III. Вера и разум: проблема коэволюции
Вера – это такое отношение к умозрению, при котором его результаты принимают как достоверные и истинные без доказательства. И в этом смысле вера отличается от мышления, знания. Но вера представляет собой не только атрибут индивидуального сознания, она является и одной из форм общественного сознания. В истории философии и психологии различают несколько видов теорий веры: эмоциональные, интеллектуальные, волевые. В любом случае вера как социокультурный феномен является неотъемлемым атрибутом индивидуального и общественного сознания, без которого ни действовать, ни полноценно познавать человек не может.
Особым случаем проявления феномена веры является вера в сверхъестественное, иррациональное, т.е. религиозная вера, обусловленная потребностью человека в том, чтобы о нем кто-то заботился, чтобы его опекала и помогала в делах какая-то высшая сила, компенсируя его бессилие перед реальностью.
По мере духовного и физического развития, т.е. по мере того, как человек взрослеет и сам становится способным оберегать и заботиться о других, он шаг за шагом начинает верить в себя. Начинает понимать, что хотя все мы родом из детства, нельзя оставаться ребенком всю жизнь. А, значит, он не только освобождается от иррациональной веры, но постепенно переходит к рациональной вере, обусловленной опытом, знанием, философией и наукой. И, наоборот, регрессируя, он движется в противоположном направлении.
Поэтому религия выражает собой ту или иную ступень в развитии феномена веры, конституирует ее, закрепляет в массовом сознании. И подобно тому, как экономические отношения отражают социальный характер народа, т.е. господствующий способ взаимоотношений между людьми, так и господствующая форма религиозной веры отражает его духовный характер.
При этом надо признать, что и религия, и наука ищут одно и то же. Только религия – это интуитивное, иллюзорное восприятие разумности мироустроения, тогда как философия и наука – это осмысление того же самого в понятиях. В науке космос предстает не только как большая машина, но и как Вселенская Мысль, отраженная в слове, в абстракциях. Выходит, что религия мистифицирует и персонифицирует это разумное начало бытия, эти объективные законы природной самоорганизации, наделяя их сверхестественными иррациональными свойствами.
В контексте европейской, прежде всего, христианской культуры гносеологическая позиция веры приходит в противоречие с общими установками рационализма. Поэтому теология противопоставляет религиозную веру разуму человека, его знаниям. Это ощущается уже с первых шагов христианства. Так, апостол Павел пишет:
«Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; … Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых»10.
В другом же послании апостол Павел предупреждает о недопустимости увлечения философией, он пишет:
«Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею…»11.
И это понятно, поскольку в еврейской религиозной среде, в которой существовала безоглядная вера в Бога, человек соизмерял весь ход своей жизни с «Торой», т.е. с «Руководством к действию». Поэтому он ощущал сильное недоверие к бесконечным спорам, к мудрости, которая в греческом обществе была желательна не ради какой-либо ее пользы, а ради нее самой. Это обусловило недоверие не только к философии, но и ко всей рационалистической культуре.
Вместе с тем, проблема соотношения веры и разума становится центральной проблемой христианства, которое вышло за пределы узко-этнической веры, это проблема соотношения еврейского монотеизма с языческой мудростью, т.е. с греческой идеей рациональности, с философией. И уже в раннем христианстве оформляется два направления: одно ориентировалось на гармоничный синтез христианского вероучения с философской традицией рационализма – Юстин, Климент Александрийский, другое направление считало эти идеи несовместимыми и резко противопоставляло христианство эллинской учености – Тертуллиан.
Тем не менее, христианская традиция – это не только желание осмыслить соотношение веры и разума, но и стремление согласовать библейское знание с научным знанием о природе и человеке, соединить христианскую теологию с античной философской рациональностью. Недаром уже в Евангелии от Матфея находим:
«да будет слово ваше: „да, да“, „нет, нет“; а что сверх этого, то от лукавого»12,
что свидетельствует об ориентации первых христиан на формально логическое мышление.
Христианство – это грандиозная попытка соединить «Руководство к действию», выраженное в форме иррациональной веры, в т.ч. и веры в нравственный прогресс, с древнегреческой идеей рациональности, с формально логическим мышлением. Это было желание соединить действия людей не только с их верой, но и с их разумом, с теоретическим мышлением. Но если правоверным иудеям в таком воссоединении не было нужды, то возникает вопрос, по какой такой причине оно понадобилось христианам?
На мой взгляд, дело заключается в том, что иудаизм – это монотеизм, это иррациональная и чистая вера в Бога, и только в Бога, отдельно стоящего от человека, над человеком:
«Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим».
Христианство же – это дуалистическая вера, это и вера в Бога, и вера Человека в самого себя. Поэтому христианство – это вера и в разум человека, в дух истины.
Но если веру человека в самого себя обозначить как аутотеизм, а веру в Бога или богов как аллотеизм, то христианству в какой-то мере приходится объединять эти две формы веры. Это вынуждало христиан отходить от безоглядной веры иудеев и поневоле двигаться в противоположном направлении, а, значит, опираться на рациональную веру, на дух истины, на знание.
Христианство – это переход от веры в потустороннего Бога Отца к вере земного Сына Человеческого в самого себя. А это – революция, переворот в направлении веры. От веры в кого или во что угодно – к вере Человека в себя, в свой собственный разум и свои собственные силы. От веры в иррациональное – к вере в рациональное, переход к философии, к науке, и, далее, к европейскому атеизму. Выходит, христианство – это самый момент переворота от аллотеизма к аутотеизму, от иррационализма и мифологического мышления к рационалистическому мышлению и науке, к антропотеизму. В гносеологическом плане этот переворот подобен коперниканскому перевороту и переходу от геоцентрической картины мира к гелиоцентрической картине.
Аристобул Александрийский из Панеи (сер. II в. до н. э.) был одним из первых, кто осознал необходимость соединить веру с разумом и пошел по пути философского переосмысления монотеизма. С него, а, возможно, и ранее, начинается прогрессивное развитие веры за счет примирения ее с разумом. Происходит и новое, третье после элеатов, Сократа и Платона, искажение сути самой греческой философии: ее попятное движение от диалектико-логического мышления целым спектром сравнительных понятий (Аристотель) к дологическому и формально-логическому мышлению классификационными понятиями (Платон). И формальнологическое мышление становится обычной, наиболее распространенной формой мышления для иудейских, арабских и христианских писателей.
Кроме Аристобула, а возможно, и других авторов, особенно серьезную попытку синтезировать веру с разумом, соединить «Тору» с греческой философией предпринял Филон Александрийский (20 г. до н.э. – 54 г. н.э.). Поэтому его можно считать основателем не только еврейской философии, но и предшественником христианского мировоззрения. В дальнейшем его учение оказало сильное влияние и на отцов церкви, что напрямую вело к патристике (лат. рatres – отцы) – философско-теологической мысли 2—8 вв.
Климент Александрийский (середина 2 в. – ок. 215 г.) признавал философию, которая подчинена откровению.
Тертуллиан (160—220) безоговорочно ставит веру выше разума, который всячески принижает. Выступает против обсуждения священного писания, тем более еретиками.
Ориген (ок. 185—ок. 254), высоко ценя знания, ставит задачу синтеза античной философии: платонизма и стоицизма с христианством. В своей школе он составляет такой учебный план, по которому изучались логика, физика, астрономия, геометрия и др. Ориген не сторонник буквального понимания текста священного писания, поэтому он выделяет три возможных прочтения смысла Библии: буквальное, моральное и философское. Сам же отдавал предпочтение философскому смыслу истолкования Библии.
Августин Блаженный (354—430) формулирует перед теологией задачу: «познать в свете разума принятое верой».
Боэций (ок. 480—525) и Иоанн Дамаскин (ок. 675—753) – ориентируясь на античную философскую традицию – на Аристотеля и Порфирия – заложили основы средневековой схоластики.
Фома Аквинский (1225—1274) доказывал, что разум и вера не только отличаются друг от друга, но вместе с тем образуют единство, гармонически согласуются между собой. В случае, если рациональные выводы противоречат Откровению, это свидетельствует об ошибке в рассуждении. Поэтому Фома отдавал предпочтение догматам веры. В философских основаниях своего богословия он опирается, главным образом, на учение Аристотеля. Однако увлеченность аристотелевской философией, пришедшей на смену платонизму, не устраняет внутренней противоречивости схоластики, как и других форм веры.
Средневековая христианская мысль развивалась не только в своей собственной атмосфере. На осмысление поднятых отцами церкви вопросов значительное влияние оказали произведения арабских философов, которым, подобно христианам и иудеям, пришлось примирять незыблемость Корана с философскими знаниями, а, значит, стихийно переходить от теоцентрической картины мира к антропоцентризму.
Одной из крупнейших фигур, завершающих развитие арабоязычного аристотелизма, был Ибн-Рушд или Аверроэс (1126—1198), который считал, что истина заключена в философии Аристотеля. Но почему же тогда религиозные сочинения более эффективны в воспитании народа? Данное обстоятельство Аверроэс объясняет тем, что не все люди готовы воспринять всю истину. Поэтому он предлагает разделить людей на три класса в зависимости от их способности воспринимать истину. Одних можно убедить красноречием – дологическое мышление (Ю.Р.). Другим нужны доказательства – формально-логическое мышление (Ю.Р.), а третьи удовлетворяются только философскими и математическими доказательствами – философское и научное мышление (Ю.Р.). Толпа имеет веру, которую на основе умозрения ей дают теологи, и только для немногих людей верой становятся доказательства чистого разума, философии и науки. Тогда зачем этим людям Откровение?
Кроме того, необходимо вспомнить и о великом еврейском мыслителе Моймониде или Рамбаме (1135—1204), учение которого оказало значительное влияние и на развитие еврейского законоучения, и на еврейскую средневековую философию. Заветной мечтой Маймонида было примирить истины еврейской веры с истинами разума, с аристотелевской логикой, что было созвучно мыслям многих арабских и христианских средневековых философов. Аргументы Рамбама были настолько убедительны, что оказали определенное влияние на многих схоластов, даже на Фому Аквинского. Есть мнение, что Маймонид, единственный из философов нашей эры, символизирует собой
«единение четырех культур: греко-романской, западной, еврейской и арабской»13.
Становится очевидным, что древний библейский период иудаизма не нуждался в мудрости греков по причине господствовавшего в то время мифологического, теоцентрического или дологического способа мышления. Напротив, центральной проблемой второго, раввино-талмудического ортодоксального периода в развитии иудаизма стала проблема совмещения Торы, т.е. «Руководства к действию» с греческим рационализмом, с антропоцентризмом.
Средневековая философия вне зависимости от своей конфессиональной ориентации пыталась решить вопрос о гармонизации формы веры с формой мышления. Поэтому главной задачей схоластики, как и всех других форм веры, которые опирались на идеи Платона и Аристотеля, было рациональное обоснование своего вероучения на основе законов формальной логики.
Если же рассматривать вопрос в историческом плане, то в целом среди теологов преобладало представление о возможности примирить веру и знание. Причем отношение церкви к рациональному знанию прогрессивно, поскольку оно эволюционирует от анафемы рационализму до тезиса «церковь – друг науки». Это обусловлено эволюцией веры: от веры в Бога Отца, к вере в Сына Человеческого, от теоцентризма к антропо- и социоцентризму. И этот антропологизм ощущается в западном христианстве более, нежели в восточном. Поэтому в самой своей сокровенной глубине христианское вероучение всегда тяготело к рациональности при безусловной доминанте веры. Не случайно в своей энциклике Папа Римский Иоанн Павел II пишет:
«Вера и разум подобны двум крылам, на которых дух человеческий возносится к созерцанию истины»14.
В контексте приоритета христианской веры сегодня ставится вопрос об «интегрирующем» диалоге теологии, философии и естествознания как конвергенции их аргументаций с последующим получением синтетической истины. Но, поскольку христианство сочетает и веру в Бога Отца, и веру Человека в себя, соединяет аллотеизм с аутотеизмом, иррациональную веру в Бога с верой человека в знание, постольку непротиворечивая синтетическая истина невозможна.
Кроме того, мировоззренческая ориентация, направленная на соединение иррационально-мистических предпосылок теологии с субъективными, формально-логическими выводами философии, предопределила схоластический стиль как теологии, так и философии на всем пути их совместной эволюции. Но известно, что «если слепой поведет слепого, то оба упадут в яму»15. Это означает, что субъективистская, формально-логическая форма философского мышления изначально не могла дать полного и объективного знания, хотя она в полной мере соответствовала нуждам любой иррациональной веры.
Вместе с тем, архаизм современных религий, как и абстрактно-всеобщий, субъективистский дух самой философии, требуют сегодня новой постановки вопроса о соотношении разума и веры, философии и религии. А, значит, ставит вопрос о создании такой формы философского мышления, которая смогла бы дать объективную истину, и такой формы веры, которая не противоречила бы новому состоянию разума. Что же касается философии, то ее будущее, на мой взгляд, связано с освоением логики конкретных наук, т.е. конкретно-всеобщего способа мышления, которое мы обсудили выше. А вот эволюцию форм общечеловеческого феномена веры можно представить в виде непрерывного перехода от одной крайности к другой:
Политеизм – Монотеизм – Дуализм – Атеизм – Неотеизм
Политеизм – это вера во многих Богов.
Монотеизм – вера в единого Всесильного Бога.
Атеизм – это отрицание веры в богов и вера человека в себя.
Неотеизм – вера в Человечество как мыслящую, действующую и верящую в себя общепланетарную субъективность – социоцентризм.
При этом политеизм и монотеизм можно охарактеризовать как аллотеизм, поскольку человек верит во что угодно: в Бога или во многих богов, только не в свои силы. Атеизм и неотеизм можно охарактеризовать как аутотеизм, поскольку объектом и субъектом веры оказывается Человек и Человечество. Христианство, примиряющее веру и знание, в явном виде сочетает и веру в Бога, и веру Человека в себя. Поэтому христианство является откровенно дуалистической формой веры, тогда как иудаизму и исламу, также примиряющим веру и знание, дуализм присущ в скрытой, латентной форме.
Конец ознакомительного фрагмента.