Глава третья. …чем больше удовольствия приносит работа, тем меньше за нее платят!
Комната Анабель была очень скромной. Когда я говорила знакомым, что хочу уйти в монастырь, я имела в виду только шаолиньский, а не в традиционный. Там я собиралась обучиться единоборствам, а потом вернуться и каждому, кто меня хоть раз обидел, продемонстрировать бросок воинственного тушканчика, боевую стойку сурриката и технику разъяренной землеройки. Просто с моим ростом метр пятьдесят четыре даже стиль тигра будет выглядеть, как пантомима к мультфильму «Кто сказал «мяу»?
Кровать, задвинутая в угол, книжная полка с потертыми переплетами, небольшой столик, шкаф с одеждой и бельем, скрипучий стул – вот, собственно, и весь интерьер. Старые обои, которые слезали со стены, как кожа с отдыхающих на курорте, небольшое открытое настежь окно, и альбом на столе. Я открыла первую страницу и увидела очень красивый рисунок. Он и она. Девушка была прорисована детально. Мне показалось, что это – автопортрет. Ее возлюбленный тоже был очень детализирован. По возрасту он приятно застрял где-то между: «я люблю тебя, первая встречная богиня!» и «вчера был у доктора, доктор сказал, что седину на висках еще можно закрасить, а вот чтобы извлечь беса из ребра понадобится операция». Я листнула альбом и снова увидела знакомые черты лица. Надо отдать должное художнице, поскольку картинки были действительно очень реалистичными. Я нетерпеливо перелистнула страницу, но остальные листы были вырваны. Жаль.
От такого симпатичного «идеала», я бы и сама не отказалась. Что уж тут говорить! Чтобы отогнать приятное наваждение, я в таких случаях сразу представляю, как "идеал" шоркает тапками по полу и скрупулёзно вылавливает из борща капусту, терпеливо развешивая ее по ободку тарелки, как новогоднюю гирлянду. А все потому, что у него с детства «плоскостопия» для армии, а в журнале двадцатилетней давности «Не до жиру были бы живы!», который прорабатывала его мама, была огромная заметка о вреде белокочанной капусты для «плоскостопиков». А теперь представим, как он просвечивает большим пальцем сквозь дырку в любимых носках, любуясь тем, как круто и сексуально выглядит вся эта картина с учетом вьетнамок. Эти носки потом всю ночь стоят в почетном карауле вдоль стеночки возле кровати, источая аромат давненько почившего кота. Все попытки отобрать их и бросить в стирку заканчивались скандалом, ибо «любимые» и «я их почти ни разу не носил!».
А вот «идеал» забивает гвоздь с мучительными криками: «Ой, мля! Неси аптечку! Истекаю кровью!», а ты стоишь рядом с молотком, гвоздями всех размеров, с плоскогубцами, йодом и бинтами, которых хватит, чтобы спасти от кровопотери целый батальон. «Подержи гвоздь!», «Подай плоскогубцы!», «Подержи молоток!», «Подержи меня!», «Посмотри, ровно или нет?». Не попустило? Странно! А если попробовать так?
У меня рабочая температура – тридцать восемь. То есть я, закинувшись таблетками, вполне могу стирать, готовить, убирать, ходить на работу. Но стоит его потной подмышке нагреть термометр до тридцати семи, как во всех углах ему начинает мерещиться костлявая. И вот уже почившие родственники протягивают к нему свои окоченевшие руки. А если – тридцать восемь, то утка под кроватью, теплый чай с лимоном каждые пятнадцать минут, таблеточки и компресс на лбу. А я просто обязана стоять со скорбным взглядом у изголовья его ложа, готовая в любой момент вызвать санавиацию и реанимобиль. И чтобы во взгляде читалось: «На кого ты меня покидаешь, родимый!». А потом звонит его мама и начинает знакомить мои уши с итальянской кухней, рассказывая, что вязаные носки с горчицей – лучшее средство от поноса, красный перец лечит от геморроя за одно вкручивание, а все таблетки – химия одна и нечего травить ею «сыночку»! И если я последую ее советам, то завтра он будет «как огурчик»! Ага, зеленый, холодный, молчаливый, с пупырышками.
Все! Тьфу-тьфу-тьфу! Попустило.
Это на картинках они – красавцы-мужчины, а в жизни… Ладно, не будем высмеивать мечты тридцатилетней, незамужней, покойной, я так понимаю, еще девушки, незнакомой с волшебным словом «бытовуха». «Ты еще мужских носков не нюхала!» – с презрением скажет любая разведёнка наивной новобрачной, питающей иллюзии относительно предстоящей семейной жизни. «Носки любимого не пахнут!» – заметит счастливая невеста, с обожанием глядя на будущего мужа. И в чем-то будет права. Мужские носки – это детектор семейной жизни. Когда вонь от носков становится невыносимой – пора снимать обручальное кольцо!
На стене висела карта. Я сорвала листок и внимательно рассмотрела очертания местности. Весь город напоминал часы. Двенадцать делений, двенадцать районов, которые, здесь почему-то называют секторали. Где-то в самом центре, откуда берут начало стрелки, размещается какое-то внушительное здание, судя по всему правительственное.
Я молча залезла под одеяло, опустилась головой на чужую подушку и закрыла глаза.
– А ну быстро руки убрала из-под одеяла! Я кому сказала! – раздался суровый голос, выглянувшей из стены бабки. – Приличные девушки никогда не засовывают руки под одеяло!
– А приличные бабушки, – с тяжелым вздохом заметила я, – мечтают о правнуках.
– Приличные девушки выходят замуж не целованными! – проскрипела бабка, поправляя призрачную шаль на своих сгорбленных плечах, накинутую поверх старой ночной сорочки.
– А потом разводятся потому, что муж целоваться не умеет! – огрызнулась я, закатывая глаза.
– Приличная девушка никогда не разведется с мужем! – возразила бабка. – Приличная девушка выходит замуж один раз и навсегда.
Самочка богомола только подавилась головой своего очередного. Мы с ней переглянулись. Ее взгляд меня успокоил. Для кого-то «раз», а для кого-то «навсегда».
– А как они знакомятся со своим «раз и навсегда»? – ехидно спросила я.
– Твой дедушка проходил мимо и увидел меня в окне! После этого он зашел в дом и попросил моих родителей моей руки! – гордо ответила бабка, явно вспоминая свою давно ушедшую молодость и давно прошедшую жизнь.
Отлично! Так мы и сделаем! Представьте себе облезлый фасад, дырявую крышу и меня, нечесаную, в одной белой ночной рубашке, стоящую возле окна, положив руку на треснутое стекло. Где ты, мой благоверный и не слабонервный? Я что? Зря стою на сквозняке, изображая призрак дома на холме? «Женись на мне!» – инфернальным голосом шепчу я симпатичным прохожим. Я не знаю, есть ли здесь подобие скорой помощи, но чувствую, что дорогу к моему дому реанимационная бригада будет знать наизусть. А особо симпатичным я буду улыбаться, как фотографу на паспорт. Думаю, чтобы привлечь внимание нужно издавать какие-то звуки, например, взять в руки нож и нежно водить им по стеклу…
– Что-то очередь женихов не стоит, – съязвила я, поглядывая на треснутый потолок и поскрипывая кроватью.
– Молодая еще о женихах думать! – отрезала бабка, недовольно сопя и глядя на меня.
«Ты ж как в песне у цыган, э-э-эх, молодая!». Господи, если я помню такие песни, то мне точно пора искать работу, с которой меня торжественно проводят на пенсию. Еще немного, еще чуть-чуть и на пороге появится какой-нибудь дедушка, который придет просить не мою руку, а валидол под язык. Да… «Любовь настигла их как инфаркт миокарда, подкравшись незаметно, как старческое слабоумие!»
– Все, дай мне поспать! – отмахнулась я, закрываясь подушкой. Бабка вроде бы отстала.
Я проснулась от вопроса: «Ты – девственница?». Однажды я просыпалась от такого вопроса, правда, его задавал не скрипучий, как несмазанная телега голос бабки. Я почему-то уверена, что ситуация на этом фронте за ночь не изменится, поэтому вполне логично отложить чистосердечное признание хотя бы до рассвета.
– Это обязательно выяснять сейчас? – угрюмо поинтересовалась я, откашливаясь и проводя рукой по спутанным волосам, пытаясь отогнать от себя обрывки сумбурного сновидения.
– Я вот хожу, мучаюсь. А вдруг ты – не девушка уже? – подозрительно заметил призрак. – Вдруг ты уже опозорила семью? И теперь по городу сплетни ходят, что Анабель Эрланс – гулящая? Запятнала честь семьи! Добропорядочность – вот залог успешного замужества! Как говорила моя матушка, если девушка скромна и добропорядочна, то…
– Бабка, – протянула я, глядя на нее, – хочешь свежий повод для стопроцентного инфаркта? Через месяц дом снесут. Долгов у нас на почти сто тысяч этих, как его… эрлингов! Так что «девичья честь» тебя должна волновать в последнюю очередь!
Еще неделя таких ночных допросов и на предложение «пойдем ко мне, посмотрим рыбок, а утром я сделаю тебе кофе в постель», будет воспринято мною с явным интересом. «Я медленно взбиваю подушку, расправляю простынку на мягком матрасе, а потом с наслаждением закутываю тебя в одеяло и оставляю в покое на сутки!» – вот что должен сказать мне мой идеальный мужчина, перед тем, как задернуть шторы и выключить свет. А если он даст мне возможность принять ванну, я буду смотреть на него, как на божество.
– Значит, будем еще сильней экономить! – категорично постановила бабка.
– Смывать раз в неделю в туалете? – сардонически усмехнулась я, уткнувшись лицом в подушку.
– А мы как смываем? – возмутился призрак, раскачиваясь надо мной. – Чего ты отворачиваешься? Поговори с бабушкой! Бабушке не спится!
Я накрылась одеялом с головой и сделала вид, что сдохла. Я постаралась представить себя Тутанхамоном, скрестив руки на груди. Потом поняла, что неудобно и вытянула их по швам. Теперь я – Ленин. Через минуту я свернулась в позу «мама, роди меня обратно!», накрыв голову подушкой. Бабка все не унималась, рассказывая, как и на чем мы должны экономить. Идея о том, что можно больше зарабатывать, ее призрачную голову не посещала. Потом я выслушала лекцию о целомудрии… Да ей надо гастролировать вместе с социальными службами по школам! Потом все плавно перетекло в инструкцию для новобрачной и вечер воспоминаний.
– …вот выйдешь замуж, приласкает тебя супруг. Ты смотри не вздумай ему отвечать на ласки, чтобы он не подумал, что ты – развратница! Лежать нужно ровно. Глаза должны быть закрыты. Можешь смотреть в потолок, но ни в коем случае не на мужа. И ни вздумай шевелиться. А не то подумает, что ты уже с кем-то была. Утром он должен убедиться, что он у тебя первый, – поучала бабка, нависая надо мной. – Никогда не смотри, как муж раздевается. И никогда не пускай его в постель к себе чаще раза в месяц. Иначе подумает, что ты – сладострастница. Спать супруги должны раздельно. В разных комнатах. Когда супруг будет проситься к тебе – не пускай! Пускать его нужно до того момента, пока не родятся дети…
Я представила, как лежу трупиком со стеклянными глазами. Руки – по швам. Стойкий оловянный солдатик готов к труду и обороне. А по мне как таракан ползает дятел – муж, утоляя свою пернатую страсть. Чувствую, что прикола ради, я бы еще язык вывалила и глаза закатила. Есть вероятность, что в один прекрасный день его ждет приятный сюрприз. Еще бы! Уснуть дятлом на бревне, а проснуться заслуженным некрофилом. Отлично! Мертвая бабка – птичка – мозгоклюйка, муж – дятел-некрофил, а я – страус. Да за полчаса тишины я готова продать дьяволу душу и тушу. Торг уместен, если что!
Бабка бубнила, а я уже не вникала в тонкости идеальной «семейной» жизни. Я вызверилась на нее пару раз, за что получила свежую порцию нравоучений. Обидчивостью бабка не страдала, поэтому самозабвенно продолжила меня поучать.
Черт! Такое чувство, будто спишь со включенным ноутбуком. Ненавижу спать под мерцание экрана и предсмертные вопли разной степени продолжительности. А бывший без ноутбука уснуть не мог. Я просыпалась в три часа ночи от того, что на экране кто-то кого-то жрал под душераздирающую музыку или кто-то от кого-то отстреливался. «Беги! Я тебя прикрою!» – орал истошный голос в разгар перестрелки. А потом такой «Быдыщь!». «Стреляй! Стреляй!» – подначивал кто-то на экране, а я прикидывала, где бы разжиться пистолетом. Одного патрона мне вполне хватит. Я же в упор?
– Зачем ты выключила? – раздавалось сонное бормотание. – Я смотрю… И громкость добавь. Ничего не слышно! Перемотай на то место, где чувак в белом говорит чуваку с автоматом…
Я накрывалась одеялом с головой, закрывала голову подушкой, вставляла в уши заглушки и думала о том, что в случае, если нервы не выдержат, буду просить судью, чтобы меня определили в одиночную камеру. Матрасная тишина в матросской тишине. Никакие скандалы, никакие ультиматумы, никакие уговоры не спасали ситуацию. Однокомнатная квартира, а что вы хотели?
Теперь я понимаю, к чему меня готовила жизнь. Я сосредоточилась и уснула. Была у меня надежда, что я проснусь дома под задорный будильник, но вместо будильника прозвучал знакомый скрипучий голос бабки.
– Вставай, лежебока! Завтрак на столе! – заявила бабка, появляясь из стены. Я тут же представила, как вся семья ожидала ее безвременной кончины, а потом склонилась над гробом, не скрывая слез радости, а тут из стены раздается скрипучее: «Не дождетесь!»
Я открыла шкаф, выпустив целую стаю моли, и решила изучить гардероб. Темно-синее платье, черное платье, темно – серое платье, темно-зеленое платье и коричневое платье. Все! А что вы хотели? Какая жизнь, такой и гардероб. Я вытащила коричневое платье, влезла в него и посмотрела в треснувшее зеркало, откусывая торчащую из растрепанного манжета нитку. Платье застегивалось под горло и подметало пол. Я выдвинула нижнюю челюсть вперед, собрала волосы на манер старинной прически институтки. «Джейн, Джейн Эйр!» – поздоровалась я со своим отражением, вспоминая старый фильм. Потом я померяла черное платье. «Скарлетт О’Хара! Кто еще хочет, чтобы я стала его вдовой?» – я попыталась стервозно изогнуть бровь. В итоге я остановила свой выбор на черном платье, потому, что на темно – зеленом была проеденная дыра, а на сером не хватало пуговиц. На черном, кстати, тоже была дыра на груди, но поменьше. Недолго думая, я отколола потускневшую брошку с невзрачным камнем с коричневого платья и приколола ее на манер значка, чтобы хоть как-то прикрыть дырку. «Пионер! Шагает по планете!».
Я спустилась вниз и увидела тарелку с какой-то зловонной юшкой.
– Супчик! – гордо представила бабка свой кулинарный шедевр. – Позавчерашний. Прокис немного, но ничего! Чего кривишься? Все полезно, что в рот полезло! А ну быстро садись за стол! Руки мыла?
– Так! – возмутилась я, – Где нормальные продукты?
– Они же еще не испортились! А ну положила на место свежий хлеб! Ешь тот, который зачерствел! – заорала бабка, – Ишь ты! Как начнут портиться, так и приготовим! Марш мыть руки!
– Сейчас помою, – кротко заметила я, давясь хлебом, спешно поднимаясь наверх, возвращаясь в свою комнату и хватая со стола планшет и ручку. Я молча сгребла мелочь, полученную вчера и сбежала по ступенькам вниз.
– Куда намылилась? – спросил призрак, уперев руки в боки, преграждая мне дорогу.
– На работу! – отрезала я, криво усмехаясь. – Деньги зарабатывать!
– Надо меньше тратить! Приличные девушки не работают! – возмутилась бабка. – Позоришь семью! Я не работала! Мать твоя не работала! Знаю я, чем девушки зарабатывают на жизнь!
Я пошла напролом, как танк, пытаясь открыть дверь.
– Не пущу! Сиди дома – целее будешь! – верещала бабка. Я прошла сквозь нее, покрутила ручку и поняла, что заперто. Так, не надо из меня делать цепную собачку, единственным развлечением для которой являются пилюли разной степени болючести.
Я поднялась в «свою» комнату, открыла окно под душераздирающие вопли бабки, встала на карниз и пошла вдоль него, цепляясь руками за старые доски. С крыши я перелезла на сухое дерево, где благополучно порвала юбку. Подойдя к почтовому ящику, я перерыла все письма, чтобы узнать адрес редакции. Вот! Нашла. Отлично. Седьмая сектораль. Ладно, попробую сориентироваться на местности. План был прост. Я работаю, как Папа Карло, зарабатываю деньги, снимаю комнату. Пока я снимаю комнату – ищу экзорциста. Может, объявление дать в газету?
А пока что я просто хочу поесть, как чайка. Да что там, как чайка? Как прожорливый, наглый и злобный баклан. Остановившись у первого попавшегося магазинчика, я зашла и купила какой-то пирожок, который тут же съела, запивая предложенным чаем. Мой кошелек полегчал на три эрлинга, зато желудок блаженно заурчал. Счастье в жизни есть! Желательно вкусно и регулярно!
Прилавок с газетами на углу меня удивил. «Горькая правда» почти закончилась, зато осталось две почти нетронутых стопки сладкой лжи. Вчерашнее происшествие обсуждали все, кому не лень, смакуя детали и одобрительно отзываясь об авторе статьи, который не постеснялся рассказать правду. Краем уха я услышала новые подробности личной жизни погибшего, узнав так же адреса «заведений», посещаемых им с периодичностью раз в неделю за счет семейного бюджета.
Редакцию я нашла быстро. Наверное, потому, что рядом с ней раздавались крики. Возле красивой вывески «Горькая правда» собралась целая траурная процессия. Не хватало только гроба и оркестра, а так все были в сборе.
– Где этот А.Э.? – орали они, пиная дверь. – Где этот А.Э.? Говорите сейчас же! Так оклеветать достопочтенного человека! Примерного семьянина! Да как у него язык повернулся?
Больше всех орала вдова покойного, размахивая газетой:
– Да как он посмел! Бессовестный журналюга! Мы напишем жалобу инквизиции, и вас прикроют! Да сжечь вас на костре надо за такие статейки!
Когда тебя в порядке коллективной вендетты разыскивают, выкрикивая ругательства, сразу захотелось прикинуться шлангом и залечь на дно. Я стояла в сторонке, делая вид, что изучаю витрину с одеждой, которая мне была явно не по карману, внимательно следя за отражением на стекле.
Толпа поорала и отправилась дальше оплакивать усопшего, а я подошла к двери, воровато оглянулась и тихонько постучала. Через секунду дверь открылась, и появилось пухлое и отдутловатое лицо главного редактора.
– Анабель! – обрадовался он, оглядываясь по сторонам. – Проходи! Тут как раз приходили по поводу твоей статьи! Так, сколько я тебе за нее должен? Двадцать эрлингов! Проходи, только быстро!
Я прошмыгнула в маленькую каморку, где был стул, стол и стопка свежего выпуска, с главной страницы которой на меня смотрела моя писанина.
– У нас тут недавно беда случилась, – вздохнул главред, протягивая мне деньги. – Погиб специальный корреспондент. Так что, как я уже говорил, ты теперь у нас – главный журналист! И пока что – единственный.
– А как, простите, погиб? – поинтересовалась я, разглядывая потертые обои и кучу бумаг на столе.
– Дом ночью подожгли. Виновных так и не нашли. Но я не думаю, что это как-то связано с той статьей про неудачный магический эксперимент. Второй журналист у нас на больничном. Его позавчера избили неизвестные. Он себя чувствует намного лучше. Хотя писать репортажи одной рукой, думаю, он не согласится. Ну и бегать на одной ноге он тоже, вряд ли, сможет. Я уверен, что это никак не связано с его профессиональной деятельностью! – утешил меня редактор. – Ты готова приступить к работе? Нам нужны горячие сенсации и жареные факты!
А обугленный журналист вам не нужен? Нет? Мне костер категорически противопоказан районным терапевтом. Точно так же, как и лежачий режим с ножом в спине на холодной брусчатке в темном переулке.
После такого начала, я повертела в руках свой «пионерский значок», понимая, что пока «пионеры всегда готовы», честные журналисты мрут, как мухи. Интересно, а можно накладывать проклятия по инициалам? Это я просто так интересуюсь. Из врожденной мнительности и мстительности. Пессимист тут же потребовал узнать, будет ли редакция оплачивать мои похороны в случае чего, и насколько торжественными они будут. То, что на них соберется весь город, я не сомневаюсь. Главное, чтобы гроб был водонепроницаемым, потому что плевать на мою могилу будут до тех пор, пока во рту не пересохнет.
Зато оптимист радостно потер руки. «Аня! Ты всегда мечтала стать известным журналистом! Писать правду без купюр! Это тебе не репортаж про рекордный надой парнокопытных, включая быка, в деревне Муркина Жопа. И не хвалебная статья про топорный завод в славном городе Кукуево, выпускающего много лет подряд нетонущую продукцию! Давай, соглашайся!»
Реалист – побирушка молча протянул ладошку. «Господа! Я не ел три дня! И не спал неделю!» – простонал он, жалобно заглядывая в глаза прохожим.
– Хорошо, – вздохнула я, перебирая в руках деньги. – Я согласна.
– Значит так! Оплата за каждую заметку. Сегодня я краем уха слышал, что в полдень на первой секторали будет презентация нового приспособления для стрижки, а в шесть вечера пройдет внеочередное заседание канцлеров. Повестка дня не разглашается, но ты должна быть там обязательно. Твои статьи пойдут в завтрашний выпуск! Вперед!
– А можно разместить объявление? – спросила я. – Мне требуются услуги того, кто может изгнать привидение!
– Конечно! – обрадовался редактор, записывая мой адрес, который я подсмотрела на письме. – С тебя три эрлинга! У нас как раз между некрологами есть местечко. Усопшие к усопшим! Вот, держи сегодняшний номер! И твое удостоверение. Без него на заседание тебя не пустят!
До первой секторали я добралась пешком. Магический портал меня, если честно, очень смущал. На путешествие ушло два часа. Я стала искать нужный дом, где проходит презентация «чудо-техники». Узнать его было несложно. Вокруг него толпился народ. Даже из соседней парикмахерской прибежали все, кому не лень, чтобы посмотреть на изобретение. Протиснувшись среди желающих убедиться своими глазами, до чего дошел прогресс, я увидела семью. Он, она и трое разновозрастных и разнополых детей. То, что это – семья у меня не возникло сомнений, поскольку у них у всех была одна стрижка под «бобика» разной степени лишайности и плешивости. На столике стоял черный ящик, на который «изобретатель» взирал с любовью и обожанием, супруга с надеждой, а дети с ужасом.
– Итак! Дамы и господа! Я – Винсент Вангот рад представить вам новое изобретение! «Стрижка на дому!» – взволнованным голосом произнес изобретатель, показывая на черный ящик и почесывая частично отрезанное ухо. – С ним вы забудете о цирюльнях, сэкономите уйму эрлингов, и всегда будете выглядеть отлично! Смею заметить, что изобретение уже прошло испытание, поэтому абсолютно безопасно!
В углу стоял корреспондент «Справедливость и закон», зато журналистки «Магического Вестника» я пока не наблюдаю.
– Мне нужен желающий, чтобы я продемонстрировал возможности моего изобретения! – изобретатель обвел взглядом толпу, которая начала подозревать, что в отсутствии левого уха у всей семьи виновата явно не генетика.
– Не бойтесь! В нем нет никакой магии! Чистая механика! – подбодрил «Пьер Безухов», вставляя в черный ящик ручку, похожую на ту, которой заводили старый драндулет. – Кто хочет бесплатную стрижку? Вот вы! Молодой человек! Не бойтесь, подходите! Бесплатно!
Все провожали бедно одетого «добровольца», как на фронт, сгорая от любопытства. А вот и журналист «Магического вестника», с гаденькой улыбочкой строчит статейку на коленке, спрятавшись за спинами зрителей.
Ящик водрузили на голову испытателю, а изобретатель стал вращать ручку, как шарманщик. Внезапно ручку заклинило. Из коробочки раздались крики боли. Все затаили дыхание, предчувствуя худшее. По лбу изобретателя скатилась блестящая капля пота. Он попытался провернуть еще раз ручку, но тщетно. Он стал вертеть ее в другую сторону. Через пять минут на нас смотрел брутальный ежик с поцарапанным ухом, рассерженно сопя, глядя в зеркало. Кое-где еще оставались длинные волосы, да так, что Горлум влюбленно заметил: «моя прелес-с-сть!».
– И сколько будет стоить это чудо техники? – поинтересовалась я, подняв руку.
– Пятьсот эрлингов! – гордо заметил изобретатель, вытряхивая остатки волос из ящика. – Если покрутить рычажок можно изменить длину стрижки.
Разочарованная толпа начала расходится. Я быстро написала задорную заметку под заголовком «Дорого и очень больно», которая начиналась словами «Ах, какая невезуха, если вдруг состригло ухо!».
Довольная собой, я села на ближайшую скамейку читать газету, в которой работаю. «Сдаю комнату приличной семье НЕМАГОВ! Оплата – 500 эрлингов в месяц! Восьмая сектораль». «Пожилая женщина сдаст комнату НЕМАГУ за 600 эрлингов». «Сдам комнату МАГУ. 400 эрлингов. НЕМАГАМ просьба не беспокоить! Есть обширная научная библиотека и лаборатория!»
Да, с такими заработками, как у меня мне светит только: «Шарик, подвинься!». Неподалеку от меня пресловутый бродячий песик изображал рок-гитариста, щедро делясь с миром блохами, намекая мне на пока что единственный доступный для меня вариант решения жилищного вопроса.
На первой странице, кроме моей заметки, была вполне нейтральная статья про почтовый ящик, который отгрызает руку по локоть тем, кто любит воровать чужие письма, а чуть ниже была едкая и гаденькая статейка про ужасные дороги пятой секторали, под названием «Куда смотрит Магистрат пятой секторали? Уж явно не под ноги!».
Я снова открыла газету и погрузилась в чтение статьи о том, как некий маг из высшего эшелона умудрился во время аттестации отправить на тот свет пять человек по одной путевке «все включено». За это он тут же был арестован инквизицией, и теперь решается его судьба. Была заметка про цены в некоторых магазинах, вполне хвалебная статья про «кружку, которая не позволяет чаю остывать». На третьей странице располагалась статья о том, что «инквизиция» по ошибке арестовала какого-то гражданина по подозрению в хранении незаконных артефактов, а потом слегка извинилась, вручая труп родственникам. Была небольшая, но гневная заметка в адрес какого-то целителя из Второй секторали, который прилаживая оторванные пальцы какого-то гражданина на место, случайно перепутал их местами. Так что у бедняги теперь две руки – правые. Целитель, у которого в срочном порядке взяли короткое интервью, ошибку не признает, заявляя, что так оно и было!
Время приближалось к восьми… Тьфу ты, никак не привыкну. К четырем! Мне еще надо успеть на заседание. Я свернула газету, отряхнула платье и двинулась в сторону возвышающегося здания правительства. Правительственный квартал был чист, как после субботника, на который вывели все школы района.
Меня дотошно обыскивали на входе, не смотря на то, что я тыкала в лицо каждому свое новое удостоверение. За эти двадцать минут, пока меня обыскивали и осматривали, с меня не сняли разве что флюорографию и не взяли мазок на флору.
В итоге проверяющие смилостивились и пропустили меня в гулкий холл, ведущий в сторону огромного круглого зала, откуда раздавались возмущенные голоса.
Зрителей было немного. Маги были уже в сборе. Их предводитель, молодой темноволосый маг переговаривался с кем-то из своего окружения, бросая гневные взгляды на пустое кресло по ту сторону круглого стола. Он единственный, кто сидел, остальные стояли сусликами вокруг него в почетном карауле. Неподалеку от основной группы поддержки разместилась изнывающая журналистка «Магического вестника», нетерпеливо, покусывая ручку. Часы, висящие в воздухе, показывали без пяти минут шесть.
– Да как он посмел! – кипятился какой-то престарелый мужчина в дорогом сюртуке, закатывая глаза. – Мой сын ни в чем не виноват! Я требую, чтобы его выпустили из тюрьмы! Я не собираюсь стоять в стороне! Учтите! Если вы, многоуважаемый канцлер, сейчас же не примите меры по освобождению моего сына, то я покину свой пост ректора Академии! Это возмутительно!
Черноволосый кивал, сплетая пальцы и нетерпеливо постукивая ногой в черном сапоге.
– Вам не кажется, что они слишком многое себе позволяют! – возмущался старик, поглядывая на часы. – Наказание явно не заслуженное! Я требую справедливости! Мы собрали всей Академией подписи на то, чтобы взять Марко на поруки. Да, во время аттестации произошел несчастный случай, но это не повод упекать моего мальчика за решетку на пять лет! Пять лет! Я согласен на домашний арест, но никак не на пятилетнее заключение! Канцлер! Я требую справедливости! Пусть наказание будет символическим.
Кто-то из магов достал стопку бумаги и положил на стол.
– Это все жалобы на инквизицию за неделю! – отрапортовал маг, поправляя съезжающую стопку. Да, нормально им прищемили волшебную палочку. Хотя, за пять трупов отделаться символическим нагоняем, дружеским «а-та-та» и «простите, пожалуйста, я больше не буду!», тоже не вариант. А вдруг парнишка войдет во вкус, с каждым днем облегчая жизнь работникам переписи населения? Я очевидцем данного инцидента не была, но инквизиция, на мой взгляд, была очень доброй, гуманной и, не побоюсь этого слова, нежной, по отношению к представителю местной золотой молодежи, взявшему на себя великую миссию по борьбе с возможным перенаселением.
Большая стрелка подошла к двенадцати, дверь открылась и вошла черная процессия. Она встала полумесяцем. Кресло, я так понимаю канцлера от инквизиции, пустовало. Дверь снова открылась, и в сопровождении охраны вошел… тот, кого я видела в альбоме Анабель и кому сегодня утром мысленно примерила дырявые носки.