Вы здесь

Законы прикладной эвтаназии. 1. Накамура (Тим Скоренко, 2011)

1. Накамура

Китай, провинция Биньцзян, июнь – август 1945 года

1

Суббота, около трёх часов дня.

Спальное место Накамуры в идеальном порядке. Кровать, полка для личных вещей: аскетическая обстановка. На полке – подставка для карандашей, стопка бумаги, ежедневник в кожаном переплёте. Накамура сидит на кровати, уставившись в стену. Обои – серые, грубые, на стене висит репродукция «Большой волны в Канагаве» Кацусики Хокусая. Накамура не позволяет себе большего, хотя любит Кацусику и готов повесить на стену все тридцать шесть видов Фудзи. Но есть такое понятие: дисциплина. Значит, он оставит только «Волну», но никогда не украсит остальные стены казармы другими репродукциями.

На всех напала полуденная дрёма: Осами, Мицудзи, Санава – все спят. Кто-то читает книгу, кто-то в тысячный раз мусолит письмо от матери. Накамура тоже иногда получает письма от матери. Она гордится, что её сын служит в непобедимой японской армии, она верит в его будущее и в будущее своей страны. Накамура высылает ей деньги, около сотни иен в месяц. Это больше, чем её собственная зарплата. Остальные деньги Накамура кладёт на военную сберегательную книжку. Тратить деньги здесь негде. По Пинфаню особенно не поездишь.

Накамура рывком поднимается с кровати и подходит к окну. Первое время по субботам окна завешивались чёрными шторами снаружи, чтобы курсанты не видели заключённых. Теперь это не имеет смысла.

У него нет никаких дел в казарме, но до занятий ещё много времени, а просто так слоняться по территории базы нельзя. Он достаёт из кармана амулет, сжимает его в руке. Затем медленно выходит из казармы. У входа – часовой, Асагава. Он маленький и тихий, молчаливый. Асагава смотрит на Накамуру, но ничего не говорит: хочешь выходить – выходи. Отвечать будешь сам. Накамура идёт прочь. По мере приближения к центральным воротам его шаг становится чеканным.

На самом деле ему просто интересно. Он любит смотреть на то, как привозят «брёвна». Слово «марута», которым обозначают заключённых, пишется не так, как «бревно», да и произносится иначе. Но все говорят «брёвна», потому что так проще.

Мимо проходит маньчжур с тачкой. От маньчжура несёт падалью: наверное, вывозит мусор. Всю грязную работу делают маньчжуры.

У хозяйственного управления раздаются крики и лай. Везут.

У ворот кто-то из военной жандармерии, Накамура его не знает. Военные жандармы великолепно умеют забывать – и это одно из самых ценных их качеств. Хорошая память приравнивается к преступлению. Накамура пытается забыть лица людей в стеклянных камерах Иосимуры, но не может. Он пытается забыть мальчика, разложенного на органы. И самое главное – он пытается забыть Изуми. Но у него не получается, потому что Изуми – это сверкающий фонтан, запертый в девяти квадратных метрах.

По двору идёт генерал-лейтенант Исии, Бог Войны. Его сверкающий автомобиль остаётся где-то позади. Накамура видит Исии крайне редко. Иногда зелёный открытый лимузин проезжает мимо, чтобы покинуть территорию базы. Впервые Накамура смотрит на идущего генерала.

Накамура боится, что его примут за шпиона. Он должен находиться в казарме до половины четвёртого, а затем идти в лабораторию. Но интерес перевешивает дисциплину – бывает и так. Очень жарко. Над Биньцзяном – солнце.

Исии о чём-то говорит с человеком из отдела Касахары. Зелёный грузовик разворачивается неуклюже, медленно. Это старый «Додж» тридцать третьего года, и снаружи он выглядит как обычная машина с тентом. Под тентом – металлический кузов без окон. Внутри нет сидячих мест, только маты на полу и трубы отвода отработавших газов – в качестве отопления зимой.

Жандарм запирает ворота. Рядом с Исии появляется Иосимура. Подтянутый, худой, выглядит совсем юным (ему тридцать восемь), на носу очки с толстыми стёклами. Что за взгляд прячется под очками – лучше не знать. Самый страшный взгляд, самый мудрый.

Накамуре интересно: впервые на принятии «брёвен» – сам генерал-лейтенант, начальник базы, и полковник, начальник одной из групп Первого отдела. Значит, предстоит что-то серьёзное. Привезли заключённых для каких-либо спецопераций.

Их начинают выводить: с завязанными глазами, в наручниках, одного за другим через узкую дверь в заднем торце кузова. Мужчины, женщины – китайцы. В основном, партизаны и враги Японии. Накамура знает, что попадаются и простые местные жители, но это необходимый процент брака. Самое страшное, что Изуми, его сияющий фонтан – не ошибка, никак не ошибка.

Их выводят и строят. Они ничего не понимают – думают, плен. Думают, их будут пытать, выбивать из них информацию. Может, они сумеют спастись. Есть такие, кто знает, зачем их сюда привезли, но и они таят надежду на спасение. Надежду, которой нет.

В принципе, они уже расписаны. Иосимуре нужны человек десять мужчин, женщины его сейчас не интересуют. Такахаси и Футаки тоже поистратились, нужно пополнение. «Брёвна» строят и тычками ведут к небольшой двери в огромном массиве лабораторных корпусов.

Если Накамуру заметят, он сделает вид, что был в храме, а теперь возвращается в казарму. Он хорошо видит происходящее через забор с колючей проволокой, опоясывающий главное здание.

Последняя шестёрка «брёвен» отличается от первых тридцати-тридцати пяти человек (Накамура не считал точно). Они не китайцы. Китайцы дают общую картину, но для частных случаев нужно рассматривать также представителей других рас. Когда война окончится, Японии понадобится знание их особенностей.

Их шестеро, всего шестеро – и это «брёвна», но «брёвна» высшей ценности. Двое рослых, светловолосых, в русской армейской форме. Иваны. Накамура слышал – они придумали смешное слово «ходя». Они называют так и китайцев, и корейцев, и японцев. Это унизительно.

Невысокий мужчина с чёрными волосами. Национальность не определить. Гражданский.

Ещё двое похожих, мужчина и женщина, кожа тёмная, глаза круглые. Индусы, что ли.

И девушка. Высокая, очень высокая. Она стоит рядом с Иосимурой, который кажется карликом в сравнении с ней. Огромные впалые глаза, чёрные круги вокруг них закрывают пол-лица. Они выглядят естественно, точно причина вовсе не в недосыпе или недоедании. Нос смешной, острый, как у птицы. Губы тонкие. Крупная, но стройная; под бесформенной на несколько размеров больше кофтой вырисовывается грудь.

Накамура рассматривает её внимательно. Некрасивая, думает он. Тут же его сердце сжимается – при мысли об Изуми. Она маленькая, тонкая, печальная. Накамура мечтает вызволить её, но никогда не позволит себе подобного. Потому что солдат есть солдат. Не страх перед кемпейтай, не опасность останавливают его, а собственная совесть. Он ненавидит себя за то, что наделил «бревно» именем.

Пятерых иностранцев уже уводят. Исии Сиро, высокий, в круглых очках, с реденькой бородёнкой и пышными усами, что-то говорит. Девушку с кругами под глазами отделяют от остальных, её конвоируют за генерал-лейтенантом. Исии разговаривает с ней. Накамура не может разглядеть, отвечает ли она. Возможно, отвечает.

Двор пустеет. Грузовик уезжает в глубь базы. До занятий остаётся около десяти минут.

2

Курсанты играют с крысами. Сопляки – разводят бактерии чумы в аппаратах Исии, но не всегда понимают, зачем нужны «брёвна». Их гложет тоска по Японии, они клянут себя за то, что отправились в Маньчжурию. Зато здесь больше платят. Далеко не у всех есть допуск к лаборатории.

Накамуре кажется, что он – другой. Полгода работы в отряде 731 закаляют человека. Перестаёшь бояться трупов, перестаёшь воспринимать «брёвна» как людей. Их учили именно так. Вечером курсанта вызывали и приводили в комнату, где на операционном столе или просто на полу лежал труп. Тачка ждала в коридоре, задача – вывезти. Трупы были самые разные. Чудовищно взбухшие, покрытые язвами и рубцами. Аккуратно распотрошённые, залитые кровью. Лишённые конечностей, обмороженные. Сначала нужно было помочь ассистенту окунуть тело в раствор карболовой кислоты, а затем взять тело и отнести его к тачке. По коридорам труп приходилось везти до крематория, там сдавать его в руки работнику огня и меча. Меча – потому что иногда трупы рубили перед тем, как сбрасывать в отверстие пышущей жаром шахты.

Труба крематория – одна из самых высоких в Японии. Хотя Маньчжурия – это Китай, но база – это всё же японская территория. Трубу видно отовсюду, но пассажиры поездов харбинских железных дорог думают, что проезжают мимо завода. Всё равно ближе чем на пять километров к базе подъехать невозможно.

Младших курсантов пока что не подпускают к людям. Крысы, свиньи, собаки – это для них. Техники-лаборанты читают общие лекции – по истории отряда, по принципам применения бактериологического оружия. Войдя в лабораторию, Накамура вежливо здоровается с Санаравой, рассказывающим курсантам о газовой гангрене и её особенностях. Накамура занимается по свободной программе. Книги нельзя выносить из лаборатории, поэтому приходится параллельно слушать Санараву, хотя его лекцию Накамура и так знает наизусть.

Появляются Осами, Мицудзи и Кокен, соратники Накамуры. Им тоже предписано самостоятельное изучение надлежащих предметов.

Библиотека обновляется каждую неделю. В большие альбомы вклеиваются новые фотографии с комментариями врачей. Накамура дружит с одним из сотрудников съёмочной группы. Они – единственные, кто может свободно перемещаться по территории базы и бывать внутри бараков с заключёнными равно как и в испытательных лабораториях. Таким же правом раньше обладали и метеорологи (в 731-м их было двое), но когда один из них погиб от чумы да ещё чуть не разнёс её по базе, метеослужбу уравняли в правах с обычными солдатами.

На этой неделе – свежие снимки. Синдромы газовой гангрены, чумы, холеры, брюшного тифа, дифтерита, туберкулёза, сапа. Обмороженные конечности. Лица, ошпаренные кипятком.

А вот данные от харбинского отделения – там проверяли, сколько времени человек может продержаться без пищи и воды.

Накамура читает и рассматривает материалы с полным спокойствием. Он не видел Изуми уже неделю, но не позволяет себе мысли о том, что её больше нет. Может, она просто ждёт своей очереди – тогда есть надежда. Нет надежды. Есть-нет-есть-нет, это вертится в голове Накамуры, и он перестаёт понимать суть написанного в отчётах харбинского отделения.

В лабораторию заходит незнакомый Накамуре офицер, судя по знакам отличия, полковник.

Санарава отдаёт честь, смотрит вопросительно.

«Тут только малыши? – интересуется полковник. – Мне нужен подготовленный лаборант».

«Накамура!» – вызывает преподаватель.

Накамура встаёт. Он очень надеется, что увидит Изуми. Возможно, ему придётся работать неподалёку от камер.

«Я рекомендую Накамуру, – говорит Санарава. – Был отличным курсантом, сейчас один из самых дисциплинированных и старательных лаборантов».

«За мной».

Незнакомый полковник немногословен. Накамура едва поспевает за ним.

«Ты знаком с работой доктора Иосимуры?» – «В общих чертах». – «Подробнее».

Полковник шагает так, точно не успевает на поезд. На каждый его шаг приходится три шага Накамуры. Последний вспоминает, что бывал однажды в отсеке, где работает Иосимура. Лаборатория № 5 – табличка на двери, и больше ничего. Но он не видел опытов, только пустую лабораторию.

«Прежний лаборант в госпитале с тяжёлой травмой. Один из заключённых разбил ему голову куском батареи, который прятал в камере под матрасом. Ты будешь записывать всё, что говорю я, а также доктора Танава, Томиока и Иосимура. Я – доктор Мики».

Накамура немного путается в именах. «Доктор Мики», – повторяет он про себя.

Они проходят через общий отдел, минуют знакомые Накамуре лаборатории чумы, холеры, туберкулёза, затем идут по коридору к внутренней тюрьме. Этот коридор Накамура помнит смутно, но именно через него приходилось возить тела в крематорий.

Здесь он впервые увидел Изуми. Её вели, хрупкую, но гордую, из тюремных камер в одну из бактериологических лабораторий. Она пережила чуму, выдержала, выдавила из себя, как гной из лопающегося бубона. И потом, гораздо позже, она осталась на полчаса наедине с Накамурой, курсантом-сторожем. Ей хотелось говорить – почти все её соседи по тюрьме были китайцами, не понимавшими по-японски. Она была единственным «бревном» японского происхождения. И ей хотелось говорить на родном языке.

Спросите у Накамуры, как выглядит Изуми. Он не сможет описать её, будто у него отнимается язык, только слово-ассоциация, «фонтан», сорвётся с его губ. Он влюбился в неё такую – истощённую, измученную, покрытую струпьями.

В её камере есть окно, и Накамура может добраться до него, чтобы подбросить записку с камешком. Она высовывает через прутья решётки нос, больше ничего не проходит, и Накамура любуется этим носом и шлёт ему, носу, воздушные поцелуи. Этот самый послушный, самый аккуратный лаборант.

Они минуют тюрьму и попадают в вотчину Иосимуры. Здесь страшно, очень страшно. Нет, никаких криков, никаких искажённых лиц и изувеченных тел. Страх врос в стены, страх лежит на полу, подобно тени.

Вот и лаборатория № 5. Они поднимаются на второй этаж блока «ро», центрального здания.

Стеклянные стены.

«Вы готовы приступить к работе сразу же, лаборант Накамура?» – спрашивает Мики. «Готов, доктор Мики».

Для Накамуры непривычна работа без защитного костюма. В лабораториях с животными и в чумной лаборатории Такахаси нельзя и шагу ступить без маски и спецодежды. Здесь все просто в халатах и перчатках, некоторые – в шапочках.

Стеклянные стены камеры для испытаний. Спиной к вошедшим стоит невысокий человек в очках. Иосимура, которого Накамура так боится. Даже всемогущий Исии Сиро не представляет такой опасности. Исии где-то далеко.

Иосимура оборачивается. Его взгляд на удивление мягок.

«Лаборант старший лейтенант Накамура Кодзи по вашему распоряжению прибыл!»

«У вас пять минут на изучение записей вашего предшественника, – строго говорит Иосимура. – Они лежат на столе, ручка – тоже».

Накамура смотрит на записи: стандартные описания симптоматики заболевания. В данном случае – обморожения. Смотри и записывай.

Рядом с Иосимурой – фотограф из съёмочной группы и человек с переносным мольбертом. Зачем нужен художник при наличии самой современной фототехники, Накамура не знает.

«Я готов, господин полковник». – «Называйте меня доктором».

Они все – все эти начальники, Минато, Танабэ, Ногути, Такахаси – не любят своих званий, точно стесняются их. Они называют себя врачами. Как себя чувствует врач, отнимающий жизнь? Когда какой-нибудь ассистент впрыскивает «бревну» сыворотку с бактериями чумы, что он чувствует? Он убивает, убивает безжалостно. «Мы на войне», – говорит его внутренний голос. Нет, дружок, мы не на войне. Мы в госпитале, и эти люди ничего тебе не сделали. Вводи им тиф, бросай в них бомбы с возбудителями газовой гангрены, выкачивай из них кровь, вводи им воздух в вены. Смотри, как они себя ведут, и записывай, записывай, не упусти ничего, дружок.

За стеклом три человека, все китайцы. Мальчишка лет десяти, молодой человек лет двадцати пяти и мужчина лет пятидесяти. На всех троих только набедренные повязки. На лодыжках и запястьях – датчики, датчики на груди, на шее, на голове. На полу лежат мягкие маты, но стены и потолок камеры – металлические.

«Понижаем».

Рука Иосимуры тянется к тумблеру на небольшом пульте. Два лаборанта что-то настраивают.

Люди за стеклом начинают подёргиваться, самый старший что-то говорит, но слов не слышно.

«С их стороны – отражающая поверхность», – тихо поясняет Мики для Накамуры.

Накамура внимательно следит за происходящим. Его рука строчит автоматически. Температура в «холодильнике» – плюс десять градусов. Иосимура снижает ещё на пять.

Людям холодно. Мальчик и молодой человек пытаются прижаться друг к другу, но у них не получается. Только тут Накамура замечает, что руки и ноги подопытных связаны, ступни пристёгнуты к полу. Заключённые не могут придвинуться друг к другу.

Накамура описывает их поведение. Почему они не падают, думает он. Потом он видит тонкие столбы, к которым привязаны подопытные. Точно прочитав мысли Накамуры, Мики поясняет:

«Столбы из непроводящего холод материала, это не металл».

Температура падает до нуля.

Подопытные корчатся. Ноль градусов не кажется комфортным тепловым режимом, когда на тебе только набедренная повязка.

«Ветер?» – спрашивает один из ассистентов.

Иосимура жестом показывает: нет.

Художник бездействует. Фотограф снимает со вспышкой примерно раз в минуту. Накамура оборачивается: есть ещё человек с видеокамерой. Он появился незаметно.

Минус пятнадцать. Это уже по-настоящему холодно.

Большинство опытов по обморожению проводится зимой. Однажды Накамура видел с крыши общего корпуса, как людей выгоняли на двадцатиградусный мороз и поливали водой. Сегодняшний опыт направлен, скорее всего, на изучение поведения человека при постепенном понижении температуры. И на фиксацию момента смерти.

Накамура думает о том, как бы он отреагировал, если бы в камере перед ним корчилась Изуми. Он трясёт головой, отбрасывая страшную мысль. Где-то в глубине его пожирает червь: она умрёт, она всё равно умрёт.

Минус тридцать. Холодно, очень холодно. Если на такой мороз выставить руку человека, предварительно политую водой, начнётся обморожение. В сухом воздухе лаборатории обморожение невозможно. Пока.

Мальчишка что-то кричит, немо, беззвучно. Фотограф снимает. Старший мужчина безвольно висит на столбе – он понял, что проще застыть и принять смерть.

На одном из циферблатов высвечивается показатель влажности. Низкая, шестьдесят три процента. Над пультом – часы. Лаборант что-то записывает посекундно. Накамура старается не упустить ни одного движения, тоже пишет, пишет, пишет. Фотограф снимает.

Минус тридцать пять. Непонятно, жив ли старший. Парень и мальчишка бьются в путах.

Накамура смотрит на журналы, лежащие перед ним. Один открыт. Заголовок: выживаемость при минус двадцати градусах. Возраст, пол каждого подопытного, время до смерти. Заморожено, судя по записям, двадцать два человека. А вот выживаемость при минус сорока – через несколько страниц.

То, что пишет Накамура, называется «Выживаемость при понижении температуры на 5 градусов каждые 60 секунд».

Неожиданно Накамура осознаёт, что ему непонятен смысл подобных экспериментов. Когда между привязанными к столбам китайцами на полигоне Аньда бросали фарфоровые бомбы, начинённые возбудителем газовой гангрены, это было логично. Испытание оружия на непосредственной мишени имеет смысл. В чём смысл выяснения выживаемости китайцев? Ведь у японцев будут совсем другие показатели. Японцы. Изуми.

Минус сорок.

«Старик почти», – говорит лаборант. Иосимура пристально смотрит на старика.

Минус сорок пять.

В этот момент Накамура понимает, насколько рутинной стала для него подобная работа. Точно так же он фиксировал симптомы чумы у крыс, потом у свиней и собак. Потом точно так же – у людей. Никакой разницы. Он просто механизм, у него нет души. Правда, есть ещё одно «но»: «брёвна» – не люди. Они – материал, обычный материал, из какого строят дома, шьют одежду, делают мебель. Нет, стоп. Из этого материала делают оружие. Фарфоровые бомбы.

Накамура пишет механически, он фиксирует показания приборов и при этом думает совершенно о другом. Сколько там уже «минус» – он не знает, хотя его руки пишут: «минус тридцать».

Мальчишка расслабился, как ранее старик. Только парень ещё продолжает вяло шевелиться в путах.

Минус пятьдесят пять.

«Старик всё. На удивление слабый».

Накамура неожиданно просыпается и снова начинает осознавать происходящее. За прозрачной перегородкой мёртвый старик висит на своём столбе, посиневший, застывший. Минус пятьдесят пять, всего тринадцать минут, чтобы убить человека. Нет, чтобы проверить реакцию «бревна», как-то так.

Мальчишка умирает при минус шестидесяти пяти, парень дотягивает до минус восьмидесяти. Иосимура поворачивается к Накамуре, заглядывает в записи.

«Хороший почерк, – говорит он. – Где ты такого взял, полковник?»

«У Санаравы. Ты из какой группы?»

Накамура вскакивает.

«Лаборант группы Такахаси Накамура Кодзи».

«У Такахаси достаточно людей, – медленно произносит Иосимура, – а мне нужен толковый ассистент. Так что будешь тут. Кодзи, хм…»

Накамура не понимает, что хотел выразить новый начальник этим хмыканьем.

«Пойдём, Кодзи, посмотрим на наши объекты».

Иосимура небольшого роста, у него круглое лицо и зализанные назад волосы. Очки в толстой чёрной оправе. Они заходят в помещение, где только что в агонии корчились люди. Тут очень холодно, но уже, конечно, не минус восемьдесят. Вслед за ними в камеру заходит и один из ассистентов, а затем и художник.

Иосимура дотрагивается до одного из тел.

«Мягкий», – говорит он тихо.

В этом есть что-то жуткое.

3

Накамура, старший лаборант группы Иосимуры, смотрит на своих соседей по казарме немного свысока. Всё-таки его повысили, а они всё ещё ходят в младших. Впрочем, никто не обижается. Маньчжурский отряд 25202 – лучшее место для карьеры. Название сменилось ещё в начале года, для конспирации, но «731-й» как-то привычнее.

Накамура идёт через весь корпус «ро», через всё это огромное здание, мимо крематория, к камерам.

«Отбор», – говорит он часовому, и волшебное слово срабатывает. Часовой отдаёт под козырёк, Накамура проходит в арестантский блок.

Поворот направо, в секцию «ха», ещё один часовой, решётка – и вот он, ряд камер.

Камеры – примерно по десять квадратных метров, с земляным полом, лежанкой и парашей. Двери железные, двойные, с окошечком. Через окошко подают пищу. «Брёвна» кормят очень хорошо – свежее мясо, хлеб, сыр, зелень, овощи и фрукты. Нужно, чтобы они были здоровыми и сильными – для чистоты эксперимента.

Собственно, на базе вообще кормят прекрасно. Если бы Накамура мог, он пересылал бы матери не только деньги, но и еду – он просто не может столько съедать. Свинины – сколько угодно, сладкие пироги, фрукты. Только иногда – варёный гаолян для очищения желудка.

Накамура подходит к нужной камере – № 14, за поворотом. Тут содержится Изуми. Она живучая. Она сумела победить чуму, и больше её пока не трогают – нужно, чтобы она полностью восстановилась для следующих экспериментов. Она восстанавливается слишком быстро: Накамура умоляет её болеть чуть дольше, он просовывает ей слабительное через отверстие в двери, пусть её лучше несёт несколько раз день, зато точно не заберут на исследование тифа или риккетсий.

Он открывает окошко.

«Изуми», – шепчет он.

Её лицо перед лицом Накамуры. Она очень красива, хотя измождена. Она намеренно поддерживает себя в таком состоянии. Лишнюю еду она передаёт Накамуре. И ещё она много курит. Заключённым выдают по одной пачке в три дня, но Накамура снабжает её сигаретами, крепкими, американскими «Лаки Страйк». И ещё он передаёт ей купленное в магазинчике при базе нихонсю – чтобы вызывать похмелье. Всё это для того, чтобы она могла жить.

Она кладёт руку на полочку, куда ставится еда. Он накрывает её руку своей.

Изуми на удивление хорошо говорит по-китайски. Её взяли, потому что она показалась подозрительной, на улице Харбина. Схватили и отвели к какому-то подполковнику, который долго её расспрашивал, а потом отдал на поругание солдатам. «Шпионка! – сказал он. – Изменница!» Накамура не знает, чему верить. «Я просто жила в Китае, потому что мне так хотелось», – говорила она. «Во время войны?» – спрашивал он. «А почему бы и нет?»

Эта её безрассудная смелость бросила её в железные объятия отряда 731. Она всё делала неправильно. Она плюнула в лицо тому подполковнику, она не отвечала на вопросы, она проявила характер. Что ж, вот он, твой характер, девочка, тонет в чуме и тифе.

Она могла бы не стараться выглядеть больной. Она могла бы кричать: я здорова, пытайте меня дальше, вводите мне свою дрянь, я сдохну, пусть я сдохну. Но она не делала этого – потому что был Накамура, и он просил её жить. Ради этой просьбы она ела слабительное и курила по три пачки в день.

«Здравствуй», – говорит Накамура.

Она слабо улыбается. В этой улыбке – приветствие.

Она не любит его, но у неё нет никого другого. Накамура этого не замечает.

«У нас пара минут». – «Ты платишь чьей-то жизнью за право увидеть меня ещё раз».

Он не может просто выйти отсюда, миновать часового, вернуться в лабораторию или в казарму. Он может выйти только с конвойным, чтобы оправдать своё присутствие. Это дорогого стоило – втереться в доверие к Иосимуре, причём настолько, что тот стал посылать лаборанта за «брёвнами».

Сейчас нужны две женщины – китаянка и, желательно, русская. Если нет – можно кого-то из монголок, их три или четыре. Накамура вспоминает девушку, которую увёл некогда с собой Исии Сиро. Высокую, с чёрными волосами и кругами под глазами. Её нет в общих камерах. Может, её нет вообще нигде. Её прах – в общей могиле, без имени.

Женщин нужно привести не в лабораторию № 5, а вывести на северный двор. Предстоит поездка к «ящику смерти». Всё это довольно необычно, поскольку для «ящика смерти» чаще всего используют отходы. Искалеченные «брёвна», не годные для обычных экспериментов.

«Прости меня», – говорит Накамура.

«Ничего».

Изуми знает, что никто не вытащит её из камеры – ни Накамура, ни сам Господь Бог.

«Война скоро окончится. Говорят, что Япония терпит поражение», – говорит Накамура.

Она улыбается.

«Моя смерть – вклад в нашу победу». – «Я не хочу победы».

Ты врёшь себе, Накамура? Чего ты хочешь, победы или любви?

Он не отпускает её руку. Через отверстие виден кусок стены камеры. К стене прикреплена сигаретная пачка, на которой висит потёртая куртка Изуми.

«Чем ты её приклеила?»

«Рисовыми зёрнами».

Перед глазами Накамуры встаёт Изуми, которую вскрывают заживо. Сначала заражают тифом, а потом кладут на операционный стол и вскрывают, чтобы смотреть, как болезнь проходит внутри организма. Человек живёт так ещё несколько дней.

В Средневековье существовало поверье о живом компасе. Собаке наносили рану холодным оружием. Оружие оставалось в портовом городе, а собаку держали в трюме корабля, причём ране не давали зажить. Оружие, лежащее на круглой подставке, всегда показывало направление, в котором шёл корабль. Оно рвалось закончить своё дело, добить зверя.

Двадцатый век вернул это поверье в лаборатории 731-го отряда. В цивилизованную высокотехнологичную Японию. Незаживающая рана на теле человека – она же незаживающая рана на теле страны. На теле человечества.

«Пора».

Они могут прикоснуться губами к губам – нужно просто нагнуться. Но нет – Изуми уже исчезает в глубине камеры, Накамура идёт дальше.

Он выбирает двух женщин. Русских, как назло, нет. Приходится брать монголоидную девушку лет двадцати, крепкую, цепкую, злую. С помощью часового он надевает на неё наручники. Китаянка покорна, она идёт сама.

Часовой открывает двери камер и помогает довести «брёвна» до выхода. В принципе, за заключёнными должны идти двое, но Накамура уже не раз доказывал, что спокойно справляется один. Доверие Иосимуры ему на руку.

Он проходит лабораторный блок насквозь. Тут его ждёт открытый джип. За рулём, как ни странно, Мики.

«Надо поторопиться, остальные уже в пути».

«А где шофёр?»

«В госпитале».

Слишком много заболевших среди солдат и вольнонаёмных. Нельзя работать со штаммами опасных болезней и быть абсолютно чистым. Однажды в лаборатории разбилась пробирка с возбудителем газовой гангрены в питательной среде. Трое пострадали: у одного – спина, у другого – ноги, у третьего – лицо. Последний смотрел на себя в зеркало – уже после лазарета – и не мог жить. Он повесился в казарме, когда там никого не было, на рукаве собственной рубахи.

Накамура не решается спросить, далеко ли ехать. Он солдат, его работа – выполнять приказы.

Джип выезжает из северных ворот и сворачивает на восток.

«Бывал там?» – спрашивает Мики дружески.

«Нет».

Он только слышал о «ящике смерти». Последнее пристанище выживших.

Джип едет довольно быстро, свежий ветер из окон раздувает волосы женщин. Они сидят в заднем отсеке, отделённом от пассажирского салона решёткой. На них наручники, глаза завязаны, во рту у каждой кляп.

Асфальт исчезает, дорога становится песчаной, а затем практически исчезает. Джип едет по полю, впереди виднеется частично обрушившийся забор из красного кирпича. Местами он густо покрыт плющом, местами в проломах растут кусты. Ворот нет, хотя когда-то они были: ржавые металлические решётки валяются в траве по обе стороны большого пролома в стене.

За забором – заброшенные здания складов. Грязные, с облупившейся краской, с проваленными крышами.

Мики, не снижая скорости, въезжает в чёрный провал ворот в одном из зданий. Огромное помещение, на бетонном полу – лужи, серые колонны, оскаленная арматура. Мики останавливает джип у маленькой двери, теряющейся в массиве стены. Вокруг – солнечные зайчики. Они отражаются от луж и переливаются всеми цветами радуги.

Дверь – перекошенная, с облезшей краской. Мики и Накамура выводят женщин из джипа. Мики достаёт ключ и вставляет в едва заметную замочную скважину, открывает. За дверью – аккуратный ухоженный коридор, будто они снова на территории базы отряда 731.

Мики идёт первым, толкая перед собой китаянку. Монголку ведёт Накамура. Он осматривается по сторонам – ничего особенного. Двери, двери, двери.

Мики сворачивает направо: лестница. Два этажа вниз. Монголка пытается побежать назад, оттолкнув Накамуру, но получает сильный тычок в живот, сгибается.

Лаборатория сильно напоминает комнату № 5. Накамура осматривает помещение. Вот смотровое стекло, вот пульт управления. В комнате – десять человек. Сам Иосимура, два лаборанта, оператор с кинокамерой, Накамура с Мики, два простых солдата Квантунской армии и ещё два незнакомых офицера.

Иосимура знаком показывает на зарешёченное помещение на другом конце лаборатории. Там за стальными прутьями – подопытные, четыре человека. Трое – измождённые, кожа да кости, один – без рук. Обрубки кое-как замотаны тряпками, но крови нет: руки он потерял давно. Исследование обморожения конечностей – так это называется. Женщин вталкивают к ним.

Накамура снова превращается в робота. Полчаса назад – с Изуми – он был человеком. Сейчас он – механизм, аппарат по проведению эксперимента. «Брёвна» – расходный материал.

Одного из измождённых китайцев выводят из клетки. Иосимура о чём-то тихо говорит с незнакомым офицером. Проскакивают отдельные слова: концентрация, чай, жёлтый, синий.

Накамура понимает, о чём речь: это газы. Чай – цианистый водород, синий – фосгеноксим, жёлтый – иприт или люизит.

Стеклянная камера – маленькая, метр на полтора, не больше. В неё ведут узкие рельсы, на которых стоит вагонетка. Измождённого сажают в вагонетку – он почти не сопротивляется, привязывают к поручням. Откуда-то из боковой комнатки (Накамура не успевает заметить, откуда) появляется человек с двумя спеленатыми, но живыми голубями. Он привязывает их за лапки к тому же поручню, отпускает. Голуби легко сбрасывают тряпки, стягивавшие им крылья, начинают биться на привязи.

Вагонетку вкатывают в стеклянную комнатку, закрывают дверь, проверяют герметичность. Двое солдат молча стоят и ждут команды.

Незнакомый офицер что-то говорит Иосимуре, тот вращает вентиль. Судя по всему, регулируют концентрацию. Иосимура резко говорит: «Пошли!» Солдаты с видимым усилием тянут на себя что-то похожее на рукоять. Камера постепенно наполняется газом. Оператор снимает. Секундомер отсчитывает время.

Человек в вагонетке смотрит на своих мучителей мутными глазами, а затем открывает рот и вдыхает полной грудью. Его раздирает кашель. Голуби бьются. На лбу подопытного взбухают вены, его лицо багровеет. Оператор снимает.

Накамура нигде не видит художника. Он уже знает, зачем тот нужен. Кинокамера не передаёт цвета, цветные фотографии тоже часто искажают реальность, да и цветной плёнки постоянно не хватает. Задача художника – в точности передать цвет холодных ожогов при обморожении, химических травм и так далее.

Человек бессильно облокачивается на борт вагонетки. Цвет его лица напоминает цвет сырого мяса. Один голубь тоже мёртв, второй ещё шевелит крылом – это агония.

«Четырнадцать с половиной».

Меньше четверти минуты, а кажется, целая вечность.

Накамура смотрит на остальных подопытных. Рот монголки заткнут, но в глазах её – не страх, а ненависть. Такая ненависть, что Накамуре самому становится страшно.

4

Они идут по коридору впятером: Иосимура, Мики, Накамура и два безымянных солдата Квантунской армии. Да, ещё две женщины, но они не люди, а «брёвна», считать их незачем. Иосимура сворачивает в малозаметную дверь слева. Накамура бы прошёл мимо – даже ручки на двери нет.

Небольшой холл, широкие металлические двери, цифровой код, большая красная кнопка. Это лифт.

Иосимура набирает код, затем нажимает кнопку. Лифт большой, человек на двадцать.

Они едут вниз. Накамуре кажется, что очень долго. Сколько же подземных этажей может прятаться под невзрачными развалинами склада? Другой вопрос: почему подземный комплекс построен тут, а не под основной базой отряда 731?

Всё, прибыли. Снова предбанник, затем короткий коридор, затем – большое помещение.

Накамура осматривается. В центре – нечто вроде гроба со стеклянной крышкой.

Накамура представляет себе, как в этот «гроб» кладут живого человека, как закрывают крышку, как он корчится от боли. Может быть, это очередное устройство для исследования возможностей человека при откачивании воздуха из герметичного помещения. Сначала набухают вены, глаза выступают из орбит, потом человека разрывает изнутри. Стены таких камер всегда покрыты кровью и мясом. Накамура видел подобный опыт лишь однажды.

Нет, тут что-то другое. Слишком много трубок, датчиков, циферблатов. Помещение огромное. В дальнем углу жужжит огромная машина, похоже, автономный генератор. Энергонезависимость.

«Лаборант Накамура, – Иосимура смотрит прямо в глаза. – Я выбрал вас, потому что вы исполнительны, умны и молчаливы. Особенно мне нравится последнее. Доктор Мики в курсе всего, а солдаты – глухонемые. Вы – третий человек, которого я допускаю к данным опытам».

Накамура думает о тех, кто построил всё это. Кто привёз сюда генератор, кто установил лифт, сконструировал странную машину в центре помещения.

«Их больше нет, лаборант Накамура», – говорит Иосимура.

Точно мысли читает, думает Накамура.

«У вас слишком подвижное лицо, лаборант. По нему можно прочесть всё, о чём вы думаете, точно по напечатанному тексту».

Накамуре становится смешно. Тоже мне читатели. Они могут прочесть всё, кроме самого главного. Кроме Изуми.

Ничего не отражается на его лице, когда он думает об этом.

Иосимура обходит странную установку. Накамура подходит ближе и смотрит внутрь «гроба». Там, под стеклом, лежит человек. Его брови и ресницы покрыты инеем. Жив ли он – непонятно.

«Вы знакомы с понятием «анабиоз», лаборант?»

«Так точно. Анабиоз – это временное прекращение жизнедеятельности организма, такое его состояние, когда все жизненные процессы настолько замедлены, что видимые признаки жизни отсутствуют. Тем не менее при возникновении благоприятных…»

«Хватит, лаборант. Вижу, что читали учебники. Что вы лично думаете об анабиозе? Если забыть о теоретических выкладках?»

«Я думаю, он возможен», – Накамура и сам поражается своей смелости.

«Правильно думаете», – Иосимура улыбается. Улыбка кажется зловещей.

«Многие животные, – говорит он, – впадают зимой в состояние гибернации, то есть спячки. Температура тела у них снижается. У крупных – на пять, максимум десять градусов. У мелких, вроде сусликов, она может падать практически до нуля. Почему так не может существовать человек? Я задал себе этот вопрос. Можно ли погрузить человека в сон и сохранить его тело неизменным?»

Это никак не пересекается с назначением отряда 731. Никакого бактериологического оружия, никаких бомб и убийств. Накамура весь внимание.

«Помимо нас с доктором Мики, о проекте знает генерал-лейтенант Исии и его братья – Такэо и Мицуо. Генерал Исии и стал инициатором проекта. Дело в том, что у генерал-лейтенанта – рак горла. Он может прожить ещё пять-шесть лет, но не более. Помимо того, ему уже пятьдесят три года, немало. Анабиоз позволит ему – а впоследствии и нам – дожить до момента, когда болезни и старость будут побеждены. Когда начальником отряда был генерал Масадзи Китано, мы были вынуждены прекратить исследования, но возвращение генерала Исии дало нам новую надежду».

Иосимура произносит свою речь с воодушевлением, и Накамура узнаёт этот стиль. Так ведёт себя перед солдатами сам Исии. Он расхаживает по сцене с микрофоном и говорит бурно, восторженно, размахивая руками.

Накамуре хочется сказать что-то вроде: «Не нужно меня вдохновлять, я и так буду делать то, что нужно». Но так сказать нельзя.

Иосимура снова читает мысли лаборанта.

«Но хватит, – говорит он. – Давайте работать».

Он подходит к саркофагу с противоположной от входа стороны. Солдаты отошли к стене. Они поставили женщин на колени и не дают им вырваться. Мики также подходит к саркофагу.

«Наблюдайте, Накамура», – говорит он.

Иосимура повышает давление внутри саркофага (Накамура видит циферблат с единицами измерения – паскалями). Затем медленно поднимает температуру. На стекле появляются капли конденсата.

«Если он жив, – говорит Иосимура, – значит, мы победили».

Процесс оказывается довольно длительным. Накамура думал, что Иосимура сейчас откроет крышку саркофага и человек внутри тут же проснётся. Но это не так. Доктор садится около пульта и молча смотрит через запотевшее стекло. Раз в две-три минуты он протягивает руку и чуть-чуть поворачивает какие-то датчики. Солдаты заталкивают женщин в небольшую клетку в дальнем углу помещения.

Молчание уже раздражает Накамуру. Иосимура чувствует нетерпение лаборанта.

«Да, это не быстро, Кодзи. Выводить показатели на нормальные нужно постепенно, в течение примерно часа. Потом как минимум час подопытный будет отходить от состояния анабиоза. Теоретически».

«Были ли уже успешные опыты?» – спрашивает Накамура.

«Пока нет. Но будут».

Мики тоже садится и жестом показывает Накамуре: можно. Тот находит глазами свободный стул и опускается на него. Солдаты остаются стоять.

Время тянется необыкновенно медленно.

«Но ведь можно выяснить, жив или мёртв подопытный, сразу же по открытии саркофага…» – говорит Накамура.

«Мы так и делаем – пока. Нет смысла ждать, пока мертвец придёт в себя».

Накамура неотрывно смотрит на саркофаг.

В какой-то момент Иосимура щёлкает тумблером в последний раз и кивает Мики. Тот отщёлкивает массивные засовы. Из саркофага валит пар. Крышку нужно поднимать вручную. Мики жестом подзывает Накамуру. Крышка очень тяжёлая.

Мужчина в саркофаге выглядит мёртвым. Это не китаец – скорее, монгол. Крупный, резко очерченные скулы. Иосимура держит в руках две пластинки с ручками. К каждой пластинке подведено по два провода, синий и красный.

«Накамура, следите за пульсом объекта, – говорит Иосимура. – Если пульс появится, тут же говорите».

«Это дефибриллятор, – поясняет Мики. – Устройство, предназначенное для стимуляции кардиоритма».

Иосимура прикладывает пластинки к телу человека справа чуть повыше, почти у плеча, слева – пониже. Мики обходит Накамуру и дёргает рубильник на пульте. Тело «замороженного» вздрагивает.

«Ещё».

Ещё один разряд, тело ещё раз вздрагивает. Пульса нет.

«Нет».

Мики говорит: «Помоги».

Вместе с Накамурой они вытягивают тело.

«Уменьшить процент мианезина», – говорит Иосимура.

«Согласен», – это Мики.

«Мы никак не можем прийти к верному составу анксиолитика для замедлений функций организма», – поясняет Иосимура.

Он жестом подзывает одного из солдат, указывает ему на клетку. Тот подтаскивает к саркофагу девушку-китаянку.

Китаянка бьётся в руках солдата. Мики умело вкалывает ей дозу успокоительного. Девушка безвольно повисает. Они с солдатом взваливают её тело на аппарат.

Иосимура смешивает препараты на столе у правой стены. Накамура не знает, куда ему деться.

«Теорию вы изучите потом, Накамура. Мне хотелось, чтобы вы читали книгу и представляли себе, как описанное в ней выглядит на самом деле. Я дам вам соответствующие материалы».

Он говорит, а его руки непрерывно движутся. Наконец, Иосимура поднимает шприц, выпускает в воздух тонкую струйку жидкости.

«Вот, готово».

Он идёт к саркофагу.

Накамура смелеет.

«Доктор Иосимура!»

«Да?»

«Если вы вкололи объекту успокоительное, то оно в любом случае послужит дополнительным транквилизатором, не так ли? Вы учитывали его взаимодействие с анксиолитиком?»

Иосимура усмехается и наклоняет голову вправо.

«А ведь он прав».

Судя по всему, он обращается к Мики.

«Мы и предыдущему сначала успокоительное вкололи, правда, Кэндзи?»

Мики подзывает жестом второго солдата, который уже держит наготове монголку. На этот раз Иосимура сразу вкалывает ей анксиолитик. Мики бесцеремонно сталкивает тело китаянки с саркофага, оба учёных с помощью солдата кладут бьющуюся монголку на прибор. Постепенно её движения слабеют.

«Молодец, Накамура, далеко пойдёшь», – говорит Мики, удерживая ноги женщины.

Когда она окончательно успокаивается, Иосимура аккуратно срезает с неё одежду – бесформенную кофту и юбку. На ней нет нижнего белья. Затем доктор подсоединяет к телу кабели питания. Раствор – в вену, трубки – в рот, в мочеиспускательное и анальное отверстия, ещё одну трубку в нос. Накамура внимательно наблюдает за процессом.

Все ритуалы соблюдены, Иосимура опускает крышку саркофага.

«Процесс заморозки автоматизирован», – говорит он и нажимает на большую синюю кнопку.

Они смотрят на постепенно покрывающееся инеем стекло.

«Можно вопрос?» – это Накамура.

«Да».

«Зачем нужны были два объекта?»

«Именно для этого. Всегда нужно брать страховой экземпляр, если с первым будет что-то не то».

Он показывает одному из солдат: убрать. Тот берёт китаянку на руки и уносит.

«Её нельзя возвращать к остальным», – протягивает Накамура.

«Конечно», – подтверждает Мики.

Накамура чувствует себя частью какого-то дружеского заговора. Не военного преступления, не запрещённого эксперимента, а розыгрыша, организуемого группой сокурсников, чтобы повеселиться. Одновременно с этим у Накамуры появляется мысль о том, как спасти Изуми. Сложная, очень сложная к реализации.

5

После июньского бунта «брёвен» охрану заметно ужесточили. Конечно, инициатором стал русский: китайцы в жизни бы не поднялись на борьбу. Они умели умолять о пощаде, бросаться в ноги, они прекрасно владели тайным языком перестукивания между камерами и умудрялись покупать у охранников дополнительные порции курева за золотые зубы. Русские всегда вели себя иначе. Они ни с кем не общались, постоянно пытались ударить охранника и выбраться из камеры.

Это была единственная ошибка сотрудников тюрьмы: двух русских посадили в одну камеру. Через два дня один из них сказался больным, а когда охранник пришёл выяснить, что случилось, разбил солдату голову наручниками. Русские были смелы, но глупы. Они забрали у охранника ключ от двери камеры и от наручников, но не убили его. Он вырвался и выбежал прочь, при этом заперев наружную решётку. Русские выпустили заключённых, но их тут же расстреляли снаружи. Всех китайцев отравили газом этой же ночью: «бревно» не должно воспринимать себя как человека.

Подсознательно Накамура боится нового бунта в седьмом тюремном отсеке. Новый бунт – снова газ в камерах, и у Изуми не будет ни единого шанса.

Весь июль они работают с Иосимурой и Мики над устройством для анабиоза. Накамура большую часть времени скромно стоит в стороне, но иногда подаёт здравые мысли, которые очень ценят оба начальника. Впрочем, внизу, в лаборатории анабиоза, никакой иерархии не чувствуется: с ним общаются как с равным. Молчаливые солдаты стоят в стороне.

28 июля Иосимура вызывает к себе в кабинет Мики и Накамуру около семи утра.

«Садитесь», – говорит он.

Напротив стола Иосимуры – три мягких кресла европейской работы. Центральное остаётся пустым.

«На днях к нам нагрянет Исии», – говорит он.

Все знают, что предсказать поведение генерал-лейтенанта невозможно. Днём он спит, около семи вечера просыпается, полный сил и энергии. Ему совершенно наплевать на расписание окружающих. Он может созвать срочное совещание в три часа ночи. Единственное, чему приходится подчиняться, это графику подвоза «брёвен». Их везут из подвалов японского посольства в Харбине или из окрестных деревень – днём.

«Он не сказал мне этого, но за столько лет я хорошо изучил генерал-лейтенанта. Мы можем ждать его даже сегодня вечером. Скорее всего, он вызовет меня и Мики, но вам, Накамура, тоже нужно быть готовым. Поэтому я ходатайствовал о предоставлении вам индивидуальной комнаты. Сегодня же вы переезжаете из казармы в собственное помещение, здесь, в одном из домов командного состава. Там пустуют две квартиры – меньшую предоставили вам».

Накамура вскакивает.

«Спасибо, господин полковник».

«Сидите, Кодзи. Квартира номер четыре, корпус два. Вот ключ».

Он передаёт Накамуре небольшой ключик и бумагу-пропуск.

«В вашей комнате будет внутренний телефон. Как только Исии позвонит мне, я тут же перезвоню вам. Машину поведёте вы. Обычно за рулём Мики, ему это нравится, но Исии любит соблюдение субординации. Исии не будет с вами разговаривать, только со мной и немного с Мики. Но если вдруг он задаст вам какой-либо вопрос, будьте готовы ответить на него совершенно чётко, чеканя слова, по-военному. При Исии вы не доктора, а солдаты».

«Хотя он тоже любит, чтобы его называли доктором», – ухмыляется Мики.

«Да, не без этого».

Накамура склоняет голову.

«Я всё понял, доктор Иосимура».

Та монголка не проснулась. И ещё два китайца не проснулись. И китаянка не проснулась. И ещё один русский. Никто не просыпался после анабиоза по системе Иосимуры. Но каждый раз доктор находил какой-то прогресс, что-то правильное в своём опыте. Каждый раз он говорил: отлично, так и должно быть. Отлично, всё идёт к решению проблемы.

Иосимура почти забросил свои опыты по обморожению и хладотерапии: этим занимались ассистенты. Он чувствовал конец войны. Чувствовал поражение Японии.

Накамура поднимается.

«Можно идти?»

«Идите, Накамура. Сегодня к обеду вы должны быть на новом месте».

Накамура заходит в казарму. Тут живут ребята, к которым он привык. Когда Санава ошпарился кислотой, Накамуре казалось, что это он, Накамура, пострадал, что это ему больно и страшно. А вот кровать Осудзи, как всегда, неубранная. Все убирают, Осудзи – ленится. На всеобщих смотрах и проверках дисциплины его кровать всегда успевал убрать кто-либо из сослуживцев.

Мы все мертвецы, думает Накамура. Все мёртвые, мертвее «брёвен». Убивающий страшнее убиенного. Накамура вспоминает перекошенное изуродованное лицо Миямото, висящего на спинке кровати. Бедный, бедный мальчик. Из родственников у него была только мать, он посылал ей деньги. Мертвецы не могут любить картины Хокусая, думает Накамура. Виды Фудзи недоступны для мертвецов. Тем не менее он аккуратно снимает репродукцию со стены и скручивает в трубку.

Накамура собирается быстро: он всё-таки солдат. Он берёт с полки и из-под кровати свой нехитрый скарб и отправляется к домам командного состава. Где-то здесь живёт сам Сиро Исии. Дома окружены забором с колючей проволокой. Накамура подаёт часовому пропуск, тот молча возвращает его. Проходи, Накамура, удачи тебе.

Отсюда видна белая стена госпиталя. Сегодня солнце особенно высоко, и светит оно особенно ярко. Белая труба крематория. Белые стены корпуса «ро». Белизна, чистота.

Он находит свой дом и квартиру. Одна довольно большая комната. Ванная, индивидуальный санузел. Всё аккуратно, чисто. Насколько Накамура знает, тут есть уборщики-маньчжуры. Ему не нравится, что кто-то будет входить в комнату в его отсутствие, но так уж заведено.

Накамура садится на кровать. Сегодня у него нет никаких обязанностей, вообще никаких. Ему не нужно в чумную лабораторию Такахаси, не нужно в комнату № 5. Просто сидеть и ждать, когда позвонит Иосимура. Телефон – на прикроватной тумбочке.

На стене – какой-то безликий пейзаж. Накамура снимает его и вешает Хокусая.

Внезапно ему приходит в голову удивительная мысль: если попросить Иосимуру, может, ему отдадут Изуми в личное пользование? Ведь командование имеет на это право. Они неоднократно забирали понравившихся женщин себе. Правда, после возвращали обратно – в помещения для «брёвен».

Изуми – не случайное китайское «бревно», а шпионка.

Пустота. Вокруг Накамуры и внутри него – пустота. Он ощущает себя не частью непобедимой Японии, а всего лишь бессмысленным лоскутом, оторванным от кимоно. Звонок Иосимуры – единственная ниточка, связывающая его с Квантунской армией и управлением по водоснабжению и профилактике, с отрядом 731.

6

Звонок раздаётся в 21.46.

«Ко мне», – и всё, более ничего. Доктор Иосимура живёт в четвёртом корпусе, у самого выхода из огороженной зоны для командования.

Накамура одет, последние два часа он просто сидит на кровати и смотрит на картину Хокусая. Но за картиной, за волной и за Фудзи он видит лицо Изуми.

У Иосимуры – большая квартира, не чета квартире Накамуры. Четыре комнаты как минимум – Накамура не знает точно. Он остаётся ждать в передней. Он уже бывал здесь. Мики появляется через минуту, а ещё через несколько минут все трое выходят из домика и отправляются к блоку «ро». Накамура стесняется спросить, где генерал-лейтенант Исии.

Последний оказывается уже с другой стороны блока «ро», около джипа. По дороге через тюрьму они берут с собой двух девушек-китаянок. Те покорны и молчаливы. Так должны себя вести брёвна.

Исии не один. С ним рядом – та самая девушка с кругами под глазами. На ней – мужская форма без погон и никаких наручников. Смеркается, девушка кажется Накамуре очень некрасивой. Для него загадка, что нашёл в ней Исии. Ещё большая загадка – почему она едет с ними.

Накамура приветствует генерала, но тот не обращает внимания.

В темноте прячется второй джип, поменьше первого и без решётки, отделяющей заключённых от водителя и пассажиров. Накамура и Мики садятся в большую машину, туда же заталкивают китаянок. Глухонемых солдат с ними нет. Иосимура, Исии и его дама идут к меньшему джипу.

Мики выводит автомобиль на дорогу, ворота уже открываются: часовой наготове.

«Кто она?» – спрашивает Накамура, убедившись, что в другой машине не могут слышать его слова.

«Амайя, ночной дождь».

Накамура молча ждёт продолжения.

«Я не знаю, кто она. Исии приблизил её к себе полтора месяца назад и не отпускает ни на шаг. Вряд ли она просто пленная. И не похоже, что он с ней спит. И ещё после её появления анабиозис достроили за полторы недели, хотя до этого возились несколько лет».

На этом Мики замолкает. Судя по всему, ему и в самом деле нечего больше сказать.

Девушка явно не японка. Может, русская. Может, откуда-то из Европы. Накамура видел мало иностранцев в своей жизни. Имя «Амайя» – японское. Почему?

Мики едет очень быстро. Накамура высовывается из окна: вдалеке виден столбик пыли. Машина Исии не поспевает за ними.

«Они же знают, куда ехать», – флегматично говорит Мики.

Накамура думает о том, что через несколько минут ему предстоит общаться с самим Исии Сиро. Мало кто из простых лаборантов подходил настолько близко к Богу Войны.

Ему приходит в голову неуместная мысль. Хочется спросить у Мики, женат ли генерал. Но нельзя, такого позволить себе точно нельзя.

Они уже въезжают в «заброшенный» склад. Всё происходит точь-в-точь как обычно, только без глухонемых. Накамура и Мики тащат китаянок через коридор, через «ящик смерти», через незаметную дверь – в лифт. Те покорны.

Лифт идёт вниз.

С первого раза, когда Накамура попал в подземную лабораторию, в ней произошли заметные изменения. Глухонемые солдаты заметно расширили клетку для подопытных. Пульт управления устройством для анабиоза оброс новыми переключателями и датчиками. На столах появились разнообразные реторты и пробирки.

Рядом с прибором поставили обычную больничную койку с ремнями для сдерживания буйных больных. На ней помещаемые в анабиоз должны заснуть прежде чем попасть внутрь саркофага.

Мики и Накамура заталкивают «брёвна» в клетку. Как раз когда они заканчивают с подготовкой лаборатории – свет уже включен, китаянки заперты, с саркофага снято покрывало – появляются остальные. Первым входит Иосимура.

«Вот, доктор Исии», – говорит он.

Исии никогда не был просто начальником, пустобрехом. Учёный высочайшего уровня, микробиолог, он сам внёс множество новшеств в дело бактериологической войны. Фильтры для воды, фарфоровые бомбы – всё кажется изобретением Исии Сиро.

«Выглядит красиво», – с усмешкой произносит генерал.

Он плохо выглядит: усы обвисли, глаза за стёклами очков нелепо щурятся, он сутулится.

«Ещё немного, ещё несколько опытов – и мы достигнем необходимого уровня. С часу на час замороженный объект проснётся, с минуты на минуту…»

В саркофаге и в самом деле находится объект. Они положили туда монголоидного мужчину два дня назад. Вчера опытов не было. И ещё Накамура подал здравую мысль: может, если подержать объект в анабиозе подольше, что-то изменится к лучшему. Иосимура настолько привык к получению опытных результатов почти без теоретической подготовки, что тут же согласился.

Зачем предполагать, что в теле человека восемьдесят процентов воды, если это можно проверить? – так говорил Иосимура несколько лет назад, и фраза стала крылатой. Тот опыт был страшен. Человека помещали в горячую камеру с очень низкой влажностью, через которую постоянно продували ветер. За несколько часов подопытный превращался в мумию. Она весила двадцать процентов от начальной массы объекта.

«Пройдите сюда, генерал. Вам будет интересно самому разморозить объект».

Исии дотрагивается руками до пульта управления, кончиками пальцев проводит по циферблатам и тумблерам.

«Это небыстро», – говорит он. – «Около часа». – «Я готов потерпеть».

При свете лабораторных ламп Накамура внимательно рассматривает генерала. Несмотря на ночное время и секретные опыты, тот одет точно на плац-параде. Зелёный мундир, на нём – ордена и медали. Тонкие очки поблёскивают.

«Ну, давайте разбудим нашу принцессу…»

Накамура стоит в стороне, его задача – молчать.

Исии повышает давление, щёлкает тумблерами, на которые ему молча указывает Иосимура. Раз, два, три, просыпайся, красавчик.

Медленно повышается давление. Исии садится. Остальные в его присутствии стоят.

Накамура думает, почему генерал назвал мужчину принцессой.

Он внимательно рассматривает девушку с кругами под глазами. Изучает её так, точно собирается по памяти рисовать её портрет. Он ловит себя на мысли, что она вызывает в нём два противоречивых чувства – отвращение и вожделение. Физическая красота в таком случае не играет никакой роли. Вожделение возникает само по себе, независимо от внешности объекта. Накамура прогоняет через себя эти фразы, прочитанные некогда в учебнике по психологии. «Объект» – так он оценивает Амайю.

Обычно ожидание пробуждения происходит в работе. Пока он, лаборант, медленно выворачивает регуляторы, Иосимура и Мики работают с химическими соединениями, проводят вычисления, записывают результат опытов в своих журналах. Но сейчас приходится молчать и ждать, пока Исии сам заговорит.

Но ему, вероятно, нечего сказать.

Проходит около сорока минут. Мики и Иосимура иногда перебрасываются ничего не значащими фразами. Сорок минут молчания – это непросто, даже для хладнокровного и вымуштрованного солдата.

Исии спрашивает: «Можно?»

Неделю назад Иосимура автоматизировал процесс. Теперь давление и температура повышаются без участия оператора. Когда нужный уровень достигнут, прибор сигнализирует о готовности к выводу из анабиоза. Пока что сигнала не было.

«Ещё хотя бы двадцать минут», – отвечает Иосимура.

«Можно», – решает Исии и вручную выворачивает температурный регулятор до предела, после чего нажимает на открывающий рычаг.

Пар валит из-под крышки саркофага. Изо рта мужчины вываливается питательная трубка.

И вдруг объект кашляет. Надрывно, страшно. Он кашляет, и кашляет, и его голая грудь забрызгана кровью, Иосимура с Мики пытаются прижать мужчину к столу, Исии с девушкой отходят подальше.

«Накамура!»

Он точно просыпается от спячки, бежит к столу, хватает один из заготовленных шприцев с транквилизатором, передаёт Иосимуре.

Объект постепенно успокаивается. Движения его замедляются, кровь перестаёт идти горлом. Он хрипло, надсадно дышит.

Накамура ненароком заглядывает Иосимуре в лицо. Тот счастлив. Это то самое выражение, которое может возникнуть на лице полководца после окончательной победы его армии. Тут победа промежуточная, но они идут верным путём.

Амайя что-то говорит Исии. Тот усмехается.

Монгол тяжело дышит.

«Мозг работает?» – спрашивает Исии.

«Секунду!»

Иосимура подносит к носу монгола ватку, смоченную в нашатырном спирте. Монгол резко открывает глаза и что-то громко говорит.

«Маму позвал, кажется», – переводит Мики.

«Работает», – констатирует Исии.

Иосимура берёт заготовленный заранее шприц с синильной кислотой и делает монголу инъекцию. Тот молча расслабляется и закрывает глаза.

«Думаю, ещё несколько опытов, и мы сможем гарантировать полную безопасность для укладываемого в анабиоз, – говорит Иосимура. – Настоящий опыт был проведён несколько некорректно. Плюс ко всему он должен ещё как минимум час находиться в искусственной или естественной коме, чтобы жизненные процессы адаптировались к естественной среде».

Исии смотрит на китайских девушек.

«Я хотел бы увидеть процесс погружения в анабиоз».

Накамура идёт к клетке, открывает и выволакивает одну из подопытных. Она вяло пытается вырваться. Иосимура уже наготове: один укол, затем ещё один, затем они с Накамурой укладывают девушку на койку и привязывают.

«Она должна полностью заснуть, это напоминает наркоз», – констатирует Иосимура.

Экспериментальным путём выявлено, что анабиозник должен полежать под действием наркотика хотя бы двадцать минут перед помещением в камеру. Во всяком случае, только что оживлённый монгол лежал именно двадцать минут. Других удачных опытов пока что не было.

Исии берёт стул и садится. Амайя остаётся стоять. Она выше Накамуры сантиметров на пятнадцать. В ней все сто восемьдесят пять. Или сто девяносто.

«Мы все знаем, что конец близок», – говорит Исии.

Это апокалипсическая картина. Исии сидит, перед ним на койке – тело китаянки, неподалёку прямо на полу валяется труп монгола. Вторая китаянка в клетке в углу. Амайя стоит за спиной генерала. Накамура, Иосимура и Мики выстроились по другую сторону от койки с «бревном». Исии будто проводит смотр своей маленькой армии.

Но он не проводит смотр. Он говорит откровенно – едва ли не впервые в жизни.

«Если Советский Союз объявит Японии войну, мы не продержимся и недели. Нас просто сметёт красным серпом. Всё вот это снесёт – постройки, людей, машины. Русские – вандалы, я бывал в их стране в конце двадцатых».

Он тяжело вздыхает.

«Император официально обратился к советскому правительству с просьбой быть посредником при переговорах с Соединёнными Штатами. К сожалению, этого обстоятельства не приняли США. Вчера в Потсдаме прошла конференция, на которой были сформулированы требования к капитуляции Японии. Мы их не приняли. Это значит, США вынудит СССР вступить в войну на своей стороне. Тем более СССР заинтересован в Китае. В течение двух недель Япония будет превращена в пепел и прах. Вы понимаете, что это значит?»

«У нас нет времени», – отвечает Мики.

«Верно, – говорит Исии. – У нас нет ни дня. То, над чем вы работаете, должно быть сделано вчера. Не завтра и даже не сегодня».

Он оборачивается к Амайе и разговаривает с ней по-английски. Накамура распознаёт отдельные слова, но суть разговора не улавливает. А вот Мики и Иосимура явно понимают, о чём речь.

Она кивает, что-то отвечает звонким, красивым голосом. Если закрыть глаза, то кажется, что это Изуми. Но открываешь – и снова эта дылда.

«У вас есть ещё неделя, ровно неделя. В следующую пятницу устройство должно работать как часы».

Иосимура кивает. Исии встаёт.

«Когда война закончится, мы станем первыми, кто сумел построить устройство для погружения человека в анабиоз. Вы должны понимать, что за этим будут стоять огромные деньги».

Генерал проходит мимо Иосимуры и Мики. Он становится прямо перед Накамурой и смотрит на него сверху вниз, с высоты своих ста восьмидесяти одного.

«Тебе можно доверять, лейтенант?» – спрашивает он.

Сейчас решается судьба Накамуры. У Исии потрясающий, нечеловеческий нюх. Не дай бог он почувствует хотя бы слабинку, хотя бы намёк на то, что у Накамуры подгибаются колени от страха… Это конец. Но Накамура твёрд. Ради Изуми, только ради неё.

«Да, господин генерал-лейтенант», – чеканит он.

«Доктор», – с ухмылкой говорит Исии.

«Доктор», – механически повторяет Накамура.

Исии отходит назад.

Иосимура кивает. Мики и Накамура разрезают одежду на китаянке и перекладывают её тело в саркофаг, Иосимура заправляет все питающие и отводящие трубки, затем закрывает крышку.

«Температура минус сто двенадцать», – говорит он.

Единственный успешный эксперимент провели при этой температуре. Ниже – смерть, выше – тоже.

Накамура рассматривает Амайю. Какую роль она играет в этом спектакле? Какой у неё странный нос – точно был некогда перебит, а потом исправлен, теперь он орлиный, горбатый. Какие у неё странные глаза – огромные, голубые, глубоко посаженные, в окружении чёрных каёмок.

Исии смотрит на китаянку в саркофаге. Она лежит безмятежно, точно спит в собственной постели.

«Эта пусть остаётся тут», – говорит Иосимура, указывая на второе «бревно».

Мики кивает.

Все пятеро идут в лифт. Это заговор, думает Накамура. И в этом заговоре он находится в равном положении с самим Исии Сиро.

Пока лифт поднимается наверх, Накамура смотрит на Амайю со спины. Слишком крупная, думает он. Слишком жёсткие, торчком стоящие волосы. Слишком, всё в ней слишком. Но о вкусах не спорят.

Накамурой овладевают мечты. Если бы в качестве «бревна» взяли Изуми, он бы прямо сейчас её спас. Если бы Изуми, а не безымянная китаянка, сидела сейчас в нижней клетке, он, Накамура, расстрелял бы в спину всех – Исии, Иосимуру, Мики и Амайю. И вернулся бы за Изуми. Он помнит цифровой код на лифтовой двери, подсмотреть его ничего не стоило. 546201. Значит ли это число что-либо для Иосимуры? Неважно.

На этот раз Иосимура садится в большой джип. Исии остаётся с Амайей вдвоём. Напоследок, прежде чем сесть в машину, он говорит:

«Семь дней, Иосимура. У вас – семь дней. Я ещё раз проверю в середине недели».

Иосимура слегка склоняется перед генералом.

Пыль за джипом Исии медленно оседает. Мики и Иосимура медлят. Накамура уже в машине.

Кажется, он понимает, о чём думают его начальники. Все хотят жить. С одной стороны, война может закончиться для них благополучно, и после войны они могут открыть предприятие по производству машин для анабиоза. С другой стороны, саркофаг может стать единственным способом вообще пережить войну. Каждый хочет иметь такой шанс для себя.

Джип трясётся на неровной дороге, Мики за рулём, Иосимура – слева, Накамура – посередине.

Прощаясь у домиков, Иосимура говорит:

«В семь утра ждать у джипа. У нас напряжённая неделя».

Накамура почему-то вспоминает глухонемых солдат.

7

1 августа 1945 года на базу 731-го отряда доставили последнюю партию заключённых. Старый «Додж» въехал в ворота и остановился. Внутри было около сорока человек. Никто из командования не вышел для изучения новой поставки. У задней двери «Доджа» стояли два врача-лаборанта. Первый дезинфицировал запястье каждому выходящему, второй вкалывал в это же место раствор синильной кислоты. Два солдата оттаскивали трупы за машину, чтобы выходящие не догадывались о том, что их ждёт. Это было первым звонком: нужда в подопытных пропала.

В ночь с третьего на четвёртое августа 1945 года, с пятницы на субботу, генерал-лейтенант медицинской службы, начальник управления по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии Исии Сиро посетил подпольную лабораторию по исследованию возможностей погружения человека в анабиоз и остался доволен. Полковник доктор Иосимура Хисато добился потрясающих успехов. Единственное, чего не мог проверить Иосимура, это длительность сохранения тела подопытного в неизменном состоянии. Вероятность того, что даже в анабиозе человек продолжал стареть с той же скоростью, с какой старел вне саркофага, существовала.

Накамура научился управлять генератором. Как оказалось, он работал не на топливе, а от течения близлежащей подземной речушки. «Пока не перетрётся вал, электричество у нас будет», – шутил Иосимура. Накамура думал, что скорее пересохнет речушка.

6 августа 1945 года в 1 час 45 минут с американского бомбардировщика B-29 на город Хиросиму была сброшена атомная бомба «Малыш». В тот же день, примерно в 2 часа 50 минут генерал-лейтенант Исии Сиро вызвал Иосимуру и Мики к себе в комнату. Накамура приглашён не был.

Сегодня 8 августа. Накамура смотрит на картинку Хокусая. Три дня назад Изуми сказала ему: «Я больше не могу». И перестала болеть, перестала курить, перестала есть слабительное. Это значит, в любой момент её могут забрать, просто забрать.

Он не может открыть ей правду, потому что она не поверит. А осталось совсем чуть-чуть, совсем немного. В день капитуляции Японии – она не за горами – базу ликвидируют, сомнений в этом нет. Разве что Исии не позволит уничтожить дорогостоящий и сложный аппарат для анабиоза. Накамура хочет самовольно забрать с собой Изуми – как «бревно». Никто не заподозрит неладного: в последние дни он постоянно перевозит одно «бревно» за другим на северо-восточный склад.

Он погрузит её в анабиоз и будет сторожить. Он убьёт всякого, кто попытается зайти в лабораторию. Даже если на Пинфань будет сброшена атомная бомба, саркофаг не должен пострадать.

У Накамуры нет чёткого плана действий, расписанного по часам. Он должен осуществить своё намерение спонтанно – в день, когда будет принято решение о ликвидации базы. Самое сложное – это успеть до того, как заключённые будут умерщвлены.

Есть другой вариант: выкрасть Изуми сейчас. Везти её к саркофагу нельзя: придётся скрываться в окрестных китайских деревнях. В деревнях, где ненавидят японцев.

А за что их любить? Жители Маньчжурии хорошо помнят всё, что делали с ними японцы.

Они помнят, как войска, взявшие в 1937 году Нанкин, увечили их женщин, рвали им внутренности штыком и насиловали прямо в эти, новые отверстия. Как спорили между собой, кто зарубит за пятнадцать минут больше простых китайцев – и победитель успевал убить как минимум сотню прохожих. Как вспарывали животы, отрубали головы и закапывали живьём – потому что было предписано беречь патроны.

Как, начиная с 1932 года, по всей оккупированной территории расползался чудовищный паук «домов комфорта», где одурманенные наркотиками местные женщины обслуживали по шестьдесят-семьдесят солдат за день. Как женщин травили террамицином, чтобы не допустить венерических болезней или спровоцировать выкидыш в случае беременности.

Как с самолётов на пинфаньские деревни сбрасывали мягкие игрушки, одежду, одеяла и прочие вещи, заражённые чумой, столбняком, ботулизмом, холерой, брюшным тифом, и бедные китайцы подбирали эти дары, и как потом японцы ходили в защитных костюмах и проверяли, какой процент населения заражён чумой.

Они помнят всё это – и никогда не простят.

Именно поэтому Накамура ждёт дня «икс», часа «ч».

Весь день 8 августа Накамура сидит в своей комнате. Выходит он только на обед. Сегодня работы с саркофагом нет: Иосимура занят на других опытах. Накамура смотрит на картину, на стены, на небо через узкое окно. Он ни о чём не думает, потому что не может думать. В его голове живёт Изуми. Такая цветущая и красивая, такая живая.

Утром 9 августа 1945 года начинается эвакуация отряда.

Накамура вскакивает с кровати при первом же шуме и мгновенно одевается. Источник шума – Мики, он стучит в квартиру Накамуры.

«Сегодня ночью СССР объявил войну Японии, советские войска уже на территории Маньчжурии. Не далее как через полчаса начнётся массовая эвакуация отряда. Нам срочно нужно ехать в бункер».

Накамура бежит за Мики и думает, не пустить ли ему пулю в спину прямо сейчас. Нет, рано.

Исии уже на ногах: вполне вероятно, он вообще не спал. Появляется Иосимура, из дома Исии выскакивает Амайя. Все пятеро идут ко входу в корпус «ро».

«Я не могу ехать сейчас с вами, как и доктор Иосимура, – говорит Исии. – Мики, Накамура, вы должны подготовить саркофаг и ждать там. Я приеду как только смогу. Вероятно, даже не сегодня. Амайя едет с вами».

Они проходят насквозь блок «ро». На Накамуру накатывает паника. Что делать? Как вызволить Изуми?

Неожиданно Исии уходит в один из боковых коридоров. Иосимура – за ним. Мики и Амайя, не глядя, идут вперёд. Накамура решается.

В корпусе царит неразбериха, хотя страшные известия пришли не более четверти часа назад. Накамура сворачивает в тюремный блок «ха». Часовой требует у него разрешение на то, чтобы забрать заключённого. Накамура всегда отдавал бумагу автоматически. Сейчас у него нет времени придумывать оправдания. Он снимает с плеча винтовку и молниеносным движением вспарывает часовому живот.

Затем Накамура берёт ключи и идёт внутрь. Второй часовой пропуска не требует. Накамура проходит мимо, а затем всаживает штык солдату в шею. Всё, путь свободен. Вот она, камера Изуми. Накамура открывает дверь. Изуми смотрит на него круглыми глазами.

«Мы бежим!» – говорит он.

Они идут по коридору, Изуми молча провожает взглядом мёртвых охранников.

«Делаем вид, что я веду тебя на опыты», – говорит Накамура. Изуми теперь идёт впереди него. На ней нет наручников, но в спину утыкается штык.

Он выталкивает её из помещения. У дверей их встречает Мики.

«Что это? Зачем?»

Накамура отталкивает Изуми в сторону и молча всаживает штык полковнику под рёбра.

Амайя в джипе. Она жестами показывает: всё в порядке, я на вашей стороне. Накамура ей не верит. Амайя – за рулём.

«Я – друг, – говорит она с лёгким акцентом. – Мы едем вместе».

Накамура втискивает на сиденье Изуми, садится сам. Амайя нажимает на газ.

Как выехать с базы, Накамура пока не знает.

Он понимает, что не ожидающих подвоха часовых заколоть просто. Но у ворот стоят люди, которые всегда готовы к неожиданностям. Амайя давит на газ. Джип разгоняется.

Они привыкли к этой машине. Они знают, что она часто выезжает ночью. Но сегодня у Накамуры нет пропуска, джип движется всё быстрее, Амайя прищуривает глаза.

Часовые начинают стрелять только когда ворота уже болтаются на вырванных петлях. Машина несётся вперёд, позади – винтовочный треск.

«Не задело?» – кричит Накамура.

«Нет», – отвечает Изуми. Амайя молчит.

Амайя ведёт машину слишком уверенно. Накамура думает о том, что тот её визит на объект вместе с Исии не был единственным. Невозможно так запомнить каждый поворот с одного раза. В тенте прямо около лица Накамуры – пулевое отверстие. Он берёт Изуми за руку. Её рука – в чём-то липком. В крови.

Накамура смотрит ей в глаза:

«Ты же сказала, что не задело!»

Но она молчит, глаза её закатились. Она ещё дышит, но слабо, и Накамура понимает, что самое важное теперь – успеть. Успеть положить её в анабиоз. Когда-нибудь он заберёт её – тогда рядом будут врачи, тогда пулю вытащат, тогда её спасут.

«Она ранена», – говорит он Амайе.

«Я стараюсь», – отвечает Амайя.

Несмотря на то, что несколько минут назад она сама заговорила с ним по-японски, он не ждал ответа. Накамуре казалось, что девушка не говорит на его языке.

Джип заносит на одном повороте, затем на другом. Задняя часть машины идёт юзом, но Амайя удерживает её на дороге.

Они доезжают до склада не за десять минут, как обычно, а за пять. Амайя тормозит внутри складского помещения так, что Накамура едва не вылетает через переднее стекло. Ещё с большим трудом он удерживает Изуми.

У Амайи есть ключ от внешней двери, и она знает код лифта не хуже Накамуры. Она бежит первой, Накамура – за ней, Изуми у него на руках. Его форма становится липкой от крови. Пока лифт едет вниз, Накамура пытается понять, куда попала пуля. Под окровавленной одеждой ничего не видно.

Они внизу, уже внизу. Накамура кладёт Изуми на койку, бежит к столу, хватает ножницы, разрезает на Изуми одежду. Он не знает, дышит ли она.

Амайя берёт губку, смачивает её в умывальнике. Накамура боится вкалывать Изуми морфий или что-либо другое для облегчения боли. Он не знает, как это будет взаимодействовать с анксиолитиком.

Амайя стирает кровь с живота и груди Изуми. И в этот момент всё становится ясно.

«Нет» – это глупое слово, ответ на вопрос «тебя не задело?». Пустое слово, последнее в жизни Изуми, рождённое в угасающем рассудке, призванное успокоить мужчину. «Нет» – это автоматическая реакция на раздражитель. Возможно, она вообще не слышала этого вопроса.

В теле Изуми – три отверстия. Одна из очередей, пущенных вслед джипу, прошила её, три сквозных. Перевернуть её на живот, Накамура? Посмотреть, сколько там дыр в спине?

Замораживать Изуми поздно, потому что она стала легче на двадцать один грамм, на вес души, в которую не верят японцы. Или тяжелеё – если в ней есть пули, каждая по девять граммов.

Плачь, Накамура, плачь, падай на колени перед мёртвой женщиной, рыдай. Рыдай, когда лифт идёт наверх без твоего приказа, когда Амайя берёт винтовку из твоих ослабевших рук и целится в закрытые металлические двери. Затем двери открываются, и первую пулю в живот получает незнакомый солдат Квантунской армии, а потом Исии кричит: «Это я, Амайя, это я», но двери уже закрываются, потому что Амайя продолжает стрелять.

Накамура поднимается и бежит к двери. Он знает одну штуку, которую может не знать Амайя. Иосимура предусмотрел всё, всё на свете, и бункер можно изолировать. Накамура берётся за небольшой выступ в лифтовой панели и дёргает её на себя. Она отрывается, под ней – вторая панель, на ней – рубильник с красной рукоятью, привязанной проволочкой. Он срывает печать, тащит рубильник на себя и отходит назад.

«Всё, – говорит он. – Они не прорвутся. Никто не прорвётся».

Из потолка выезжает толстая бронеплита. Даже не выезжает – тяжело падает на пол. Как её поднять снова, Накамура не знает, потому что рубильник остаётся за ней. В принципе, он не знает, имеет ли изоляция лаборатории анабиоза обратное действие.

Амайя держит в руке винтовку. Он проходит мимо и смотрит на тело Изуми.

Накамура опустошён окончательно. Он не знает, что делать дальше. Он не хочет жить, потому что это не имеет смысла. Где-то там, наверху, Япония отдаёт Маньчжурию русским. Где-то там атомная бомба «Толстяк» падает на Нагасаки, потому что первостепенная цель, Кокура, затянута облаками. Где-то там генерал-лейтенант Исии Сиро бессильно бьёт кулаками по металлической двери бесполезного лифта. Где-то там сотрудники отряда 516, специалисты по отравляющим газам, забрасывают стеклянные гранаты со сжиженным цианистым водородом в камеры с «брёвнами».

Амайя говорит: «Спаси меня».

Накамура смотрит на неё в упор. Он не знает, кто она такая, почему оказалась рядом с генералом Исии. Какое отношение она имеет к устройству для анабиоза. Он рассматривает её огромные глаза, чёрные круги вокруг них, её тонкие губы, её странный, птичий нос. Неожиданно на него нисходит спокойствие. Он идёт к столу с реактивами, достаёт из ящика шприц, наполняет его анксиолитиком.

«Раздевайся, ложись», – говорит он.

Она делает это молча, не стесняясь. У неё большая грудь.

Она ложится не на койку – там всё ещё покоится мёртвое тело Изуми. Она ложится сразу в саркофаг, руки по швам, вытягивается. Её длинное тело едва помещается внутри. Накамура аккуратно вкалывает ей раствор.

«Меня зовут Накамура Кодзи. Её зовут Изуми. Передай это тем, кто разбудит тебя».

Она кивает.

Её веки тяжелеют, глаза закрываются.

Всё время, пока она засыпает, Накамура сидит у саркофага и смотрит в одну точку. Перед ним, один за другим, встают сорок шесть видов горы Фудзи Кацусики Хокусая. Тридцать шесть основных и десять дополнительных. Когда он видит «Восхождение на гору», он встаёт, подводит к телу Амайи питательные трубки – так, как это много раз делал доктор Иосимура, и закрывает саркофаг.

Остаётся последнее, самое важное. Япония, я не могу поверить в твоё поражение, хотя я чувствую его, я знаю, что наступил конец. Мама, прости, я не могу опозорить себя. Я не смог спасти любимую женщину, но я спас жизнь другой. Мама, прости меня.

Накамура отстёгивает от винтовки штык. Хорошо бы иметь кусунгобу или хотя бы вакидзаси, но приходится пользоваться тем, что есть.

Накамура снимает тело Изуми с койки, кладёт на пол перед собой. Снимает форменную куртку, снимает рубашку и нижнюю, европейского типа, майку. Становится на колени. Обматывает штык курткой. Берёт его обеими руками, оставляя свободным около десяти сантиметров штыка.

Мимо Накамуры проносятся все мгновения его короткой жизни. Он знает, что будет очень больно. Но только такая смерть может искупить всё, что он сделал.

Он закрывает глаза, дотрагивается холодным кончиком штыка до левой части живота.

Крепко сжимает штык.

Главное – не вскрикнуть от боли.

И делает первое движение.