Залив Голуэй. Часть первая. Прежние времена – 1839 год (М. П. Келли, 2009)

Глава 1

На рассвете после Дня Святого Иоанна, 23 июня 1839 г.

Ах, солнце. Встает для меня одной – единственной, кто уже проснулся, чтобы увидеть, как рассвет зажигает облака и как серость залива Голуэй становится синевой. Спасибо тебе, Господи, за это идеальное летнее утро, за песок на Силвер-Стрэнд, который постепенно нагревается под моими ногами, за жаворонков и черных дроздов, наполняющих небо своим пением, за острый и свежий аромат моря. Прошу тебя, Боже, пусть погода будет такой же прекрасной и в день свадьбы моей сестры Майры.

А сейчас мне лучше поторопиться к источнику Святого Энды и поскорее помыть голову, иначе волосы не высохнут вовремя. Вот бы мне такие же легкие словно перышко кудри, как у Майры, вместо этой копны прямых, как солома, пасм…

Интересно, монахини остригут их в первый же день? Мисс Линч сказала, что брить голову мне не будут и что это все выдумки протестантов. По ее словам, то, что меня взяли в женский монастырь, который разрешили открыть первым в нашем Голуэй Сити со времен Кромвеля, – это большая честь для всей нашей семьи. Мама вообще на седьмом небе от счастья. Теперь уже скоро. Уходя по берегу от деревни Барна в сторону леса, я погрузилась в воспоминания.

– Онора Кили – моя лучшая ученица, – сказала мисс Линч матери-настоятельнице, когда две недели назад мы с мамой потупившись стояли в приемной монастыря Сестер Введения во храм Девы Марии. – Она говорит на правильном английском, изучала латынь, историю, литературу, географию и математику.

Мать-настоятельница лишь кивала, а потом стала рассказывать, какая замечательная женщина мисс Линч, ведь она учит дочерей фермеров, арендующих у нее землю, открывает им двери в Большой дом. Очень немногие лендлорды делали бы это.

– Благодарю вас, мать-настоятельница, – ответила ей мисс Линч. – Понимаю, обычно вы не рассматриваете кандидатуры девочек… девочек, которые… – Она запнулась и умолкла.

«Ох, да говорите уже, – подумала я. – Скажите: девочек вроде Оноры Кили, слишком бедных и слишком ирландских. И совсем не похожих на вас, Линчей, которые столетиями занимались подкупом и заискиванием, чтобы оставаться богатыми и католиками.

А я, мать-настоятельница, – хотелось сказать мне, – из рода Кили, или O’Cadhla по-ирландски. Мы заправляли в прибрежном районе Коннемара задолго до того, как сюда впервые ступила нога Линчей и их нормандских родичей. Моя бабушка Кили говорит: “Да кто они такие, эти нормандцы? Те же викинги, только с манерами!”» Но если бы я произнесла что-то в этом роде, моя мама тут же лишилась бы чувств.

Поэтому очень вежливо, на самом правильном английском я заверила, что горжусь отцом-рыбаком. Сказала, что он впитал знания о море с материнским молоком, что разбирается в ветрах и приливах, что может рассчитать безопасный курс шхуны через залив Голуэй и по поведению чаек отследить косяк сельди.

Мать-настоятельница слушала и кивала, поэтому я принялась рассказывать ей, как рыбаки с берегов залива Голуэй – народ из Кладдаха, Коннемары и Гленинны, что в графстве Клэр, – вместе выходят в море, а потом мы, женщины, продаем их улов под Испанской аркой[1] в Голуэй Сити.

– Мы очень хорошо торгуемся, – сказала я, – а еще умеем латать паруса и чинить сети.

Мать-настоятельница спросила, почему я решила, что мое призвание – служение Богу. Я ответила, что всегда тянулась к нашему Господу и Пресвятой Богородице. Я восхищалась Святой Бригиттой и другими святыми женщинами, которые помогали Святому Патрику нести христианство в Ирландию, которые учили, учились и молились в своих великих монастырях тысячу лет, пока англичане не разогнали их всех. Теперь, когда монахини вернулись сюда, для меня было бы честью присоединиться к ним.

– Моя бабушка говорит, что вы не пасуете перед лицом Sassenach[2], англичан, – сказала я.

Тогда мать-настоятельница спросила о моей учебе, а я прочитала ей несколько молитв на английском и латыни, и мы заговорили о том, какие замечательные времена настали для нашей церкви ныне, когда Дэниел О’Коннелл[3], Освободитель, заставил британское правительство отказаться от последних уголовных законов, запрещавших нашу религию, ведь теперь католики могли открыто посещать школу, строить церкви, владеть землей и даже голосовать.

– Новый день, – сказала мать-настоятельница.

И добавила, что найдет в семье Сестер Введения во храм Девы Марии место для такой девочки, как я. Она сообщила, что меня возьмут туда в сентябре, после чего я пройду двухлетний испытательный срок. Звать меня будут послушницей, у меня будет черное облачение, но с белой фатой. Обучение мое начнется немедленно. Мои близкие смогут навещать меня четыре раза в год. Я буду скучать по ним, сказала мать-настоятельница, но таким образом обрету Господню благодать.

Сегодня до дня моего посвящения осталось уже менее трех месяцев: 15 сентября 1839 года – мой семнадцатый день рождения.

Через проход в живой изгороди я направилась к источнику Святого Энды и Тубур Гйалу – чистому и холодному ручью, протекавшему за родником. Берега его заросли цветами – féithleann (жимолостью), fraoch gallda (ирландским вереском), fearbán (лютиками). Для себя я называла их по-ирландски, но потом переводила на английский, словно повторяя для мисс Линч или матери-настоятельницы.

Я подвернула юбку, встала коленями на мягкую траву, вдохнула лавандовый аромат мыла, которое мисс Линч подарила нам с Майрой на Рождество, и вынула из прически три шпильки – осторожно, чтобы не погнуть их. Наклонившись, я окунула распущенные волосы в воду, намылила их до пены и, зарывшись в них пальцами, начала мыть голову.

Мама говорит о моих волосах «rua and donn»[4]. Рыжие с каштановым. Нечто среднее, в общем. Но лучше уж так. Потому что рыжая женщина приносит рыбаку несчастье. Если бы отец встретил такую на дороге, он просто вернулся бы домой и вообще не пошел бы рыбачить. Так что не рыжие, но и не каштановые. «Смешанные волосы, – говорит мама, – и все с ними в порядке».

– Не могут же все быть блондинками, как я, – как-то сказала Майра.

Она пошла в маму и ее родню: узенькая талия и округлые формы выше и ниже ее. А еще Майра рассказала мне, что Джонни Лихи, ее жених, называет ее «Péarla an Bhrollaigh Bháin» – «моя жемчужина с белоснежной грудью».

– Хорошо, что отец этого не слышал, – ответила я.

Но Майра специально выпятила грудь и сказала:

– У кого-то – мозги, а у кого-то – сиськи.

После этого она смешно скосила глаза, и я не смогла удержаться от хохота.

Я же пошла в бабушку, отца и всех Кили: высокая, худая, с зелеными глазами. «Но видят они не хуже твоих голубых», – уверяла я Майру.

Намылить и прополоскать, намылить и прополоскать, а в третий раз полоскать подольше. Я замотала волосами из стороны в сторону, и капельки воды заблестели в утреннем свете – появилась радуга. Интересно, насколько коротко меня подстригут монахини?

Галька шуршала под моими босыми ногами, когда по руслу ручья я вышла из леса и направилась в сторону моря, где меня ждала моя скала. Небольшая, приземистая, похожая на башенку на прибрежной полосе, устланная съедобными красными водорослями – дульсе.

Я сорвала немного и расстелила их на солнце. Дульсе вкуснее, если просушить их прямо там, где они собраны. Теперь посижу тут, пожую водоросли, наслаждаясь временем сладкого покоя. Очень скоро Барна проснется, и жизнь там снова закипит.

Водорослей, которые можно было легко достать, не осталось. С прибрежных скал собрали морских улиток и ракушек, в прибрежной полосе – всех моллюсков. Крестьяне с близлежащих холмов спускались сюда за пропитанием в голодные месяцы, в июле и августе: заготовленная прошлой осенью картошка уже закончилась, а новый урожай еще не созрел.

Мама всегда говорит местным женщинам: «Варите этих мидий и сердцевидку. Не ешьте их сырыми, иначе умрете».

– Слава богу, что у нас есть рыба на продажу, – как-то сказала она мне. – Фермеры, те отдают всю свою пшеницу и овес лендлорду в плату за ренту, а себе оставляют на еду лишь картошку. Их женщины вообще не видят денег. Некоторые из них выходят за бедных трудяг, которые работают только за право пользоваться хижиной с одной комнатой и клочком земли под огород. Мы же умеем торговать и торговаться на рынке, получаем реальные деньги. У жены рыбака жизнь намного лучше, чем у жены фермера или батрака.

Возможно, но мы ведь тоже очень зависим от картошки. Наша еда приходит с полей, которые делят между собой семьи рыбаков. Наши деньги уходят на ренту. А крестьянским женщинам неведом страх, который испытываем мы, когда с гор спускается туман, залив сливается с небом, а море начинает бесноваться. Каждый год кто-то из мужчин погибает. Работать на земле, может быть, и тяжело, но она, по крайней мере, не убивает.

Залив Голуэй… Такой тихий и спокойный. Но я знаю его нрав. Стоит лишь отвернуться, и он может тут же яростно взметнуть волны. Земля же неподвижна. Отчего сердце крестьянки может встрепенуться так, как мое, когда лодки Барны присоединяются к флотилии Кладдаха и рыбакам из Клэра? Сотни суденышек и рыбацких парусных шхун, púcа́ns[5], движутся вместе по заливу Голуэй, и их наполненные ветром красные паруса следуют в открытое море за белым парусом адмирала Кладдаха. Впрочем, сейчас залив пуст. Так будет два дня: никто не рыбачит в ночь Святого Иоанна и на следующий, праздничный день. Выходит, самое время для свадьбы Майры.

Ну а я не стану женой рыбака, как всегда думала, не буду провожать мужа в море и молиться, чтобы он благополучно вернулся домой. Я буду невестой Христа, как говорит мисс Линч.

Я подумала, что, возможно, мисс Линч взяла меня только потому, что ей все еще нравится моя мама. Нравится с тех времен, когда была еще Мэри Дэнни Уолш, простой девушкой из Барны, которая работала в Большом доме и была ровесницей дочери лендлорда. Она могла бы остаться там, но из Коннемары приехал Джон Кили со своей матерью, мама влюбилась в него и стала его женой. После рождения Майры, ее первого ребенка, она попросила мисс Линч стать малышке крестной матерью. И мисс Линч согласилась. Мама говорит, что для нас это большая честь.

Когда мисс Линч открыла бесплатную школу для девочек, мы с Майрой попали в первый класс. Мне было пять, а Майре – семь, когда мы крались наверх, в нашу учебную классную комнату на чердаке хозяйского дома в Барне, боясь встретиться с хозяином-лендлордом. Десять человек пришли из хижин рыбаков, и еще десять – из фермерских хозяйств. Всех нас, готовя к учебе, тщательно умыли и выдраили. Жутко смущались все, за исключением Майры. У нее даже хватило наглости поправить мисс Линч и попросить называть ее Мари – на ирландский манер.

Большинство девочек покидали школу к двенадцати годам, чтобы ухаживать за младшими детьми в семье, чинить сети, продавать улов, а к шестнадцати выйти за сына рыбака. Но мои родители разрешили мне продолжать учебу. Исключением становились дни, когда я должна была торговать под Испанской аркой вместе с мамой и Майрой.

Именно Майра обратила мое внимание на то, как мама смотрит на новый Введенский монастырь и как говорит о его сестрах, когда мы проходим мимо.

– Мама хочет, чтобы ты стала монахиней, – сказала она. – Они с мисс Линч уже договорились об этом. Заплатит за это мисс Линч. Если ты не хочешь идти в монастырь, лучше побыстрее найди парня.

Да, но какого парня? За Майрой в Барне ухлестывал чуть ли не каждый, но меня ни к кому из них никогда не тянуло – явный признак того, что монастырь был для меня предназначением от Бога. Господь не посылал мне жениха, чтобы я могла служить Ему. А может, Он, наоборот, хотел уберечь меня. Я сама видела, сколько мужей спивались, превращая жизнь своих жен в ад. Я слышала, как жутко кричала моя мама, рожая нашего младшего братишку Хьюи, хотя она и уверяла, что вскоре после родов женщина забывает о боли. И все же… Еще почти три месяца. Все лето. И без школы. К сентябрю я буду готова.

Я вздремнула на солнышке, и мне послышалось, будто мама говорит мне: «Как же я благодарна Господу, что Он призывает тебя…» Потом голос отца: «Дэниел О’Коннелл одержал великую победу, вернув нам монастыри. Я горжусь тобой, Онора, – ты будешь первой дочерью рыбака, которая станет святой сестрой…» Мисс Линч сказала: «Связующее звено восстановлено…» А бабушка Кили добавила: «Ирландские монахини – это женщины-воительницы, ни в чем не уступающие мужчинам…» На этом я окончательно уснула.

Меня разбудил шум волн прилива, бьющихся о скалу, – залив Голуэй стал неспокойным.

Вдруг я увидела, как по воде что-то движется. Какая-то деревяшка? Выпавший с корабля бочонок? Но предмет этот плыл параллельно берегу против течения прилива. Тюлень? Но тюлени живут дальше, в холодных водах, там, где залив соединяется с Атлантическим океаном.

Прямо на меня смотрела пара глаз. И не два темных глаза на черной лоснящейся голове тюленя. Это были синие человеческие глаза. Быть может, матрос или рыбак выпал со своего корабля? Но матросы и рыбаки не умеют плавать.

А этот именно плыл. Руками он совершал гребки, а ногами молотил под водой, поднимая брызги. Может, он тонет?

Я вбежала в буруны прибоя.

– Вы что там, тонете? – крикнула я ему.

– Ну да!

Ему нужно было за что-то ухватиться. Прилив тянул меня вглубь. А вот и он. Его лицо. Уже ближе. Он… Он смеется! Человек нырнул, вынырнул и, поймав волну, выкатился на мель.

Он стоял, опустив руки и не стараясь ими прикрыться, а вода бурлила и пенилась вокруг его длинных ног. Он смотрел мне в глаза и улыбался.

– Ты вовсе не тонул.

– Тонул, – возразил он. – Я и сейчас тону – в твоей красоте. Ты вообще девушка или русалка?

– Я очень даже реальная.

Я не могла пошевелиться. Неужели он околдовал меня? Бабушка говорит, что из моря иногда выходит морской народ. Но этот парень точно был человеком. Несомненно.

Крепкие мускулистые ноги. Широкие плечи. По росту и размерам – явно человек. И при этом вообще без одежды. На нем она казалась бы мешковатой и никчемной. Внезапно его мужское достоинство начало расти на моих глазах.

Он заметил, куда я смотрю.

– Нет, видением ты быть не можешь, – сказал он, – иначе я бы не… Пожалуйста, моя одежда лежит вон там.

Одежда. Нужно принести ее ему немедленно. Ведь из окон своего Барна-хауса нас могла увидеть мисс Линч. Но я почему-то продолжала стоять и пялиться на него.

Перед глазами всплыла сцена в приемной Введенского монастыря: мать-настоятельница, мисс Линч и мама…

Но картина эта быстро расплылась, а потом и вовсе растаяла.

Потому что теперь я видела только его.

Глава 2

– Расскажи мне, кто ты, – попросил незнакомец. – Расскажи мне все о себе.

Он уже оделся в темные штаны и свободную холщовую рубашку. Теперь мы стояли вдвоем, прислонившись к моей скале.

– Мои отец и братья рыбачат, а я с матерью и сестрой продаю их улов в Голуэй Сити. – Я показала ему на череду выбеленных известью домиков, вытянувшихся вдоль дуги берега, и объяснила, что живу в одном из них с мамой, папой, бабушкой, сестрой и тремя младшими братьями. – Всего тридцать рыбацких семей живут в нашей деревне, она называется Беарна – это означает «пролом» по-ирландски. Хотя на английском название перекрутили, и получилась Барна.

Я вдруг умолкла, потому что хотела сказать совсем не это.

Он все понял.

– Это все внешнее. Расскажи, что у тебя внутри, – сказал он. – О чем ты думаешь, что чувствуешь? Как я могу завоевать твое сердце? Отправь меня в какой-нибудь великий поход, пошли меня за горы, за моря. Чтобы завоевать твою любовь, я готов гнать свою лошадь, Чемпионку, хоть в Тир на Ног[6] и обратно.

– Любовь? Ты ведь даже не знаешь моего имени.

– Тогда с этого и начнем.

– Онора Кили.

– Онора… Прекрасно. Онора – это «честь».

Выходит, это все же случается. Любовь с первого взгляда. Совсем как в бабушкиных рассказах о Дейрдре и Найси, Грайне и Диармиде[7]. Лишь взглянуть в лицо и сразу понять: это он. Поразительно. Но правда.

– А тебя как зовут?

– Майкл Келли, – ответил он. – Моего отца звали Майкл Келли, а отца матери – Мерта Мор Келли. Я из Галлаха-уй-Келлай.

– Галлаха рода Келли, – повторила я, переводя это название на английский. – Я начинаю понимать.

– Понимать что?

– Что ты – Келли.

Мы рассмеялись, словно я сделала величайшее умозаключение. Он взял меня за руку, и я притихла.

Я взглянула из-за скалы на Барна-хаус. Шторы по-прежнему были задернуты – это хорошо. Чтобы посмотреть на рыбацкие дома, мне пришлось перегнуться через парня. Тоже тихо. Все еще спят. И я не одернула руку. Там ей было тепло и хорошо.

– Так ты не… Я хотела сказать, может, это какое-то колдовство? – спросила я.

– Конечно колдовство, – ответил он. – Погоди, я сейчас призову своего скакуна.

Скакуна! Он так и сказал – «призову» и «скакуна». Поэтому я подыграла:

– Конечно, мой галантный герой, прошу тебя.

Как ловко он шагал по песку, а потом легко взбегал на холм Джентшн Хилл, на вершине которого стояла его лошадь. Волшебное место. Может, мне теперь встать и убежать? А что если он собирается увезти меня отсюда в свой волшебный форт rath?[8] Но, когда он вел изящное животное вниз по склону ко мне, я не сдвинулась с места. На плече у Майкла было седло, а под мышкой – какой-то сверток. Я поднялась ему навстречу.

– Полегче, полегче. – Он похлопал лошадь по шее и опустил свою ношу на землю. – Все в порядке, Чемпионка, – сказал он и повернулся ко мне. – Мы с ней еще никогда не видели столько воды, без конца и края. Вид этого залива, который тянется отсюда до самого моря, очень возбуждает нас обоих.

– Славная лошадка, – заметила я.

– Славная. И будет вести себя вежливо и спокойно, пока я присяду рядом с Онорой Кили. Ее зовут Чемпионка.

– Она rua, – сказала я. – В смысле – рыжая.

– Гнедая, – поправил он. – Или каштановая, под цвет твоих волос, пылающих огнем на солнце. Это из-за твоих замечательных волос, летавших вокруг твоей головы, Онора Кили, я и принял тебя за русалку. Вроде тех, что вырезаны в камне над проемами дверей аббатства в Клонтаскерте[9].

– Русалка? А я решила, что ты из морского народа… или тюлень, – сказала я.

– Хочешь, чтобы я был тюленем? Для тебя я с радостью им стану.

– Оставайся мужчиной. Мужчиной на хорошей лошади.

Внезапно я поняла: человек с лошадью. О Иисусе! Мария и Святой Иосиф! Цыган, бродяга… Всю жизнь меня предупреждали: «Не отходи далеко, иначе тебя украдут цыгане! Эти прохвосты украдут у тебя зубы, а потом тебе же их и продадут!»

Когда караваны пестрых цыганских кибиток проезжали через Голуэй Сити, мама сильнее прижимала меня к себе. А женщины на рынке перешептывались: «Они иногда забивают своих жен до смерти».

«Отвернись, Онора, не смотри на них! – приказывала мне мама. – Цыганки могут сглазить тебя».

И вот теперь передо мной он, человек с лошадью, цыган!

– А где все остальные? – «Будь поаккуратнее, Онора».

– Остальные? – переспросил он. – Тут только мы с Чемпионкой.

– А разве ты не путешествуешь в кибитках вместе с табором?

– Ты решила, что я цыган?

По правде говоря, мне было все равно. В синеве его глаз отражался залив, а на губах играла улыбка.

– Я не цыган, хотя считаю, что и среди них есть приличные люди. Скитаться всю жизнь по дорогам – ужасное дело, и, думаю, то, что они приворовывают время от времени, вполне можно понять.

– Понять-то можно, – согласилась я, – но ты не один из них?

– Нет, Онора Кили, хотя в данный момент у меня нет ни крова, ни домашнего очага.

– В данный момент?

– Я хочу поведать тебе свою историю, но не знаю, с чего начать. Может быть, с моей матери?

– Давай, – кивнула я. – Матери – это всегда очень важно.

И мы снова рассмеялись. Он взял меня за руку, и мне стало абсолютно не важно, есть у него мать или нет, цыган он или кто-то еще.

Его лошадь подняла голову и заржала.

– Она что, тоже смеется? – спросила я.

– Возможно. Чемпионка любит эту историю, потому что мы с ней родились вопреки «естественному порядку вещей», как говорил мой старый школьный учитель.

Что это может означать? Сейчас он расскажет.

Мы удобно устроились, прислонившись спинами к теплому камню. Я повернулась так, чтобы видеть его лицо, когда он будет говорить. Как же очаровательно двигаются его губы, когда с них слетают слова. Синева его глаз темнела ближе к краям радужки, которая словно излучала странный свет. Какие густые черные волосы, какой прямой нос. Настоящий герой, вышедший из моря. Майкл Келли… Итак, его история.

– …Мерта Мор…

– Прости, Майкл, но кто он такой? Ты вроде бы хотел начать со своей матери.

– Ну да. Сядь поближе, чтобы ветер не уносил мои слова через залив к зеленым холмам графства Клэр.

– Все в порядке. Я и так слышу. Начни снова.

– Отец моей матери, Мерта Мор Келли, был крупным мужчиной, просто громадным, и очень немногие в Галлахе, да и вообще в окрестностях Баллинасло[10], могли бы бросить ему вызов. Даже полковник Блейкни, лендлорд, обращался к нему с определенным уважением. Он звал его Мартин, переиначивая его имя на английский лад, хотя для всех остальных он был Мерти. Род Келли заправлял на востоке графства Голуэй тысячу лет, когда туда вместе с Кромвелем пришли предки Блейкни, грабя и сжигая все на своем пути.

– А еще они разрушали аббатства и мучили бедных монахинь, – вставила я.

– Странно, что ты подумала об этом, потому что аббатства действительно играли там важную роль! Просто поразительно, что ты вдруг упомянула аббатства!

– Да уж, удивительно, – сказала я.

И мы снова засмеялись. Я придвинулась к нему поближе, и теперь мы грелись под солнцем совсем рядом.

– Мужчины в моем роду в течение многих поколений были кузнецами. Ты слышала какие-нибудь истории про Гоибниу[11]?

– Мне рассказывала о нем бабушка. В старину, до прихода в Ирландию Святого Патрика, Гоибниу делал оружие для героев и провожал смельчаков в иной мир с великими почестями.

– Правильно, – кивнул Майкл. – Но даже после прихода Святого Патрика кузнецы вроде Гоибниу раскатывали золото в тонкие листы, чтобы изготавливать чаши для причащения монахам и жезлы епископам и аббатам, а также великолепные торки[12], броши и заколки для вождей кланов. Имея тайное знание о том, как ковать железо и золото, кузнецы были молчаливыми и осторожными, строго хранили свои секреты. Таким был и мой дед. Но моя мать не страдала от тишины в доме, – продолжил он. – Хотя по натуре мама не была женщиной молчаливой, она говорила, что была вполне счастлива, посвящая свои дни приготовлению еды и уходу за моим дедом, потому что супружество миновало ее стороной. Никто не попросил руки дочери Мерты Мора. Молчаливые люди пугают других, особенно такие мускулистые…

– Вроде тебя? – вырвалось у меня, прежде чем я успела подумать. Я чувствовала его руку – действительно очень мускулистую.

– Ну, по сравнению с ним я слабак, – сказал Майкл. – Он был настоящим великаном, легко поднимал железные чурки и мог выковать подкову несколькими ударами молота. Нужно было быть очень смелым человеком, чтобы прийти в темную кузницу Мерты Мора Келли и просить руки его дочери. И таких не находилось.

– Но один все же нашелся, – предположила я, – ведь ты-то появился.

– Я появился.

Между нами повисло молчание, которое становилось напряженным.

– Продолжай, – наконец попросила я.

– Ты что-нибудь слышала о Галлахском замке?

– Прости, нет, – ответила я.

– Это хорошо. Тогда я расскажу тебе. Представь себе огромный каменный форт, построенный на высоком холме, с террасами по склонам. На них могли удобно расположиться толпы зрителей, пришедших посмотреть на скачки, устраиваемые родом Келли по скаковому кругу. От замка сейчас остались лишь руины. Когда опускаются сумерки, там появляются привидения, а также добрые феи, которые, как тебе известно, любят быстрых лошадей.

– Я и вправду знаю это, – подтвердила я. – Моя бабушка – большая мастерица по всяким волшебным делам.

– Ах, – воскликнул он, – и это у нас с тобой общее!

Мы улыбнулись друг другу.

– Келли на земле своих предков не боятся никаких волшебных существ, – продолжал он. – Еще маленьким мальчиком я как-то скакал по скаковому кругу на воображаемом коне и вдруг услышал, как толпа приветствует и подбадривает меня перед последним препятствием. Я прыгнул вверх, перевернулся и мягко приземлился на зеленую траву.

– Всегда приятно приземляться мягко, – заметила я.

– Ты совершенно права, Онора. – Он сжал мою руку. – Итак, Галлахский замок и скаковое кольцо уже отложились в твоем воображении?

– Да, Майкл.

– Тогда продолжим. Как я уже сказал, все это место считалось заколдованным, и никто из соседей не осмеливался распахивать склоны или что-то садить на них. Даже Блейкни уже оставили попытки заставить своих арендаторов возделывать эту землю. Лошади там тоже не паслись. О, они могли, конечно, пару раз отщипнуть сочной зеленой травки, но потом поднимали головы, прислушивались и тут же убегали к изгороди вдоль дороги, где и стояли, пока их не уводили оттуда. Да и коровы Блейкни тоже отказывались там пастись, хотя по сравнению с лошадьми это довольно глупые животные.

– Всякий знает, что кони самые умные, – сказала я, хотя Чемпионка была первой лошадью, которую я видела так близко. – Ты только посмотри, как Чемпионка стоит и внимательно слушает нас.

– Она уже слышала эту историю, – сказал Майкл. – Так вот. Самым знаменитым из всех Келли в Галлахе был Уильям Бой О’Келли.

– Когда? – спросила я.

– Что когда?

– Когда он жил?

– О, задолго до Кромвеля, но через несколько столетий после того, как первые Келли пришли с севера. Их предводителя звали Майн Мор. Его сын Кеаллай позднее передал свое имя нашему роду. Кеаллай означает «раздор», и Келли, соответствуя своему имени, всегда сражались. Против завоевателей, но, честно говоря, и между собой. Раздоры. Братья убивали братьев ради титула главы клана, Taoiseach. Ты не станешь укорять меня за это? – спросил Майкл.

– Моя прародительница, Королева Маэва, тоже знала толк в раздорах и междоусобицах, – сказала я.

– Маэва – твоя прародительница? Ух ты, ее крепость находится неподалеку от нас!

– Мы, Кили, – потомки ее сына Конмака. Отсюда и название Кон-на-мара – Кон-с-моря.

– Выходит, – сказал он, – мы с тобой были связаны еще до того…

Я смогла лишь кивнуть. Он наклонился ближе, не отпуская мою руку.

– Прости, что прервала твой рассказ, Майкл. Продолжай.

Он прочистил горло.

– Так вот. Этот предводитель, Уильям Бой, правил нашим кланом в течение долгого мирного периода: нормандцы утихомирились, а Кромвель еще не пришел. И захотел он устроить пир, да такой, о каком и не слыхивали на всем острове Ирландия. Он пригласил на него всех вождей и правителей из городов на многие мили вокруг. И они приехали на этот великий рождественский пир в Галлахский замок вместе со своими женами и детьми, воинами и слугами, поэтами и священниками. В те дни семьи внутри клана находились в вассальной зависимости от вождя, и у каждого, кто прибыл в Галлах, были свои обязанности. Например, Ноутоны везли в замок Келли французское вино из порта – очень ответственная задача, – сказал Майкл.

– А ты что, очень любишь выпить? – спросила я.

– Я могу пить, а могу не пить, – ответил он.

– Это хорошо, – сказала я. – Продолжай. Думаю, гости привезли лошадей?

– Действительно, привезли. Причем прекрасных лошадей: одни были лоснящимися черными, другие – совершенно белыми. А один конь был как спелый каштан. Этот цвет очень идет и лошадям, и женщинам, – сказал он и одним пальцем, мягко и быстро, погладил меня по голове, однако я ощутила это прикосновение всем телом. – У тебя целый водопад тяжелых рыжевато-каштановых волос – похоже на хвост Чемпионки.

– На хвост Чемпионки?!

– Но он, конечно, и близко не сравнится с твоими прекрасными густыми волосами, Онора Кили. А твои глаза… Они такие ясные. Зеленые с золотистыми искорками… – Он потянулся рукой к моему лицу, но потом быстро опустил ее.

Я судорожно сглотнула.

– Ты остановился на пире, Майкл, – сказала я хриплым голосом.

– А… Ну да.

– Итак…

– Итак, началось пиршество. В огромных очагах бараны жарились целиком. И все гости горячо благодарили поваров за угощение.

– Хорошие манеры, – заметила я.

– Точно, – подтвердил Майкл. – А если кто-то оказывался не таким воспитанным? Тогда ему отрезали мясо из самого невкусного места – холодную лопатку. Всем гостям Уильяма Боя так понравилось здесь, что у него не хватило духу распустить их после Рождества. И все они остались, а пиршества, скачки, пляски, рассказывание всяких историй и музыка продолжались еще три времени года, пока не наступило первое августа – Lughnasa, когда нужно было собирать урожай. Чистосердечную щедрость Уильяма Боя О’Келли помнят по сей день, и даже сейчас такое гостеприимство называется Fáilte Uí Cheallaigh – «Прием О’Келли». – Майкл погладил меня по руке. – И это действительно очень теплый прием, – добавил он и отпустил меня.

– Твоя мать, Майкл, – напомнила я ему.

– Вот тут и появляется она. Через много лет после того пира, когда нашу землю захватили враги, Блейкни разрушили Галлахский замок, а наш городок переименовали в Кастл Блейкни – Замок Блейкни. И все же Келли до сих пор помнят и пересказывают старые сказания. Однажды на Майский праздник[13], Bealtaine, моя мать еще до рассвета отправилась на холм к Галлахскому замку. В наших краях мы верим, что на Bealtaine в первый день мая роса на траве обладает могучими целебными свойствами.

– Мы тоже верим в это, Майкл.

– А у вас девушки умываются ею, чтобы улучшить цвет лица? Хотя тебе, конечно, нет нужды волноваться по этому поводу.

– У нас, Майкл Келли, говорят, что если в этот день поваляться в росе, то все твое тело будет сиять необыкновенной красотой, – сказала я.

– Поваляться? – переспросил он. – Я так понимаю, без одежды?

– Не думаю, Майкл Келли.

– Ага, – сказал он, а потом вдруг вскочил и отвернулся от меня.

Я встала.

– Ты же еще не уходишь?

– Нет. Вовсе нет. Но Чемпионке нужно попить воды, да и мне тоже.

– Конечно, – сказала я. – В ручье возле родника Святого Энды очень вкусная вода.

Майкл взял Чемпионку под уздцы, и мы втроем направились к ущелью, которое вело в лес.

Когда мы проходили мимо Барна-хауса, шторы на окнах еще были задернуты. Но солнце уже полностью взошло – скоро мисс Линч проснется и выглянет в окно. Мы вышли на поляну у родника.

– Так что же случилось с твоей матерью на Bealtaine? – спросила я, когда Чемпионка напилась из Тубур Гйала, а Майкл, наклонившись, быстро глотнул воды.

– У моей матери были большие проблемы с ногами: мозоли, подагровые шишки, отекшие лодыжки и искривленные пальцы – в общем, настоящая катастрофа. Одна мудрая старуха сказала ей, что если на рассвете в Майский праздник она пойдет на руины Галлахского замка, роса исцелит ей ноги. И вот она взбиралась по склонам скакового кольца, пока весь город спал в ночной мгле. С первыми лучами солнца она увидела замок. Мама пошла дальше на холм и вдруг остановилась. Потому что услышала музыку… Звуки волынки. Может быть, это были волшебные трубы?

Майкл умолк. Чемпионка настороженно подняла голову, словно старалась лучше его расслышать. Мы стояли в тени дубов. Майкл подошел к каменной стенке, окружавшей источник Святого Энды, и присел на нее, похлопав ладонью по месту рядом с собой. Я устроилась возле него. Мы улыбнулись друг другу, и он продолжил свой рассказ.

– Моей матери всегда нравилось слушать рассказы об эльфах и их добрых делах. С детских лет она отмечала для себя развалины крепостей и заколдованные деревья, в которых могли бы поселиться эльфы. В уважении к их ритуалам она находила такое же удовлетворение, как и в выполнении обрядов и чтении молитв у источников вроде этого. Мама говорила, что это просто разные способы упорядочить нашу дико хаотичную жизнь. Но чтобы в действительности услышать волшебную музыку… Такого она никогда не ожидала. Музыка звала ее, тянула вперед, – продолжал Майкл. – Если следование за этой мелодией будет означать бросить отца, кузницу и вообще окрестности Галлаха-уй-Келла, чтобы жить в какой-то волшебной крепости… Что ж, так тому и быть. И тут она увидела его. Того, кто играл на волынке, конечно. Только вот для эльфа он выглядел довольно неряшливо и ростом был намного выше, чем, по рассказам, должен был быть представитель этого волшебного народа. Он сидел на большом камне у арочного входа в разрушенный замок, посылая свою мелодию навстречу рассвету. Это и был мой отец.

– Твой отец, – повторила я.

– Он все играл, пока солнце поднималось, а когда утренние лучи осветили их лица, он приветствовал ее. «Я – Майкл Келли, – сказал он, – из Кэллоу Лейк». Это было у заболоченного озера в десяти милях к югу, где в свое время поселился сын Уильяма Боя. «Как видишь, я волынщик, – продолжал он. – Я намеревался прийти сюда, чтобы сыграть печальную погребальную песню в честь предков рода Келли. Но в этом воздухе я услышал веселые нотки, звуки рила[14] и джиги. Удивительно, как здесь сохранилась память о том великом пире». Моя мать согласилась с ним: «Это было знатное веселье». И тогда…

– И тогда они поженились, твои мама и папа, верно?

– Ты хочешь, чтобы я перескочил сразу в конец моей истории?

– Я лишь хотела узнать, вот и все.

– Они поженились.

– Хорошо, – сказала я. – Продолжай.

– Мой отец знал больше пяти сотен разных мелодий: джиги и рилы, поминальные песни и марши, музыку для танцев и скорби, для войны и мира. Его родные много поколений были волынщиками у О’Келли из Кэллоу, и те поддерживали их. Но теперь, когда земля была утрачена и наступили тяжелые времена, мой отец просто странствовал, играя где только можно. И из каждого места, где побывал, он выносил одну-две мелодии: то услышит что-то новое от человека, играющего на металлической дудке, то уличный певец что-то напоет ему. Зимовать он возвращался в Кэллоу Лейк, где Эдмонд О’Келли, потомок Уильяма Боя, держал для него небольшую хижину. Отец развлекал Эдмонда рассказами о своих путешествиях. Он также по крупицам собирал историю и родословную разных ветвей рода Келли, потому что это интересовало Эдмонда. «А есть ли у тебя жена в этой уютной хижине?» – спросила у него моя мать. «Была там одна славная женщина, – отвечал он, – которая подарила мне сына, а сама умерла». – «И ты не женился во второй раз?» – снова спросила она. «Я не мог предложить другой женщине полную страданий жизнь жены волынщика, особенно когда мне приходится путешествовать так далеко и играть так мало. А уютной хижины больше нет, и мой сын батрачит у любого фермера, который захочет его нанять».

– Выходит, Майкл, у тебя есть брат? – спросила я.

– Есть – на двенадцать лет старше меня. В целом очень воспитанный парень.

На земле вокруг нас уже появились пятна солнечного света – наступало утро, и Кили постепенно просыпались. Но я не могла уйти: в рассказе Майкла его отец как раз должен был схлестнуться с его дедом.

– Когда моя мать и Майкл Келли, волынщик, вошли в кузницу, там уже было достаточно светло, чтобы разглядеть Мерту Мора Келли, склонившегося над горном. Тот выпрямился, продолжая сжимать молот в кулаке, – такой потный, грязный и чудовищно сильный. Суровый в своем грозном молчании. Мой отец не отступил, как это делали все, кто до этого просил руки моей матери. Он стоял на своем и озвучил предложение. «Тебе нужна кузница, – сказал ему мой дед. – Ты просто ищешь себе теплое местечко на старость». – «У меня есть свое дело», – ответил отец и показал моему деду свои свирели. «Бродячий волынщик, который вечно в дороге, спит бог весть где и мало чем отличается от нищего, хочет увести у меня дочь?» – «Я не стал бы просить никакую женщину разделить со мной мою судьбу, хотя мог бы пригласить ее присоединиться ко мне во время большого праздника, при большом стечении людей, где моя волынка играет важную роль». – «Большой праздник, – насмешливо сказал мой дед и стукнул молотом по лежавшей перед ним подкове. – В нашей стране сейчас праздников совсем мало». – «Это правда. Но у вас по крайней мере есть хорошее напоминание о прежних временах в Галлахском замке». – «В Галлах-уй-Келлай, – поправил его мой дед. – И он сейчас в руинах». В тот момент разговор шел на английском, хотя на склонах Галлахского замка мои родители говорили между собой по-ирландски.

– А сам ты владеешь ирландским языком? – спросила я, потому что мы говорили по-английски.

– Да, Онора, – ответил он, – хотя говорю на нем не так бегло, как мне того хотелось бы. В нашей части страны Блейкни поставили условия для тех, кто держит кузницу: чтобы не было «О’» в начале фамилии и чтобы никто там не говорил по-ирландски. Думаю, мой дед потому надолго умолкал, что не хотел начинать думать на английском. Но он не смел говорить по-ирландски, рискуя получить обвинение в измене. Я однажды слышал, как он проклинал королеву Елизавету за то, что она заставила вождей клана Келли поклясться, что они будут воспитывать своих детей на английский манер и заставлять их говорить только по-английски.

– Мисс Линч рассказывала, что Елизавета очень злилась из-за того, что нормандцы и старые английские фамилии, которые первыми завоевали Ирландию, в итоге стали говорить только по-ирландски и на латыни. Она называла их Ipsis Hibernicis Hiberniores – более ирландскими, чем сами ирландцы.

– А кто такая мисс Линч? – спросил Майкл.

– Моя учительница. Я расскажу тебе о ней потом. А теперь, пожалуйста, продолжи свою историю.

– У меня в горле пересохло, – сказал он и, встав с ограды вокруг источника, пошел к ручью.

Я последовала за ним. Он присел, зачерпнул воду двумя сложенными ладонями и поднес их к моему лицу. Я разомкнула губы, а он налил воду мне в рот. Мне вдруг захотелось поцеловать углубление в его ладони. Господи, что со мной?

– Твоя история, Майкл, – как-то умудрилась напомнить ему я, усаживаясь на стенку источника.

Он сел рядом со мной.

– Мой дед забыл об оставшейся в огне подкове, которая раскалилась добела. Он быстро поддел ее и опустил в лохань с водой. Вырвавшийся с шипением пар и поднявшийся дым отвлекли мужчин, и тут заговорила моя мать. «Я хочу замуж за этого человека», – сказала она.

– Прямо так и сказала? – спросила я.

– Так и сказала, – ответил Майкл. – Никто не ожидал.

– Но разве Грайне не влюбилась в Диармида в тот же миг, как увидела у него на лбу пятнышко – «знак любви», хотя и должна была выйти замуж за Финна, вождя? – снова спросила я.

– Думаю, это был как раз такой случай, – сказал Майкл.

– И Дейрдре, которая была предназначена королю Конору, убежала с Найси сразу же, как только они повстречались. Тоже ведь неожиданно.

– Это стало сюрпризом и для Найси, и для Диармида. Оба парня искали приключений, а тут появляются эти девушки, и они влюбляются в них… Мужчина точно не может ожидать такого, – заключил он.

– Наверное, – согласилась я. – Особенно если он разъезжает на прекрасной гнедой лошади, направляясь неизвестно куда.

Он здесь только проездом. И я больше никогда его не увижу…

Но тут Майкл возразил:

– Все эти старинные легенды рождены не на пустом месте. И моя мать вышла за моего отца, хотя это было крайне маловероятно.

– Маловероятно, – сказала я, – но это все же случилось.

– Случилось, – согласился он.

Майкл накрыл мою ладонь своей. Тепло. Мы замолчали. Я затаила дыхание.

– Продолжай. Что же твой дед сказал твоей матери?

– Он сказал: «Тебе уже слишком поздно выходить замуж, Фионнуала». Мою мать звали Фионнуала.

– Какое красивое имя.

– Мне нравятся хорошие и сильные женские имена: Фионнуала, Онора.

– Вот как, – сказала я.

– «Всему свое время, в том числе рождению детей, – сказал мой дед. – И если оно прошло, его не вернуть».

– Жестоко сказано, – заметила я.

Майкл кивнул.

– Но мой отец ответил на это так: «У меня уже есть сын, и я не переживаю по поводу того, обзаведусь ли еще одним. Но, когда ваша дочь подошла ко мне, я почувствовал, как одиночество, которое я ношу в душе, исчезает, словно туман под лучами солнца. Мать моего сына Патрика была хорошей женщиной, и она не стала бы препятствовать моему счастью. Возможно, это как раз ее молитвы привели вашу дочь ко мне», – задумчиво завершил мой отец. «Меня привели туда мои мозоли», – сказала моя мать. Такие вот дела…

– Но для нее все равно это было не слишком поздно, потому что ты все-таки родился.

– Не только родился, но и вырос вместе с ней и моим дедом Мертой Мором, кузнецом. Зиму отец проводил с нами, иногда приезжал мой брат Патрик. У меня было одинокое детство, но порой выдавалась возможность немного покуролесить с Патриком.

– А я всегда была с моей сестрой Майрой, и… О боже – ее свадьба! Как я могла об этом забыть? Я должна идти, Майкл. И прямо сейчас.

– Погоди, – сказал он.

Я остановилась, потом вернулась.

– Я так и не спросила у тебя, куда ты направлялся, прежде чем нырнул в залив Голуэй.

– Я думал, что отправился посмотреть мир, Онора, имея с собой отцовскую волынку и мастерство в кузнечном деле. Я приехал в Голуэй Сити, чтобы получить немного легких денег на это путешествие.

– О чем ты?

– Мы с Чемпионкой собираемся выиграть Голуэйские скачки.

– Голуэйские скачки? Но чтобы участвовать в них, нужно быть джентльменом. А ты ведь не джентльмен, Майкл, или я ошибаюсь?

– Нет.

– Слава Иисусу и Пресвятой Богородице. Мой отец скорее согласился бы выдать меня за бродягу, только не за джентльмена! Ой, я не это хотела сказать… При чем тут «замуж»… Я имела в виду… Ты, наверное, считаешь меня жуткой нахалкой.

– Из-за того, что ты говоришь правду? Послушай, давай пойдем и поговорим с твоим отцом прямо сейчас.

– Но ведь ты отправился посмотреть мир.

– Мне больше не нравится путешествовать в одиночестве, – сказал он.

– Ох… – Голос мой вдруг стал совсем тихим. – Я очень рада.

Мы пошли по пляжу в сторону вереницы рыбацких хижин. Соседи уже встали, и многие из них, похоже, переговаривались, тыча в нас пальцами.

– Я пойду первой и все им объясню. Видишь ли, в моей семье все уверены, что в сентябре я уйду в женский монастырь.

– Что? – неожиданно громко воскликнул Майкл, испугав Чемпионку, которая шарахнулась от него. – Ты – и в монашки?

Пока Майкл удерживал лошадь за поводья, я побежала, и мои распущенные волосы гривой развевались на ветру.

– Мы уладим это позже, – крикнула я ему через плечо. – А сейчас мне нельзя опоздать на свадьбу Майры!

Глава 3

Ох уж эти разборки и размолвки – еще хуже, чем приливное течение в заливе Голуэй!

– Наша правильная Онора принимает небольшие ухаживания от красивого цыганского парнишки. Просто замечательно! – сказала Майра и весело засмеялась.

Но отец был очень зол.

– А ты уверена, что остальные из шайки это парня не дожидаются, пока мы начнем танцевать на улицах, чтобы просочиться в Барну и обчистить там каждый дом? – спросил он меня.

– Можно лишь пожелать им удачи. Воровать там особо нечего, так что они мало что найдут, – заметила бабушка.

– Он не цыган, – возразила я, – а если бы и был им, мне все равно.

– Довольно, – сказала мама. – Мы с тобой, Онора, завтра пойдем к мисс Линч и все ей объясним: на случай, если она видела вас в окно и могла все это неправильно истолковать.

– На случай, мама? – переспросила Майра. – Да я просто уверена, что она следила за каждым их движением.

– Мы были за скалой, Майра. Так что она мало что могла там увидеть…

– Прекрати немедленно, Онора, – прервал меня отец. – Менее чем через три месяца ты присоединишься к святым сестрам, и это станет большой честью для нас и для всех рыбацких семей.

– Но я не могу стать монашкой! Сегодня утром ко мне из моря вышел Майкл Келли – совсем как в одной из твоих историй, бабушка!

– Что это ты говоришь, Онора? – спросила мама.

– Я влюбилась, мама, – как Дейрдре, Грайне и королева Маэва.

– Цыц, Онора! – прикрикнул на меня отец.

– Ты не понимаешь, папа! Я уже не та девочка, какой была еще сегодня утром. Я изменилась…

В комнату ворвались трое моих братьев, и Деннис, которому было всего пятнадцать, хотя по росту он уже почти догнал отца, тут же подошел к папе.

– Цыган уехал, – объявил он.

– Мы видели, как он ускакал! – подпрыгивая на цыпочках и размахивая клюшкой для ирландского травяного хоккея, сказал Джозеф. Ему исполнилось тринадцать, и он был таким же миниатюрным, как мама и Майра.

Ко мне подошел шестилетний Хьюи.

– А лошадь у него здоровенная, Онора!

– Так, ладно. С этим покончено, – сказала мама. – Теперь мы можем наконец идти в церковь? Весь приход ждет нас.

– Не говоря уже про жениха, – вставила Майра. Она вытолкала нас всех в церковь, а потом отвела меня в сторону. – Парни вроде этого не замышляют ничего плохого. Просто хотят немного поразвлечься с красивой девушкой и поехать дальше.

– Но только не Майкл, Майра. Он говорил серьезно.

– Он назначил тебе время и место встречи?

– У нас просто не было возможности. Мы…

– Что ж, – она пожала плечами, – у тебя останется хорошее воспоминание, чтобы взять его с собой в монастырь.

– Онора, Майра, поторапливайтесь! – окликнула нас мама.

Майкл проскользнет в церковь. Я ведь сказала ему о венчании, поэтому он будет среди гостей.

Но его там не оказалось. Пока отец Джилли приветствовал паству, я прощупывала взглядом всю конгрегацию, начиная от передней скамьи «для членов семьи». Майкла не было ни среди рыбацких семей, ни среди семей из Барны. Не было его среди людей из Клэра и Кладдаха и среди нашей родни из Коннемары, которые приплыли сюда на своих рыбацких лодках и púcàns. Может быть, он расположился среди крестьян и их жен, которые спустились сюда с холмов? Народу было на удивление много. Пришел и Богатей Джон Дуган, отцовский друг, владелец стада из десяти коров, арендовавший участок земли в тридцать акров. Но Майкла я нигде не видела. Не оказалось его даже в толпе стоявших сзади мелких арендаторов и батраков, которые не пропускали ни одних поминок и ни одной свадьбы.

Майкл все-таки отправился смотреть большой мир дальше. А этот мир, мой, был совсем маленьким и весь помещался в забитую людьми деревенскую церквушку в Барне. Ну какие тут приключения? И все же, когда Майкл поднес воду к моим губам, я…

Все, теперь лицом вперед. Быстро. Мисс Линч заметила, как я оборачивалась. Видела ли она нас с Майклом на берегу? Мне все равно. Я скажу ей, что передумала. Ведь мать-настоятельница говорила, что испытательный срок для того и дается, чтобы проверить себя. Майкл не уехал. Он не мог этого сделать.

Церемония закончилась. Идя под руку с Джонни по центральному проходу между скамьями, Майра подмигнула мне. Она действительно знает парней. Немного поразвлечься? Я не могла в это поверить: Майкл не такой.

Человек сто отправились после церемонии на перекресток Пэдди Кросс, чтобы потанцевать: одна половина обсуждала венчание, вторая – Онору Кили и ее цыгана. Сплетничая, рыбаки и фермеры объединились.

Я сбежала от Майры, Джонни и всего моего семейства, беседовавшего с мисс Линч, и продолжала искать в толпе Майкла. Проходя мимо Богатея Джона Дугана, я слышала, как он сказал:

– Воришка, конечно, иначе откуда бы у него взялась лошадь?

Джон Джо Клэнси отвечал ему:

– Он, наверное, ее украл. Скоро тут точно появятся солдаты, и тогда горя не оберешься.

– Да нет, этого мальчишки давно и след простыл, – возразил Дуган. – Я сам видел, как он во весь опор скакал по большаку. Счастливое избавление.

И след простыл? Нет, Господи, нет, прошу тебя!

Мимо меня проехал отец Джилли, кивая в ответ на возгласы прихожан: «Благослови тебя Господь, святой отец!»

Подошла моя бабушка Кили.

– Ты только посмотри, как он разъезжает на своем добром коне, – прямо король! Этот человек никогда не стал бы рисковать своей головой, читая проповеди собиравшимся в тайных местах прихожанам, как в дни гонений это делали наши священники.

– Бабушка, а что если Майкл Келли действительно уехал? Что если я его больше не увижу? Тогда я просто умру.

– Не умрешь.

– Я не могу теперь просто так уйти в монастырь, как будто ничего не случилось. Я люблю его. Майкла мне послал сам Господь, я так и скажу мисс Линч. Женитьба – это же Божье предназначение тоже. Ведь Святая Бригитта всегда венчала влюбленных, верно?

– Я тоже считаю, что после стольких часов, которые ты провела, слушая мои истории, будет очень жаль, если ты не сможешь пересказать их своим детям после моей смерти. Я никогда не видела тебя монашкой, так что и без появления этого твоего Майкла Келли я…

– Бабушка, прошу тебя, не говори так – «без твоего Майкла Келли»! Потому что без Майкла Келли мне этот мир не нужен!

– Одумайся, Онора. Будь благоразумной.

И тут я услышала музыку. Это играл на своей скрипке Мак-Намара из Донина. Но не только он…

– Бабушка, послушай… Волынка! Это он, я знаю! Майкл Келли здесь.

И действительно, он сидел на камне у перекрестка дорог и играл на своей ирландской волынке. Локтем он прижимал меха, накачивая воздух в инструмент, а пальцы его ловко двигались по отверстиям чантера – главной трубки волынки.

– Он не уехал. Не уехал.

Я рванулась было к нему, но бабушка остановила меня.

– Не устраивай представление. На тебя смотрят соседи, – сказала она. – Не забывай, что это свадьба Майры. Не прерывай танцы. Повремени.

Я отыскала Майру и Джонни и сообщила им, что волынщик – это Майкл Келли.

– Хорош, правда? – спросила я.

– И главное, ничего нам не стоил, – заметил Джонни. – Скрипач Мак-Намара сказал, что этот парень давно ждал у перекрестка, приготовив свою волынку.

– Симпатичный, – сказала Майра. – Хотя на других мужчин я теперь внимания и не обращаю.

– Правильно, лучше тебе этого не делать, жемчужина моя, – сказал Джонни и, обхватив невесту за талию, потянул ее плясать рил.

Родители уже были в гуще танцующих. Когда они остановились, чтобы передохнуть, я сообщила им о Майкле. Бабушка стояла рядом со мной. Я не смела даже попытаться встретиться с Майклом глазами. Он и так заметил меня. Я была в этом уверена.

Еще через два тура танцев отец попросил остановить музыку. Он собирался раздать гостям бутылки привезенного из Коннемары незаконного самодельного виски – poitín. К тому же можно было уже разжигать костер, который мои братья и Джонни сложили из сухих кустов дрока и упавших веток деревьев, принесенных из леса вокруг Барны.

Джонни и Майра бросили на кучу дров кусок горящего торфа, и пламя тут же весело вспыхнуло – это был костер Святого Иоанна в честь рождества Крестителя. Бутылки пошли по кругу, из рук в руки. Я видела, как Майкл отошел в тень стоявшего на перекрестке большого кельтского креста. Бабушка придвинулась ближе к огню.

Я больше не могла ждать и ускользнула из толпы. Майкл стоял, прислонившись спиной к каменной стене, и следил за Чемпионкой, которая паслась на небольшом островке травы. Я протянула к нему руку, и он взял ее.

– Ты не уехал.

– Как я мог? Чемпионке это место понравилось так же, как и мне, – сказал он. – А фермер взял с меня всего несколько пенни.

– Хорошо.

Майкл показал в сторону дальних холмов, где в темноте горели другие костры:

– Дома мы прогоняем скот через огонь Святого Иоанна, чтобы стадо было здоровым.

– В наших краях стад осталось совсем мало, – сказала я.

– Но хорошая земля все равно есть. Мы с Чемпионкой сегодня осматривались тут.

– Правда?

– Мы бы хотели арендовать хороший участок в несколько акров повыше в холмах и с видом на залив Голуэй.

– Майкл, я так боялась, что ты уедешь.

– Никуда я не уеду, Онора.

Он обхватил меня рукой, удерживая осторожно, как свою волынку, и я…

– Благослови вас всех Господь, – нарушила мою негу бабушка.

– Бабушка, это Майкл Келли.

– Я уже поняла.

– А это моя бабушка, миссис Кили.

– Мне очень приятно… – начал было Майкл, но бабушка жестом прервала его.

Она насыпала табак из небольшого кисета в свою трубку и набила ее. Майкл сходил к костру с пучком соломы и, вернувшись, дал ей прикурить.

– Спасибо, – поблагодарила она. – Хороший табак. Мой сын устроил Майре хорошую свадьбу. – Бабушка сделала затяжку и продолжила: – Ее муж Джонни – рыбак. Хорошая получилась пара, правильная. – Она снова затянулась и выдохнула немного дыма. – Он никогда не позволил бы своей дочери выйти за контрабандиста или человека вне закона.

– Я ни тот ни другой. Честное слово, – заверил Майкл.

– Ты человек не оседлый.

– Я был оседлым и стану им вновь, – ответил он. – Я буду много и упорно работать. Онора ни в чем не будет нуждаться.

– Есть вещи, которые за деньги не купишь, – сказала бабушка. – Онора говорила тебе о нашей прародительнице, королеве Маэве?

– Она упоминала о вашем родстве.

– А она рассказала тебе о цене невесты Маэвы?

– Нет, бабушка, я не рассказала, – сказала я.

– Тогда это сделаю я. Fadó… – начала бабушка, усаживаясь на большой камень возле стены.

– Давным-давно, – шепотом перевела я Майклу.

Бабушка указала на невысокую каменную стенку рядом, и мы с Майклом уселись на нее. Бабушка кивнула в нашу сторону.

– Маэва была великой королевой и правила своим королевством справедливо. Она не чувствовала необходимости в муже, поскольку в те времена, по закону, власть женщины и ее положение никак не зависели от мужчин.

– Законы брегонов[15], – вставила я.

Бабушка кивнула и продолжила:

– Солдаты Маэвы были ее близкими партнерами, и все у нее с этим было в порядке. Но однажды она поняла, что все-таки хочет иметь рядом с собой мужа – такого же благородного, как она сама, короля. Такие дела. И тогда Маэва установила свою собственную цену на себя как невесту. Требований было три. Какое там первое, помнишь, Онора?

– Ей требовался мужчина, которому чужда скаредность, – по памяти повторила я. – Поскольку сама она была милостивой и щедрой, прижимистый муж мог поставить ее в неловкое положение.

– А как у тебя с этим, Майкл Келли? Ты человек щедрый? – спросила бабушка.

– Меня учили всегда оказывать гостям Fáilte Uí Cheallaigha – знаменитый прием Келли – и никогда не проходить мимо нищего, не подав ему милостыни.

– Это хорошо, – сказала бабушка и продолжала: – Маэва требовала, чтобы ее мужчина не знал страха. А почему, Онора?

– Потому что она любила, чтобы всегда были некоторые разногласия, и хотела, чтобы ее муж был готов на компромисс.

Мы обе вопросительно взглянули на Майкла.

– С этим у меня полный порядок. Разве я не говорил тебе, Онора, что Келли означает «раздор», «разногласие»? Я с детства был воспитан на взаимных уступках.

Бабушка кивнула:

– Хорошо. И теперь третье – скажи ему, Онора.

– Маэве нужен был неревнивый муж, потому что она любила иметь в тени одного мужчины другого.

Мы с бабушкой ждали, что ответит на это Майкл.

Он молчал, а потом сказал:

– Неревнивого… Это может быть для меня тяжело. Мой отец частенько повторял один стишок: «Любовь приходит и уходит, но ревность у мужчины в крови». Какой-то монах написал это на полях рукописи книги Hy Many – истории рода Келли. И я всегда думал, что если даже монахи чувствуют такое… – Он вздохнул. – Я никому не завидую, и я не жадина, но если другой мужчина… Так вы говорите, что у Маэвы были «близкие партнеры»?

– Но у меня-то этого не будет, Майкл, – сказала я. – Других мужчин, я имею в виду. Ведь даже у Маэвы не было…

– Были, – возразила бабушка.

– Но, бабушка, ты же сама говорила, что «неревнивый» означает больше, чем просто… А вот мисс Линч утверждает, что в поэзии, сказаниях и живописи часто есть символы. Роза, например, обозначает Деву Марию. Вот и эти близкие партнеры – они тоже символичны, а неревнивость означает доверие и…

– …никакой ревности, – подытожила бабушка, глядя на Майкла.

– Ну хорошо. Если близкие партнеры – это символы, а не… Тогда я тоже буду. Честно. Я хочу сказать, что я могу быть человеком без ревности и без… без чего там еще?

– Без скаредности, – уточнила бабушка.

– Без скаредности. Я согласен на это.

– А как насчет страха? – спросила я.

– Без страха. Это у меня и так есть, – ответил Майкл.

– Ревность?

– Да. В смысле, нет, никакой ревности – без повода, по крайней мере.

– Хорошо. Теперь можешь поговорить с моим сыном.

Я соскочила с ограды и подошла к бабушке. Майкл последовал за мной.

– Спасибо тебе, спасибо, – сказала я и обняла ее за худенькие плечи.

– Я тоже вам благодарен, – подхватил Майкл.

– Не могу сказать, что отец Оноры обязательно примет тебя. Есть и практические вопросы, которые нужно учитывать.

Она встала. Хотя бабушка была почти такой же высокой, как мужчины, на Майкла ей все же приходилось смотреть снизу вверх.

– Я кое-что умею, – заверил он. – Я и кузнец, и волынщик.

– Но здесь ты далеко от своего дома, – возразила она.

– Не по своей воле, но, возможно, и неслучайно. Я планировал путешествовать, но теперь… Что ж, в этом сюжете может произойти поворот.

– Может, – согласилась бабушка. – Ведь и Онора до сих пор тоже шла совсем по другой дорожке.

– Да, она упоминала об этом, – сказал Майкл. – И мне, конечно, не хотелось бы вмешиваться…

Тут уж вмешалась я:

– Я не собираюсь идти в монастырь. И бабушка согласна с этим. Она даже рада.

– Зато не рада твоя мать, да и отец сбит с толку. Ты должна объясниться с ними, прежде чем к ним пойдет Майкл, – сказала бабушка.

– Конечно, я так и сделаю.

– Сколько тебе лет, Майкл? – спросила бабушка.

– Восемнадцать.

– Это ведь идеальный возраст, правда, бабушка? Майра говорит, что, если мужчина слишком долго не женится, он по-своему теряет форму.

– Хм-м-м. Не только время оттачивает характер. Маэве был нужен мужчина, который подходил бы сильной женщине. Это же касается и Оноры.

– Я понимаю, – сказал он, – и попытаюсь быть достойным ее – мужем без жадности, страха и ревности.

– Я верю тебе. Ну ладно. Скажу своему сыну, чтобы завтра он проверил тебя. – С этими словами бабушка оставила нас.

– Мне тоже нужно идти, – сказала я. – Я видела, как родители уходили от костра.

Майкл взял меня за руку.

– Slán abhaile, Онора. До завтра.

– До завтра, – ответила я, – и до всех остальных дней.

Глава 4

– О папа, ты никогда не заставишь меня уйти в монастырь, как это делали злые отцы семейств в средневековых Испании и Франции.

Короткая летняя ночь заканчивалась, переходя в рассвет, а отец оставался очень строг со мной. Через несколько часов здесь появится Майкл, а он все еще упорно твердил:

– Ты отправишься к святым сестрам, как было договорено.

Теперь он встал, давая понять, что разговор окончен. Ему нужно поспать, объяснил он. Довольно утомительно, только-только выдав замуж одну дочь, выслушивать обвинения в средневековых замашках от второй.

А тут еще мама резко напомнила мне о замечательной гостиной в монастыре. О возможности жить среди красивых вещей. Она сама находила большое удовольствие в том, чтобы полировать деревянные столы и застекленные шкафы в доме мисс Линч, сдувать пыль с ее книг, и жалела, что не может прочесть написанные в этих книгах английские слова. У меня же там будет изобилие разных книг, и я смогу почерпнуть из них знания. Во Введенском монастыре у монахинь есть даже своя небольшая часовня, где каждый день проходит месса. Там я буду жить под одной крышей с нашим Господом в своей маленькой келье, спать на настоящей кровати, а не на брошенном на пол соломенном тюфяке. Мне не придется копать червей или ловить мальков для наживки, чинить сети и продавать рыбу на рынке, где меня могут легко обидеть мужчины. Я буду учить детей письму и чтению, наставлять их в жизни. И все это – в мире и спокойствии. У меня будет время для размышлений и молитв, я буду носить прекрасное монашеское облачение и туфли, буду… В общем, слова из моей обычно молчаливой мамы лились сплошным потоком.

– Мэри. Мэри, – остановил ее отец. Он был явно озадачен.

Она взглянула на него и умолкла.

– Твоя мать желает тебе только добра, – сказал он.

Потом он поинтересовался, как я могла так опозорить семью, потеряв голову из-за какого-то цыгана. Мне нельзя было этого делать. Я не должна была. Кто угодно, только не его Онора, которая никогда не вызывала у него и тени тревоги.

Я паниковала. Никогда прежде я не перечила родителям даже в мелочах, а тут восстала против них, да еще так кардинально… Выходит, я позорю семью? Я?

Меня выручила бабушка.

– Оноре лучше не идти в монастырь. Они могут не удержать ее там.

Еще она сказала, что я не смогу покориться, что в душе я бунтарка. Я возразила, мол, никакая я не бунтарка, это Майра у нас бунтарка. Тут подключилась мама, заявив, что я всегда была хорошей девочкой, поэтому она уверена, что я сама одумаюсь. Но бабушка перебила маму и сказала, что не имела в виду, будто я не добрая или не готова помогать людям. Она лишь хотела сказать, что я – настоящая Кили и во мне течет кровь Маэвы, к тому же еще и мозги есть, а теперь, когда ко всему этому добавилось образование… Я буду просто не в состоянии держать язык за зубами и делать то, что мне говорят. Я и недели там не выдержу со своим стремлением всегда высказывать собственное мнение и постоянно быть правой. Монахини в любом случае отошлют меня домой. И это будет гораздо большим позором для семьи, чем если я передумаю сейчас.

– Но, бабушка, я вовсе не всегда считаю себя правой, – снова возразила я. – Однако, если мне известен правильный ответ, почему же не сказать об этом? Майра правильно говорит: «У кого-то есть сиськи, а у кого-то – мозги», так вот я…

От этих слов отец сразу встрепенулся.

– Что? – возмутился он.

И тут бабушка посмотрела мне в глаза.

– Ní tha gann call ríomh aois. Но ум, как видно, приходит только с возрастом.

Лишь теперь я осознала, что, пока бабушка пытается возражать против монастыря, я всячески спорю с ней, словно стараюсь добиться обратного. Поэтому больше я не проронила ни слова, когда бабушка рассуждала о моем упрямстве и своеволии, периодически вставляя высказывания на ирландском, пока отец в конце концов не прервал ее:

– Ну ладно, ладно, Онора не пойдет в монастырь.

Тем не менее он сохранял уверенность, что этим я предаю дело Дэниела О’Коннелла. В ответ бабушка заметила, что наш Освободитель переживал и намного более серьезные лишения. Мама, в свою очередь, сказала:

– Ну, если ты в этом уверена…

Я же убеждала всех, что хочу замуж за Майкла Келли всем сердцем, умом, душой и что буду добиваться этого всеми своими силами. Однако отец перебил меня: одно дело – не стать монашкой, и совсем другое – выйти замуж за бродячего цыгана-волынщика. И вообще, он идет спать, а разговор мы продолжим как-нибудь потом.

– Спасибо тебе, – шепнула я бабушке.

– Я тогда сказала чистую правду, – отвечала она. – Не умничай сверх меры, Онора, – для твоей же пользы.

Ближе к вечеру отец со строгим видом напряженно сидел на своем табурете у очага, а Майкл стоял перед ним, выпятив грудь и отведя плечи назад.

Ради этого собеседования Майра и Джонни даже покинули ложе новобрачных. Майра знала, что я в ней нуждалась. К тому же она не хотела что-то пропустить. Мои братья присматривали за Чемпионкой на улице, иногда разрешая своим друзьям похлопать рукой лучшую лошадь, которая когда-либо появлялась в Барне. Бабушка сидела за прялкой, теребя пальцами пустое веретено, которое уже целую вечность не видело ни шерсти, ни льняного волокна. Мама заняла еще один табурет с плетеным сиденьем. В комнате царил полумрак: сквозь маленькие окошки нашей хижины сюда пробивалось совсем мало света. Но увеличь их – и рента тут же повысится.

– Прямо Роберт Эммет[16] на скамье подсудимых, – заметила Майра.

– Прекрати свои неуместные шутки насчет наших патриотов, Майра, – сделал ей замечание отец.

– И не подумаю, папа. Я все жду, когда ты приведешь нам какие-нибудь знаменитые высказывания Эммета. Думаю, Майклу Келли было бы очень интересно послушать…

В прошлом Майре не раз удавалось избежать нагоняев или сильно укоротить их по времени, переключая внимание отца на национальных героев Ирландии, но сегодня это не сработало.

– Итак, молодой человек… – начал отец.

Но Майра снова прервала его: ей вдруг ужасно захотелось поблагодарить Майкла за то, что он играл на волынке у нее на свадьбе и при этом не взял с семей молодых ни пенни.

– Он добрая душа, папа, – заключила она. – Как и ты у нас. Ты такой щедрый и великодушный – flaithiúlacht, как говорит бабушка. Устроил нам такую роскошную свадьбу…

– А виски, poitín, был вообще самый лучший, – вставил Джонни. – Такой мягкий, совсем не резкий.

– Это потому, что для его приготовления использовалась вода из Коннемары, – объяснил отец.

– А ты, Майкл, видел бы, как наша община собралась на meitheal[17], чтобы построить для нас дом на прошлой неделе, – продолжала Майра. – Соседей работало так много, что закончили все в три дня, причем все пришли из уважения к нашему отцу. И они сделали бы это для любой из дочерей Джона Кили. Я правильно говорю, папа?

– Правильно, Майра, – подтвердил отец. – Meitheal действительно получился впечатляющий. Никогда еще стены не возводились так быстро, а солома для крыши не увязывалась так плотно. Несмотря на все наши различия, наш народ славится умением помогать друг другу. – Отец немного расслабился и вытянул ноги вперед.

Умница Майра.

Но потом папа взглянул на меня и сразу выпрямился.

– Но довольно об этом. Мы здесь не для того, чтобы обсуждать твой дом, Майра, а для того, чтобы расспросить этого молодого человека о его родословной и образе жизни, – сказал он. – А теперь, Майкл… Эта лошадь. Я хочу знать, где, когда и как тебе досталось это животное. Потому что, как ты сам должен понимать, одинокий человек на коне… Нет, я не имею ничего против странствующих людей, но девушка из оседлой семьи не должна…

– Папа, Майкл вовсе не цыган! Сколько можно тебе повторять? – вмешалась я. – Его дед был кузнецом в Галлахе.

– В Галлахе? – переспросил отец. – Это где-то рядом с Охримом?

– Правильно, сэр.

– При Охриме состоялось великое сражение.

– Это действительно так. И для нашей стороны это был не самый удачный день.

– Таких дней было немало, хотя лично я считаю, что там нас подвел французский генерал, – заявил папа.

Если отец начнет вспоминать города, печально знаменитые своими побоищами, он сам испортит себе настроение.

Поэтому я сказала:

– Папа, Майкл собирался рассказать тебе о своем деде, кузнеце, и о той кузнице, которая ему принадлежала.

– Правда принадлежала? – недоверчиво переспросил отец.

– Правда, – ответил Майкл, – хотя, конечно, без земли, на которой она стояла.

– Он, должно быть, состоял в хороших отношениях с вашим лендлордом, – заметил отец.

– Полковник Блейкни был жестким человеком из жесткой семьи, но он хотел, чтобы через нашу деревню ходили дилижансы Бьянкони, а для этого требовался кузнец. Поэтому он нуждался в моем деде.

В Голуэй Сити я видела большие экипажи Бьянкони, запряженные шестеркой ломовых ирландских лошадей, которые этот итальянец рассылал по всей Ирландии. Каждый такой дилижанс, который мы называли «Бьяни», перевозил двенадцать пассажиров, а также груз ирландского пива – портера и стаута. Бьянкони, который был одного с нами вероисповедания и слыл большим поклонником Дэниела О’Коннелла, нанимал в качестве кучеров католиков, а те порой подбирали своих соотечественников или соотечественниц, бредущих по дороге, и не брали с них за это платы. А деревня Майкла, по его словам, стала местом остановки на пути следования таких «Бьяни».

– Агент полковника Блейкни превратил три хижины в паб, чтобы обслуживать пассажиров, пока мы занимались их лошадьми и экипажем, – продолжил Майкл. – Кроме того, этот агент забирал бо́льшую часть денег Бьянкони, предназначенных для нас, но что мы могли поделать? И все же на ренту мы зарабатывали. Хватало на зерно и овес для лошадей, к тому же у деда были постоянные клиенты среди фермеров – кто-то из них непрестанно околачивался вокруг нашей кузницы. Среди них больше всего сходил с ума по лошадям один парень по имени Джимми Джо Доннелли. Он служил у Блейкни на конюшне, но теперь, когда семья хозяина круглый год жила в Лондоне, он приезжал сюда только поохотиться где-то на неделю и при этом брал лошадей в аренду. Поэтому в один прекрасный день явился торговец лошадьми и купил оптом всю конюшню, не захотев взять только одного старого жеребца – Рыжего Пройдоху. «Его времена прошли, – заявил он. – Последние пять кобыл, которых он покрыл, потомства не принесли. Отошлите его на бойню». Но Джимми Джо сказал, что сам выкупит этого коня. Народ вокруг кузницы смеялся над ним, мол, он собирается финансировать похождения Рыжего Пройдохи, ничего не получая взамен. Однако Джимми Джо все равно купил этого коня. Видели бы вы его, мистер Кили, – настоящий красавец. Пятнадцать ладоней[18] в холке, помесь ломовой и охотничьей пород, яркий каштановый окрас. Рыжий Пройдоха держал голову очень высоко и был одарен впечатляющей внешностью. Джимми Джо пас его на лугу за кузницей, и по вечерам мы с ним частенько стояли на каменном заборе, наблюдая за этим старым жеребцом.

Блестящий рассказчик, Майкл Келли, мой герой, вышедший из моря, покорил своей историей всю мою семью, как до этого покорил меня.

Между тем он продолжал.

– «Когда-то давно мы были великим народом, – говорил мне Джимми Джо, – и у нас такие лошади воспринимались как должное. Тогда на конюшнях Келли конюхом был еще мой прапрадед. И там были сотни лошадей: жеребят, кобыл, жеребцов. Думаю, что Рыжий Пройдоха – их прямой потомок. Как я могу допустить, чтобы его забили на мясо?»

– В этом он был прав, – заметил мой отец. – Мы действительно были великим народом когда-то. И у нас, O’Cadhla, тоже было много лошадей.

– Как и у нас, у Лихи, – вставил Джонни. – Целые табуны. Да и скота было много.

– Продолжай, Майкл, продолжай, – нетерпеливо прервал его отец.

Я улыбнулась Майклу: молодец, так держать!

– Пройдоха полностью игнорировал лошадей из экипажей «Бьяни»: все они были кастрированными и не стоили его внимания. А кобыл, которые могли бы соблазнить его, в округе не находилось.

Отец с пониманием кивнул.

– Нехорошо держать кобылу рядом с жеребцом, – глубокомысленно заметил он, как будто всю жизнь только и делал, что разводил лошадей. А ведь на самом деле он никогда даже не сидел верхом.

– Жеребцу требуется охочая кобылка, – снова вставил Джонни Лихи и выразительно положил руку Майре на колено. Та захихикала.

Я украдкой взглянула на бабушку, и она подмигнула мне. Майкл заставил отца и Джонни почувствовать себя могучими всадниками, частью армии, способной дать отпор врагу. Победа будет за ирландцами! Они теснят нормандцев! Король Джеймс берет верх над королем Билли! Мы громим Кромвеля! Земля останется у наших кланов и будет поделена поровну, если каждый ирландец будет скакать на таком роскошном жеребце, как Рыжий Пройдоха.

– Так уж вышло, что я наладил контакт с Пройдохой, хотя произошло это совершенно случайно. Порой я брал свою волынку и уходил на луг на холме, чтобы понаигрывать разные мелодии, – сказал Майкл.

– Погоди, Майкл, – прервал его отец. («Майкл», а не «молодой человек» – это хорошо!) – Я хотел бы узнать подробнее о твоем отце-волынщике.

– Всему свое время, – возразила мама, захваченная повествованием. – Рассказывай дальше, Майкл.

– В тот вечер я как раз играл на лугу, когда ко мне прискакал Пройдоха. Он остановился рядом как вкопанный, пригнул голову и, навострив уши, стал слушать. Тут показался и Джимми Джо. «Выходит, старый плут решил немного поразвлечься», – заметил он. Я спросил у Джимми, есть ли хоть какой-то шанс, что мне удастся перевести его в галоп.

– Значит, ты умеешь ездить верхом, Майкл? – спросил Джонни Лихи.

– Умею. А ты?

– Мне пришлось от этого отказаться. Я рыбак, и вообще.

– Это правда, – сказал отец. – Верховая езда мешает вырабатывать морскую походку, чтобы ходить по качающейся палубе, не теряя равновесия. Но ты продолжай.

– Джимми поднял меня на смех: «Кого, Рыжего Пройдоху? Ты, верно, шутишь! Он сразу сбросит тебя и растопчет. Я не возражаю против того, чтобы дать ему пожить в свое удовольствие напоследок, но за убийство отвечать не хочу».

– Но ты все равно не испугался, правда? – воскликнул отец. – Ты вскочил на спину этого прекрасного коня и…

Майкл покачал головой:

– Нет, сэр.

– А-а-а, – разочарованно протянул отец. – Ну, тогда ладно…

– Однажды к нам прибыл дилижанс, в упряжке которого ведущей была запряжена кобыла. «Кто такая?» – спросил я у кучера, беспокоясь, что в конюшне рядом с Пройдохой будет кобыла. «Это старушка Бесс, наша королева-девственница, – отвечал тот. – Компания купила ее на расплод, но она оказалась бесплодной. Она крепкая, отлично тянет, вот мы и ставим ее в упряжку. Ни одного жеребца она не интересует».

– С виду Бесс была воплощением смиренного долготерпения, и это тронуло меня, – продолжал Майкл. – Я подумал: сколько раз жеребцы покрывали ее, но из этого ничего не выходило? И вот теперь ее будут гонять, пока она в конце концов не упадет и ее не отдадут на бойню. Я рассказал Джимми о Бесс – может, он купит ее? Мысль, что Бесс помрет, перевозя бочки с портером для какого-то трактирщика, была мне невыносима. «Прости, Майкл, – ответил мне Джимми. – Мне и Рыжего Пройдоху прокормить трудно».

– Бедняжка Бесс, – сказала бабушка.

– Хуже того, – возобновил рассказ Майкл, – в подкову ей попал камень. Мой дед извлек его, но она слишком хромала, чтобы продолжать путь. Агент Блейкни приставил пистолет к ее голове. «Одна пуля ей в висок, – сказал он, – и у меня будет много мяса. Я продам его человеку, который разводит собак для охоты на лис».

Мы дружно ахнули, а отец от досады стукнул кулаком по колену.

– Неужели в нашей бедной истерзанной стране нет никакой надежды на элементарную справедливость? – воскликнул папа. – Неужто здесь готовы все превратить в сплошную бойню, лишь бы только угодить этим Sassenach, англичанам?

– Просто позор, – поддержала его бабушка. – Во времена королевы такого не произошло бы. Можете мне поверить.

– Ох, Майкл, но ты, конечно, не позволил агенту убить ее? – с надеждой в голосе спросила мама.

– Не позволил. «Я покупаю ее, – сказал я кучеру. – Заплачу столько же, сколько тебе дали бы на бойне, только здесь и сейчас. Наличными». Слова эти сами собой сорвались у меня с языка. Я ожидал, что мой дед будет возражать. В финансовых вопросах от него не стоило ждать широких жестов. Но он молча вынул жменю шиллингов из своей железной шкатулки и отдал их мне. Так Бесс стала моей.

– Ты поступил правильно, Майкл, молодец, – заявила Майра.

– Да! – подхватили мы все. – Да, ты молодец, Майкл.

– Я построил для Бесс загон возле кузницы. Ее спокойный нрав не отвлекал других лошадей, а жеребца на соседнем лугу она игнорировала. К тому времени мне было уже почти шестнадцать, и моя мать начала поговаривать: «Если ты не начнешь сейчас приударять за девчонками вместо того, чтобы носиться с Бесс и Рыжим Пройдохой, мне никогда не стать бабушкой». – «И где же мне найти такую женщину, которая могла бы сравниться с тобой?» – в ответ спрашивал я у нее.

– А сколько же тебе сейчас? – поинтересовался отец.

– Восемнадцать, сэр, – ответил Майкл.

– Джонни и Майре тоже по восемнадцать, папа. Тот самый возраст, когда большинство людей женятся…

– Помолчи, Онора, – остановил меня отец. – Майкл говорит.

Майкл улыбнулся мне.

– Девушки в Кастл Блейкни были неплохие, но они постоянно хихикали, сплетничали и водили парней за нос, сталкивая их между собой. А в моем воображении сложился другой образ женщины, которую я мог бы полюбить.

– И что же получилось? – поинтересовалась Майра.

– Она должна была походить на русалку, вырезанную в камне у входа в Клонтаскертское аббатство. Вы слыхали об этом месте? Кромвель разрушил там бо́льшую часть церкви, но кладбище и часть арок сохранились.

Мы ничего об этом не знали, но могли себе представить. По всей Ирландии было столько руин из серого камня, дававших названия местностям, – напоминания о давно минувших временах.

– Аббатство с его многовековыми резными надгробьями – это края, где всегда обитали представители рода Келли. На некоторых плитах буквы слов обрывались на краю камня, чтобы начаться с новой строки: сначала «КЕ», потом «ЛЛИ». Я читал их еще мальчишкой. На арке входа изображены фигуры святых – Святой Михаил с мечом и щитом, сокрушающий дракона, и Святая Катерина рядом с ним. Но больше всего мне там нравилась русалка. Длинные волосы волнами спадают на плечи, хвост изящно изогнут. Она смотрит в зеркало, явно довольная собой. Гладя эти каменные волосы, я знал, что когда-нибудь обязательно отыщу где-то ее – свою девушку со взглядом и характером клонтаскертской русалки. Поэтому и не мог ухаживать за девушками в Кастл Блейкни.

Майкл взглянул на меня, и я словно ощутила его прикосновение.

– Лошади, Майкл, – сказал отец, – возвращайся к лошадям.

Майкл вдохнул побольше воздуха.

– Так вот, – продолжил он. – Пройдоха стал все чаще подходить к длинному каменному забору, отделявшему луг Джимми Джо от нашей кузницы. Когда я играл, он ржал, фыркал и присвистывал. А однажды вечером, когда я пытался разучивать новую мелодию на свежем воздухе, как вы думаете, кто, пританцовывая, присоединился ко мне? Это была Бесс. Тогда я уже догадывался, что произойдет, когда звуки музыки докатятся до луга.

– Я тоже догадался! – воскликнул Джонни. – Рыжий Пройдоха!

– Ты совершенно прав. Я пытался отогнать Бесс от греха подальше, но она упиралась, тыча меня носом в плечо и подталкивая в сторону дома. Бесс заработала хвостом, а потом высоко подняла его. И тут появился Рыжий Пройдоха, примчавшийся со своего луга. Он собрался с силами и перемахнул через каменный забор.

– И сразу к Бесс, – сказала Майра.

– Я наблюдал за всем этим из-за угла кузницы. Жеребец хрипел и фыркал, мотал головой, все его рыжее тело напряглось и подрагивало – он был готов. Бесс стояла на месте, высоко подняв голову. Она ждала. А потом отвернулась от Рыжего Пройдохи и потрусила рысью в дальний конец участка, где рос высокий дуб – наше «заколдованное дерево».

– Как это? – спросил Джонни. – Что, просто взяла и ушла?

– Но недалеко, – предположила Майра. – Я угадала, Майкл?

– Угадала, потому что жеребец последовал за ней, и больше я их не видел.

Майкл умолк.

– Ну а что же потом? – нетерпеливо поинтересовалась Майра.

– Я оставил их в покое и ушел в дом, – ответил Майкл.

– Как и следовало сделать в этом случае, – заметила мама.

– На рассвете я вышел. Рыжий Пройдоха стоял неподвижно, ветер играл его гривой, а Бесс спокойно паслась рядом с ним. Увидев меня, она повернулась к Пройдохе, тихонько заржала и потрусила в свое стойло возле кузницы.

– Что, так все и кончилось? – спросил папа.

– Это было только начало. Узнав об этом, Джимми Джо пришел извиняться. «Этот старый плут перескочил забор на ваш участок, я слышал какой-то шум. Надеюсь, с твоей кобылой все в порядке». Через месяц я заметил, что Бесс понесла, но сможет ли она выносить жеребенка? Народ, толкавшийся в кузнице, очень в этом сомневался. А Бесс, похоже, чувствовала себя отлично. Шкура ее лоснилась, глаза сияли, вот только размер ее увеличившегося живота беспокоил деда. «Ты сильно рисковал, Майкл, – сказал он мне. – И она, и жеребенок могут погибнуть». Я чувствовал себя ужасно. «Я сообразил только в последний момент», – признался я. Моя мама промолчала. В течение последующих месяцев, когда мы ждали исхода, мой дед сильно сдал и ослабел, – продолжал свой рассказ Майкл. – Он перестал приходить в кузницу, спал целыми днями. Соседи фермеры хором предрекали его близкую кончину. А без деда у Бесс шансов не было. «У него легкая рука, он один может помочь при тяжелых родах, – говорили мне. – Очень жаль, что он не поможет ей. Бедняжка Бесс не выживет».

Отец сокрушенно покачал головой. Мама закрыла глаза, а бабушка крутанула колесо своей прялки. Майра взяла Джонни за руку.

– Как и предсказывали, роды были очень сложными: много часов Бесс тужилась и пыхтела, задыхаясь и выкатив глаза. Я стоял рядом и лишь приговаривал снова и снова: «Прости меня, девочка, прости меня». Уже перед самым рассветом Бесс прекратила потуги. Она лежала на боку с закрытыми глазами, когда вдруг дверь в кузницу открылась. На пороге, опираясь на руку моей матери, стоял Мерта Мор. Он медленно подошел к Бесс и стал что-то нашептывать ей на ухо, поглаживая ладонью по ее животу, пока наконец… – Майкл выдержал паузу.

– Ну же! – не выдержал Джонни. – Пока что?..

– Пока не показались две длинные и тонкие ножки. А потом и еще две. Мы с дедом и матерью помогли жеребенку сначала выбраться, а потом и встать. Он шатался, но был вполне здоровым. От Пройдохи ему досталась каштановая шкура, а от матери – большие и глубокие темные глаза.

– Молодчина Бесс! – воскликнула Майра.

– Твой дед быль сильным человеком, – отметила бабушка.

– Мы с матерью помогли Мерте Мору вернуться к очагу, а еще через два дня он умер.

– Да упокоит Господь его душу, – сказала мама.

– Бесс протянула еще год, успев увидеть, что ее девочка растет здоровой и сильной. Ей нравилось наблюдать, как гоняет ее жеребенок. Эта молодая кобылка истинно была дочерью Пройдохи. Вся наша компания в кузнице отзывалась о ней с восхищением. «Был бы ты джентльменом, Майкл, у тебя была бы славная лошадь, чтобы ездить на охоту, или ты даже мог бы принять участие в Голуэйских скачках!» И это немного утешило нас после утраты Мерты Мора. «Она у меня настоящая чемпионка, – говорил я всем, – поэтому так я ее и назову. Чемпионка». – «Продай ее, – уговаривали меня. – Отвези на лошадиную ярмарку в Баллинасло. Тебе же нужны деньги». Я посоветовался с матерью, но она сказала, что мы справимся и без этого. Кузница перешла ко мне, и дела наши шли неплохо. Но потом мама заболела и умерла. Царствие небесное. Мы с отцом похоронили ее на кладбище Клонтаскертского аббатства, рядом с могилами представителей многих поколений Келли. После этого Блейкни выгнал меня из кузницы и прислал туда другого кузнеца. Поэтому я оседлал Чемпионку и отправился в путь, полностью положившись на провидение.

– Ну что? – в воцарившейся тишине спросила я. Мне даже не пришлось продолжать: «Так теперь вы верите, что он не цыган, не вор и не проходимец с большой дороги?»

– Добрый рассказ, с этим я соглашусь, – сказал отец. – Но все же есть ли у тебя какие-то живые родственники?

– У меня есть брат на двенадцать лет старше меня. Точнее, брат по отцу. Патрик Келли.

– Уже что-то, – сказал папа. – Где он живет?

– Не знаю, – ответил Майкл.

– И что же ты теперь собираешься делать?

Отец не сказал «без дома, без денег, без земли», но все мы услышали эти подразумевавшиеся слова.

– Я намерен принять участие в Голуэйских скачках на своей Чемпионке и выиграть их, – твердо заявил Майкл. – А главный приз там – двадцать пять фунтов.

Отец и Джонни рассмеялись.

– Майкл, – сказал отец, – эти скачки не для таких, как мы. Ты приехал сюда на лошади, но ее у тебя отберут, а тебя самого бросят в тюрьму.

– В Голуэй Сити мне сказали, что, если я смогу найти джентльмена, который будет моим спонсором, Чемпионка сможет участвовать. Я планировал использовать выигрыш на расходы во время моих странствий. Но теперь… Я возьму в аренду участок с домом, чтобы мы с Онорой могли…

– Очень опасно привлекать к себе внимание таким образом, – перебил отец. – Даже если ты выиграешь, здесь нет свободной земли, насколько мне известно. Был бы ты рыбаком, я, возможно, и мог бы тебе помочь.

– Он может выучиться на рыбака, папа, – вмешалась я. – Ведь ты сможешь, правда, Майкл?

– Могу попробовать, – сказал Майкл.

Я с облегчением вздохнула, только теперь заметив, что до этого сидела, затаив дыхание.

– Ты вообще когда-нибудь ловил рыбу? – спросил мой отец.

– Дома мы с братом таскали из реки отличных лососей, и шериф ни разу не поймал нас за этим занятием.

– Это мы называем «удить рыбу», – объяснил отец. – Тут больше удачи, чем умения. А вот чтобы находить косяки сельди и забрасывать сети – тут уж действительно требуется умение. Тут нужны быстрый ум и крепкая спина.

– У него все это есть, папа, – сказала я. – Ну пожалуйста, прошу тебя.

– Любой человек заслуживает того, чтобы получить шанс, – сказала бабушка моему отцу.

– Я должен поговорить с адмиралом, – ответил тот. – Мы рыбачим вместе с людьми из Кладдаха. Слышал что-то о Кладдахе?

– Я видел какую-то деревню, когда проезжал через Голуэй Сити.

– Видел деревню, говоришь? Ну, видеть – это еще не значит поверить. Кладдах существовал еще до Голуэй Сити, и люди там крепко держатся за свое право ловить рыбу в заливе Голуэй, которое принадлежит им испокон веков. Каждый год в Кладдахе выбирают предводителя. Мы называем его адмиралом, и он руководит всей рыбацкой флотилией. Когда я приехал сюда из Коннемары, народ в Кладдахе принял меня, потому что здесь знали мой род и мою кровь в течение многих поколений. А о тебе, молодой человек, я такого сказать не могу, несмотря на твой красочный рассказ.

– Пожалуйста, папа, – снова вмешалась я. – Ты же сам всегда говорил, что хорошо разбираешься в людях.

Отец помолчал, а потом произнес:

– Если адмирал согласится, я испытаю тебя в своей лодке.

– Спасибо, папа! – воскликнула я.

– Я хороший пловец, сэр, – добавил Майкл.

– О твоем умении плавать я адмиралу говорить не стану. Мы остаемся в лодке. И это самое главное, парень, – оставаться на поверхности воды. А в заливе Голуэй это бывает непросто: здесь множество коварных течений, а под водой скрываются острые скалы. Но мужчина таким образом способен прокормить семью, а молодой парень, если дела у него пойдут хорошо, может рассчитывать на женитьбу. Приданое Оноры – это доля прав на нашу лодку, – сказал отец.

– Когда мы сможем выйти в море, сэр? – Майкл встал.

– Полегче, полегче, – осадил его отец, но потом, рассмеявшись, похлопал Майкла по плечу и вместе с Джонни увел показывать их púcàn.

– Я так счастлива! – воскликнула я, когда в доме остались только мама, Майра и бабушка. – Правда же он замечательный?

Мама ответила, что он, похоже, хороший парень. Майра стала рассуждать о том, какой он красивый. И только бабушка ничего не сказала. Она положила палец на веретено и крутнула пустое колесо.

– О чем ты думаешь, бабушка? – спросила ее я.

– История, которую он поведал, очень печальная, – ответила она. – Да, Майкл сделал из нее прекрасный рассказ, но обрати внимание, как быстро он проскочил момент со своим изгнанием. У него украли кузницу, где ковал железо еще его дед, его выгнали с земли предков, оставив ему только рубашку на теле да эту рыжую лошадь – одновременно и опасность, и ответственность… Да, такая душевная рана заживет нескоро.

– Но, бабушка, Майкл вовсе не кажется грустным, – возразила Майра.

– Так и есть, – подхватила я. – Он просто странствовал, играя по пути на своей волынке. И не переживал ни о чем.

– Покидать родные места всегда грустно, – сказала бабушка. – Терять память многих поколений. Придет время, и никто из Келли в Галлахе уже не вспомнит кузнеца, волынщика или его мать. На душе у него печаль, поверьте мне. Возможно, даже слишком сильная печаль. Этот парень глубоко одинок.

– Но с этим будет покончено, бабушка. Теперь Майкл станет одним из нас. И начнется новая история: «Fadó, давным-давно на Силвер Стрэнд приехал на гнедой лошади один юноша, ставший рыбаком и женившийся на Оноре Кили. И зажили они долго и счастливо».

Бабушка улыбнулась мне и вновь крутнула колесо своей прялки.

– Нам остается только надеяться на это, a stór[19].

Глава 5

– Вон там, Майра, видишь? Это отцовская лодка, а там – лодка Лихи… Только почему они возвращаются?

Мы с Майрой стояли на пристани и смотрели, как складываются красные паруса двух лодок, púcàns. Утром мы проводили мужчин еще до рассвета с запасом провизии на три дня рыбалки. Но еще не начался закат первого дня, как они вернулись.

– А у руля там твой Джонни, Майра? – спросила я. – Погляди, как его парус надувает ветер!

– Ну, надувать – это он умеет, – сказала Майра и выразительно похлопала себя ладонью по животу.

– Так ты уже беременна?

– В этом мы с Джонни немного поторопились.

– Поторопились? Ух ты. А мама знает?

– Скажу ей, когда уже будет заметно.

– Майра.

– И не смотри на меня так. Я теперь замужняя женщина. Все так волнуются и суетятся вокруг вас с Майклом Келли, а на самом деле все ужасно просто. Парень с девушкой сначала встречаются взглядами, потом ощущают взаимное влечение, затем немного ухаживания, чтобы убедиться, что они подходят друг другу, а дальше… – Она выразительно пожала плечами.

– А дальше?..

– Сама видишь. Все это вместе и составляет большое и глубокое чувство, моя младшая сестренка. И это похлеще, чем кружиться в бешеном риле или глотнуть poitín[20].

– А как же любовь?

– Ну, любовь входит сюда, но когда ты притягиваешь к себе тело своего мужа, ты уже не анализируешь свои чувства, как это делают девушки из книжек мисс Линч. Вообще ни о чем не думаешь. Вам просто здорово вместе. Несколько фраз у алтаря от отца Джилли, и вот теперь мы с Джонни можем наслаждаться, когда нам только вздумается, и при этом не платить никому ни фартинга. Хотя, думаю, из-за малыша, которого я сейчас ношу, нам таки придется раскошелиться.

– Ты рада, Майра?

– Рада, Онора, и Джонни тоже. Он уверен, что у нас будет сын, и уже подумывает о том, как станет учить его поднимать паруса.

– Лодки сидят в воде высоко, – заметила я.

– Значит, сельди в них нет, – заключила Майра.

Отец и Джонни подвели свои púcàns к причалу. Деннис и Джозеф, поддерживая Майкла под руки, помогли ему сойти на берег.

– Что-то твой парнишка изменился в лице! Как бы ты сказала, Онора: он сейчас скорее беловато-зеленый или все-таки зеленовато-белый? – хихикнула Майра.

Парни подвели его к нам.

– Иди сюда, Майкл! – Я протянула ему руку.

– Прости, Онора, – тихо ответил он.

Отец подошел к борту и взглянул на нас сверху вниз.

– Ты держался в лодке отважно, Майкл, но желудок твой для таких вещей не предназначен.

Майкл выпрямился и повернулся лицом к отцу. Джозеф и Деннис, глядя на меня, сокрушенно покачали головой.

– Такого тяжелого случая морской болезни я в жизни не видывал, – сказал отец, шагая рядом с нами, пока мальчики помогали Майклу дойти до нашего дома. – Ты приличный человек, Майкл, но тебе никогда не следует отправляться в море на корабле. Лучше найди себе другое занятие, иначе я не разрешу тебе жениться на моей дочери.

– Папа, он преодолеет это, – сказала я. – Возьми его с собой еще раз.

– Некоторые люди просто не подходят для моря, Онора. Это было бы жестоко по отношению к нему и плохо для всех остальных.

– Я понимаю, – сказал Майкл.

– Тогда Майкл мог бы наняться к Богатею Джону Дугану, чтобы работать на него за крышу над головой и огород под картофель.

Услышав это, Майра повернулась в мою сторону.

– А ты станешь женой батрака? Лучшая ученица мисс Линч – и вдруг опуститься ниже некуда?

Все молчали, пока отец усаживал Майкла на свой табурет у очага. Я принесла ему чашку холодной воды. Он принялся потихоньку пить, и постепенно лицо его начало приобретать нормальный оттенок.

– Я уверен, что на двадцать пять фунтов смог бы арендовать ферму и устроить там кузницу, – сказал он. – Я должен участвовать в Голуэйских скачках.

– Но что если ты проиграешь? – спросил отец. – Доля в нашей лодке – это все, что у меня есть на приданое для Оноры. И тебе от этого никакого проку.

– Я намерен выиграть скачки.

– Мистер Линч мог бы спонсировать тебя, Майкл, – сказала мама. – Мы попросим его об этом.

Мисс Линч проявила подозрительное понимание к моим внезапно изменившимся планам. Я уж подумала, что на самом деле ее отец и не хотел платить за меня монастырю. Наш с ней разговор на пороге Барна-хауса длился каких-то пару минут, после чего она спокойно отпустила меня. А теперь мама предлагала устроить Майклу личную встречу с мистером Линчем. В конце концов она все поняла.

– Да, пожалуйста, мама, – подхватила я.

Майкл взглянул на отца.

– Я никогда бы не попросил руки вашей дочери, если бы мне было нечего ей предложить, сэр.

– У тебя есть что предложить, – начала было я.

– Whist, Онора, цыц. Майкл сам знает, как должен вести себя порядочный мужчина, – осадил меня отец, а потом, обращаясь к Майклу, добавил: – Если ты не сможешь обеспечить Онору, я буду искать ей мужа в другом месте.

– Но папа!

– Согласен, – сказал Майкл.

Зато я была не согласна.

– Какой славный ковер, правда? – сказала мама, пока мы с ней, Майклом и Майрой ожидали в небольшой приемной возле кухни, где мистер Линч вел свои дела. – Здесь он встречается со своим агентом, а также с торговцами из города, – пояснила она для Майкла.

На письменном столе темного дерева стопками лежали какие-то бумаги. На полке выстроились в длинный ряд гроссбухи в кожаных переплетах. Арендные реестры с перечнем сотен имен арендаторов, с указанием уплаченной ренты и задолженности напротив каждого. Именно здесь мистер Линч обычно сидит, листая эти страницы и раздавая распоряжения своему агенту. «Вот этому дать еще несколько месяцев сроку, а этого и этого вышвырнуть. Пошли за судебным приставом для официального уведомления об этом и приведи гуртовщиков на распродажу всего скота». Потом он медленно закрывает бухгалтерскую книгу. И откладывает ее в сторону.

Как лендлорды Линчи были лучше многих других, но я хорошо помню, как они выгоняли со своей земли семью Мэри Дойл, фермерской дочери из нашего класса. Мисс Линч объяснила Мэри, что оставлять на участке тех, кто не платит ренту, было бы несправедливо по отношению к тем, кто упорно трудится, чтобы эту ренту выплачивать. «У лендлордов тоже есть долги», – добавила она. Мэри Дойл все время молчала, потупившись. Больше мы ее не видели.

– Этот ковер привезли из страны турков, – тем временем продолжала мама. – Его прислал кто-то из родственников Линчей во Франции.

– На самом деле его, наверное, привез контрабандой кто-то из родственников Кили в Коннемаре, – фыркнула Майра.

– Прошу тебя, не веди себя при мисс Линч так нахально, – сказала я Майре.

– Ей все равно. Это ее немного повеселит. Я ей нравлюсь. Она ведь моя крестная, в конце концов, – ответила Майра.

– Только потому, что ты родилась первой. И я не понимаю…

– Девочки, умоляю вас, – прервала нас мама. – Молли Кунихан может услышать.

– Это экономка, – объяснила я Майклу.

Майкл оставил Чемпионку с Деннисом и Джозефом, поручив им найти для нее свежую воду и немного травы.

– Скоро ей понадобится хорошее пастбище, – сказал он им.

Вошла мисс Линч и поздоровалась с нами. Ее каштановые волосы, как всегда, были зачесаны назад, а губы на гладком округлом лице плотно сжаты. Они с мамой были ровесницами, но мама, хотя тяжелый физический труд и оставил на ней свой отпечаток, все равно была намного привлекательнее ее – чего только стоили мамины волнистые белокурые волосы и голубые глаза.

– Мисс Линч, разрешите мне представить вам Майкла Келли, – сказала мама.

– Доброе утро, – ответила мисс Линч.

– Очень приятно с вами познакомиться, мисс Линч. Онора говорит, что вы очень хорошая учительница, – сказал Майкл. – Спасибо, что согласились встретиться со мной.

Мисс Линч кивнула.

– Я знаю Онору и Майру с рождения.

– А еще вы моя крестная, – вставила Майра.

– Все верно, – подтвердила мисс Линч. – Видишь ли, Майкл, когда миссис Кили работала у нас в девичестве, фамилия ее была Уолш. А Уолш, вероятно, произошло от Уэлш, или «уэльский», – выходцы из Уэльса были с нашей семьей, когда мы, нормандцы, пришли в Ирландию с Ричардом де Клером «Стронгбоу»[21]. Онора, он знаком с нашей историей?

– Я немного ему рассказывала, – ответила я.

– Онора помнит даты жизни и всех свершений ваших предков наизусть, мисс Линч, – вмешалась мама.

О, я действительно хорошо знала анналы Линчей и то, как история их семьи вплеталась в историю Ирландии, начиная еще с времен, когда в 1171 году нас завоевал нормандский король Англии Генри II, присланный папой Адрианом IV, единственным англичанином, когда-либо сидевшим на троне Святого Петра, у которого хватило наглости заявить, что народ Ирландии – родины великих святых и ученых – разленился и что здесь необходимы жесткие реформы. Его нормандская королевская рать своими реформами вытеснила нас из нашей же страны. Земля, которая раньше принадлежала целому племени, туату, и где каждый имел свою долю, досталась одному нормандскому лорду, владевшему десятками тысяч акров, на которых ирландцы были лишь жалкими фермерами-арендаторами.

Мисс Линч находила замечательным, что нормандцы строили здесь каменные замки и большие церкви, а наша бабушка говорила: «Кто просил их все тут загромождать? Раньше у нас были только священные горы, чтобы на них молиться, да высокие холмы для наших обрядов, ярмарок и собраний. Мы выращивали богатые урожаи, охотились в громадных лесах, держали стада скота. Пока их не было, нам было гораздо лучше».

И все же нормандцы начали жениться на ирландских женщинах, как в свое время викинги, и называть себя ирландцами. А потом страдали вместе с нами, когда пришел Кромвель.

Кромвель. Настоящий дьявол вырвался на волю, чтобы кромсать наши тела и попирать наши души. Он устраивал резню, убивая женщин и детей, называя это богоугодным делом. Люди гибли без счета. Оставшихся в живых угоняли на запад, и никому из ирландских мужчин и женщин под страхом смерти не позволялось селиться восточнее реки Шеннон. Тридцать тысяч было продано в рабство в Вест-Индию. Но даже Кромвелю не удалось истребить нас всех.

Два столетия англичане, Sassenach, старались так или иначе убить в нас католиков, но мы каким-то чудом выжили. Мисс Линч рассказывала, что сейчас в Ирландии около девяти миллионов человек. Она называла это перенаселением и большой проблемой британского правительства. Но бабушка говорила иначе: «Это наша победа, и спасибо Господу за картошку. Им никогда не одолеть нас, пока у нас будет наша pratties». И тогда Линчи вернули себе власть.

Теперь мама и мисс Линч ждали от меня представления. Мисс Линч догадывается, что мы с Майклом собираемся пожениться, и понимает, что нам нужна какая-то помощь от лендлорда, о которой мы не можем попросить напрямую как у равного себе. И за это одолжение с ее стороны мы должны «спеть ей песенку».

– Почему бы вам не поспрашивать Онору, как вы делали это на своих уроках? – предложила мисс Линч Майра и повернулась к Майклу. – Она всегда так бойко отвечала.

– Ну хорошо, – согласилась мисс Линч. – Сейчас проверим. Дай-ка подумать… В каком году мои предки построили церковь Святого Николая?

– В тысяча триста двадцатом, – ответила я.

– Правильно. Дай развернутый ответ.

– Она была построена на фундаменте более ранней церкви, которой управляли рыцари Ордена тамплиеров, – благодаря связям Линчей в ходе крестовых походов.

– Крестовых походов! – ахнула мама. – Подумать только.

– Назови нам одного очень важного посетителя этой церкви. – Мисс Линч обратилась к Майклу: – Это может тебя удивить.

– Это Христофор Колумб, – сказала я. – Его штурман, ирландец Патрик Магуайр, привел его в Голуэй, чтобы свериться со старинными картами, оставшимися после путешествия Святого Брендана в шестом веке. Некоторые утверждают, что Америку открыл как раз Брендан.

– Никогда такого не слыхал, – сказал Майкл.

– Сколько Линчей были мэрами Голуэй Сити?

– Восемьдесят четыре.

– Назови их.

Майра взглянула на меня и страдальчески закатила глаза.

– Пирс Линч, – начала я, но тут же умолкла, потому что в этот момент дверь кабинета открылась.

Вошел достопочтенный Маркус Линч, и мисс Линч затрепетала.

Как же – лендлорд. Мы все встали.

– А, сестры Кили, совсем выросли, – сказал он. – Уже не те маленькие девочки, которые украдкой проскальзывали по лестнице в нашу мансарду. Сидите, сидите.

Каким низеньким он казался рядом с Майклом. И ужасно старым – ему, вероятно, было уже под семьдесят. Белая борода и сюртук тонкого сукна, который распирало от приличного живота Линча и осознания им собственной важности.

Мисс Линч не уставала твердить, как же нам всем повезло быть арендаторами у такого человека. Девяносто процентов земли в Ирландии принадлежали протестантам, говорила она, при том что многие из них постоянно живут в Англии. «Постоянное отсутствие хозяев. Их бессердечие. Высокая рента. Изгнание за долги. Некоторые из них ни разу в жизни не видели своих ирландских владений, – повторяла она. – А Линчи всегда на месте. Мы ездим в Лондон только на время заседаний парламента».

Вот так. Маркус Линч стал членом парламента только потому, что Дэниел О’Коннелл боролся за признание католиков. И теперь он Достопочтенный.

– Так чего вы хотите? – спросил он у нас. – Всего неделю назад, Майра, я дал тебе на твою свадьбу полкроны. И еще ты, Онора. Генриетта сказала мне, что ты передумала. По крайней мере, мне не придется платить за тебя монастырю. Молодец.

– Да, сэр, все правильно, – сказала я. – Но теперь я… А вот это Майкл Келли, и он…

– Никогда не слыхал о таком. Все Келли вообще-то живут в восточном Голуэе, – сказал мистер Линч.

– Все верно, сэр. Я родом из Галлаха, или Кастл Блейкни, как его теперь называют, – ответил Майкл.

– У вас что-то случилось, какие-то проблемы, молодой человек? Нам в этом поместье не нужны неприятности. Я справедливый лендлорд, я даже позволяю своей дочери учить крестьянских детей в собственном доме. Очень немногие пошли бы на это. Но измены мы здесь не потерпим, никакого «риббонизма». «Риббонисты»[22] – какое ласковое название для настолько бунтарской группировки. Они действительно прикалывают ленточки к своим сюртукам, когда вымазывают сажей лицо и идут увечить скот лендлорда или терроризировать его агента?

Мы промолчали.

– Хочу сказать, что я сторонник расторжения Унии между Британией и Ирландией. Я против этого союза. И за наш собственный парламент. Но при этом я законопослушный подданный Королевы Виктории – как и Дэниел О’Коннелл. Он тоже категорически против насилия и жестокости.

– Но я вовсе не жестокий человек, сэр, – сказал Майкл.

Мистер Линч повернулся к маме:

– Скажи мне, Мэри, ты знаешь семью этого юноши?

«Мама, прошу тебя, соври ему, хоть раз в жизни соври».

– Я могла бы многое рассказать вам про этих людей, сэр. Они очень работящие. Его овдовевшая мать заботилась о своем отце…

– В общем, мне не стоит вызывать сюда шерифа, чтобы арестовать этого парня, так? – засмеялся мистер Линч. Так он шутил.

Мы стояли молча.

– Полагаю, ты хочешь жениться на Оноре. Это верно?

– Да, сэр, – начал было Майкл. – Я…

Но мистер Линч перебил его:

– Что ж, я лишь надеюсь, что ты не собираешься стать арендатором на одном из моих участков. Это невозможно. Здесь десятки тысяч акров, и все до последнего дюйма заняты. Не моя вина, что люди плодятся, будто кролики, все время делят и делят землю, из-за чего во всей нашей местности не осталось ни одного приличного кусочка. А теперь еще этот Закон о бедных! Я вношу налог на каждого своего арендатора, который платит ренту меньше четырех фунтов в год. А таких у меня половина! Просто невозможно! Я говорю им в парламенте, что их законы нелепы. А они мне отвечают: «Пусть за ирландскую бедноту платит ирландский собственник». Как будто ирландские лендлорды сделаны из денег! Тогда скорее уж из долгов. Я отношусь к партии тори[23] и горжусь этим. Лучший выход для Ирландии – это снять любые сомнения относительно своей лояльности. А ирландская агитация очень тревожит парламент. Сам же я пытаюсь как-то навести порядок в своих имениях. Чтобы арендаторов стало меньше, а не больше. В смысле, чтобы наделы были больше и не нужно было платить налог на бедных. К тому же мне не разрешается продать ни акра своей земли, пока я не рассчитаюсь с кредиторами и не выплачу по всем закладным. Какая жалость. Один деловой человек сказал мне, что мог бы превратить Барну в новый Брайтон – здесь такие же побережье, причал, пляж. Построить тут еще виллы, домики для купальщиков – и будет настоящий морской курорт.

Господи, о чем он говорит? Три десятка рыбацких хижин на берегу – это наш дом. Но мистер Линч лишь махнул рукой:

– Я ответил ему, что не могу сделать этого. Все земли здесь заложены. Долги, долги, долги.

Тут Майкл встал. Он был таким высоким и широкоплечим, что на его фоне мистер Линч казался гномом.

– Сэр, – решительно сказал он.

Мистер Линч отступил на шаг.

– У меня есть лошадь, – продолжал Майкл.

– Я не на рынке, чтобы покупать себе лошадь, – отрезал мистер Линч.

– А я и не собираюсь ее продавать. Я планирую выиграть на ней Голуэйские скачки.

Мистер Линч засмеялся:

– Эти скачки для джентльменов, мой мальчик.

– Но, насколько я понимаю, если какой-то джентльмен выставляет на скачку свою лошадь, он может посадить на нее любого наездника, – сказал Майкл.

– Это правда. Пайки раньше использовали своих арендаторов в качестве жокеев, хотя в этом году, как мне известно, поскачет старший сын. Они наши родственники, но отошли от ирландской веры. Было бы очень неплохо утереть им нос. А лошадь-то хоть стоящая?

– Она очень хорошая, – сказал Майкл.

– А должна быть изумительная, – ответил мистер Линч.

«Господи, прошу тебя, пусть он согласится».

– Если я спонсирую тебя и выставлю эту лошадь на скачки как свою, мы поделим выигрыш пополам. Это будет справедливо.

– Согласен, сэр.

– Но если ты проиграешь, я заберу лошадь себе.

– Но сэр…

– Таково мое предложение, молодой человек. Принимай его или откажись. Я рискую, соглашаясь на это вслепую.

– Но я могу показать вам свою лошадь, сэр.

– Не нужно, в этом нет необходимости. И хотя я никогда не был человеком азартным…

– Ты действительно никогда не был таким, – вмешалась мисс Линч. Это были ее первые слова с момента появления в комнате ее отца. – И я не думаю, что…

– Ты слишком строга, Генриетта, – оборвал он ее. – Почему бы мне немного не поразвлечься?

«Ничем при этом не рискуя, – подумала я. – Какой там вступительный взнос – несколько фунтов? Если Чемпионка выиграет, ты вернешь его, а в придачу будет половина главного приза. В случае проигрыша ты получишь за эти деньги хорошую лошадь». Неудивительно, что Линчи так богаты.

– Но если я все-таки выиграю, вы отдадите мне в аренду небольшой участок земли? – спросил Майкл.

– Если ты выиграешь и сможешь заплатить авансом… Как знать?

– Ты заключил плохую сделку, Майкл, – сказала я ему, когда мы шли оттуда. Майра с мамой ушли вперед и разговаривали между собой. – У мистера Линча большое преимущество перед тобой.

– Да, это правда.

– И ты рискуешь Чемпионкой ради меня.

– Ради нас.

– Ты в этом уверен?

– Ну не могу же я просить такую образованную женщину, как ты, выйти замуж за человека, у которого за душой ни денег, ни земли.

– Это не имеет значения, Майкл. Мы с тобой могли бы странствовать вместе.

– Такая жизнь не для тебя, Онора.

– Но если ты потеряешь Чемпионку, у нас вообще ничего не будет. А так мы могли бы продать ее, и тогда…

Майкл прижал палец к моим губам:

– Тссс, Онора. По пути из Галлаха я мысленно участвовал в тысяче таких скачек, причем всегда побеждал. И с Чемпионкой мы сможем воплотить эти мечты в реальность. Мы выиграем. – Он нагнулся ко мне и посмотрел на меня своими синими глазами.

Ничего не анализируй. Ни о чем не думай.

– Ты выиграешь, Майкл. Конечно выиграешь.

– А на эти деньги мы возьмем в аренду самую аккуратную ферму во всем графстве Голуэй, – продолжил он. – Что бы там ни говорил Линч, а пустая земля тут все равно где-то есть.

– А ферма наша будет возле залива?

– Конечно. Я сделаю большое окно в этом доме, и у тебя, Онора, всегда будет перед глазами залив Голуэй.

– Окно? Как замечательно!

Майкл взял меня за руку.

– А еще там будут книги, – сказал он.

– Книги, – повторила я за ним.

Мама и Майра ушли далеко вперед.

– Ирландцы уже заждались побед, – сказала я.

И вспомнила слова, которые нормандские завоеватели вырезали на средневековых стенах Голуэй Сити: «Да упаси нас Господь от гнева потомков О’Флаэрти». Неистовые вожди ирландских кланов могут вернуться в любую минуту. И победить.

Мы шли все быстрее, держась за руки и размахивая ими.

– Мы победим, – сказал Майкл.

– Победим.

Глава 6

В дверь постучали во время ужина: вся семья собралась за столом и слушала Майкла. Он рассказывал, что на душе у него полегчало, ведь он наконец-то нашел хорошее пастбище для Чемпионки. Прошла неделя с тех пор, как мистер Линч согласился спонсировать лошадь, а она за это время отощала, что беспокоило Майкла. Травы в округе было мало, и фермеры требовали за нее деньги.

– Тогда мы ушли высоко в холмы, – сказал Деннис.

– Это неподалеку от Тонниброкки, по дороге на Баллимони, – пояснил Джозеф.

Мои братья стали помощниками Майкла: отец обходился на лодке без них, поскольку рыба ловилась так плохо, что адмирал Кладдаха не выводил свою флотилию в море. Отец говорил, что новые английские траулеры убивают залив Голуэй, уничтожают места нереста, поднимая ил со дна. Он рассказывал, что ирландские рыбаки с незапамятных времен вылавливали здесь только взрослую рыбу, оставляя мелкую расти и множиться. «Именно поэтому в наших сетях такие крупные ячейки, но теперь…»

Стук в дверь означал беду. Друзья и хорошие новости приходили в дом без спроса. А в дверь стучали только кулаками – агенты лендлорда и полицейские.

Отец открыл. На пороге стоял незнакомец, босой и в куртке из грубой ворсистой ткани. Это был лысеющий мужчина лет тридцати с клочком темных волос на голове и бегающими голубыми глазами, которые сейчас заглядывали в комнату.

Он был заметно голоден. Нищие часто ходят по домам в голодные месяцы. Целые семьи, пройдя двадцать или даже тридцать миль, чтобы не унижаться сбором подаяния в родных местах, проводили здесь июль, переходя от одной двери к другой, а потом возвращались домой уже к сбору урожая.

Мама всегда подавала таким людям и относилась к ним с уважением. Любая семья может опуститься на дно очень быстро, говорила она: решение о выселении, судебные исполнители, перерывающие твой дом вверх дном, – и вот ты уже выброшен на улицу. Такое случалось постоянно, и именно этим отец пугал меня: нет земли, жизнь в землянке, вырытой в склоне холма, и ребенок на подходе.

Но этот человек не был попрошайкой.

– Меня зовут Оуэн Маллой, я пришел по следам воров, – заявил он, указывая пальцем на Майкла, Денниса и Джозефа.

– Воров? Погодите-ка минутку… – начал Майкл, поднимаясь со своего места.

– А как еще назвать человека, который выгоняет свою лошадь на чужое пастбище?

– Пастбище? Это было заброшенное поле! – возразил Майкл.

– Признаю, пастбище действительно заброшено. И толку с него никакого. Раньше для меня это было важно, поскольку у меня было три коровы и лошадь, но сейчас домашних животных вообще не осталось.

– Очень печальная и очень знакомая история, – сказал мой отец. – Примите мои соболезнования, мистер Маллой.

Маллой кивнул. Вся его злость улетучилась. Он явно относился к типу людей отходчивых, которые быстро загораются, начинают брызгать слюной, но потом так же быстро остывают.

Майкл извинился за допущенную им ошибку, а мама пригласила его разделить с нами трапезу. Посмущавшись немного для приличия, Оуэн Маллой принялся за картошку, но отказался есть мидии, которые мама добавила в нее. Они показались ему слишком скользкими.

– Человека, с которым мы покупали коров в доле, выгнали с земли даже после того, как он продал наш скот, чтобы заплатить ренту, – сказал Оуэн Маллой.

– Bíonn siúlach scéalach, – сочувственным тоном сказала бабушка.

– У каждого путника есть своя история, – перевел Оуэн Маллой. – Что ж, это сказано правильно, хотя прошел я всего две мили и история моя очень короткая, потому что то, что со мной произошло, не стоит того, чтобы об этом рассказывать. У соседа, с которым мы в доле владели коровами, было три дочери. Старшая захотела выйти замуж за славного парня, сына одного фермера из-под Минклафа. И они пошли к лендлорду за разрешением на свадьбу.

– К какому лендлорду? – спросил отец.

– К Пайку.

– К которому это Пайку?

– К Мерзавцу Пайку, – уточнил Оуэн Маллой. – Я уверен, что вы слышали разные истории про старого майора, и все они – чистая правда. Это сущий дьявол. Он присвоил себе «право первой ночи». Пайки называют его droit de seigneur – «право сеньора», но это изнасилование, уголовное преступление, хотя к ответу их за это никто и никогда не привлекал.

– Слишком много и других лендлордов делают то же самое, – заметила бабушка.

Маллой кивнул.

– Мой сосед отослал свою дочь с ее молодым мужем, и те уехали отсюда. Когда старый майор Пайк проведал об этом, он выгнал со своей земли всю семью, несмотря на то что рента была уплачена. Мой сосед по договору был арендатором, которого можно выселить без предупреждения. У него не было вообще никакой защиты. Такие дела, – заключил Маллой.

– И куда же они подались? – спросил отец.

– В Америку.

– О, бедняжки, бедняжки, – запричитала мать. – Им пришлось покинуть все, что они любили.

Бабушка перекрестилась, а за ней перекрестились и все мы. Изгнание. Америка. Последнее пристанище.

– Мистер Маллой, все это случилось только потому, что Чемпионке была необходима еда… – начал Майкл.

Но Оуэн Маллой перебил его:

– Когда я приходил туда, я хорошо рассмотрел твою лошадь. Прекрасное животное. И мне понятно, почему ты считаешь, что она заслуживает только самой лучшей травы. Faugh-a-Ballagh, – сказал он.

– Faugh-a-Ballagh! – воскликнула я. – Это был боевой крик ирландской бригады, которая сражалась на стороне французов, когда те нанесли поражение англичанам в битве при Фонтенуа[24]. «Все с дороги! Faugh-a-Ballagh!»

– Faugh-a-Ballagh называют скаковую лошадь, – поправил меня Маллой.

– А-а-а… – Иногда я оказываюсь даже слишком образованной – на свою беду.

– Линии твоей лошади, ее мус-ку-ла-ту-ра, – он почему-то произнес это слово по слогам, – навели меня на одну мысль. Она вполне могла бы участвовать в охоте вместе с «Полыхающими из Голуэя».

– Охотиться?

– Вы наверняка слышали о «Полыхающих из Голуэя», – продолжал Маллой. – Это компания джентльменов, которая развлекается тем, что преследует верхом собак, которые в свою очередь преследуют лисицу. Они еще обожают выряжаться и трубить в охотничий рог. Как дети, ей-богу. Не-зре-лость, крайне несдержанное поведение.

– А почему они называются «Полыхающие»? – спросил Джозеф.

– Есть две версии. Согласно первой, они, выпив не-ве-ро-ят-ное количество пунша с виски, устраивают дуэли и начинают палить вдруг в друга. А согласно второй, они как-то подожгли одну гостиницу неподалеку от Бирра, когда навещали там другую ватагу охотников. Каждая из этих версий может быть правдива – или даже обе.

– Вы, похоже, немало знаете о них, мистер Маллой, – заметил папа.

– Когда я был еще мальчишкой, мой отец работал у Пайка на конюшне. И я ему немного помогал. Что бы разного ни говорили про джентльменов, которым принадлежит ирландская земля, лошадей они действительно любят – однозначно. Дворянство может закрывать глаза на то, что Мерзавцы Пайки пристают к дочерям своих арендаторов, но если Пайки будут плохо обращаться со своими лошадьми, им этого не спустят. И старый майор, и его сын, молодой капитан, оба выезжают вместе с «Полыхающими». Именно Пайки со своими дружками в следующем месяце устраивают Голуэйские скачки на старой скаковой трассе у Паркмора.

– Куда я и выставлю свою лошадь, – сообщил ему Майкл. – У меня есть спонсор – мистер Линч.

– Что ж, очень пред-при-им-чи-во. На той трассе есть стены и изгороди, – сказал Оуэн Маллой, словно размышляя вслух. – Это называется стипль-чез[25] – еще с тех пор, как двое жителей Корка скакали наперегонки от церкви до церкви. В Паркморе любой мальчишка с конюшни умеет ездить верхом.

– Как и вы сами в свое время? – спросил Майкл.

– Да, как я, – ответил Маллой. – Я выиграл несколько скачек, пока одно падение не остановило меня.

– Падение? – переспросила я.

– Конечно, наездники падают все время, – подтвердил Маллой.

Выходит, Майкл может не только потерять лошадь, но и свернуть себе шею?

Тогда, может быть, ему не нужно вовсе…

Но еще до окончания этого вечера Оуэн Маллой согласился пустить Чемпионку на свое пастбище и сказал Майклу, что поможет потренировать ее перед скачками. Взамен Майкл прополет поля Оуэна и выделит ему что-то из своего выигрыша.

– До скачек осталось всего две недели, – заявил Оуэн. – Нас ждет большая работа. Начнем с завтрашнего дня.

– Чемпионка способна на это, и мы тоже, – сказал Майкл.

Майкл и Оуэн проложили трассу на пастбище, огороженном каменными стенками, которые возвел еще прапрадед Оуэна Маллоя. Они уложили кусты дрока в высокие кипы, сложили кучи из камней, установили на два больших валуна перекладину – взятую у Джозефа клюшку для ирландского травяного хоккея, а также использовали в качестве препятствия сами ограждающие стены.

Они работали с Чемпионкой длинными летними вечерами, когда солнце и не думало садиться до десяти или даже до одиннадцати часов. В течение дня Майкл полол Оуэну поля с ячменем и овсом, а тот, со своей стороны, предоставил Майклу старый сарай, чтобы держать в нем Чемпионку и спать самому. До этого он ночевал в доме Майры и Джонни, и Майра была рада, что он уходит.

– Все, хорошего понемножку, Онора, – сказала мне Майра в тот день, когда Майкл ушел от них. – Мы с Джонни слишком долго ждали собственной кровати, чтобы переживать по поводу того, что нас может услышать Майкл, спящий на чердаке.

Майра обожала намекать мне на различные радости семейной жизни.

– Теперь мне понятно, почему по Барне бегает так много ребятишек, – сказала она, – хотя порой мне трудно поверить, что наши родители вытворяли то же, что и мы с Джонни.

– Я бы не стала их об этом спрашивать, Майра.

– Сама все поймешь, Онора.

– Думаешь, я смогу научиться этому так же легко, как ты?

– А Майкл Келли еще не целовал тебя?

– Нет.

– А ты хотела бы этого?

– Хотела бы. С самого первого момента, когда увидела его выходящим из моря. Он был такой улыбающийся, высокий, с синими глазами и этим мужским инструментом, который у него стоял так высоко и гордо…

Майра рассмеялась.

– В этом смысле с тобой все будет нормально, – сказала она. – Ты всегда была хорошей ученицей.

Она быстро приобняла меня, чего раньше почти никогда не делала.

– Майкл сказал, что купит мне книг, когда выиграет Голуэйские скачки. А еще он говорит, что ему будет доставлять огромное удовольствие следить за тем, как я читаю у огня.

– Так он ждет не дождется, когда сможет наблюдать, как ты читаешь у огня? Что ж, каждому свое.

Через неделю я привела на тренировку бабушку. Мы уселись на одну из стенок самодельной трассы стипль-чеза. Бабушка выглядела встревоженной.

– Мне жаль, что Майкла так укачивает в море, – сказала она. – Нехорошо привлекать к себе столько внимания. Что мешает какому-нибудь солдату в красном мундире заявить: «Хочу лошадь этого католика, вот тебе за нее пять фунтов»?

– Нет больше такого закона, бабушка.

– Эти Sassenach никогда не позволяли закону вставать между ними и тем, что они хотят получить. А не мог он найти какого-нибудь пони в Коннемаре, чтобы проскакать на нем? Это самые разумные животные в этой стране, к тому же ни один лендлорд еще не отнимал их для себя.

– Пони не могут участвовать в Голуэйских скачках. И ты только взгляни на Чемпионку! Какая она сильная, правда, бабушка?

Было очень волнительно наблюдать за тем, как Майкл на скаку вытянулся вдоль шеи своей лошади. Как быстро она взмыла в воздух, а затем галопом ринулась к следующему препятствию. Это была отличная парочка.

Через некоторое время Майкл подъехал на Чемпионке к нам.

– Что вы думаете о ней, бабушка? – спросил он, похлопывая лошадь по шее.

– Она, конечно, curadh, чемпионка, – сказала бабушка.

– Curadh, – повторил Майкл. – Я не знал этого слова.

– Curadh – старое слово, обозначающее чемпиона. И это отличное имя для нее, – объяснила бабушка.

К нам подошел Оуэн Маллой. Он слышал слова бабушки.

– Имя Чемпионка подходит ей.

– Curadh, – поправила его бабушка.

– Лучше все-таки использовать английский вариант. Так будет проще для тех, кто будет делать ставки.

Бабушка окинула Оуэна Маллоя взглядом с ног до головы, и он не отвел глаз. Папа сказал, что Оуэн был одним из «всезнаек», которые знают о чем угодно – от парламентских выборов до брачных контрактов – и которые постоянно все анализируют и дают свои прогнозы.

Бабушке такие разговоры не нравились. «Мужчины любят думать, что они вносят в жизнь порядок, – обычно говаривала она, – что они контролируют происходящее. Но только женщины знают, что к чему».

Но в этот раз она лишь кивала, пока Майкл прогуливал Чемпионку взад-вперед, а Оуэн излагал стратегию этой гонки, основанную на его личном опыте.

– Здоровенный, мышиной масти, мерин майора Пайка. Зовут его, кстати, Стронгбоу, можете себе представить? Сразу захватит лидерство, без вопросов. За ним потянутся все остальные, потом Майкалин и ее леди. Держись позади, Майкл. Этот мышиного цвета конь злой и очень тер-ри-тори-аль-ный.

– Территориальный? – переспросил Майкл.

– Он любит много пространства и атакует любую лошадь, которая подойдет слишком близко к нему. Он заставляет лошадей падать при взятии препятствия. Молодой капитан Пайк, сын майора, который и будет скакать, не против столкнуть других наездников. Держись сзади. Выжидай. И когда остальные замешкаются в неразберихе, пускай Чемпионку через барьер.

– Я понял, – сказал Майкл.

Пока Оэун рассуждал, бабушка оглядывалась по сторонам.

– А сколько тут вашей земли? – спросила она.

Майкл рассказывал, что Оуэн Маллой по старому договору аренды держит большой участок, на много акров, и сдает его частями в субаренду другим фермерам.

– Да вся, если можно так сказать. У нас тут действует старая система – «рандейл». Шесть семей обрабатывают землю вместе. Три – по моему арендному договору. Остальные три арендуют ее у Мерзавцев Пайков напрямую, без всяких договоров и с оплатой за год. Мы все живем в небольшой деревеньке, наши домики расположены рядом, и мы вместе выходим в поле. Вместе пашем, сеем, полем, нарезаем торф, а в более счастливые времена еще и вместе ухаживали за овцами, коровами и свиньями. Каждый мужчина присматривает за урожаем лорда и одновременно за своим собственным огородом с картошкой.

– Хорошая система, – заметила бабушка. – По ней в Ирландии жили еще в старину.

Оуэн Маллой кивнул:

– Мой отец, его отец и отец его отца – всего семь поколений Маллоев выполняли для всей общины распределение и перетасовку участков. И эти поля тогда давали большие урожаи. Ро-та-ци-я назначения участков: овес, потом ячмень, потом картофель, потом под пастбище. Это сберегало почву. И всегда отдавали кусочек надела сыну или дочке, которые хотели жениться и завести свою семью. Но теперь Мерзавцы Пайки разослали своих агентов, чтобы те заставили нас разделить землю на полоски и выровнять их. Каждый за себя, все арендаторы с правом выселения без предупреждения, чтобы легче было выгнать, да еще и ссорят фермеров между собой – кому же хочется получить плохой участок? – негодовал Оуэн. – Они хотят разогнать нашу деревеньку, чтобы домик каждого стоял посредине его участка, на английский манер. Но кому захочется идти далеко ночью по темным полям, чтобы провести вечер у соседа перед очагом, слушая музыку или рассказывая друг другу разные истории? Я знаю парня по имени Фрэнси Койл, он сам из-под Шанталлоу. Его лендлорд поместил его на большом квадратном участке с домом посередине и разрешил два года не платить ренту. Идея заключалась в том, что он вроде как должен был больше работать, когда рядом не будет соседей, с которыми можно почесать языком. Такой эксперимент. Но Фрэнси не смог привыкнуть к и-зо-ля-ци-и. Его Мэгги заскучала в одиночестве. И Фрэнси пришлось нанять девушку горничную, чтобы той было с кем поговорить.

Мы все засмеялись, а Оуэн Маллой добавил, что у агентов Мерзавцев Пайков все-таки есть одна общая хорошая черта – надолго они не задерживаются.

– Мы переживаем их всех.

Какой замечательный вечер: мягкий свет уходящих лучей, тонкий аромат луговых трав, фуксии и боярышника. Я посмотрела на небо – оно было розовым и отражало в себе солнце, которое уже пряталось в залив Голуэй где-то под нами.

Чуть выше нас я заметила группку полей, уходивших вниз по склону от небольшой проселочной дороги. На них ничего не росло, и выглядели они запущенными.

– А что это за печальные участки вон там, мистер Маллой? – спросила я.

– Их называют Аскибуой. И от них же пошло название нашего таунленда.

– Аскибуой – желтая вода, – перевела бабушка. – Болотистая местность.

– Вы абсолютно правы, миссис. Перегной и трясина. На моем участке, и это самые влажные поля на пять таунлендов вокруг. Раболепствующий агент старого майора Пайка считает, что я обязан найти кого-то настолько глупого, чтобы взять эти поля. При прежней системе им нашлось бы применение в ходе ротации. Но только не теперь. Пусть лучше уж остаются невозделанными – все меньше ренты платить.

– Оттуда должен открываться потрясающий вид, – сказала я.

– Так и есть. Залив Голуэй во всей своей красе. Зимой оттуда можно видеть, как солнце садится в воду. Там красиво в любое время года.

– Может, поднимемся и посмотрим? – спросил Майкл.

– Для меня карабкаться туда слишком высоко, – сказала бабушка.

– Сходите вдвоем, – предложил Оуэн Маллой. – А мы с миссис Кили пока с удовольствием поболтаем немного.

– Бабушка. Называйте меня просто бабушка, мистер Маллой.

– Тогда я для вас просто Оуэни – так звала меня моя мама, упокой Господь ее душу.

– Да благослови, Господи, всех матерей, – ответила бабушка.

Они подружились. Очень хорошо.

– Пойдем, Онора. Чемпионке должна понравиться медленная прогулка в гору с тобой на спине, – сказал Майкл.

Майкл уже перекатал на Чемпионке большую часть ребятишек Барны. Пока он водил лошадь под уздцы туда-сюда перед хижинами, а дети важно помахивали родителям рукой, словно маленькие помещики, те переговаривались между собой: «Когда-то мы были великим народом, у которого коней было без счета. Вы только посмотрите, как наши малыши держатся в седле! Совершенно не боятся. Любовь к лошадям у них в крови».

Но сама я еще никогда так не ездила, и вот теперь Майкл поднял меня на спину Чемпионки. Одним движением своих сильных рук он усадил меня на кожаное седло, которое очень ценил, – он рассказывал мне, что это подарок от Джимми Джо Доннелли. Майкл повел лошадь с пастбища, я схватилась за ее гриву. Теперь я поняла, почему джентльмены и леди так любят ездить верхом, – отсюда мне было видно все вокруг. На вершину холма мы поднялись очень быстро.

И вот мы на месте, а внизу перед нами раскинулся залив Голуэй. Я сидела на Чемпионке, и никакие ветки, никакие кусты уже не заслоняли мне вид на голубоватые горы Клэра в зеленой бахроме леса на противоположном берегу, на волны, выплескивавшиеся на песок длинного пляжа Силвер Стрэнд, и на водный простор, уходивший в сторону моря.

Наклонившись, я тронула Майкла за руку, которой он держал поводья Чемпионки.

– Как красиво, – сказала я. – Я его никогда таким еще не видела.

Однако Майкл смотрел вовсе не на залив внизу. Он оценивал все подъемы и впадины бедного несчастного Аскибуоя – пропитанного водой и заброшенного.

– Его можно осушить, – сказал он. – Патрик должен знать, как спасти эти поля. Посмотри на их рас-по-ло-же-ние, Онора, – продолжал он, копируя манеру Оуэна Маллоя. – Сейчас, когда солнце садится, эта земля находится в тени, но утром она первой встретит свет. Эта ферма может давать большие урожаи, если ею правильно заняться.

Майкл снял меня с Чемпионки и повел вверх по склону холма. Когда он ступил на поле, я услышала чавкающий звук и увидела, как его ботинок погрузился в грязь.

– Патрик сделал бы здесь каналы, чтобы отвести воду. Смотри, Онора, посреди поля растет дуб – заколдованное дерево.

– Это к удаче, – сказала я.

– А эта тропка здесь… Она сейчас совсем узенькая, но это основа для хорошей дороги. Маллой сказал, что дороги им обещали.

– Дороги всегда только обещают, – проворчала я.

– Так что ты об этом думаешь, Онора?

– Думаю о чем?

– О том, чтобы взять эту землю в аренду после того, как я выиграю Голуэйские скачки.

– Не мне судить о земле, Майкл, но этот участок кажется мне… В общем, сложным. К тому же я не хотела бы, чтобы Мерзавцы Пайки были моими лендлордами.

– Я арендую его у Маллоя, стану его субарендатором. А Пайки об этом никогда не узнают. Эти поля ведь заброшены. Тут мы не извлекаем выгоды из чьих-то неприятностей. А когда появится дорога, я могу построить кузницу. Для Чемпионки и ее потомства этого кусочка пастбища хватит. Хотя, конечно, мне будет нужен Патрик… Не знаю, смогу ли я возделывать эти поля без него.

Всякий раз, когда Майкл произносил слово «Патрик», что-то удерживало меня от того, чтобы прямо спросить его о брате. Посмотрев вниз, я увидела бабушку и Оуэна Маллоя, которые мирно сидели на каменном заборе и беседовали. Подходящий момент, чтобы раскрыть этот секрет Майкла.

– Майкл, а где сейчас Патрик?

Ответил он не сразу. Сначала молчал, а затем тихо заговорил:

– Я не знаю, Онора. Видишь ли, Патрик – добрейший и великодушнейший человек, который при этом прекрасно управляется на земле. Но он совершенно не выносит несправедливости, просто не может пройти мимо. Это целая история.

Последние лучи заходящего солнца скрылись в веренице облаков у горизонта. Если рассказ Майкла затянется, нам придется спускаться в Барну по крутой дороге в темноте, скользя и спотыкаясь. Но это был мой шанс узнать наконец об этом загадочном Патрике, и я не собиралась упускать такую возможность.

– Расскажи мне, Майкл.

Я села на остатки старого каменного забора, Майкл расположился рядом со мной, а Чемпионка принялась жевать зеленую траву, росшую на влажной земле.

– С чего же мне начать? – задумался Майкл. – Патрик привык странствовать. Иногда в пору сбора урожая он отправлялся даже в Шотландию. Он всегда работал больше всех среди бродячих безземельных батраков, хотя и был самым молодым из них. Мать с отцом надеялись, что он будет жить вместе с ними, но Патрик не мог осесть. Мальчишкой он никогда не был – сразу стал мужчиной. Мама рассказывала, что домой его привело только известие о моем рождении. Было это семнадцатого марта, в его собственный день ангела, в самый разгар посевных работ. Ему было двенадцать, а мне – два месяца. Мама говорит, что Патрик сразу подошел ко мне, и я повернулся к нему лицом. Он сказал, что у меня такие же голубые глаза, как у нашего отца. Брат улыбнулся мне, а я протянул ручонку и ухватил его за палец. Тогда он прикоснулся к моей щеке. Я засмеялся. «Я всегда хотел иметь брата», – сказал Патрик нашей маме.

– Ты одинок, – сказала я и взяла Майкла за руку. – Тяжело жить без дома.

– Это правда, – вздохнул он.

«У тебя будет родной дом, Майкл. Я устрою его для тебя. Обязательно. Здесь или где-то еще».

– Патрик был рад остаться жить с нами, – продолжал Майкл. – На фермах нашего прихода он нашел массу работы для себя. Каждый вечер приходил в кузницу посмотреть на меня. Однажды наша мать была в кузнице и разбиралась со счетами, а я забился в угол, прячась от сквозняков из двери. Мне тогда было семь или восемь месяцев от роду. У меня над головой располагались полки, на которых лежали упряжь – хомуты, уздечки, мундштуки – и длинные стержни железа. Тут вошел Патрик и сразу же направился ко мне. Мама говорила, что обычно он всегда останавливался, чтобы помыть руки, но в тот день почему-то сразу же подхватил меня. Едва он успел взять меня на руки, как рядом на дороге дилижанс «Бьяни» ударил колесом в колею. Бочки с портером сорвались с повозки и покатились прямо в стену кузницы – раздался сильный удар. Вся кузница содрогнулась. Деревянная полка была старой, а лежавшее на ней барахло – очень тяжелым. Все это – удила, упряжь, железные заготовки – с грохотом свалилось как раз на тюфяк, где всего несколько секунд назад лежал я.

– Ты бы погиб!

– Конечно! Я погиб бы, даже если бы там лежала лишь половина всех этих вещей! – подтвердил он.

– Ужасно, ужасно. Каково было бы твоей бедной матери! И каково было бы мне – без тебя.

– А если бы это и не убило меня на месте, то могло бы покалечить или испугать до потери рассудка, – сказал Майкл. – Добавь к этому еще и унижение из-за того, что во всем были виноваты бочки с портером.

– Не шути так, Майкл, – возразила я. – Он спас тебе жизнь. Патрик спас тебя.

– Да, спас – двенадцатилетний герой, – согласился Майкл. – Когда Патрик сам пересказывал мне эту историю, он сказал так: «Я направлялся к насосу, чтобы смыть грязь со своих рук, но тут что-то заставило меня свернуть в кузницу. Я тогда едва не засопротивлялся этому странному порыву. Был очень близок к тому».

Теперь я взяла Майкла за руку и удержала ее.

– Но он все-таки сделал это. Твой Патрик. Он спас тебе жизнь. Майкл, когда я смогу познакомиться с ним? Когда смогу поблагодарить его за это?

Майкл улыбнулся, но перевел взгляд в сторону залива.

– Это еще не конец истории, – сказал он. – Патрик оставался с нами, работал у фермеров в округе и наблюдал, как я расту. Когда мне было лет пять, он взял меня с собой на небольшой участок каменистой земли. Мы выбирали из нее гравий и мелкие камни и удобряли навозом, остававшимся после лошадей «Бьяни». Потом он научил меня вырезать глазки ростков из посадочного картофеля и садить их глубоко во вскопанную землю. В тот год у нас было море картошки, и нам больше никогда не приходилось покупать ее у Джимми Джо или других соседей. «Он пытается сделать из Майкла фермера», – говорила бабушка моей матери. «Земля разобьет тебе сердце, – говорила она мне. – Это не твое, нет. На ней ты зависишь от прихоти лендлорда». Но Патрик возражал: «Каждый дюйм ирландской земли принадлежит только нам. Даже если Sassenach где-то получили на нее документ с печатью, какая разница? Земля принадлежит тем, кто на ней работает. Придет день, когда мы заберем ее назад, а к тому времени Майкл уже должен будет научиться правильно с ней обращаться».

– Прямо мятежные речи, – заметила я. – Ну, от этого никакого вреда. Мой папа тоже на словах постоянно бунтует. А Патрику тогда сколько было – семнадцать?

– Есть множество людей, которые только говорят, но Патрик – человек действия.

– Осторожнее, не наговори лишнего, – испуганно прошептала я, хотя вокруг не было ни души.

– Лендлорды в нашей части страны – безжалостные и жестокие люди. На перекрестье дорог стоит cnocnacrochádon, помост палача, – напоминание об отцах, казненных здесь за то, что они крали еду для своих голодных детей. Такое любого может запугать, но только не Патрика. Когда мне было лет девять и он еще был с нами, выдался неурожайный год на пшеницу, и некоторые из арендаторов Блейкни задолжали ему ренту. Их должны были изгнать с земли, если они не рассчитаются немедленно. И Патрик тогда нашел для них деньги.

– Каким образом? – снова прошептала я.

– Он ограбил самого полковника Блейкни, стащив его с коня на пустынном участке дороги. Повалив его наземь, Патрик забрал у него кошелек. Поговаривают, что он даже не использовал оружия. Полковник не был уверен в том, что это был Патрик: нападавший завязал свое лицо платком. Полковнику Блейкни все равно был нужен кузнец, а Патрик исчез. Поэтому нашу семью не наказали. Но Патрик не вернулся. Мы слышали, что он скрывается в горах. Ходила молва, что он стал разбойником. Но я уверен, что он скучает по работе на земле. С тех пор я его не видел. Думаю, мой отец иногда встречался с Патриком во время своих странствий, потому что порой он приносил больше денег, чем мог заработать игрой на волынке где-нибудь на улице. – Майкл опустил глаза. – Папа умер примерно через три года после ухода Патрика, и я был уверен, что тот придет на похороны. Он не пришел, но у себя под дверью мы обнаружили три бочонка виски и устроили такие поминки, о которых до сих пор помнят в Галлахе. «Последние настоящие поминки», – говорили о них. Из Каллоу и Ахаскры пришли толпы Келли. Мы похоронили отца в Клонтаскертском аббатстве…

– Где есть Святой Михаил и русалка, – добавила я.

Он улыбнулся.

– А еще могилы всех Келли. Погребальную песнь для моего отца играла группа волынщиков, а мама и дед в печали стояли неподвижно и слушали… Пока они играли, я взглянул в поля и увидел одинокую фигуру на склоне холма.

– Патрик, – ахнула я.

– Я верю, что это был он. Это произошло шесть лет назад. С тех пор о нем ничего не известно. Слухи, и только, – закончил он.

– Выходит, он не знает, что твои мама и дед умерли, как не знает про Чемпионку и все остальное?

– Мне кажется, у него были свои способы узнавать разные новости из Галлаха, но теперь, когда я оттуда уехал…

– Судя по твоим словам, Патрик мог податься в Америку.

– Он никогда не покинул бы Ирландию, – заверил Майкл. – Онора, думаю, я обязан рассказать про Патрика твоему отцу. Возможно, он не захочет, чтобы ты выходила за человека, у которого такой брат.

– Почему? В последний раз ты разговаривал с Патриком, когда тебе было девять лет. Разных Келли десятки тысяч. Кто может как-то связать тебя с ним?

– И все-таки.

– А ты когда-нибудь слышал о Мартине О’Малли? – спросила я. – Он самый знаменитый контрабандист в горах Коннемары. Вот он действительно вне закона. У него там целая армия. Мартин О’Малли приходится двоюродным братом моей бабушке, а бо́льшая часть ее родственников до сих пор живет в Коннемаре. У Майры на свадьбе были ее племянники – здоровенные такие мужики. Они подогнали к причалу шхуну с грузом торфа. Но в нем были спрятаны бутыли испанского вина и кувшины с самодельным виски – poitín – из Коннемары. Бабушка называет это «парой небольших одолжений от Мартина О’Малли». Как видишь, Майкл, Кили не такие уж робкие и законопослушные, как это может показаться на первый взгляд. Хотя мы все равно не станем рассказывать папе о Патрике Келли.

Бабушку и Оуэна Маллоя мы встретили уже на дороге.

– Я только что рассказала Оуэну историю о Махе, – сказала она. – А ты, Майкл, слышал про эту волшебницу, вышедшую замуж за мужчину из Ольстера? Ее муж хвастался, будто его Маха так быстро бегает, что может обогнать любую лошадь. Король приказал ей участвовать в такой гонке на ярмарке, несмотря на то что она была беременна. Она действительно победила, но потом родила двойню прямо на трассе. Маха прокляла ольстерцев и предрекла им, что все они, идя на битву, будут испытывать боль, как при родах, за исключением Кучулана, который…

– Ах, бабушка, – прервала ее я, – может быть, мы уже пойдем?

– Доскажу в другой раз, – согласилась она.

Майкл усадил на лошадь сначала бабушку, позади нее – меня и медленно повел Чемпионку по тропинке вниз к заливу.

– Я никогда не догадывалась о трудностях, с которыми сталкиваются фермеры, пока Оуэни не рассказал мне, – сказала бабушка. – То слишком много дождей, то слишком мало; то морозы ударили слишком рано, то недостаточно рано. Снег опять же: то долго не тает, то тает прежде времени. Разные вредители, жуки и зайцы. А еще сорняки. А я-то считала рыбную ловлю сложным делом.

– Это как посмотреть, – возразил Майкл. – Зато Оуэна Маллоя никогда не сдует ветром в море и внезапный шторм никогда не перевернет его лодку. И укачивать его не будет, выворачивая желудок наизнанку.

– Это верно, – согласилась бабушка. – И все-таки столько работы, чтобы вырастить урожай! Нужно не только продать его для уплаты ренты, но еще и заплатить, чтобы его отвезли на рынок!

– Спасибо Господу за нашу pratties, – сказал Майкл.

На полях, мимо которых мы ехали, при свете луны отчетливо белели цветы картошки. Было достаточно светло, чтобы видеть дорожку к заливу, блестевшему в лунном сиянии.

Мама и папа специально вышли на порог, чтобы посмотреть, как Майкл будет снимать бабушку и меня с лошади. Мама слегка присела в реверансе перед бабушкой.

– Изволили прокатиться верхом со своими охотничьими псами, миссис? – шутливо сказала она.

Отец кивнул Майклу:

– Заходи, покурим.

– Я лучше пойду обратно.

По правилам вежливости отец пригласил его трижды, но явно испытал облегчение, когда Майкл все же отказался. Отцу хотелось побыстрее лечь в постель. И мне тоже. Я никогда ничего не скрывала от своих родителей, однако Патрик был секретом, который нужно было сохранить.

– Спокойной ночи, – пожелали мы все Майклу.

– Slán abhaile, счастливо добраться домой, – добавила мама.

Домой. Станет ли эта земля на холме когда-то и моим домом?

Я слышала, как бабушка говорила отцу о том, что занятие фермерством требует больше ума, чем может показаться на первый взгляд.

Аскибуой… Для той его части, где мы будем жить, потребуется название получше.

Глава 7

– Сколько народу, – удивился Майкл, когда мы с ним подходили к скаковому кругу. – Протестанты, католики и диссентеры[26] – все пришли на скачки.

– Любовь к лошадям способна объединить эту страну! – заявил Оуэн Маллой, когда мы пробирались через толпу в поисках мистера Линча. – У всех есть шанс сделать хорошую ставку. Теплый день, играют скрипки, poitín – все различия забыты.

– А вот и мистер Линч, – сказала я. – У палатки регистрации участников.

Подойдя ближе, мы услышали, как мистер Линч спорит с одним из организаторов скачек.

– Любезный мой, я – достопочтенный Маркус Линч, член парламента. Мое слово – вот мой залог.

– Только наличные и только вперед, сэр. Стюарды требуют наличные.

– Вы в любом случае получите свои наличные из призовых этой лошади или из ее продажной цены.

– Чиновник хорошо знает, что Линчи живут в долг уже несколько поколений, – шепнула я Майклу.

Через некоторое время к ним подошел еще один мужчина.

– Это главный стюард, – пояснил нам Оуэн.

Он пожал руку достопочтенному мистеру Линчу и извинился за «тупость клерка», который тут же заполнил все нужные бумаги.

Завидев нас, мистер Линч крикнул:

– Ведите лошадь!

Обстановка никак не влияла на Чемпионку, она была спокойнее меня в этой невероятной суматохе среди сотен людей. Все толкались и прорывались вперед к парням, выкрикивавшим ставки. Женщин было очень мало – это было не самое почтенное место пребывания, – но у отца не хватило духу запретить мне прийти сюда. Он сам, Деннис, Джозеф, Джонни Лихи и еще половина барнских рыбаков тоже были где-то в толпе, намереваясь поддержать Чемпионку теми грошами, которые собирали со всех семей нашего таунленда, – всего вышло три шиллинга на Чемпионку при ставках один к тридцати. Это был рискованный шаг. Можно было потерять кучу денег. Я уже перестала спрашивать Майкла, уверен ли он, что она победит. Задавать подобные вопросы – плохая примета, сказал он.

– Интересно, мистер Линч поставит что-нибудь на Чемпионку? – спросил Майкл.

– Только если ставки будут приниматься в кредит, – ответила я.

Я взглянула на овальную трассу, проложенную в парке. Трава там была очень зеленая и свежая после вчерашнего дождя. А сегодня небо было ясным – безоблачный и теплый июльский день.

– Оуэн Маллой все правильно предвидел, – сказал Майкл. – Видишь? В этом парке все ворота, стены и изгороди из кустарника совсем такие же, какие были у него на пастбище.

– Кстати, а где он сам, Майкл? – Оуэн Маллой куда-то исчез. – Тут выпивка продается на каждом шагу. Я хотела спросить, он вообще-то не из тех, которые…

– Полегче, Онора. Посмотри, вот и Оуэн.

Действительно, Оуэн стоял и разговаривал с какими-то жуликоватого вида парнями. Затем он поспешил к нам.

– Есть информация от ребят, которые прокладывали эту трассу, – сказал он. – Причем информация настолько же верная, как если бы ее сообщили лично лошади, уже бегавшие здесь. – Он подождал, пока мы засмеемся, и мы его не разочаровали. – Значит так, Майкл. На первом препятствии, стенке, уходишь правее; на втором – это ворота – держишься строго по центру. На кустах уводишь Чемпионку влево, а на стенках три и четыре – немного правее от центра.

– Но вы ведь говорили, что Стронгбоу будет сталкиваться и толкать других лошадей, – начала было я. – Как же может Майкл направить Чемпионку…

Маллой поднял руку, заставив меня умолкнуть. Женщине не положено было указывать ему на его не-сты-ков-ки. Майкл подмигнул мне.

– Майкл, помни – стра-те-ги-я! – напоследок сказал Оуэн Маллой.

Майкл вскочил на Чемпионку. Все остальные наездники были в сюртуках и цилиндрах, а Майкл надел куртку из ворсистой ткани и был без головного убора. Но зато никто не мог и близко сравниться с ним по внешнему виду и той легкости, с которой он держался в седле. Мой галантный герой верхом на своем великолепном рыжем коне улыбнулся мне сверху вниз. Взгляд этих синих-синих глаз был спокойным и уверенным, а черные волосы блестели на солнце.

К нам подошел мистер Линч.

– Потрясающее животное, – сказал он, похлопав Чемпионку ладонью.

– Ну, девушка тоже, – произнес чей-то голос, – несмотря на эту болтающуюся на ней красную юбку.

Обернувшись, я увидела толстого мужчину с красным лицом. На нем были блестящий цилиндр, черный фрак, панталоны и сапоги. И показывал он на меня.

– Доброе утро, Пайк, – сказал мистер Линч.

«Неужели этот сатана направляется к нам?» – подумала я. И спряталась за Чемпионку.

Майкл, услышав, что Пайк говорит обо мне, начал было спускаться, но Оуэн жестом велел ему оставаться на месте и заговорил с Пайком сам.

– А этот силуэт – я имею в виду лошадь, – он не наводит вас на мысль о кобыле, которую ее светлость привезла с собой из Англии? – спросил он.

– Не вижу никакого сходства, – заявил Пайк, оглядывая Чемпионку.

Я ускользнула, спрятавшись в толпе.

Майор Джордж, Мерзавец Пайк собственной персоной. Я с чувством сплюнула на землю, как это всегда делала моя бабушка, видя зло в любом его проявлении.

Я видела, как Оуэн подвел Майкла на Чемпионке к зоне старта, а затем заметила отца, братьев и соседей Оуэна, которые все стояли у дальнего края круга.

– Никогда не думал, что буду следить за выступлением собственной лошади на Голуэйских скачках, – сказал папа. – Сегодня наш день, день O’Cadhla, господина Коннемары.

К нам подскочил Оуэн.

– А встретить майора Пайка – это, случайно, не плохая примета? – спросила я Маллоя.

– Вовсе нет, – сказал он. – Взглянуть в глаза своему противнику. Простите за тупые замечания этого старого козла. Мне нужно было бы высказать ему за это, но я подумал, что за вас вступится мистер Линч, а тот в этот момент как раз отошел к священникам и всем остальным.

Я ничего не ответила.

– Кстати, если уж зашла речь об их святости, то вот отец Джилли, великий спортсмен, – продолжал Оуэн. – Доброе утро, отче.

При этом Оуэн снял шляпу. Его примеру последовали отец, мои братья и другие мужчины.

Когда священник приблизился к нам, я тоже присела в книксене.

Отец Джилли кивнул: хотя он и не сидел верхом, но все равно возвышался над всеми нами.

– Не думаю, что вы человек азартный и делающий ставки на бегах, ваша святость, – сказал Маллой, – но, возможно, если у вас есть кто-то из друзей, которых это интересует… Ставка на лошадку по имени Чемпионка может быть очень даже при-быль-ной.

– Спасибо, хм-м-м…

– Маллой, сэр. Оуэн Маллой.

– Прихожанин?

– Разумеется, сэр. – Оуэн поднял свою шляпу еще выше, и я поклонилась немного ниже, когда отец Джилли проходил мимо.

– Ему имеет смысл выказать побольше уважения, Онора. Он может нам очень понадобиться, если мистер Линч попробует отказаться от нашего договора, когда Чемпионка выиграет.

– Вы в этом так уверены, Маллой, – заметил отец.

– Уверен. И рад тому, что перебросился со священником парой слов, – он будет на нашей стороне.

– А наша бабушка говорит, что слова, пусть даже сладкие, на хлеб не намажешь, – заметила я.

– Господи, надеюсь, что это не соответствует действительности, иначе стратегия всей моей жизни пошла прахом. Я нахожу, что мелкопоместное дворянство, агенты и духовенство всегда открыты для лести, и ничто в этой лести не кажется им слишком уж чрезмерным и неуклюжим. Полагаю, все они настолько высокого мнения о себе, что это ослепляет их… О, их уже выстраивают! Что ж, молись, девочка!

И я молилась. Добрые наши святые – Бригитта, Энда, Патрик, Мак Дара – и, конечно, вы, Дева Мария и Господь наш, ну и еще бог Луг, королева Маэва, Маха, в общем, все, у кого есть хоть немного могущества в руках, – услышьте меня… Пусть Чемпионка победит! Ведь если она проиграет… Даже думать об этом не хочу.

Когда гонки стартовали, я стояла зажмурившись, но громкий топот десяти лошадей и вопль Оуэна Маллоя послужили для меня сигналом, что все началось. Я также слышала рев отца и братьев.

– Давай, Чемпионка! – орал Деннис.

– Господи Иисусе, Майкл слышал хотя бы слово из того, что я ему говорил? – воскликнул Маллой.

– Но, Оуэн, он же первый, он лидирует!

– Но вот приближается этот гад Стронгбоу. Ты посмотри, как эта сволочь капитан Роберт, сын майора, ведет своего коня! Да он столкнет Майкла просто из вредности!

Огромный конь уродливой мышиной масти перепрыгнул через первую стенку и рванулся за Чемпионкой. До следующих ворот оставалось всего несколько ярдов…

– Когда он догонит ее, то убьет! – сказал Маллой.

Майкл прильнул к шее Чемпионки, она ускорилась, вся сжалась и перелетела через преграду, легко приземлившись на траве.

– А это было правильное место для такого прыжка, мистер Маллой? Слева, по центру или же…

– Да какая теперь, к свиньям собачьим, разница! – огрызнулся тот и заорал: – Давай! Вперед, Майкл! Давай, Чемпионка, рыжая банши[27]! Беги!

Теперь уже прыгали на своих местах и вовсю кричали все: отец, мальчишки, рыбаки, фермеры, женщины из Кладдаха.

– Curadh, Curadh! Беги, беги, беги! – истошно вопила я.

Остальные наездники позволили Стронгбоу и Чемпионке задавать темп гонки, выжидая, что Стронгбоу атакует нашу молодую кобылку, собьет ее и на этом сам выбудет из борьбы, оставив всю трассу для них.

На повороте капитан Пайк увел Стронгбоу вправо. Его конь ринулся вперед и ударил Чемпионку в заднюю часть.

– Это не по правилам! – закричал Маллой стюардам. – Нарушение! Вы что там, ослепли все? Вы что, не видите этого, негодяи?

Этот толчок со стороны Стронгбоу сбил Чемпионку с шага. Она споткнулась, качнулась вперед…

Я закрыла глаза. Только не упади!

– Она выровнялась! – воскликнул Маллой. – Молодчина! Хорошая девочка! А теперь отрывайся от этого guilpín, неотесанного грубияна, и коня, на котором он скачет!

Так она и сделала. Словно решив про себя: «Пора уже со всем этим заканчивать», Чемпионка птицей перелетела через последние два препятствия и пересекла линию финиша – первой.

– Она выиграла, выиграла! Чемпионка победила! – отчаянно вопил Маллой.

Отец обнял меня, а затем принялся трясти руку Маллою.

– Ура, ура, ура! – хором орали Деннис и Джозеф.

– Благодарю тебя, Святая Бригитта, – прошептала я, – и всех вас там, наверху! Спасибо!

Оуэн Маллой настоял на том, чтобы на вручение приза пришел отец Джилли. Да еще и убедил мистера Линча – путем многократного повторения «ваша честь» через каждые два слова, – чтобы призовые деньги между ним и Майклом разделил отец Джилли, оставив один соверен для бедных церковного прихода.

– Которыми мы уже не являемся, – шепнул мне Майкл.

И мистер Линч согласился. Двенадцать соверенов ему, двенадцать соверенов Майклу и еще один отцу Джилли.

Отец с мальчиками, Джонни и остальные мужчины из Барны отправились получать свои шестьдесят шиллингов, выигранные на скачках, – очень неплохие деньги, даже если разделить все на такое немалое количество участников.

Я видела, как майор Пайк ругал своего сына, высказывая ему что-то ужасное, и как тяжело дышал и хрипел Стронгбоу, на шкуре которого проступили следы от ударов кнутом.

– Ты провел великую гонку, Майкл, – сказал Оуэн. – Ты сделал как раз то, что всегда делал я: вырвался вперед перед остальными придурками, оставив этого дьявола позади!

– Мистер Маллой, а как же насчет стра-те-ги-и? – с издевкой спросила я.

– В пылу битвы в ней мало толку.

К нам подошли отец, Джонни, мои братья и соседи Оуэна. Все поздравляли Чемпионку, которая радостно ржала и фыркала. Это было настоящее торжество, триумф.

Мерзавцы Пайки бросали на нас взгляды, полные ненависти.

– Ты завел себе здесь врагов, Майкл, – сказал отец. – Я на твоем месте держался бы от них подальше.

– Мне больше незачем встречаться с ними. Это была первая и последняя скачка Чемпионки. Мы с Оуэном планируем разводить лошадей и использовать ее для этих целей. А потом будем выращивать и продавать жеребят.

Отец одобрительно кивнул.

Деннис, Джозеф и Джонни обступили Майкла, который держал в двух сложенных ладонях горку монет.

– Живые деньги, – сказал отец. – Я еще никогда не видел их в таком количестве.

– А теперь, Оуэн, – сказал Майкл, – возьмите семь из них. Одна монета – это ваша доля выигрыша, и еще шесть – рента за Аскибуой и окружающие земли на один год.

– Аскибуой? Вы уверены?

– Это будет справедливая плата?

– Более чем. Агент будет просто в восторге. И совершенно не обязательно сообщать ему ваше имя. Мерзавцы Пайки никогда не узнают, что у них появился новый арендатор.

– А еще мы будем делить пастбище, хорошо? – предложил Майкл.

– Для меня будет большой честью, если Чемпионка будет пастись на моей траве.

– Скоро она будет пастись там со своим жеребенком, – заверил его Майкл.

– У нас будет отличное партнерство, Майкл! И с тобой тоже, Онора Кили, которая вскоре станет Онорой Келли!

Я взглянула на отца.

– Мистер Кили еще не дал на это своего согласия, Оуэн. Он знает меня всего-то месяц, – сказал Майкл.

– Мистер Кили, – сказал Оуэн, – я всю свою жизнь оцениваю разные родословные, а раньше этим занимался мой отец. И я могу вам авторитетно заявить, что у этого мальчика чувствуется хорошая порода.

Папа ничего не ответил, просто похлопал Чемпионку по шее и улыбнулся мне.

– Да благословит тебя Господь на новом месте, в Аскибуое, Майкл Келли, – завершил Оуэн.

– Knocnacuradh, – добавила я.

– Что? – переспросил Оуэн.

– Это место будет называться Холмом Чемпионов, – ответила я.

– Нок-ну-ку-рух, – медленно повторил Майкл, вставив длинное ирландское «ух» в конце. – А еще это лучшее место, чтобы наблюдать, как солнце садится в залив Голуэй, – добавил он.

– Так и есть, как ни называй, – подтвердил Оуэн Маллой.

Майкл посадил меня на Чемпионку перед собой – отец не возражал. В тот момент мы были самыми счастливыми во всей Ирландии: мы пели и кричали, отец шел с Оуэном и его соседями, а Деннис, Джозеф и Джонни ушли вперед, выкрикивая: «Faugh-a-Ballagh! Все с дороги!»

Мы кружили по Голуэй Сити и в Менлохе пересекли реку. Многие мужчины порывались оставить нас и направиться прямиком в городские пабы. Но Оуэн хотел собрать свою семью, жену и детей, а также семьи своих соседей на празднование этого события в Барне, которое, безусловно, уже началось.

– Мы будем проходить через участок, который Майкл собирается взять, – сказал Оуэн.

– Аскибуой? – спросил отец.

– Нокнукурух, – поправила его я.

При заключении брачного контракта роль отца Майкла взял на себя Оуэн Маллой. Отец не мог отказать нам. У Майкла были реальные деньги – золотые монеты, честно заработанные им при поддержке достопочтенного Маркуса Линча. Нам не нужно было больше пересекаться с Пайками. А что до Патрика Келли… Что бы ты ни говорил, ná habair tada, – не говори ничего. То, о чем отец не знает, не может расстроить его или нанести ему вред.

Хотя был уже поздний вечер, солнце стояло еще высоко, когда мы достигли деревушки Оуэна.

– Взгляните, сэр, отсюда виден залив? – спросил Майкл. – Мы заберемся так высоко, что Онора сможет спускаться к вам, чтобы предупредить, когда на небе будут собираться тучи.

Отец вдруг отвернулся и молча потопал прочь.

– Что я такого сказал? – удивленно спросил Майкл.

– Возделывай землю, играй на своей волынке, разъезжай на своей рыжей лошади-банши, – сказал Джонни Лихи, – но никогда не делай при Джоне Кили никаких заявлений о погоде. Это приносит неудачу.

Я догнала отца.

– Он научится, папа, и обязательно все поймет. А здесь… – Я взяла его за руку. – Посмотри, папа, – это же волшебный форт. Бабушке тут понравится. Оуэн Маллой сказал, что когда-то в старину здесь была крепость – Ráth of ún, от которой пошло название всего прихода – Рахун. А это означает, что место это, конечно, счастливое. А еще, папа, здесь есть святой источник. – Я показала ему глубокое отверстие в углублении на склоне холма, огороженное невысоким каменным забором. – Родник Святого Джеймса.

– Моего деда звали Джеймс, – сказал отец.

– И здесь будет жить еще и малыш Джеймс, если ты разрешишь нам пожениться. Папа, я очень люблю Майкла. Он хороший и честный человек. Он молится, не пьет, почти… ну, не так чтоб уж очень, и еще…

– Все, довольно, Онора. Ты можешь выходить за него замуж, только скажи своему мужу, чтобы он при мне никогда не говорил о погоде, а еще чтобы не упоминал кроликов и лис.

– Он не будет! Спасибо, папа! Спасибо!

Народ целыми таунлендами выходил приветствовать нас, когда мы спускались по дороге в Баллимони к побережью и заходили в Барну. Здесь уже разнеслась молва – один из наших выиграл Голуэйские скачки. Люди из Рашина, Каппе, Деррилони, Траски Восточного и Западного, Баллибега, Лачли и Корболи стояли в летних сумерках и радостно окликали нас.

– Может, это Рыжий Хью[28] вместе с Дикими гусями[29] прибыл спасти нас? – донеслось до меня.

Многие выкрикивали боевые кличи ирландской бригады: «Faugh-a-Ballagh!» и «Помните Фонтенуа!»

Когда я ехала на Чемпионке перед Майклом, чувствуя, как он обнимает меня руками, которыми держал поводья, то ощущала себя королевой армии победителей, которая машет своим освобожденным подданным. Долгие столетия, когда угнетатели таскали нас за чубы, были забыты. Мы снова были великим народом. Победа.

В тот вечер на шумной вечеринке у нас дома наши барнские соседи познакомились с людьми из Аскибуоя/Рахуна. Жена Оуэна, Кати Маллой, принесла немного раннего картофеля, только что выкопанного, чтобы моя мама приготовила его.

Кати была спокойной женщиной со светло-каштановыми волосами и темными глазами, по ее словам, на пять лет младше Оуэна. У нее было двое сыновей – Джо и Джон Майкл шести и четырех лет – и двухлетняя дочка Анни.

Мне нравилось, как она улыбалась Оуэну, когда тот объяснял рыбакам, что официальное название их таунленда – Рахун и что приход носит такое же название.

– Что приводит к некоторой пу-та-ни-це, и это вовсе не плохо. Потому что так нас находят, только когда мы сами этого хотим.

– Учителем у него был человек, изъяснявшийся витиевато, как на латыни, и с тех пор он имеет слабость к длинным словам, – шепотом сообщила мне Кати, когда мы разминали в пюре немного масла от коровы Дуайеров – последней в их таунленде, как сказала она.

– Что ты там говоришь, Кати? – спросила у нас за спиной какая-то маленькая женщина с рыжеватыми волосами. – Я не расслышала.

– Я сказала: «Как замечательно, когда рыбаки и фермеры собираются вместе», – ответила Кати.

– Я бы сказала, давятся вместе в толчее.

Женщина положила руку на колесо бабушкиной прялки и принялась крутить его. Увидев это, бабушка подошла к ней и остановила колесо. Женщина пожала плечами и ушла.

– Это Тесси Райан, – объяснила Кати. – Райаны – они голоштанные. Муж Тесси, Недди, работал у Оуэна по хозяйству, а в определенные дни отрабатывал у лендлорда.

Кати предупредила меня, чтобы я поменьше говорила в присутствии этой женщины, потому что она все перекручивает. Недди Райан тоже был маленьким. У них обоих были подвижные, нервно подрагивающие носы, отчего они, по словам Кати, напоминали ей двух кроликов.

– Но вот их дочка Мэри – совершенно очаровательная девочка, – продолжала Кати. – Иногда она похожа на мою Анни.

Мы видели, как Тесси Райан подошла к Майклу и попросила его показать ей золотые соверены. Майкл вынул монеты из мешочка, висевшего у него на поясе, и положил их в ее протянутые ладони.

«Не делай этого, – хотелось сказать мне. – Не нужно».

– Они такие тяжелые и очень холодные, – сказала Тесси. – Я никогда не держала в руках столько денег. У моего отца была золотая монета, которую мы заложили ростовщику, но потом не смогли заплатить проценты по ссуде и в итоге потеряли ее.

Тесси перебирала соверены пальцами. У некоторых людей чужая удача вызывает зависть. От этой женщины жди неприятностей. И это еще один довод в пользу того, чтобы не рассказывать о Патрике Келли. Что если за его поимку назначена награда?

Мама отвела глаза от Тесси, которая все еще не выпускала деньги из рук, и, наверное, подумала: «Бедняги, что они могут знать про этот мир?»

– Я оставил свою волынку у Майры. Сейчас принесу, – сказал Майкл, спрятав монеты обратно в мешочек.

Ему нужно спрятать деньги в доме Майры, потом отнести их в сарай Оуэна и закопать в землю, глубоко и надежно.

Майра и Джонни повели всю толпу на плотный песок пляжа перед домиками, чтобы устроить там танцы. В небе неторопливо плыли розовато-пурпурные облака, отражаясь в водах залива.

– Как здорово танцевать так близко к волнам, – сказала Кати, когда Майкл затянул на волынке свой первый рил.

Жители Барны, хорошо знавшие друг друга, освоились в танце быстро и уверенно: пары сходились, хлопок в четыре руки, потом в две, потом руки за спину. Майра потянула в танец и людей из Рахуна. По мере того как с неба опускалась ночь и залив тонул в темноте, фермеры и рыбаки смешались и стали обмениваться в танцах женами и дочерями. Весь пляж наполнился музыкой и движением.

Вдруг за волнорезом я заметила плачущую маленькую девочку и подошла к ней.

– Что случилось? – спросила я. – Пойдем лучше потанцуем.

Но она заплакала еще сильнее.

– Как тебя зовут?

– Мэри.

– О, как Пресвятую Деву. Мою сестру тоже так зовут, хотя свое имя она произносит на ирландский манер – Ма-а-ри-и… Сможешь выговорить?

– Ма-а-ри-и, – повторила она сквозь всхлипывания.

– Прекрасно получилось, – сказала я. – А теперь расскажи мне, что с тобой приключилось.

– Я боюсь этой большой воды.

– Не стоит бояться. Залив сегодня вечером ведет себя хорошо – он такой тихий и нежный. Во время отлива, как сейчас, на береговой полосе появляются блестящие камушки, галька. Хочешь себе такой?

Она кивнула. Я взяла ее за руку и повела к краю воды. Там я выбрала круглый розовый камешек с зелеными и серебристыми прожилками и протянула его ей. Девочка потерла его и улыбнулась мне.

– Можно я его оставлю?

– Конечно.

– Только моей маме не говори.

– А кто твоя мама?

– Тесси Райан.

– Вот как. Ну ладно… Видишь того парня, который играет на волынке? Я выхожу за него замуж.

Она посмотрела на него, потом снова на меня.

– Повезло тебе.

– Повезло, – согласилась я и обняла ее.

Мэри подбежала к Кати Маллой, которая держала на руках свою дочурку Анни. Она показала свой камешек маленькой девочке, и та радостно засмеялась.

А на пляже Майра и Джонни подняли вверх руки и стали хлопать ими, сделав арку для танцующих. Первыми в нее нырнули наш Деннис и Джози, девочка, за которой он ухаживал. За ними последовали папа с мамой, а дальше уже потянулись десятки других пар. Faugh-a-Ballagh! Все с дороги!

Рил закончился. Майкл извлек из своего инструмента первые ноты джиги. Оуэн Маллой отыскал мою бабушку. Площадка была свободна, и они принялись отплясывать вдвоем. Плечи и руки бабушки оставались совершенно неподвижными, в то время как ноги выбивали ритм быстро и яростно. Оуэн Маллой едва поспевал за ней, но держался. Остальные танцоры взяли их в круг, хлопая в ладоши и подбадривая выкриками.

Первым не выдержал Оуэн.

– Довольно! – крикнул он. – Передышку, Майкл, прошу тебя!

– Мы празднуем нашу помолвку перед свадьбой, – сказал Майкл Оуэну Маллою, отпивая из бутылки, которую тот принес на берег из Аскибуоя. Я сидела на дамбе между ними.

– Очень неплохо провести эту церемонию без лишнего шума. Майору Пайку знать об этом не обязательно, – сказал Маллой, – поскольку он безвылазно сидит в своем большом доме из серого камня, стоящем на краю скалы дальше по берегу. Вся мебель, хрустальные люстры и ковры там привезены с другого края света и заработаны трудом таких, как мы с вами. А ее высочество, на чьих деньгах, собственно, и держится вся эта «хибарка», бродит там, как привидение, накачанная по самое горло настойкой опия. Молодой капитан там не живет, все время пребывая в своем полку. Местечко, от которого лучше держаться подальше, я вам скажу.

Было уже очень поздно, когда Майкл на Чемпионке в свете полной луны повел за собой Маллоев и остальных жителей Рахуна вверх по склону холма. Майра не пошла домой, а осталась пошептаться со мной у наших дверей, пока короткая летняя ночь не начала сменяться рассветом.

Я сказала Майре, что свадьба моя будет быстрой и тихой.

– Майра, то, как этот старый майор смотрел на меня, было просто омерзительно.

– Я знаю, – сказала она. – Ужасно противно, когда глаза мужчин шарят по твоему телу подобным образом.

– Но, Майра, я думала, что тебе нравится внимание.

Она покачала головой.

– Мне нравится, когда Джонни называет меня «моя жемчужина с белоснежными грудями». Но одна из его сестер как-то подслушала это, рассказала своему мужу, и теперь уже и другие парни прямо в лицо называют меня Жемчужиной.

– Я не знала.

– При членах нашей семьи они такого не говорят, – сказала она. – Это действительно дает мне своего рода власть. С помощью добродушного поддразнивания и шуток я могу заставить мужчин теряться в догадках. Но иногда я сама удивляюсь – где тут Майра, а где Жемчужина?

– Думаю, я тебя понимаю, Майра. У меня внутри тоже есть еще одна Онора, хотя это и не Онора, и она порой говорит совершенно возмутительные вещи. Но, Майра, обе они во мне дружно высказываются за Майкла.

– А я отдала свои белоснежные груди Джонни, – сказала она. – Как там в Святом Писании? «В руки Его предаю я мои…»

– Майра, не богохульствуй!

Мы обе рассмеялись.

– Майра, – крикнул Джонни из их хижины, – у тебя что, дома нет, куда ты могла бы пойти?

– Твоя Жемчужина готова! – ответила она, а потом шепотом добавила мне: – Надеюсь, он тоже.

После этих слов она подмигнула мне и торопливо ушла.

Глава 8

Даже тихая свадьба предполагает расходы – хотя бы на бутылки с poitín и плату священнику. Папа не хотел, чтобы Майкл тратил на это золотую монету, таким образом отбирая у него отцовскую привилегию. Поэтому нам пришлось ждать, пока лодки выйдут в море и у отца появится хороший улов, который можно будет продать.

Кладдахский адмирал принял решение, что их флотилия выступит через три дня после пятнадцатого августа. Я встала вместе с отцом за три часа до рассвета и помогала ему с сетями и парусами.

– Вот, папа, я тут напекла овсяных лепешек и еще положила с ними твою соль и золу, – сказала я.

Мне хотелось добавить: «Это» специально для тебя, папа, и в последний раз перед моей свадьбой. Но это могло бы прозвучать как зловещее предзнаменование. Поэтому я перевела взгляд на небольшую часовенку, которую отец построил много лет назад в качестве подношения морским ветрам, и прочла молитву.

Мы с Майрой и мамой стояли на берегу вместе с другими женщинами и смотрели, как двадцать лодок из Барны отплывают по все еще темным водам залива, чтобы присоединиться к людям из Кладдаха, следовавшим за белым парусом адмиральского судна, едва заметным на фоне неба. Попутный ветер гнал всю флотилию к центру залива.

– Хорошо идут, – сказала Майра.

– Лодка твоего Джонни держится среди лидеров, – заметила я.

– Он любит быть одним из первых.

Следующий день мы с мамой провели в Нокнукурухе, убирая в нашей хижине, пока Майкл помогал Оуэну в поле. Народ из Рахуна и барнские рыбаки объединились в meitheal, чтобы построить нам дом, который стоял отдельно от остальной деревушки, над плотным кольцом других домиков на выступе холма.

– Отсюда нам будет виден залив Голуэй, – объяснил Майкл такое решение Оуэну Маллою.

Оуэну это не нравилось. Через неделю после Голуэйских скачек он застал нас за тем, что мы камнями рисовали на земле план будущих комнат.

– Если вы не будете жить в деревне со всеми, поползут кривотолки, Майкл, – сказал он.

– Какие еще кривотолки? – удивилась я.

– Ну, Онора, ты ведь все-таки не жена фермера, и есть такие вещи, которых ты не понимаешь.

– Что это за вещи, Оуэн?

Он не ответил, что на него было не похоже. Но потом все же выпалил:

– Это все Тесси Райан. Она говорит всем женщинам, что у тебя на все свое мнение, Онора. Что это все твоя о-бра-зо-ван-ность, и потом… – Он обернулся к Майклу. – Женщины рыбаков, как известно, помыкают своими мужчинами, Майкл. Постоянно ездят в Голуэй Сити туда-сюда – что им делать в городе?

– Они продают там рыбу, – ответил Майкл.

Скрестив руки на груди, он слегка раскачивался на пятках. Я еще никогда не видела его лицо таким напряженным. Злым.

Не замечая этого, Оуэн Маллой опять обратился ко мне:

– Тесси говорит, что твоя бабка накладывает заговоры, а мать варит настои из трав, собранных при полной луне.

– Это лечебные травы для рожениц, – сказала я. – Моя мама – повитуха в нашей деревне.

– Я говорил все это остальным, – сказал Оуэн, – но потом Тесси начала распространять слухи про твою сестру, которую называют Жемчужиной. Раскопала всякие истории про нее, так что… В общем, лучше ей к вам не приходить…

– Все, прекратите немедленно, Оуэн, – твердо сказал Майкл. – Я не стану жить там, где не уважают Онору и ее семью. Все наши договоренности расторгаются. Пойдем, Онора.

Все это Майкл произнес горячо и очень по-ры-вис-то, как сказал бы Оуэн.

– Постройте дом в деревне. И докажите, что Тесси Райан не права.

Но Майкл не хотел и слышать об этом.

– Мы уходим, мистер Маллой. Спасибо за вашу помощь на скачках. Оставьте себе свой заработок, но, пожалуйста, верните мне деньги за аренду.

– Что ж, идите.

Оуэн Маллой сильно разозлился и принялся скакать вокруг Майкла, тыча ему пальцем в грудь. Он называл нас неблагодарными, выкрикивал, что просто хотел дать нам знать. Майкл тяжело засопел, а я подумала: Оуэну повезло, что он такой маленький, иначе Майкл мог бы его ударить.

– Майкл, – вмешалась я, – подожди.

– Подождать?

– Я знаю, что ты хочешь оживить все эти поля.

– Но только не тогда, когда вас тут неправильно понимают и оскорбляют.

– А что если я хочу остаться? – спросила я Майкла.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Тебе решать, Онора.

– Ты позволяешь принимать решение ей? – взвился Оуэн, брызгая слюной. – Женщина диктует мужу, что ему делать?

Это снова завело Майкла, и теперь они оба принялись орать друг на друга.

– Майкл, Оуэн, остановитесь! Послушайте меня! Оуэн Маллой, вы, конечно, знаете эту историю про жену одного вождя клана, которого вы называете Эоган?

– Не время для историй, сейчас это не к месту, – отрезал Майкл.

– Это всегда к месту. Fadó, давным-давно… – нараспев начала я, и они подозрительно переглянулись.

«Лучше сделать это побыстрее», – подумала я и завела одну из любимейших бабушкиных историй – «Cailleach у родника».

– Одна cailleach – или ведьма, другими словами, – охраняла источник, расположенный глубоко в дремучем лесу, – начала я. – Она была очень старой, вся в морщинах и с большой бородавкой на носу. Однажды к тому источнику пришло семеро сыновей вождя Эогана, которые разгорячились во время охоты и очень хотели пить. Старая карга протянула им золотую чашу с водой и сказала: «Каждый из вас может попить, но сначала он должен поцеловать меня».

Теперь уже Оуэн и Майкл слушали внимательно, прислонившись к старой каменной стене.

– «Ты слишком уродлива», – сказал один из них, и все они уехали. Но самый младший, Ниалл, остался. Он посмотрел в глаза старой женщины и разглядел в них доброту и одиночество. Он поцеловал ее прямо в губы, и она отдала ему чашу. Он выпил. «Ты получишь верховную власть над Эрином[30], – сказала она. – Ты станешь повелителем страны». – «Нет, – отвечал тот, – ведь я самый младший из семи братьев». Нужно сказать, что у древних ирландцев, – напомнила я Майклу и Оуэну, – старший сын не обязательно наследовал титул отца. Выбор мог пасть на любого из сыновей или даже племянников вождя. И все же Ниалл чувствовал, что шансов у него нет. Но колдунья повторила: «Ты получишь верховную власть над Эрином, но только когда то, о чем я говорю, свершится, ты должен будешь жениться на мне. Обещай мне это». «Ну, это я пообещать могу», – подумал он. Ниалл не верил, что станет правителем страны, поэтому согласился жениться на ней. Вскоре после этого случая верховный правитель Эоган скончался – и кого же выбрали на его место? Правильно, Ниалла. Вечером накануне вступления на престол Ниалл встретил у своего шатра ведьму, которая ждала его там. Она пришла получить то, что он ей обещал. В те времена данное слово еще было словом, и того, кто нарушил его, ожидали ужасные последствия. Ниалл схватился руками за голову. Выхода не было. Однако когда он поднял глаза, то увидел прекрасную девушку, стоявшую подле него. «А где же та, другая?» – растерянно спросил он. «Это я и есть, – отвечала женщина. – Я заколдована. Двенадцать часов в сутки я могу быть такой, какой ты видишь меня сейчас. Но вторые двенадцать часов я буду принимать образ старой ведьмы. Так как мы поступим?» – «Что ты имеешь в виду?» – «Ты хочешь, чтобы я в качестве твоей жены выглядела как сейчас ночью или же днем?» Думал он долго и напряженно, – продолжала я. – Если выбрать «днем», то весь мир будет видеть его с красавицей-женой, но ночью она станет старухой. Так почему бы не выбрать ее красоту на ночь, чтобы оставить ее для себя?

Оуэн не выдержал и перебил меня.

– Надо брать ночью! – с жаром воскликнул он. – Какая разница, что будут думать другие? Если ты получишь себе в постель роскошную женщину, то уже плевать на все остальное… – Он запнулся. – Продолжай, Онора.

– Но тогда Ниалл подумал о женщине. Как она будет чувствовать себя при этом? И он сказал ей то же самое, что сказал мне Майкл: «Тебе выбирать». И чары рассеялись. Теперь она могла оставаться красавицей и самой собой все время. В итоге она стала королевой Тир Эоган и счастливейшей женщиной во всей Ирландии.

Оуэн слез с забора и взял меня за руку.

– Это очень сильная история, и я понял ее смысл.

– Неужели?

– Я собираюсь сказать Тесси Райан, чтобы она просто закрыла свою пасть. А что выберешь ты, Онора? Останешься ли ты с нами?

– Останусь, – ответила я. – В нашем домике на вершине холма.

«Тебе выбирать, Онора», – сказал мне тогда Майкл, и ради всего хорошего и святого в нашей будущей жизни я выбрала правильно. Так думала я, работая в доме вместе с мамой.

– Отсюда открывается прекрасный вид, правда, мама? Майкл говорит, что когда-то у нас тут будет большое окно.

Мы с ней повесили на железный крюк над очагом котел, который Майкл купил в Голуэй Сити.

– На твоем месте я бы ничего не говорила про это окно Тесси Райан.

– Не скажу, мама.

– Я заметила, что вдоль дорожки здесь растет молочай, а на заболоченной почве – ирисы. Все это может пригодиться, – сказала мама. – Я дам тебе список лекарственных трав, которые нужно поискать, и укажу лучшее время для их сбора. Одни нужно собирать при полной луне, другие – на рассвете.

Ну, этого-то я тем более не буду говорить Тесси Райан.

«Тяжело мне будет жить в целых двух милях от мамы с папой, от бабушки, Майры и мальчиков», – думала я, когда мы с мамой отправились вниз с холма по дороге к Баллимони.

– Дорога тут на самом деле хорошая, – сказала я, пытаясь убедить в этом и ее, и себя. – Идти меньше часа. Мы будем часто навещать друг друга, правда? Майкл уже мог бы спать и здесь, но он хочет оставаться в сарае у Оуэна, пока мы не сможем переступить порог нашего домика вместе.

Мама согласилась:

– Мужчина должен войти туда вслед за женщиной – это принесет удачу.

– Аренда начнется двадцать девятого сентября, на праздник Святого Архангела Михаила, в день ангела Майкла. Можем мы пожениться именно тогда? Это понедельник – к удаче. Не нужно будет переживать, что отрываем людей от сбора урожая. Или, возможно, нам лучше сыграть свадьбу на мой день рождения, пятнадцатого сентября, до которого осталось три недели.

Мама вдруг остановилась прямо посреди дороги.

– Я подумала, что в этот день я должна была уйти в монастырь. Мисс Линч может обидеться, а ведь ее отец отнесся к нам хорошо в истории с Чемпионкой, – продолжала я. – Мама, ты слышишь меня? Нам нужно выбрать дату свадьбы.

Но она показала пальцем вверх. В синем небе над заливом собирались в стаи громадные черные тучи.

– Бежим, Онора, – прошептала мама.

Поднялся ветер. Воздух прорезала молния, осветив своей вспышкой камни у нас под ногами. Я почувствовала, как волосы у меня на голове встают дыбом. Начался проливной дождь, а затем посыпался град.

Мне показалось, будто Майкл что-то кричит нам сверху, но мы продолжали что было сил бежать по раскисшей тропинке, превратившейся в сплошную грязь.

Господи всесильный, защити лодки. Пожалуйста, сохрани их целыми и невредимыми. Защити папу, Денниса, Джозефа, Джонни Лихи – всех наших рыбаков. Пресвятая Дева Мария, Святая Бригитта, Мак Дара, пожалуйста, услышьте меня!

Чтобы открыть дверь дома, нам пришлось с трудом преодолевать ветер.

– Залив как с цепи сорвался, – сказала бабушка. – Волны перехлестывают через дамбу, плещут на стены хижин. Нам остается только встать на колени и молиться.

– Они, конечно, должны будут это где-то переждать, – сказала я.

Но все мы знали, что Барна была единственной безопасной гаванью на двадцать миль вокруг.

Пролившись дождем, буря выдохлась так же быстро, как налетела. Ветер по-прежнему волновал поверхность залива, но теперь уже можно было выйти на улицу. Мы вместе с другими женщинами побежали на берег к причалу. Майра была уже там.

– Я вижу паруса! – крикнула Анни Лихи, свекровь Майры. – Они идут! Приближаются! Слава богу, они идут сюда!

– Мы будем чинить эти паруса до скончания веков, – проворчала мама, когда лодки подошли настолько близко, что можно было уже рассмотреть все дыры и поломки.

– По одному поцелую на каждый стежок, – сказала Майра. – Я беспокоилась, что Джонни мог… Как глупо. Закатим пир сегодня вечером! – воскликнула она и побежала к краю причала.

Барнские рыбаки причаливали к пирсу, а народ из Кладдаха поплыл дальше. Залив спокойно раскачивал их на своих волнах, словно ничего особенного не произошло.

– Лодок не хватает, – едва слышно прошептала мама.

– Что?

– Пересчитай их. Должно быть двадцать… Я вижу только девятнадцать.

– А нашу ты видишь, мама? Ты видишь отца?

– Вижу. Я вижу Кланкисов, и Фолансов, и Дули, и Хиггинсов… Онора, я не вижу лодки Лихи.

Отец выпрыгнул из лодки и, подойдя к Майре, обнял ее.

Лодка Лихи исчезла во время шторма. Джонни, его отец и брат Дэниел погибли.

– Буря налетела очень стремительно, – вечером рассказывал нам отец. – У нас не было времени что-то предпринять. Оставалось только лечь на палубу и держаться. Я видел, как Джонни на лодке Лихи опускал паруса – так легче перенести шторм. Он опустил их уже наполовину, когда эта волна – я таких высоких еще никогда не видел – подхватила их лодку вверх, а затем швырнула под воду.

– Море, – задумчиво сказала бабушка со своего места у прялки.

Мама сейчас была вместе с Майрой у Лихи, а мы с Майклом и моими братьями сгрудились вокруг отца, сидевшего на своем табурете. Хьюи взобрался к папе на колени, чего этот шестилетний малыш не делал уже очень давно.

– Не было никакой возможности помочь им, – сокрушенно сказал Деннис.

Джозеф лишь горестно покачал головой. Мои младшие братья в свои юные годы переносили это горе по-мужски.

– Вы, мальчики, держались молодцом, – сказал папа. – Вы оба вели себя в лодке отважно. Я горжусь своими сыновьями.

На следующий день мы с Майрой ушли на берег на поиски. Мы взбирались на выстроившиеся вдоль побережья скалы, напоминавшие сломанные каменные зубы.

– Майра, a ghrá, дорогая, его тело может не выбросить никогда, – сказала я ей после этого первого дня.

– Джонни не утонул.

– Но они видели, как их лодка опрокинулась.

– Он выбрался на берег. И прямо сейчас идет вдоль скал мне навстречу, или же ранен и лежит в пещере, или…

– Ох, Майра, – покачала головой я.

Выжившие действительно выбираются на землю. Моряки с корабля «Консепсьон» из состава испанской Армады, потерпевшего крушение у Арда, добрались до суши. Бабушка говорит, что отец унаследовал свои черные волосы от одного из них. Эти истории придавали Майре силы, когда мы с ней обследовали каждую пещеру и каждую бухточку на берегу от Барны до Спиддала.

На восьмой день у барнского пирса пришвартовалась рыбацкая парусная шхуна, púcán, с командой из трех представителей рода Кили из Арда, которые доставили сюда раздувшееся тело брата Джонни, Дэниела, самого младшего из находившихся в лодке. Они не пронесли его и двадцати шагов, как Анни Лихи, две сестры Джонни, его бабушка и Майра перехватили их. Течение унесло труп Дэниела Лихи почти на пятьдесят миль, туда, где залив Голуэй встречается с морем. На берег было выброшено только это мертвое тело. Джонни и его отца так и не нашли.

В тот же вечер в доме Лихи состоялась прощальная панихида. Те же люди, которые всего несколько недель назад делили радость от победы Чемпионки, теперь собрались в скорби. Мы с Майклом стояли прямо за спиной у Майры, чтобы в случае чего она могла на нас опереться, но моя сестра долгие часы церемонии простояла совершенно прямо.

Посередине комнаты, завернутый в парус, лежал Дэниел. Рядом на полу должна была разместиться одежда Джонни и его отца, которой предстояло замещать их отсутствующие тела.

Анни Лихи положила туда старый плетеный пояс своего мужа. Майра расстелила свадебную рубаху Джонни, аккуратно пригладив ее руками и поправив уголки воротника.

Когда она отступила назад, вдова Клуни начала плач по покойным.

– Трое мужчин из одной семьи – такие добрые, бесстрашные, искусные рыбаки, уверенно чувствовавшие себя в океане, но тут налетел ветер, сильный и разрушительный… – Она все продолжала и продолжала, стоя на коленях с закрытыми глазами и откинув голову назад, что-то невнятно бормоча себе под нос, а что-то выкрикивая. – Злобный союз ветра и волн сломил все усилия героев Лихи, рвавшихся к женщинам, ждавшим их на берегу. Сыновья остались без потомства, фамильное имя исчезает, нет детей, которые помнили бы отважных Лихи. – Сделав паузу, она открыла глаза и принялась кричать, снова и снова, – вопль, от которого кровь стыла в жилах.

Крик этот подхватила Анни Лихи, которая тоже заголосила:

– Нет потомства, нет сына, который пронесет наше имя дальше!

Майра, которая до этого молчала, теперь тоже взвыла. Это был странный звук, без формы, без слов. Я знала, что она не говорила свекрови о своей беременности. Анни была очень набожной женщиной, и ей не следовало знать, что Джонни и Майра несколько поторопились со своей первой брачной ночью. Но теперь, конечно…

Все очень сочувствовали Майре, но от потери Анни просто сердце кровью обливалось.

– Бедная Анни Лихи, – сказала мама, когда мы шли домой. – Потерять сразу мужа и всех своих сыновей. Даже скорбящей Богоматери было легче – она по крайней мере получила Его тело, которое могла оплакивать. А Анни теперь увидит своих сыновей только после собственных похорон, когда они встретятся уже на небесах.

Вот так. Майра вернулась, чтобы жить с нами. С Анни Лихи ей дела иметь не хотелось, но я не знала почему. Пока она в конце концов мне не рассказала.

– После того страшного причитания, что в роду Лихи не осталось мужчин, я сказала Анни, что беременна. Думала, она обрадуется. Но тогда она спросила, на каком я месяце, а я ответила, что месячные у меня прекратились в мае. «Выходит, задолго до свадьбы, – сказала она. – А ты уверена, что ребенок от Джонни?»

– Она просто потеряла голову от горя. Она не это имела в виду.

– Не настолько она ее потеряла, чтобы не спросить меня о сроке и мгновенно не отсчитать назад месяцы. Она всегда считала, что я нисколько не лучше, чем можно было ожидать.

– Вам нужно помогать друг другу, а не давать волю своей злости…

Но Майра отказывалась разговаривать с Анни. Так прошло три недели. Майра не смягчалась, и Анни тоже не приходила к ней.

– Мне нужен отец для ребенка и место, где я могла бы жить. Я не хочу вечно оставаться в своей семье и не могу оставить за собой дом, построенный через сход, meitheal, – на него претендует старшая из дочерей Лихи, – сказала Майра. – Она выходит замуж и говорит, что Джонни платил за него ренту из денег отца, так что дом принадлежит Лихи. Она хочет получить его в качестве приданого. А что касается Анни Лихи…

– Приходи жить со мной и Майклом.

– Лучше я выйду замуж. Думаю, в Барне и Кладдахе найдутся мужчины, которые с радостью сделают предложение Жемчужине, – сказала она. – И как бы я ни убивалась по Джонни, думаю, он не хотел бы, чтобы о нашем ребенке судачили и показывали на него пальцем. Я должна найти отца для этого малыша еще до его рождения.

Для этого она выбрала одного из Конноров – Кевина. Вскоре она, Кевин Коннор и мы с папой пошли к отцу Джилли договариваться насчет свадьбы.

– И чем раньше – тем лучше, – сказала ему Майра.

– Но, Майра, мы ведь не знаем достоверно, что муж твой умер, – возразил отец Джилли.

Мы находились в доме церковного прихода в Голуэй Сити. Мне вспомнилось раздувшееся тело юного Дэниела, его обглоданное рыбами лицо, его волосы – единственное, что напоминало в нем живого человека. Когда мы бродили с Майрой по берегу, я молилась, чтобы мы нашли тело Джонни и могли его похоронить. Но, увидев Дэниела, я обрадовалась, что для Джонни могилой стало море.

– Вы думаете, отче, что Джонни мог подобрать какой-то корабль, следовавший в Америку? – спросила Майра. Она с самого начала предполагала такое.

Но бабушка тогда очень мягко сказала Майре: их родственники из Арда говорят, что никто не мог бы уйти в море в такой шторм и никаких кораблей там не видели ни до, ни после. И Майра смирилась.

Но теперь отец Джилли вновь пробудил в ней надежду.

– Выходит, отче, мой Джонни мог спастись?

– Ох, дитя мое, я в этом серьезно сомневаюсь. Однако без неопровержимых доказательств его смерти ваши брачные узы остаются в силе, и… – тут он обратился уже к Кевину Коннору, – я не могу благословить новый союз. Мне очень жаль.

Но по выражению его лица можно было заключить, что он как раз нисколько об этом не жалеет. Он был рад – пусть даже под таким предлогом – применить по отношению к Майре законы святой Церкви. Заставляя нас подчиниться, он ощущал себя большим человеком, действующим как Sassenach, которые устанавливают нормы и правила, не имеющие ничего общего с реальной жизнью, и просто выполняющие роль еще одной палки, которой можно было бы нас колотить.

Майра с мамой пошли к мисс Линч, чтобы та замолвила словечко перед отцом Джилли, но этого не произошло.

– О, как же я могу подвергать сомнению решение отца Джилли? – ответила та.

– Как сложно быть вдовой в приходе, перенасыщенном англичанами, – сказала мне Майра тем вечером. – А мне ведь только девятнадцать. Есть мама с папой, которым нужно вырастить трех сыновей, найти для них и их будущих семей доли собственности в лодках или клочки земли. Есть Кевин Коннор, который рад и счастлив взять меня вместе с ребенком и не возражает, чтобы я дала ему имя Лихи. И что со мной будет теперь? Может, этот тупица священник хочет, чтобы я стала девкой в номерах «Брайдс Хотел»? Чтобы появился реальный грех, на тему которого можно будет потом читать проповеди?

– Майра, – сказала я, – ты никогда этого не сделаешь.

– Надеюсь, что не сделаю, но я знаю, как мужчины смотрят на меня, и не хочу провести остаток жизни, отбиваясь от парней, желающих поразвлечься со вдовой, или убеждая чужих жен, что их мужья меня не интересуют.

Я подумала об Оуэне Маллое, который беспокоился, что Жемчужина станет нас навещать.

Никого не будет волновать молодая женщина, живущая вместе с родителями, или замужняя женщина под защитой собственного мужа, однако опытная вдова представляет собой большое искушение, особенно для мужчин, убежденных, что Жемчужина это только приветствует. А отсюда последуют всякие ссоры и перебранки.

– Майра, если ты будешь жить в Нокнукурухе со мной и Майклом, он позаботится, чтобы никто не обидел тебя.

– Я не могу уйти в холмы к этим крестьянским женщинам, – ответила она. – Но теперь я по крайней мере могу ходить с мамой в город и продавать там улов.

Бабушка очень разозлилась на отца Джилли. Тысячи лет ирландцы жили по законам брегонов, в соответствии с которыми брак считался договором двух равных партнеров.

– Есть десять разных видов легальных взаимоотношений между мужчиной и женщиной, – утверждала она.

Бабушка сказала Майре, что ирландские традиции на ее стороне. Джонни погиб. Договор расторгнут.

– Когда я была молодой и жила в Коннемаре, мы женились вообще без священников. Просто соприкасались пальцами через отверстие в каменном кресте. И дело сделано.

Майра спросила у бабушки, знает ли она какого-нибудь парня, который следует древним традициям. Бабушка сказала, что, возможно, знает.

– Ради бога, Онора, выходи ты уже замуж, сколько можно, – чуть ли не каждый день повторяла мне Майра в течение последующего месяца.

– Это будет как-то неправильно, наверно, – отвечала я.

Мой день рождения давно прошел. Отец Джилли уже отслужил поминальную мессу через месяц после гибели Джонни, Дэниела и их отца, но мне все равно казалось, что прошло слишком мало времени, чтобы веселиться на нашей свадьбе.

– Он молится о спасении души Джонни, но при этом не признает, что тот умер. О каком здравом смысле можно тут говорить? – спросила как-то Майра.

Мы с ней были одни: остальные отправились копать картошку на garraí Mhurchadha – общее поле всех рыбаков, а Майкл ушел помогать Оуэну Маллою.

До дня Святого Михаила и начала аренды оставалось три дня. Въезжать в дом одному Майклу было нельзя – дурная примета, а я не могла бросить Майру. Хотя по ней не было заметно, что она беременна, сама она считала, что ребенок может родиться уже к Рождеству.

– Бабушка считает, что мне следует уехать в Ард/Карну, подальше от всяких священников. Она говорит, что там обязательно найдется наш двоюродный или троюродный родственник из Кили, свободный, чтобы жениться на мне, – сказала она. – Они знают, что Джонни погиб, но разве они сами потеряли мало своих близких?

– Это довольно бедные края, Майра. К тому же ты будешь так далеко от нас.

– А может быть, я найду себе красивого разбойника. К западу от Утерарда не действуют никакие законы, там нет дорог, и там тысячи мужиков, – сказала она.

– Ох, Майра!

Она вдруг запела:

– Прекрати, Майра! Или ты хочешь, чтобы Анни Лихи слышала, как горланит ее непутевая невестка?

Майра принялась хохотать, но сквозь слезы.

– Вот что я сделаю. Подговорю старика Мартина О’Малли, чтобы он свел меня с каким-нибудь преступником или тем, кто тайком гонит poitín. В Коннемаре таких тьма, за каждой скалой.

Мне показалось, что сейчас самый подходящий момент, чтобы рассказать ей о Патрике Келли, но Майра вдруг заплакала.

– Где он, Онора, как думаешь? Мой веселый Джонни с его сладкими устами. Он вообще попал на небеса? Тело не похоронено, даже косточек не осталось, чтобы подняться в судный день. Неужели рыба, ловлей которой он всю жизнь промышлял, отомстила ему и отыгралась на нем? Ох, Джонни! Во мне сейчас живет твой отпрыск. – Она утерла слезы со щек. – Я не пойду в Барну со склоненной головой, Онора. А ты должна сыграть свою свадьбу. Я знаю, что мой Джонни сейчас сказал бы мне: «Майра, ради бога, вбей ты своей сестрице в голову хоть немного здравого смысла – есть целая куча девушек, которые мечтают заполучить себе такого мужа, как Майкл Келли, с участком земли и кошельком золота. Уговори ее побыстрее выходить за него». И тогда получится, что Майра – в Коннемаре, а Онора – в Аскибуое.

– В Нокнукурухе, – уточнила я. – К тому же я не хочу бросать тебя.

– Выходи замуж, а то кто-нибудь начнет нашептывать Майклу Келли: «Место Оноры Кили среди монахинь, она уже передумала и просто стесняется сказать тебе об этом, а вместо нее у меня есть для тебя моя собственная очаровательная дочка».

– Ты совсем не знаешь Майкла, – сказала я.

– А ты, Онора, совершенно не знаешь мужчин.

Отец Джилли поженил нас в День Святого Михаила, 29 сентября. Майклу было восемнадцать лет, а мне – уже две недели как семнадцать. В таунлендах понимали: из-за того что Майра все еще оплакивает мужа, свадьба наша будет скромной, совсем без танцев, а угощать будут только картошкой да глотком самодельного виски, привезенного нашим троюродным кузеном Кили, который теперь сидел в церкви рядом с Майрой.

Во время церемонии отец Джилли постоянно поглядывал на Майру и подозрительного парня из Коннемары. Но Майра не отводила глаз: из нее самой получился бы неплохой разбойник с большой дороги.

Когда отец Джилли начал рассуждать о том, что к браку нельзя относиться легкомысленно и беспечно, Майра презрительно смерила его взглядом с головы до ног. Затем он позвал нас с Майклом к алтарю.

– Берешь ли ты Онору Кили себе в жены?

– Да, – ответил Майкл.

Голос отца Джилли для меня вдруг стал почти неслышным, когда Майкл взял меня за руку и мы взглядами поклялись в верности друг другу. Глаза у него были синими-синими, под цвет вод залива Голуэй в то утро, когда он послал мне моего избранника.

– Да, – выдохнула я.

Когда мы шли по деревне мимо Большого Дома, нас было всего человек двадцать. Мисс Линч с отцом уехали в Дублин, а большинство остальных местных жителей были заняты на сборе урожая. Мы уже подошли к узкой проселочной дороге, спускавшейся к морю и нашим хижинам, когда увидели вдалеке двух всадников, скакавших по берегу со стороны Фубо.

– Проклятье, черт побери, – услышала я слова Маллоя.

Это были старый майор и его сын, капитан Пайк. Мы расступились, чтобы могли проехать их большие лошади. Джентльмену ничего не стоит сбить прохожего. Ну, проезжайте себе мимо, пожалуйста.

Но старый майор заметил Оуэна Маллоя и остановился.

– Бросил сбор урожая ради какой-то свадьбы, Маллой?

– Зерно уже в закромах, ваша честь, – ответил Оуэн.

– А где же жених с невестой? – спросил майор Пайк.

Мы с Майклом стояли в кольце людей, и нас нелегко было рассмотреть.

– Ну-ка подойди сюда, не робей. Тесси Райан, это ведь ты?

– Да, ваша честь.

– Ты забралась далеко от своего дома, Тесси. А теперь покажи мне невесту и жениха.

– Вот они, ваша честь. – Она показала пальцем на нас.

Старый Майор подъехал на своей большой лошади и посмотрел на нас сверху вниз.

– А, наш крестьянский жокей и его colleen bawn, светловолосая подружка. Очаровательно, ты не находишь, Роберт?

Молодой капитан подъехал к нему. Глазами он впился в меня. Боже правый, пусть они поскорее уедут.

– Очень плохо, что мистер Линч так робок со своими арендаторами. Ввести такую девушку в курс брачных дел было бы приятной обязанностью.

– Да, отец.

Я потупилась.

– Ах, чаша честь! – вмешалась Тесси. – А они арендаторы не мистера Линча, сэр. Они ваши арендаторы, арендуют участок у Оуэна Маллоя.

– Что, правда? И как же их зовут, Тесси?

Заткнись, Тесси!

– Майкл Келли и Онора Кили.

– Онора. Мне нравится это имя. Онора – это честная, почтенная. А ты у нас почтенная, Онора? – бросил старый майор, а затем повернулся к своему сыну. – Окажи честь Оноре, подарив ей первую брачную ночь. По старой доброй традиции, droit du seigneur.

– Строго говоря, Майкл Келли все-таки мой арендатор, – сказал Маллой.

– А ты, Маллой, прибереги эту лживую чушь для кого-нибудь другого. Я слишком давно знаю тебя, чтобы купиться на такие вещи. Ты просто пытаешься лишить Онору ее шанса.

Тут заговорил Майкл – вежливо и сдержанно, но без всяких «сэр» и «чаша честь»:

– Я был бы рад, если бы наши с вами отношения начались хорошо. Я буду хорошим арендатором и буду платить ренту вовремя, но со своей стороны ожидаю…

– Майкл Келли, – перебил его Оуэн Маллой, – осушит заболоченные земли для вас, майор Пайк. А еще поставит кузницу. А кузница у дороги станет хорошей приманкой, чтобы Бьянкони пустил в наши края свои дилижансы. И ваша госпожа будет довольна.

– Пусть эти дилижансы «Бьяни» катятся прямиком в пекло, а госпожа находится в Лондоне, – отрезал майор Пайк. – Я сейчас говорю про Онору, Маллой, про Онору и моего сына. Должен же он поддержать репутацию Мерзавцев Пайков или нет? Или ты считаешь, что я не знаю, как нас называют за глаза? А ты, Роберт, готов взять Онору в первую брачную ночь, чтобы положить удачное начало ее семейной жизни?

– Готов. Пойдем, девочка. – Молодой капитан подъехал вплотную ко мне и наклонился с коня, пытаясь схватить меня за руку. – Давай, садись со мной рядом. Позже я отвечу тебе любезностью на такую любезность.

Я спрятала руки за спину.

– Капитан Пайк, – вступился за меня отец, – моя дочь – целомудренная девушка, и она…

– Конечно целомудренная. Это в ней и привлекает.

Майкл шагнул вперед и, отделяя меня от Пайков, встал передо мной, отец – рядом с ним.

– Уезжайте, капитан Пайк, – сказал Майкл.

– Ты будешь приказывать мне?

Я стояла неподвижно, перебирая в голове все молитвы, какие только знала. Если отец или Майкл прикоснутся к нему, их посадят в тюрьму, сошлют, могут даже повесить. Нет худшего преступления, чем напасть на военного. Майкл потянулся за поводьями лошади капитана, а отец выдвинулся вперед.

– Майкл, папа, не нужно! – сказала я и тут же услышала голос Майры.

– Добрый день, ваша честь.

Она обошла отца и Майкла, не отрывая глаз от молодого капитана Пайка. Затем она взяла его руку, которой он тянулся ко мне, поцеловала ее и присела в книксене.

– А ты кто такая? – спросил тот.

Майра, превратившаяся у нас на глазах в Жемчужину, улыбнулась ему.

– Я вдова Лихи, сестра невесты.

– Вдова Лихи, говоришь?

– Да, сэр, вдова, хотя была замужем очень недолго.

– Ах, вот это образчик – ты только посмотри на этот бюст, – сказал старый майор капитану, словно нас тут и не было. – Здесь есть где развернуться, сынок. И я бы сказал, что она почти так же невинна, как ее сестра-девственница. Эти люди плодятся, как животные, но ничего не знают о чувственном удовольствии. А эту можно научить очень многим вещам. Какие славные уроки ожидают тебя! Возможно, я даже присоединюсь к вам.

– В этом нет необходимости, отец, – сказал капитан. – Итак, молодая вдова Лихи, я уже не могу провести с тобой твою первую брачную ночь. Так что, возможно, только вторую или третью.

– Возможно, – ответила Майра.

– Возможно? – расхохотался майор Пайк. – Мой сын возьмет тебя или возьмет твою сестру – это как ему понравится. В противном случае я прогоню вас, Оуэна Маллоя и всех этих остальных паразитов вместе с вами.

– Майра, – выдохнула я.

Господи, за что ты делаешь все это с нами?

Она повернулась ко мне:

– Все в порядке, Онора.

Бабушка и мама были уже подле нее. Бабушка в сердцах плюнула на землю, а мама сказала:

– Я позову отца Джилли.

– Отца Джилли, говоришь? – переспросила Майра. Она взглянула на нашего кузена Кили, но тот стоял потупившись. Он не хотел ничего знать.

– Бери невесту, Роберт. Они пытаются надуть нас. Бери девушку, – сказал старый майор.

Но тут Майра вновь взяла капитана за руку:

– Ваша честь, можно я сяду вместе с вами прямо сейчас? Я без проблем могу сидеть верхом спереди. А вы можете научить меня двигаться в ритме с вашим конем – верх-вниз, вверх-вниз. Я буду очень хорошей наездницей.

Жемчужина улыбнулась, и мне показалось, будто молодой капитан тихо застонал. Он наклонился и, втянув ее наверх, посадил впереди себя. Она откинулась ему на грудь и что-то прошептала. Он развернул своего коня, ударил его пятками в бока и поскакал обратно в Фубо.

Старый майор посмотрел на нас и засмеялся.

Мы все молчали, за исключением бабушки. Она заговорила по-ирландски, проклиная его ровным твердым голосом:

– Пусть не будет тебе ни капли удачи. Пусть не будет у тебя внуков у домашнего очага, не будет ни единого дня без боли и ни единой ночи без мучений.

– Что она там говорит, Маллой? Что бормочет эта старая ведьма? Какие-то свои языческие заклятья? Скажи ей, что они на меня не действуют.

– Моя внучка происходит из рода королев-воительниц. И вы не в силах ни обесчестить, ни унизить ее, – сказала бабушка ему уже по-английски.

– Что ж, посмотрим, старая карга!

Он развернул своего коня и тоже уехал.

Я заплакала, и Майкл обнял меня.

Но тут бабушка схватила меня за плечи и встряхнула:

– Не смей плакать. Не своди на нет жертву сестры. Майра выживет, не сомневайся. Им никогда не победить, – продолжала она. – Им не лишить нас Божьего благословения. Что бы они ни делали, Майра все равно выживет. Она у нас боец, воительница.

– Жемчужина эта, конечно, полная бесстыдница, – заявила Тесси Райан, но ее никто не слушал.

Соседи пошли в дом нашей матери. Они пили poitín, но говорили мало.

Мама взяла кусок горящего торфа из очага.

– Пойдем, Онора, я отнесу этот торф, зажженный от костра Святого Иоанна, в твой дом вместе с тобой.

– Спасибо, мама, но мы с Майклом пойдем на холм одни. Думаю, так будет лучше.

Вот так. «Siúil, siúil, siúil a rún…» Мамина песня, она пела ее нам в качестве колыбельной, когда мы были маленькими. «Иди, иди, иди, любовь моя…» Она звучала в моем воображении, а потом я напевала ее Майклу, когда мы карабкались вверх по склону к нашей хижине. Я первой переступила порог нашего дома.

Моя первая ночь. Майор Пайк украл ее у меня, как если бы изнасиловал меня на самом деле. Как мы с Майклом могли после всего этого…

Я положила тлеющий торф в очаг, и пламя быстро разгорелось. Майкл пошел напоить Чемпионку, а затем вернулся со своей волынкой. Он сел на свой табурет у огня, а я – на свой рядом с ним. Майкл сунул мешок волынки под мышку и накачал в него воздух.

– Похоронная песнь, – сказал он.

И полились печальные звуки – траурная мелодия по телам и душам, разбитым в многочисленных и разнообразных битвах за много столетий.

Бабушка сказала тогда: «Не своди на нет жертву сестры. Не дай им победить». Но я чувствовала себя оцепеневшей от горя.

Майкл закончил играть, положил свою волынку и обнял меня, а я положила голову ему на плечо. Мы молча смотрели на языки пламени. Я коснулась пальцами лица Майкла, серьезного и мрачного. Мой герой, явившийся из моря.

– Mo ghrá, – сказал он, – любовь моя.

– A stór, – ответила я, – мой дорогой.

Мы встали и пошли к мягкой постели, которую Майкл сделал нам из сена, до сих пор хранившего в себе запахи лета.

Они не победили.

Мы добились своего права на нашу первую ночь.