцкий давно хотел свести счеты со строптивым командующим, ни в грош не ставившим партийных вождей. В третьем часу ночи собрался революционный трибунал. Возглавлял его тот же смуглолицый чекист, который арестовал командующего. Снесарева, его адъютанта и начальника штаба, арестованного часом позже, ввели в подвальное помещение.
– Гражданин Снесарев! – начал заседание смуглолицый. – Вам предъявлено обвинение в дезорганизации армии, подготовке белого заговора, попытке перейти на сторону контрреволюции. Что вы можете сказать в свое оправдание?
– Товарищи! – начал Снесарев. – Сталин – политический авантюрист. Для достижения своекорыстных целей он готов идти по трупам. Ему безразлично: сколько будет трупов: тысячи, сотни тысяч, миллионы, десятки миллионов. Ему важно по их костях дойти до вершины политической власти. Сей новоявленный Бонапарт, прибыв на фронт, кидался от одной авантюры к другой. Его безмерная жажда славы и безграмотные решения неоднократно ставили под угрозу всю оборону города. Только своевременное вмешательство командования группы войск и его полевого штаба позволили отстоять город, не дать войскам Деникина и Колчака соединиться в приволжских степях. Не благодаря Сталину, а вопреки ему героическая оборона города стала успешной. Как командующий войсками я был вынужден выразить Сталину политическое недоверие и потребовать его отзыва из Царицына. В ответ против меня сфабрикованы обвинения, которые я отвергаю как клеветнические!
– Ты, паскуда, товарища Сталина не марай! – строго сказал Ворошилов. – Товарищ Сталин пользуется безграничными уважением и любовью всех бойцов Красной Армии и в-первую очередь кавалеристов. Мы за товарища Сталина весь Царицын перевернем! Да что Царицын? Все Поволжье! Что вы этого изменника слушаете?! У него на роже написано – контра!
– Какие мнения будут у членов трибунала? – спросил смуглолицый.
– Товарищи, разрешите последнее слово! – не сдавался Снесарев.
– Последнее слово – пережиток буржуазного суда, наследие проклятого царизма! – оборвал его молодой человек в желтой кожаной куртке.
В это время принесли шифровку от Троцкого, предписывавшего под охраной отправить Снесарева в Москву. Сталина вполне устроило такое решение.
– Мы еще встретимся с ним! – произнес он.
В пять часов утра Пашка со смуглолицым отвезли на катере на середину Волги начальника штаба и адъютанта Снесарева. Застопорили машину. На корме зажгли фонарь. Из трюма вывели приговоренных, раздетых до исподнего, со связанными руками и колосниками на шеях.
– Дайте папиросу! – попросил адъютант.
– Некогда тебя ждать! Сам сознательность должен проявить! А то я и арестовывай, и суди, и приговор в исполнение приводи. Становись! – приказал смуглолицый и шепнул Пашке. – Ты, парень, приехал и уехал, а мне тут работать. Поэтому стреляй штабного, а я – адъютанта.
Одновременно щелкнули выстрелы. Одновременно у начальника штаба и адъютанта на левой стороне груди выступили кровавые пятна. Одновременно упали они в воду… Той же ночью были арестованы все сторонники Снесарева. Их зарубили в двух верстах от города. Оборона Царицына была лишена мозга.
Золотые часы, портсигары и кольца, обмундирование казненных Пашка обменял на две бутылки водки, половину осетра и хлеб.
– Твое дело – молодое, Жихарев. Иди – гуляй! – отпустил Пашку Сталин.
Жихарев направился в городской сад.
– Солдатик, побаловаться не желаешь? – окликнула его волжанка лет двадцати – широкоскулая, курносая, белоголовая, коротконогая и вислозадая.
– В рот берешь? – спросил Пашка, когда они спустились на берег Волги.
– Что ты, солдатик! Мы этому не обучены. – Старорежимных пронституток еще по весне в Волге перетопили. А мы – фабричные от голодухи этим промышляем. Где уж нам до столичных выкрутас?! – отвечала волжанка, ложась на спину.
С чавканьем ела она хлеб во время полового акта. Когда все съела – стала торопить:
– Кончай скорей! Комендантский час приближается!
Она быстро освободилась из-под Пашки, когда тот кончил. Оправляя юбку спросила:
– Хочешь еще? Давай хлеба!
– Иди уж, шкура! – развернул Пашка волжанку и дал ей пинка.