X
После ухода госпожи Шамбла Жак Бессон несколько минут мрачно смотрел на дверь, куда они вышли.
– Ну что с вами? – резко спросила его Мари Будон. – Почему вы не пьете вино, оно же стынет.
Жак поднес чашку к губам, но тотчас поставил ее рядом с собой.
– Мне не хочется, Мари, – сказал он печально.
– Какая блажь взбрела вам в голову? – вскрикнула служанка, скрестив руки.
– Разве вы не заметили, что сейчас со мной проделала графиня?
– Что? Проделала? Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, Мари, что графиня, окружив меня заботой и лаской, притворялась, как будто не знает, откуда я пришел и что случилось нынче ночью.
– Ну и что же?
– Ну, мне кажется, что это значит: «Я ничего знать не знаю и ведать не ведаю об этом деле, это касается тебя одного, выпутывайся как можешь, а на меня не надейся».
Мари Будон пожала плечами.
– Вы вовсе ничего не понимаете, – объяснила она. – Это происходит оттого, что вам неизвестно поведение знатных дам. Знатная дама может быть так же… решительна, как вы и я, но у нее, так сказать, деликатное воспитание. Она может совершить очень важный поступок, но ни говорить, ни слушать о нем не станет, когда она общается с лицом низкого звания. Ах! Напрасно вы хмурите брови, вы все-таки станете хозяином Шамбла, это верно. Но вы там еще не хозяин, и пока графине ла Рош-Негли неприлично становиться ровней или, уж говоря прямо, делаться сообщницей своего слуги.
– Однако…
– Однако… говорите что хотите, а это так! Тем хуже для вас, если вы этого не понимаете.
– Но кто мне поручится, что, подбив меня на это – ведь подбила-то меня она, – кто мне поручится, что потом она не бросит меня в трудную минуту?
– Бросит вас! – вскрикнула Мари Будон, вспыхнув от негодования. – За кого вы ее принимаете?
– Пусть так, я ошибся, вы знаете ее лучше меня, Мари. А как же госпожа Теодора?
– Ну что вы можете сказать против госпожи Теодоры?
– Я скажу, что после того, чем я рискнул ради нее и графини…
– И для себя самого.
– Ну хорошо, но все-таки она, видя меня бледного, разбитого и больного, не только не утешила меня ни одним добрым словом, но постоянно отворачивалась от меня, словно от ядовитой гадины.
– Не плясать же ей было от радости, не бросаться же к вам на шею благодарить! Хоть и не любишь своего мужа, но нельзя же к таким вещам относиться спокойно. Госпожа Теодора все-таки женщина, у нее сердце защемило при одной мысли о том, что там случилось. Это естественно, потому что и на меня это подействовало, хотя я вовсе не любила этого Марселанжа.
– Уж что бы вы ни говорили, Мари, а я очень боюсь и почти что раскаиваюсь.
– Мокрая курица! – прошипела служанка сквозь зубы и сухо продолжала: – Раскаиваетесь! Право, жалко мне вас! Или вы думаете, что свинопас может сделаться мужем знатной дамы, хозяином в Шамбла и ровней с самыми благородными и самыми богатыми людьми в краю, ничем для этого не рискнув? Послушайте, у вас еще сумбур в голове; дайте-ка я перевяжу вам ноги, а потом ложитесь спать. Завтра вы сможете здраво мыслить и говорить.
Жак молча повиновался. Несколько минут спустя Мари Будон, женщина крепкая и сильная, чуть ли не несла его до спальни, потому что он с трудом мог подняться по лестнице. Через четверть часа все уже спали, или, лучше сказать, улеглись в постели, потому что можно с уверенностью сказать, что никто из них, кроме разве что Мари Будон, всю ночь не сомкнул глаз. Наутро, едва рассвело, раздался сильный стук в дверь.
– Это за мной! – пролепетал Жак Бессон, задрожав от страха в своей постели. – Они подозревают, они все знают, может быть…
Он хотел встать и подбежать к окну, но тут же понял, что этим может выдать себя, и сел на постели, стуча зубами от страха. Та же мысль одновременно пришла в голову графине, ее дочери и Мари Будон, но дамы, конечно, и с места не сдвинулись, а открывать дверь пошла служанка. Уверенная в том, что увидит полицейского комиссара и жандармов, Мари собрала все свое мужество, чтобы не спасовать перед лицом врага. Открыв дверь, она увидела крестьянина с честным и открытым лицом.
– Здесь живут дамы? – спросил он, отряхивая в передней свою шляпу.
– О каких дамах вы говорите? – сердито ответила Мари Будон.
– Известно, о каких… все знают, какие тут дамы.
– Все, кроме меня, – удивилась служанка, стараясь выиграть время.
– Я говорю о дамах из Шамбла, если вам уж так хочется это знать.
– Да, здесь. Что вам от них нужно?
– Я хочу поговорить с ними.
– Лично?
– Ну да!
– Кто вас послал?
– Господин Берже.
– А кто такой этот Берже, что посылает вас к госпожам Шамбла в такую рань?
– Это лардерольский мэр, – ответил крестьянин, приосаниваясь.
– Разве он прислал вас сообщить что-нибудь очень срочное?
– Да-да, очень срочное.
– А можно узнать?..
– Да, узнать можно… но только дамам.
– Хорошо, ступайте на кухню, а я им доложу.
– Скажите дамам, что я Луи Ашар, бывший слуга в Шамбла.
Мари Будон поспешила к графине. Та лежала на кровати с гордым и самоуверенным видом. Госпожа Теодора сидела рядом с ней. Она так волновалась, что даже не старалась этого скрыть.
– Ну что? – холодно спросила графиня. – За этим?
– Да, ваше сиятельство, вы угадали, – ответила служанка.
– Кто?
– Крестьянин.
Графиня перевела дух.
– Как его зовут?
– Луи Ашар.
– Я его знаю, он из Шамбла?
– Да, то есть теперь из Лардероля.
– Кто его послал?
– Мэр.
– Берже предан нашей семье. И что же тебе сказал этот крестьянин… насчет того, что произошло в Шамбла?
– Ничего, он хочет говорить только с вами и с госпожой Теодорой.
– Хорошо, накорми его и пусть он подождет, мы сейчас выйдем.
Когда служанка выходила, графиня сказала ей вслед:
– Мари, покажи ему Жака Бессона, больного, в постели… Понимаешь?
– Понимаю, графиня.
Мари пошла на кухню к крестьянину и угостила его завтраком.
– Если вы были слугой в Шамбла, – как бы между прочим сказала она, – вы должны знать Жака Бессона.
– Как не знать! Сколько раз мы вместе с ним осушали бутылочку, да не одну.
– Бедняжка, ему теперь так плохо, – вздохнула Мари Будон.
– Я слышал, что он сильно болел.
– Он все еще в постели, бледный и худой, прямо страшно смотреть. Хотите его повидать?
– Да… если только это не опасно, оспа, сами знаете…
– Опасность миновала, пойдемте!
Луи Ашар встал и пошел за Мари Будон, которая привела его в комнату Жака.
– Вот, Жак, ваш старый друг, – объявила она, чтобы успокоить Жака. – Это Ашар из Лардероля, который пришел навестить вас и поговорить.
– Милости просим, – ответил Жак слабым голосом, слегка дрожавшим от волнения.
– Ну, что вы о нем скажете, – спросила Мари, указывая на Жака, – сильно он изменился?
От усталости, переживаний и бессонной ночи лицо Жака Бессона стало еще бледнее, так что Луи Ашар жалобно вскрикнул:
– Да краше в гроб кладут!
– А его бедные ноги! Если бы вы видели! Просто ужас!
Она бросила на больного многозначительный взгляд, и он прекрасно понял его смысл.
Бессон приподнял одеяло и показал Ашару свои ноги, завернутые в полотно с кровавыми пятнами.
– Ох! Бедный Жак! Как болезнь-то вас отделала! – воскликнул простодушный крестьянин.
– Да уж! Я еще очень слаб, – ответил Жак, – и не мог бы дойти пешком из Пюи в Шамбла. Но что вас так рано привело к госпожам?
– О! Я должен сказать это им самим, но вы скоро это узнаете, и весь Пюи это узнает – дело-то важное и наделает шуму на всю округу.
Жак Бессон и Мари Будон принялись с самым невинным видом расспрашивать Луи Ашара об общих знакомых в Шамбла и в Лардероле, потом заговорили о жатве и аренде Шамбла, договор о которой планировали подписать в тот же день, второго сентября.
– Дамы, должно быть, уже встали, пойдемте, – наконец сказала Мари Будон.
Луи Ашар встал, пожал руку Жаку и последовал за Мари Будон.
Через минуту они вошли в небольшую гостиную, где сидели обе дамы в пеньюарах. По знаку графини Мари Будон вышла.
– Ну, Ашар, – спросила графиня ла Рош-Негли, – что же такое случилось в Шамбла, что господин Марселанж послал вас ко мне в столь раннее время?
Графиня не колеблясь произнесла имя Марселанжа, которое не осмелились упомянуть Жак и Мари Будон.
– Ах! Ваше сиятельство, – ответил крестьянин печальным голосом, – господина Марселанжа в Шамбла уже нет.
– Где же он? – поинтересовалась графиня, спокойный и твердый голос которой нисколько не выдавал ее глубокого волнения.
– Он умер, ваше сиятельство.
Госпожа Марселанж поняла, что должна сыграть подобающую ей роль в этой зловещей комедии. Она пыталась это сделать, но бесполезно – из ее уст не донеслось ни звука. Тогда она поднесла к глазам носовой платок, но они были сухи – ей не удалось выдавить из себя ни одной слезинки.
– Что вы такое говорите, Ашар?! – вскрикнула наконец графиня. – Господин Марселанж умер?!
– Умер, ваше сиятельство.
– Как? Скоропостижно? От чего же он умер?
– От ружейного выстрела, ваше сиятельство.
– Убит! Как же это может быть?!
– Да, ваше сиятельство, убит!
Графиня в эту минуту также хотела казаться взволнованной, поскольку она, как и ее дочь, прекрасно понимала, что об этом ее разговоре с Ашаром тотчас узнают в Шамбла и подробнейшим образом разберут каждое слово и каждую фразу. Однако охватившее ее злорадство помешало ей напустить на себя скорбный вид. Она только и смогла, что покачать головой.
– Несмотря на мои разногласия с господином Марселанжем и на все, в чем я могла бы его упрекнуть, известие о его смерти глубоко меня потрясло.
После некоторого молчания она продолжила:
– Когда же случилось это несчастье?
– Вчера вечером в половине девятого, ваше сиятельство.
– Убийца, без сомнения, арестован?
– К несчастью, нет – ему удалось скрыться.
– Напали ли, по крайней мере, на его след?
– Пока еще нет, ваше сиятельство.
– А подозревают ли кого-нибудь?
– Решительно никого.
– Как?! Неужели вообще никого?
– Ограничиваются туманными намеками.
– Кого же все-таки называют? – настаивала графиня. Сердце ее лихорадочно колотилось.
– Буасоме, Пьера Вильдье.
Ашар вдруг умолк.
– Еще кого? – почти шепотом произнесла графина, наклонившись к крестьянину.
– Жана Мартена, Бессона…
– Кого-кого? – переспросила графиня, внезапно выпрямившись. – Бессона?
Она побледнела, и губы ее судорожно дернулись.
– О нет! – добродушно ответил Ашар. – Не Жака! О нет! Одного из его братьев, Мишеля Бессона, прозванного слепым чистильщиком, который вчера просил милостыню у господина Марселанжа за несколько часов до убийства.
Графиня уже совладала с собой.
– Я и не думала, что могли подозревать Жака, – удивилась она и, поднявшись, продолжала: – Хорошо, Ашар. Скажите господину Берже, что мы полагаемся на его преданность и надеемся, что в этих прискорбных обстоятельствах он станет в Шамбла достойной заменой нам и в наших интересах сделает все, что сочтет нужным.
Луи Ашар поклонился и вернулся на кухню, где посидел несколько минут с Мари Будон, после чего отправился назад в Шамбла. Как только он ушел, Мари Будон побежала в маленькую гостиную, где остались графиня и ее дочь. Она думала, что они захотят поговорить с ней. Теодора лежала в кресле, глядя прямо перед собой отсутствующим и безжизненным взором. Глаза графини, напротив, горели огнем. Она в сильном волнении ходила по комнате, время от времени что-то бормоча, потом вдруг останавливалась, а потом снова начинала мерить комнату торопливыми шагами.
– Ну, что такое случилось? – спросила Мари Будон.
– Убит, только это и известно, – ответила графиня.
– А убийца?
Графиня с минуту подумала, потом отрывисто приказала:
– Пойди скажи Жаку, чтобы он встал и пришел сюда.
Служанка вышла и пошла за Жаком Бессоном. Через пару минут он медленно спустился по лестнице, терпя на каждом шагу невыразимые мучения, и явился к дамам. Его посадили в лучшее кресло, потом позвали Мари Будон, которой графиня доверяла и как преданной служанке, и как здравомыслящему человеку. Все четверо долго о чем-то говорили, и результат этого разговора станет нам известен в самом ближайшем времени.