Глава 7. Подземный коридор и перекошенные дети
События, о которых пойдёт речь, не совсем обычные даже для такой школы, как наша. Из-за того, что моя рука ещё в гипсе описывать произошедшее в изоляторе прошлой ночью – с моих слов, конечно – снова будет «один человек».
*Обратите внимание! Далее записано «одним человеком» со слов Лили Тубы:
Лиля, почитав книжку Филиппку, пошла в свою палату. В изоляторе палаты для мальчиков и для девочек были рассчитаны на троих человек, но других детей, кроме Лили и Филиппка, в изоляторе пока не было. Конечно, Лиле было скучно лежать целыми днями одной, она уже пятый день находилась в изоляторе и чувствовала себя будто в одиночной камере. Посещения запретили, последний, кто навестил Лилю, был Нифигенич. С «одним человеком» она общалась только по телефону. Телефон Батяни второй день строгим женским голосом отвечал: «Этот вид связи недоступен абоненту!» Хорошо, хоть по медпункту можно было перемещаться свободно и ходить в соседнюю палату к Филиппку. На тумбочке уже который день лежала непрочитанной библиотечная книжка, и стояла пустая тарелка из-под полдника. Здоровой рукой девочка достала из кармана полдник Филиппка, положила печенье в тарелку, а рядом с тарелкой поставила пачку с вишневым соком, затем легла на кровать поверх одеяла, поправила подушку, чтобы можно было читать лежа, взяла книжку – это была поэма Николая Некрасова «Русские женщины» – и начала читать. Читать было не удобно из-за того, что книжку приходилось все время держать левой рукой и этой же рукой переворачивать страницы, к тому же, читать стихи Лиля не любила – скоро ей стало скучно. «…Шесть лошадей в него впрягли, фонарь внутри него зажгли…» – прочитала она. «На батарейках, работал, наверное», – подумала Лиля. «Творя молитву, образок повесил в правый уголок…», – почитав еще немного, Лиля пролистала книжку на несколько листочков вперед, чтобы найти что-нибудь поинтереснее. Что такое «образок» девочка знала, у нее самой была иконка с образом Божьей Матери с младенцем Иисусом на руках, а через воскресенье детей вывозили в Храм на службу. В Бога, правда, не все дети верили, но в церковь ездили охотно, потому что прихожане им часто подавали хорошую милостыню, а работники церкви по окончанию службы выдавали булочки, которые назывались смешным словом «просвирки». Те дети, у кого родители умерли, в Бога не верили – зачем ему было забирать у них родителей? – но просвирки ели, поминая своих усопших предков. Остальные дети тоже ели булочки, крестились, исповедовались и причащались, как было принято у православных. Милостыню воспитателям не отдавали, а просили старших детей покупать им сладкое. У старших детей было больше возможностей для передвижения, а ближайший магазин находился в пяти минутах от интершулеума. «Пред нею длинный и сырой подземный коридор, у каждой двери часовой, все двери на засов…» «Интересно, а есть ли у нас подземный коридор?» – подумала Лиля. В интернате был подвал, в котором хранили различный инвентарь: веники, лопаты, грабли. На субботник дворник открывал 7-й вход, доставал инвентарь и выдавал в группы, а после субботника собирал инструменты и составлял их обратно в заулки своего подземного царства, заперев дверь на огромный висячий замок. Только 7-й вход закрывался на висячий замок, остальные, а их в школе было восемь, закрывались на обычные внутренние замки. Почему вход в подвал назывался 7-м входом, никто не знал. Здание школы было старинным, прежде тут было много подъездов. Первым входом назывался центральный, по обеим сторонам здания располагались дополнительные. Некоторые из них были замурованы, а все действующие закрывались на ключи. На вахте находились ключи от всех этих дверей. Чаще всего пользовались четвертым (с него можно попасть сразу на кухню), пятым (вход в мастерские), шестым (он был расположен в правом крыле, им часто пользовались во время ремонта и когда выносили мусор) и седьмым. То, что подвал в школе не ограничивался помещением для хранения инвентаря, дети знали и даже рассказывали страшные истории про тех, кто случайно спускался туда без ведома дворника. Медпункт с изолятором находился под комнатами спального корпуса, его правого крыла. На втором этаже были расположены спальни мальчиков и холл, в котором ночевали Лиля, Батяня и Катюха в ту роковую ночь, когда Лиля сломала руку. Еще выше располагались спальни девочек, тоже с холлом и балконом. Запасная дверь в медпункте открывалась на лестницу, ей разрешено было пользоваться только на время ремонта, который обычно делали летом или к приезду каких-нибудь делегаций, и тогда все, кто жил в правом крыле, ходили не через центральный, а через 6-й вход, поднимаясь на свои этажи по запасной лестнице, каждый раз проходя через медпункт. Лестница эта вела не только наверх, но и вниз, и воспитатели строго следили за тем, чтобы дети, пройдя через медпункт, сразу поднимались в свои спальни. Между первым и вторым этажом лестницы находилась решетчатая дверь, которая закрывалась на ключ. Все пространство между пролетами лестницы со стороны перил было затянуто железной сеткой, чтобы дети не смогли упасть, если вдруг они неожиданно расшалятся и начнут съезжать с перил. Дверь в коридоре второго этажа спального корпуса была связующим звеном между вторым и третьим этажом в правом крыле. В левом крыле таких сложностей не было, запасная лестница всегда была закрыта. На время ремонта детей переселяли в комнаты и холлы правого крыла – огромное помещение школы позволяло это делать. Когда-то в этом здании располагалось Дворянское собрание, тут когда-то давали балы и спектакли, сюда приезжали в каретах, запряженных лошадьми, блестящие офицеры и дамы в бальных платьях и мехах – но это было еще при царях. Во время Первой мировой войны в помещении школы размещался госпиталь, потом кадетский корпус. В советское время тут была казарма одной из воинских частей. Когда часть была расформирована, здание отдали интершулеуму. «Интересно, открыта или закрыта дверь на лестницу сейчас?» – подумала Лиля. Ведь, если случайно дверь окажется не запертой, то Лиля сможет подняться на свой третий этаж, чтоб заглянуть в свою спальню и к старшим девочкам. Ей очень захотелось увидеть Батяню и Катюху. «Теперь главное, чтобы медсестра зашла в процедурный кабинет, или вышла ненадолго из медпункта», – подумала Лиля, решившая разведать обстановку. Покинув свою палату, девочка подошла к кабинету медсестры. Та сидела за столом и говорила с кем-то по телефону. Увидев Лилю, она оторвалась на минуту от разговора.
– Что тебе? – спросила она.
– А когда меня выпишут? – ответила Лиля вопросом на вопрос, заглядывая в дверь.
– Иди в палату! – сказала медсестра, но увидев, что Лиля не торопится уходить, встала из-за стола и, продолжая беседу по телефону, зашла в процедурный кабинет, который находился в смежной с медпунктом комнате.
Лиля в одно мгновение проскользнула в кабинет и оказалась у двери, ведущей на запасную лестницу, слегка толкнула дверь левой рукой… та бесшумно и плавно распахнулась перед девочкой. Лиля прошмыгнула на лестницу и прикрыла за собой дверь. Удивительно, но здесь, на запасной лестнице, которой пользовались только летом, было чисто, как в медпункте, и приятно пахло каким-то цветочным дезодорантом. Лиля хотела уже подняться на свой этаж, но взгляд ее упал на пролет лестницы, ведущий вниз… Она решила только посмотреть… Спускаясь, Лиля почему-то стала считать ступеньки – их оказалось тринадцать («Чертова дюжина», – подумала Лиля). Последняя, тринадцатая, ступенька упиралась в выкрашенную серебрянкой металлическую дверь. Лиля была уверена, что дверь закрыта на внутренний замок и лишь слегка задела ее левым плечом, потому что, из-за тесноты, по-другому совершенно нельзя было проверить, закрыта она или все-таки… Тяжелая дверь со скрипом приоткрылась. «Я только загляну…», – подумала Лиля и оказалась в маленьком освещенном холле, переходящем в обычный, как на любом этаже спального корпуса, коридор. По обеим сторонам коридора, как и на верхних этажах, располагались комнаты, очень похожие на жилые. На каждой двери, как и во всем интершулеуме, были закреплены фотографии детей и персонала. В центре каждой фотографии, как обычно, располагалась… Нет, это была не прежняя директорша, обожавшая фотографироваться – это была Зеленая Палочка! Конечно, она теперь исполняет обязанности директора и вполне может заменить прежнюю даже на фотографиях, но почему здесь, в подвальном помещении?! В подземном коридоре?! Лиля пошла вперед, вглядываясь в фотографии, но почему-то никого, кроме Зеленой Палочки, она не узнавала. Неожиданно сзади раздался до боли знакомый голос:
– Ты что тут делаешь, Лиля?
Лиля остановилась, затем медленно обернулась и увидела новоиспеченную директоршу с обычной указкой в руках. Но теперь коридор стал совершенно другим! У каждой двери стояли, как часовые, мужчины в строгих серых костюмах. Они появились совершенно неожиданно и бесшумно.
– Догоните ее! – скомандовала Зеленая Палочка.
В тот же момент мужчины в сером сорвались со своих мест. Лиля развернулась и что было сил побежала. Она слышала топот за своей спиной и понимала, что ее сейчас схватят незнакомцы в серых костюмах. Правая рука, тяжелая и несгибаемая из-за гипса, мешала бежать, болтаясь, как привязанная к телу гиря. Лиле казалось, что незнакомцы уже протягивают руки, чтобы схватить ее так же, как когда-то во время побега из интершулеума, ее схватил физрук. Девочка услышала, как один из людей Зеленой Палочки тяжело дышит за ее спиной. «Догнал», – с досадой подумала она, но вдруг бежать стало легче, и ей даже показалось, что ноги практически не касаются пола. Не снижая скорости, она обернулась и увидела, что преследователи остались далеко позади. Но как такое было возможно? Теперь Лиля могла немного сбавить скорость и перевести дух, но как только она снизила скорость, коснувшись ногами пола, вновь услышала голос Зеленой Палочки:
– Почему ты не съела полдник?
Голос звучал уже не из-за спины, Зеленая Палочка каким-то образом оказалась в конце коридора и ждала бежавшую прямо на нее Лилю, приготовив свою указку для удара. Лиля на секунду зажмурилась и вновь открыла глаза. В двух шагах от нее стояла Зеленая Палочка в своем обычном костюме, который она носила каждый день, переодеваясь только по праздникам – серые брюки и тонкая трикотажная кофточка серо-зеленого цвета с маленькими пуговками по всей длине. Указки в руках Зеленой Палочки не было. Рядом с директором, чуть сзади нее, находилась медсестра с подносом, на котором стоял Лилин ужин. Сама же Лиля лежала на кровати поверх одеяла, положив левую руку на раскрытую библиотечную книжку, принесенную Нифигеничем.
– Унесите все в столовую, – тихим голосом, присвистывая на звуке «с», сказала Зеленая Палочка медсестре. Она должна все делать вовремя. Не стала есть полдник – останешься без ужина! Эти слова были предназначены уже Лиле.
– Почему ты лежишь в халате, поверх одеяла?
– Я нечаянно уснула, – сказала Лиля.
– Если ты решила лечь в постель, надо было сразу раздеться и лечь под одеяло. В изоляторе разрешено полежать в постели днем, но не в верхней одежде. Тебе такие вещи надо объяснять?
Лиля поднялась, присела на край кровати.
– Сидим мы на стульях, – сказала Зеленая Палочка. Встань, поправь постель и соседние тоже. Сегодня в палату поступят новенькие.
Пока Лиля здоровой рукой поправляла простыни и одеяла, Зеленая Палочка подошла к окну, достала из кармана оконную ручку – такие ручки были у всего персонала, без них ни одно окно в интернате нельзя было открыть – повернула, вставив ее в специальное отверстие и слегка приоткрыла окно.
– Пусть немного проветрится, – сказала она медсестре, которая, поставив на поднос тарелку с печеньем Филиппка и сок, была еще здесь, ожидая дальнейших распоряжений начальницы. Потом закроете. На окне палаты, как и на всех окнах первого этажа, стояла железная решетка.
– Пойдемте в палату мальчиков, – Зеленая Палочка вновь обратилась к медсестре. А с тобой, Лиля, мы еще разберемся! – тихим, монотонным, но все же таившим в себе угрозу голосом, сказала она и вышла из палаты первой. За ней вышла медсестра с подносом. «Выходит, я уснула», – подумала Лиля. Ее сон был настолько явственным, что Лиля засомневалась, был ли это сон. Как только Зеленая Палочка с медсестрой вышли из соседней палаты, Лиля, дождавшись, пока за ними закроется дверь изолятора, вышла из своей палаты и заглянула к Филиппку.
– Как ты себя чувствуешь, Филиппок?
– Кажется, нормально, – ответил тот.
– Приступов больше не было?
– Нет!
– Не пей больше голубые таблетки, это все от них, – сказала Лиля. Если медсестра будет следить, глотай таблетки по одной и запивай водой, а голубую с буковкой положи в рот последней, но не на язык, а под язык и держи там, пока медсестра не уйдет. Если попросит рот открыть – открой, но язык держи плотно прижатыми книзу. И не забудь после того, как таблетку под язык положишь, стакан с водой ко рту поднести, как будто таблетку запиваешь. Потом таблетку выплюнь. Понял?
– Понял.
– И поешь немного.
– Лиля, съешь мою котлету, а я гречку съем. Я не люблю котлеты.
Лилю, оставшуюся без ужина, долго уговаривать не пришлось: она отломила кусочек хлеба, положила на него вилкой Филиппка котлету и, жуя бутерброд, пошла в медпункт. Времени у нее было в обрез. Сейчас медсестра отнесет в столовую посуду, получит второй ужин и вернется. Хорошо еще, если остановится поболтать с вахтером или соцпедом – она так часто делает – тогда времени будет побольше. Лиля зашла в медпункт, подошла к двери запасной лестницы, слегка толкнула ее – та легко, без скрипа открылась. Лиля просунула в открывшуюся дверь голову – на лестнице горело дежурное электричество и приятно пахло цветочным дезодорантом… Выходить на лестничную клетку Лиля не решилась, медсестра должна была вот-вот вернуться. Девочка потихоньку закрыла дверь на запасную лестницу и вернулась к себе в палату. Подойдя к открытому окошку, из которого веяло осенней прохладой и невозможной при сложившихся обстоятельствах свободой, Лиля подумала: «Значит, это не сон!» Затем она села на кровать, хоть в мозгу сразу зазвучало: «Сидим мы на стульях…», и стала доедать бутерброд с котлетой, совершенно сбитая с толку. «Что имела ввиду Зеленая Палочка, когда сказала, что сегодня в палату поступят новенькие?» – подумала Лиля. Обычно, если кто-то заболевал, его тотчас же отправляли в медпункт, а тут, на месте, уже решали – оставить ребенка в изоляторе или, дав таблетку, или сделав укол, отправить его обратно в спальный корпус. Мысли Лили прервала Батяня. Она вихрем ворвалась в палату и закричала с порога:
– Привет! Я на минутку! Иду с ужина. Увидела, что медсестра разговаривает с вахтершей, и сразу к тебе! Как ты тут? Когда уже гипс снимут? А выпишут когда? Лиля не успела ответить ни на один вопрос.
– У меня телефон забрали, – продолжала Батяня. Больше на этаже ни у кого нет. Посещать тебя запретили. Сегодня в интернат привезли новеньких.
– Откуда?
– С Черемушкинского интерната. Они такие… перекошенные все.. – Как это, перекошенные? – Долго объяснять. Да их после ужина в медпункт приведут, сама увидишь.
– А почему их к нам? – Комиссия решила, что они способны учиться по нашей программе. Там у них школы вообще нет.
– Они не заразные?
– Не думаю. Иначе не ужинали бы вместе со всеми. Наверное, медсестра форму 20 проверит и все, – со смешком сказала Батяня.
– Мне столько надо тебе рассказать…
– Лилька, я постараюсь завтра к тебе зайти! А теперь я побежала, а то медсестра воспитке пожалуется, что я у тебя была. А ты на выписку просись. У нас есть кое-какие новости по «Делу серых»…
Батяня, унеслась так же, как налетела и вовремя – буквально через пару минут в медпункт вошла медсестра, а следом за ней мимо открытой двери Лилиной палаты проследовали пятеро детей разного возраста, но чем-то удивительно похожих друг на друга. Лиля поняла, они были похожи перекошенными лицами! Головы их были тоже какие-то перекошенные, как будто помятые, похожие на лопнувшие футбольные мячи. «Что это с ними?» – с ужасом подумала Лиля. Дети – две девочки и три мальчика прошли мимо её палаты в комнату медсестры. Лиля подошла к двери и посмотрела вслед вошедшим в медпункт детям. Мальчик, который замыкал цепочку черемушкинских детей, шел, как-то странно подпрыгивая. Лиля услышала шум со стороны входной двери. Оглянувшись, она увидела, что ребята из постинтерната – любимчик директора Крези и его приятель Сигма – несут кровать. Они занесли кровать в палату мальчиков. Следом за ними (о, радость!) шел «один человек», неся матрас и подушку. Лиля поняла, что новеньких оставят ночевать в изоляторе – дополнительная кровать предназначалась для одного из них, ведь в каждой палате изолятора было по три кровати, а в палате мальчиков одна кровать уже была занята – на ней лежал Филиппок.
Конец ознакомительного фрагмента.