6
– Господи, что с тобой? Куда ты опять влез? – причитала Вика, с беспокойством рассматривая его. – Что у тебя на лице? Ты все больше сереешь, что с тобой? А руки… Тебе надо немедленно к врачу!
Несмотря на тревогу, она выглядела миловидной, похорошела за последнее время, черты лица округлились, в глазах появился таинственный блеск. Котиль, молча разувшись, пошёл в ванную, где уставился в зеркало. На него смотрел незнакомец. Рыжеволосый парень с задорными глазами и упрямыми складками губ куда-то исчез. Вместо него в зеркале отражался какой-то монстр с серым, мышиного оттенка лицом, погрубевшей кожей и темными мешками под глазами. Носогубный треугольник был вымазан какой-то буровато-серой жидкостью, и он не сразу понял, что это такое. Когда до него дошло, он испугался не на шутку.
«Кровь! – пронеслось у него в голове. – Это кровь! Почему она такого цвета? Что со мной?
– Что ты молчишь?! – закричала Вика, воплощенным укором застыв у полураскрытой двери. – Ты думаешь только о себе! У нас скоро ребенок будет; до чего ты довел себя! Немедленно иди к врачу!
На следующий день он отправился в поликлинику. После короткого осмотра озабоченный молодой доктор, нервно теребивший трубку стетоскопа, состроил задумчивую мину и направил его на обследование. Котиль видел, что толком никто ничего сказать ему не может.
Его положили в больницу. У него брали анализы, какие только можно, делали кардиограмму и рентген. После одного доктора пришел второй, после чего явился целый консилиум. На Котиля смотрели, как на инопланетного монстра, который только что сошел с летающей тарелки, переговаривались с серьезными лицами, что-то решали, сосредоточенно кивая. Он молчал, нутром чувствуя, что спрашивать бессмысленно, лежал и глядел в потолок. В спёртом воздухе палаты, где разместили еще двоих пожилых сердечников, он чувствовал себя лучше, чем на улице. Когда сестра открыла форточку, чтобы проветрить, он с ужасом посмотрел на неё, словно она впустила некоего невидимого, но злобного джинна, угрожавшего его жизни.
– Закройте, пожалуйста, – почти негодующе выдавил он из себя и закашлялся.
– Здесь дышать нечем, для выздоровления нужен свежий воздух, – назидательно и твёрдо заявила сестра, зная, что только так можно воздействовать на привередливых пациентов.
– Какой ещё свежий воздух! – взорвался Котиль. – Закройте, я вас прошу!
– Правда, дышать нечем, – отозвался один из больных слабым старческим голосом, заворочавшись в скрипнувшей на разные лады кровати.
– Закройте! – страшно заорал Котиль, тяжело вдохнул и выпучил глаза. – Воздух, воздух… к чёрту ваш воздух!
Сестра с грохотом притворила форточку и быстро вышла из палаты; грубости уже готовы были сорваться с ее губ. Пенсионер еще поворочался в постели и проскрипел:
– Молодой, а такой привередливый. В отдельную палату, если такие… требования!
Котиль молчал. Он поглядывал на форточку, словно на чудовище, посаженное на цепь до поры до времени. Четких мыслей в его голове не было, вместо них роились обрывки странных фраз, которых раньше, при молодой и здоровой жизни, он не замечал. Он с ужасом осознавал, что форточкой всё не закончится, а со временем будут возникать новые угрозы, ему станет хуже, и что-то с этим надо делать. Он думал о выхлопных трубах автомобилей, о сладком угарном газе, о приливе сил, который он приносит.
– Чего молчишь? – не желал успокаиваться пенсионер, восприняв молчание молодого строптивого пациента как знак раскаяния. – Ты на себя в зеркало посмотри – какой серый весь! Это от несвежего воздуха, – с апломбом истины в конечной инстанции, не принимая возражений, вещал он. – Свежий воздух, – он назидательно воздел указательный палец, – хорошее питание, физический труд – самое главное. До чего ты себя довел в такие годы? Куришь, небось, как паровоз?
«Точно – курить, – подумал Котиль, – будет легче».
Он никогда не курил, так, пробовал в детстве, позже баловался по пьянке. Но сейчас он вдруг понял, как это люди курят, и почему не могут или не хотят избавляться от этой привычки. Он представил, как подкуривает, затягивается, как горячий дым врывается в легкие, проникает в кровь, в каждую клетку тела, принося наслаждение и рождая силу.
– Сейчас молодежь вся курит и пьёт, – отозвался второй старик с обвисшими щеками и подрагивавшей от нервного тика головой. – Испаскудились, порядка нет…. У меня сын умер. Заболел и умер. А что ж – бездельничал, курил да пил, на работу идти не хотел, вот и умер. На буровой вон зарплата хорошая, стабильная; иди, работай и живи, как человек! А он – вкалывай, говорит, там, как раб. А что ж – просто так деньги дают? И пропала жизнь.
– Да, на буровой хорошо платят, – согласился первый. – Начальник буровой, Бардаганов, молодец, дисциплину держит.
– Да весь город буровая, считай, кормит.
– Так и есть.
– А эти, активисты всякие, протестуют, чтоб закрыли.
– Чтоб люди без работы сидели!
– Враги народа, иначе не скажешь.
– На деньги тех, понятно откуда…
– Сейчас поразводилось сволочей всяких…
– Давить надо, порядок нужен!
– Расстреливать, как при Сталине!
– Был порядок, была страна! А сейчас…
– Но Бардаганов не даст!
– Шею любому свернет!
– Не попустит!