© Гельман Ю. Е., 2015
© ООО «Литературный Совет», 2015
Девяносто копеек
– Простите, я не знаю, как быть. Вы поставили меня в затруднительное положение…
Елена смущенно оглядывалась по сторонам. Ей было неловко беседовать с этим человеком.
– Простите, я не понимаю, о чем вы говорите, – ответил мужчина, тоже оглядываясь по сторонам.
– Я – Витина мама. И ваш поступок…
– Ах, это! Я вам постараюсь объяснить…
Вите недавно исполнилось десять лет. Он учился в четвертом классе, вернее, только начал учиться.
Стоял октябрь – еще по южному теплый и солнечный. По утрам, правда, уже было прохладно, и мама заставляла Витю надевать ветровку. Зато днем, возвращаясь из школы, мальчик запихивал легкую курточку в ранец, так что всем казалось, что он закаленный человек. Так думал Витя, шагая по освещенной солнцем улице. Разлапистые листья платанов, высохшие и скрюченные, с громким шорохом разлетались в стороны от его туфлей.
Сегодня у мальчика был особый день. К нему он готовился давно, почти целый год, наверное. Витя точно не помнил – сколько. Да и зачем это помнить? Главное, что его тайная копилка медленно и неуклонно пополнялась. И сегодня пришел срок ее, наконец-то, опустошить.
Возвращаясь из школы, Витя направился мимо своего дома – в сторону детского супермаркета. До него было всего несколько минут ходьбы прогулочным шагом, но Витя почему-то заторопился, будто куда-то опаздывал. То ли приближение исполнения мечты добавляло торопливости, то ли каким-то неизведанным внутренним чувством он заставил себя ускорить шаги.
Наконец, стеклянные двери магазина раздвинулись перед ним, и мальчик, минуя плотные ряды одежды и игрушек для самых маленьких, направился в отдел конструкторов. Там, на верхней полке четвертой по счету слева стояла внушительная коричневая коробка, о которой он мечтал уже целый год. Вернее, не о самой коробке с одним прозрачным боком, а о том, что в ней находилось. А находилась в коробке железная дорога – большая и красивая, с множеством рельсовых частей, из которых можно было сложить путь любой конфигурации, со станцией, семафорами, шлагбаумами, переездами, предупредительными знаками, с паровозом и несколькими вагонами и даже с деревьями и кустами, которые составляли попутный пейзаж.
Когда-то он просил маму купить ему эту дорогу, но мама, которая раньше никогда не отказывала сыну, вдруг сослалась на нехватку денег. Мальчик не стал настаивать, капризничать, как другие дети. Он затаился. И поставил перед собой цель – накопить деньги самостоятельно. Витя не знал, сколько времени ему для этого может понадобиться, он просто стал собирать купюры и монеты, которые мама давала ему для школьных завтраков. То булочку не купит, то от сока откажется. Так и скрывал он с прошлой осени от матери свою тайну. А иногда заглядывал в магазин и подходил к знакомому стеллажу: там ли еще заветная игра?..
…Продавщица оживленно разговаривала с кассиршей. Обе были одеты по фирменному, по-супермаркетовски – в голубые юбочки, белые рубашки с галстуком и бейджиками, прикрепленными скрепкой на кармане рубашки.
– А можно мне купить? – робко спросил Витя у стройной брюнетки с именем «Татьяна» на бейджике.
– Что купить, малыш?
– Там, на верхней полке…
– Там много чего на верхней полке, – сказала Татьяна и, переглянувшись с подружкой, хихикнула.
– Железную дорогу, – уточнил Витя.
– Ого! – воскликнула продавщица. – Это дорогая игра. А денег у тебя хватит? Или ты с родителями?
– Нет, я сам. И денег у меня хватит, – уверенно ответил Витя, насупившись. С этими словами он расстегнул ранец, который давно снял с плеч, и вынул оттуда небольшой сверток. – Вот.
– Это твой кошелек? – спросила кассирша со странным именем Ирма и тоже хихикнула.
Витя промолчал. Он положил сверток на стол рядом с кассовым аппаратом и стал его разворачивать. Внутри конверта из двойного тетрадного листа оказался полиэтиленовый пакет, в котором действительно находились деньги: монеты и купюры.
– Ну что ж, – с иронией в голосе сказала Ирма, – мы видим, что мужчина ты состоятельный, так что наша сделка действительно будет иметь место. Тань, тащи коробку, а я пока деньги пересчитаю.
Продавщица направилась к стеллажу с игрушками, и Витя почувствовал, как у него учащенно забилось сердце. Он, конечно, не совсем понимал эти взрослые слова про состоятельность и сделку, для которой где-то было место, но то, что долгожданная железная дорога наконец-то достанется ему – стало в эту минуту главным в жизни.
Вскоре Татьяна вернулась с коробкой, которая показалась Вите еще бóльшей, чем раньше. Девушка принялась распаковывать игру – так принято: вставить батарейки, проверить, все ли работает. Ирма продолжала считать сбережения мальчика.
Витя не смотрел на кассиршу. Он неотрывно следил за действиями Татьяны. Вот она достала из коробки паровоз, вот вскрыла небольшую крышечку на его днище…
– Мужчина, эй! – вдруг позвала Ирма.
Витя оглянулся.
– Ты нас обмануть хотел, да? – спрашивала кассирша. – Денег-то у тебя не хватает.
– Почему не хватает? – Голос Вити задрожал. – Я считал…
– И я считала, – сказала Ирма. И добавила, глядя на Татьяну: – Представляешь, я два раза пересчитала. Делать мне больше нечего! Не хватает целых девяноста копеек. Он, наверное, думал, что здесь лохи работают, возьмут его денежки да в ячейки кассы побросают, не проверяя.
– Ирма, ты что! – Татьяна остановила подругу. – Не видишь, мальчик от твоих слов уже не в себе!
– Ну и что! Так, если каждому мальчику верить, потом самой придется недостачу покрывать!
– Можно подумать, что дети толпами приходят, чтобы что-то купить на такую большую сумму. В основном же с родителями покупают.
– А мне все равно: с родителями или без. Если не хватает денег – кругом и шагом марш! Или я не права?
– Формально права, – согласилась Татьяна.
Она повернулась к Вите, замершему возле кассового стола. Мальчик заметно покраснел, ему было действительно не по себе. И переживал он вовсе не от того, что не хватило денег, а больше от того, что его пытались уличить в обмане.
– Ты, пожалуйста, иди домой, – сказала Татьяна, положив руку на плечо мальчика, – и скажи маме или папе, что здесь немного не хватает. Потом приходи, когда соберешь всю сумму. Вот, смотри на ценнике, сколько нужно.
Завернув свои сбережения в тот же тетрадный листок, Витя вышел из магазина. Папы у него уже несколько лет не было, а маме говорить – это значит признаться во всем, а затем получить или нагоняй, или сочувствие – это какое у мамы настроение будет после тяжелого рабочего дня…
– Мальчик, ты почему грустишь?
Голос был глуховатый и теплый. Витя повернулся. Худощавый мужчина в светлой, давно не стиранной куртке и старых, потертых джинсах стоял рядом. У него были пыльные волосы, потемневшие от небритости щеки, но доброе лицо и печальные глаза.
– Тебя кто-то обидел? – Мужчина присел на скамью рядом с Витей и поставил у ног серую брезентовую сумку, звенящую стеклом. – Не бойся. Расскажи о своей проблеме, и я, может быть, пойму…
– Мне денег не хватило… – Витя и сам не понял, почему вдруг открылся незнакомцу с подозрительной внешностью. – Я, наверное, сам виноват. Нужно было пересчитать, проверить сначала…
– А что такое? На что не хватило?
– Я мечтал, понимаете! Я так долго мечтал! Копил деньги тайком от мамы…
– Она у тебя строгая?
– Она добрая. Просто когда папа ушел, стало трудно жить на одну ее зарплату. Она мне так говорила. Я ведь понимаю…
– А давно?
– Что давно – папа ушел?
– Нет, деньги копил давно?
– Почти год.
– Да, немалый срок! И на что, если не секрет?
– На большую железную дорогу. Знаете, на такую – на всю комнату!
– Знаю, приходилось видеть. И что же?
– Да вот, кассирша пересчитала мои деньги и сказала, что не хватает. Теперь придется целые сутки ждать. Мама на завтрак даст, я и добавлю. А вдруг ее за этот день кто-то купит! Мою дорогу…
– Да уж, ситуация, – сочувственно сказал незнакомец. – И много не хватает?
– Девяносто копеек.
– Всего-то! Пустяк просто!
– Ага, из-за этого пустяка я могу ни с чем остаться!
– И то верно, – согласился небритый. Потом добавил после паузы: – Послушай, а что если я тебе помогу?
– Вы? Как это?
– Ну, дам тебе эти копейки. Возьму и подарю.
Глаза Вити загорелись и тут же погасли. Он давно слышал от мамы, что такие случайные знакомства на улице с подозрительными мужчинами бывают очень опасны. И по телевизору однажды передачу видел… Невольно мальчик даже привстал со скамьи, собираясь дать стрекача. Но все же что-то его останавливало.
– Ты, пожалуйста, меня не бойся, – сказал незнакомец, и осторожная улыбка тронула его губы. – Я не бомж и не насильник. И мне понятны твои подозрения.
– Как-то непривычно, что деньги могут подарить… – смущенно сказал Витя.
– Ну, хорошо, я тебе одолжу, если хочешь. Потом отдашь как-нибудь. Я на этом бульваре почти каждый день прогуливаюсь, увидимся.
С этими словами незнакомец вынул из кармана горсть звенящей мелочи и отсчитал Вите ровно девяносто копеек.
– Держи! И ничего плохого обо мне не думай, – сказал он. – Знаешь поговорку: дают – бери, а бьют – беги?
– Знаю.
– Вот и бери.
Витя робко протянул руку, все еще не веря своему счастью. И уже через минуту мчался в сторону супермаркета.
– Что опять не так? – Знакомый голос прозвучал совсем рядом. – Где же покупка?
Витя поднял голову. Ему стало стыдно перед незнакомцем, и он торопливо размазал слезы по щекам.
– Не успел…
– Вот досада! – воскликнул небритый и присел рядом. – Что там произошло?
– Понимаете, я пришел… – сбивчиво начал рассказывать Витя, – а там… этот мальчик… И его мама как раз уже деньги дает… Одной рукой его держит, а другой кошелек… А он, а он… все время в сторону смотрит, как будто не интересно ему… У него такие глаза… такие… не знаю, как сказать…
– Невидящие?
– Да, какие-то невидящие. Он ничего не понимает. Он не сможет играть с этой железной дорогой, я же знаю…
– Да, жаль… – Незнакомец вздохнул. – Бывает…
– Но ведь она ему не нужна! – воскликнул Витя.
– Да, скорее всего, не нужна. Просто его мать купила эту «железную дорогу» для себя.
– Как это?
– Когда-нибудь ты поймешь… – ответил незнакомец и осторожно положил свою руку мальчику на плечо. – Не отчаивайся. Тебя как зовут?
– Витя.
– Рад знакомству, Витя.
– Что же мне теперь делать?
– Жить дальше, Витя. И ждать. Вся наша жизнь, малыш, состоит из двух частей: первая полна ожиданий, вторая – воспоминаний. У тебя еще все впереди, все наладится. Это у меня все ожидания остались далеко позади…
– Послушайте, – встрепенулся Витя, – возьмите себе мои сбережения. Все, до копейки. Мне не жалко. Теперь, когда нет дороги… мне ничего не нужно!
– Вот еще глупости! Сам ведь говорил, что без папы…
– Это мама говорила, а мне без папы лучше…
– Как же так?
– Он бил меня… Я помню…
Незнакомец помолчал. Его рука по-прежнему лежала на Витином плече, и мальчик не пытался от нее избавиться. Он весь как-то сжался, сник.
– А знаешь, – вдруг сказал небритый, – я кое-что придумал.
Витя поднял голову и посмотрел на мужчину сквозь слезы.
– Ты ведь убедился, что я никакой не педофил, – продолжил незнакомец. Витя пожал плечами. – Так вот, у меня дома для тебя кое-что есть. Не железная дорога, правда, но, думаю, тебе понравится…
– Так у вас и дом есть?
– Есть.
– Я к вам не пойду!
– Все-таки боишься… Ну, хорошо, я не настаиваю. Просто постоишь на лестничной площадке, пока я в квартиру войду и тебе кое-что вынесу. Идет?
– Идет.
– И не сбежишь? Обидно же будет…
– Мне?
– Мне.
– Тогда идемте, – согласился Витя. – Это далеко?
– Тут совсем рядом. Не пройдет и четверти часа, как твои слезы высохнут…
– Простите, я не знаю, как быть. Вы поставили меня в затруднительное положение…
Елена смущенно оглядывалась по сторонам. Ей было неловко беседовать с этим человеком.
– Простите, я не понимаю, о чем вы говорите, – ответил мужчина, тоже оглядываясь по сторонам.
– Я – Витина мама. И ваш поступок…
– Ах, это! Я вам постараюсь объяснить…
– Сделайте одолжение. Только…
– Вам неудобно беседовать со мной на улице?
– Гм… А вы проницательны.
– Просто вы очень зажаты и нервничаете, это бросается в глаза. Я вас понимаю: мой внешний вид… мягко говоря, не внушает доверия…
– Да уж, не обижайтесь.
– Я давно уже ни на что не обижаюсь.
Они помолчали с полминуты, не глядя друг на друга. Неподалеку, на перекрестке, взвизгнули тормоза машины. По дорожке мимо них молодая мама прокатила коляску с ребенком. У коляски сильно «восьмерило» левое заднее колесо, оставляя на песке зигзагообразный след. Откуда-то тянуло дымом от сжигаемых листьев.
– А знаете, у меня есть предложение! – вдруг сказал небритый. – Пойдемте ко мне домой – там, вдали от чужих глаз, поговорить нам будет гораздо удобнее. Я вижу, как вы меня здесь стесняетесь.
– Это что, новый способ такой придумали: сначала подкатиться к ребенку, а потом его мать заманить в свое логово?
– Ну что вы такое говорите! Какое логово? Честное слово, обидно! Вы же меня совсем не знаете.
– И знать не хочу! Я пришла, чтобы отдать вам деньги. Только не знаю, сколько…
– Да нисколько. Вы мне ничего не должны.
– Так не бывает! – воскликнула Елена. – Скажите же, сколько я вам должна, и прекратим этот разговор.
– А я все же предлагаю вам пройтись ко мне домой. Это в двух кварталах отсюда. Если хотите, будете идти не рядом, а чуть поодаль, будто мы с вами не знакомы.
– А мы и так не знакомы. Спасибо, что хоть догадались!
– Я вам покажу свое жильё, и вы все поймете…
– Я себе представляю! Только не знаю, что я там должна понять…
– Идемте же!
Небритый повернулся и сделал несколько шагов по аллее. Потом оглянулся, чувствуя, что собеседница продолжала стоять на месте.
– Кстати, меня Егором зовут, – сказал он. – А вас?
– Елена, – нехотя ответила Витина мама.
Их глаза пересеклись. Лишь на короткое мгновение, лишь на миг. И женщина поняла, что за этим человеком можно идти без колебаний.
– Когда… сын умер, ему было двенадцать лет. Немного старше вашего Вити. Сейчас бы он уже школу заканчивал. Мы с женой думали, что не переживем, что сами… Я тогда запил – поначалу и сто пятьдесят помогало, потом организм привык, стало требоваться больше… Я не мог остановиться. Это длилось больше полугода, наверное, месяцев восемь. Я всегда думал, что у меня есть сила воли. Какое там! А вскоре и с работы уволили, выгнали, можно сказать. Жена меня пыталась уберечь от этой гадости, но не смогла. Тогда она стала молиться – сначала робко, потом все чаще и неистовей. Натаскала в дом каких-то образов, книжек всяких, свечей. Я наблюдал за ней со стороны – пусть себе, думаю, молится, что в этом такого. Знаете, у каждого из супругов в душе есть уголок, недоступный для другого: это та ниша индивидуального одиночества, куда порой хочется спрятаться даже от счастья. Это тот единственный уголок, где душа остается наедине с Богом. А уж в горе – и подавно.
– Вы так интересно сказали, – перебила его Елена, – прямо как из философского трактата какого-нибудь. Как афоризм, честное слово.
– А я и есть философ. Теперь уже домашнего, так сказать, а не общественного образца. Зачем, скажите, в уважаемом вузе преподаватель философии – пьяница? И правильно, что уволили.
– Вы работали в вузе?
– Представьте себе, в Педагогическом университете.
– И читали философию?! Нет, вы точно не такой, как все…
– Как все – кто, бомжи?
– Ну, вы поняли, – замялась Елена.
– Во-первых, я не бомж, – сказал Егор. – Как вы убедились, у меня есть жилье. А во-вторых, каждый из них когда-то кем-то был, причем, замечу, что не всегда отрицательным персонажем. Вы со мной не согласны?
Елена пожала плечами. Ей было неуютно в этой большой пустой комнате с отставшими кое-где обоями, с голой лампочкой под потолком вместо люстры. Женщина настороженно стояла у окна, опершись бедром о подоконник и не выпуская из рук свою сумочку. Егор сидел по-турецки на матраце, расстеленном в противоположном углу комнаты. Поначалу он принес из кухни единственную табуретку, но гостья брезгливо отказалась на нее садиться.
– Как хотите, – сказал ей тогда хозяин, – а я присяду. Устал что‑то…
И вот теперь она слушала рассказ этого одинокого человека, и постепенно переставала чувствовать страх перед ним. А он продолжал с убийственной монотонностью.
– Потом в нашей квартире начали появляться какие-то люди. Я думал, что жена приобрела новых друзей, которые помогают ей справляться с потерей сына… И только через некоторое время, случайно застав трезвым, соседка, баба Шура, просветила меня. Это ведь были не простые знакомые жены. Это были какие-то сектанты, которые пытались воспользоваться ситуацией и как-то отобрать у нас квартиру. Тогда мне бросилось в глаза, что уже и каких-то вещей в доме не стало. Я стал спрашивать жену, она молчала, как будто загипнотизированная. И я устроил скандал, да такой, что соседям пришлось вызывать милицию. Когда-то в молодости я боксом занимался, даже разряд имел. Вот и пришлось спустить с лестницы пару этих… прихожан…
Егор замолчал. Воспоминания давались ему с трудом.
– А ваша жена? – робко спросила Елена после паузы.
– Ушла вместе с ними.
– Совсем?
– Нет. Она вернулась через месяц. Какая-то другая вернулась, не прежняя, которую я любил… Поначалу я не замечал перемен…
– Вы продолжали выпивать?
– Да, было. Мы почти не разговаривали с ней. Я подрабатывал случайными заработками, приходил поздно вечером, ужинал, что придется, и ложился спать. А она… Я даже не знал, работает ли она на прежней работе.
– А где?
– Заведующей библиотекой.
– А жена готовила хоть что-то?
– Да, что-то было, но совсем не так, как раньше. Мы и спали на разных кроватях. В том углу стояло раскладное кресло, я спал на нем. Мы в тридцать пять лет перестали быть супругами, перестали быть родными. Нас много лет связывал ребенок, а когда его не стало, оказалось, что мы просто чужие люди…
– Как это страшно!
– А однажды ночью я проснулся и увидел, как жена сидит в темноте перед трюмо и тупо смотрит на свое отражение в зеркале. И знаете, я испугался. Мне удалось проскользнуть мимо нее на кухню, жажда мучила. Там я увидел, что жена ничего не ужинала, все осталось стоять на столе. Я вернулся в комнату, подошел к ней. Мне так захотелось, нестерпимо захотелось ее обнять! Такая нежность к этой женщине вдруг поднялась из самых глубин души! Как энергетический толчок, как импульс из светлого прошлого. И знаете, весь алкоголь, что накопился в моей крови, в один миг улетучился тогда. Хотите – верьте, а хотите – нет. Я осторожно положил руки ей на плечи. Она даже не вздрогнула. – Почему ты ничего не ешь? – спросил я. – Ты хочешь умереть от голода? – Я уже умерла, – ответила она. – Разве ты не видишь, что я мертвая?.. У меня есть тело, но в нем нет тепла, я – призрак…
Егор замолчал. Елена смотрела на него с нескрываемым состраданием.
– Вы можете мне ничего больше не рассказывать, – сжалилась она над ним. – Я вижу, как вам больно…
– Правда никогда не бывает приятной. Правда – это, действительно, боль. И поскольку мало кто способен терпеть боль, чаще всего люди лгут. Но я же вам обещал объяснить свой поступок…
– Да, но я не настаиваю.
– Нет, слушайте дальше. – Он перевел дыхание. – Я не отниму у вас много времени. Вскоре я определил жену в психиатрическую клинику. Она пробыла там около года. Я навещал ее один раз в неделю – в приемные дни, как было положено. Сам что-то готовил и приносил ей вкусненькое. Но я все время замечал, что она чахнет на глазах. И однажды мне сказали…
– Не продолжайте, прошу вас! – взмолилась Елена. – Я все поняла.
– Спасибо, – глухо ответил Егор, играя желваками.
– Скажите только, почему у вас пустая комната? Где вся мебель, вещи?
– Вы думаете, что я все пропил? Нет, я еще вовремя остановился. Просто уже больше двух лет я не могу найти достойную работу. У меня ведь кроме гуманитарного образования – за душой ничего нет. И сбережений никаких нет. В теплое время года перебиваюсь по шабашкам, в холодное – то грузчиком, то еще что-нибудь подвернется, то просто нигде, вот, на бульваре бутылки собираю. А жить как-то надо, и за квартиру платить исправно. Мне ее терять никак нельзя! Вот и пришлось потихоньку распродавать – мебель, посуду, одежду, книги. Чтобы на кладбище сделать все, как положено, тоже ведь деньги немалые были нужны…
– Простите, – спросила Елена, – вы не сказали, что с вашим мальчиком случилось…
– Его машина сбила, дорогая такая иномарка, когда он со школы возвращался. Потом я узнал, что водителю всего три года дали – мальчик, оказывается, не по переходу шел… хотя я его всегда учил…
«Какой ужас!» – хотела воскликнуть Елена, но губы ее задрожали.
– Я вам теперь покажу то, что обещал, – сказал Егор, поднимаясь с матраца.
Он сделал несколько шагов к стене. Елена только теперь обратила внимание, что там была плотно запертая дверь. Егор взялся за ручку и потянул ее к себе. И сразу свет – яркий солнечный свет – хлынул в пустую, мрачную комнату. Как свет из прошлого, как свет воспоминаний, кроме которых уже ничего не осталось у хозяина этой квартиры.
– Здесь все, как было тогда… – сказал он. – Посмотрите.
– Нет! – Женщина встрепенулась. – Я не смею!..
Она выставила руки вперед и не трогалась с места.
– Наверное, вы правы, – согласился Егор. – Иногда я вхожу сюда, ложусь на пол среди этих вещей и просто плачу… Чем старше дети, тем отчетливее понимаешь, как безвозвратно уходит жизнь. Родителям всегда хочется, чтобы дети подольше оставались маленькими. Вот и я живу этим. Только этим…
– Может быть, этого астронавта вам не стоило отдавать? – спросила Елена сквозь слезы.
– Знаете, мне показалось, что вашему сыну он теперь нужнее. Когда-то я привез его из Брюсселя. Там был философский форум, в котором я участвовал. И сын этого астронавта очень полюбил. Но я же видел, как Вите было плохо. А теперь он, наверное, счастлив. Разве не так? Пусть и мои там, на небе, порадуются…
– Спасибо… Спасибо вам! – Елена сделала движение навстречу, но не решилась на что-то бóльшее. – И ради Бога, простите меня за то, что я о вас так говорила…
– Пустяки. – Он махнул рукой и гримаса, похожая на улыбку, тронула его губы. – Это вы меня простите за мои откровения.
– Знаете, Егор, – впервые обратилась женщина по имени, – мне все же хочется вас как-то отблагодарить. И я подумала, что Витюшины сбережения… вам пригодятся… Я вижу, как вы тут… Пожалуйста, не отказывайтесь, прошу вас!
Она раскрыла сумочку, висевшую на плече, и достала из нее приготовленную пачку купюр. Потом протянула Егору, но тот даже не посмотрел в ее сторону.
– Хорошо, я на подоконник положу.
– Нет, постойте! – Егор шагнул к ней. – Витя говорил мне, что вас оставил папа. Значит, и вам не очень сытно живется?
Елена пожала плечами.
– Вот и оставьте мне только девяносто копеек, что я давал Вите в тот день. Мне больше ничего не надо. Правда. Это ведь ваши деньги, а не мои. И еще… Можно, я провожу вас?
Они медленно шли по осенней улице. Шли рядом и тихо разговаривали. О погоде и о детстве, о жизни. И уже не оглядывались по сторонам, ловя насмешливо-снисходительные взгляды прохожих. Над ними остатками медно-золотистой листвы вяло шелестели деревья.
– Посмотрите на марлевые прожилки тополиных листьев, – сказал Егор, – они, листья, уже рождаются старыми и морщинистыми, неся в себе память всех предыдущих поколений. Так и люди, наверное… Только память эта почему-то недоступна для пользования.
– Да, человек далеко не всё может знать и понимать в этом мире, – согласилась Елена. – Никому, например, не дано знать, какой ценой оплачивается счастье.
– И горе, – добавил Егор. – Простите, я опять о грустном…
– Ну, вот мы и пришли. В этом подъезде наша с Витюшей квартира на третьем этаже, номер двенадцать.
– Вы так сказали, будто приглашаете меня в гости…
Елена улыбнулась в ответ и пожала плечами.
– Я просто хочу вас покормить.
– Не сегодня, конечно, – сказал Егор. – Я, наверное, должен как-то по-другому выглядеть… Дайте мне несколько дней.
– Хорошо. Мы будем ждать, – сказала она. – Только… не собирай больше бутылки…
– Обещаю. А вы… передайте привет сыну. Он правильный пацан! И пожимает плечами… как ты…
– Хорошо, передам, – сказала она с теплотой в голосе.
Он поднял руку, прощаясь. Потом повернулся и быстро стал удаляться, не оглядываясь. Елена проводила его глазами, пока светлая куртка не скрылась за углом…