Улыбка
По прошествии четырех месяцев с момента налета берсеркеров на планету под названием Сен-Жервез среди туч пепла и пара, окрасивших небеса уничтоженной планеты в мертвенно-серые тона, появилась большая, шикарная яхта тирана Йоритомо. Вскоре с нее беззвучно были спущены два бронекатера, приземлившиеся посреди голой равнины в том месте, где некогда стояла столица планеты.
Высадившаяся с катеров команда была одета в скафандры высшей защиты, чтобы избежать пагубного воздействия раскаленного пепла, горячей грязи и остаточной радиации. Солдаты знали, что ищут, и менее чем через стандартный час наткнулись на сводчатый тоннель, ведущий вглубь от бывшего подвала знаменитого сен-жервезского музея. Местами тоннель частично обрушился, но проход все-таки сохранился, и прибывшие двинулись по ступеням вниз, иногда спотыкаясь об обломки, скатившиеся с поверхности. Поначалу сражение было не совсем односторонним, и среди руин некогда величественного города то и дело встречались обломки десантных ботов и роботов берсеркеров. Неживые металлические убийцы были вынуждены высадиться, чтобы нейтрализовать генераторы защитного поля, прежде чем приступить к бомбардировке планеты всерьез.
Тоннель окончился огромным хранилищем в сотнях метров от поверхности. Аварийное освещение, имеющее независимый источник питания, все еще работало, а системы очистки воздуха до сих пор пытались отфильтровать пыль. В хранилище высились пять огромных статуй, считая и стоявшую в примыкающей к залу мастерской, где над ней, очевидно, трудился какой-то реставратор. Каждая статуя являла собой бесценное произведение искусства. А вокруг были разбросаны, будто мусор, полотна, керамика, статуэтки из бронзы, золота и серебра – самые ничтожные из сокровищ, достойных зависти.
Прибывшие тут же передали по радио о своем открытии человеку, нетерпеливо дожидавшемуся в яхте, зависшей над городом. В докладе упомянули, что кто-то явно жил здесь уже после нападения. Кроме мастерской, силовая лампа которой снабжала электричеством уцелевшее оборудование, в хранилище имелась комнатка, служившая музейным архивом. Теперь в ней обнаружилась койка, запасы пищи и прочие предметы, свидетельствующие, что это помещение стало чьим-то жилищем. Что ж, не так уж и удивительно, что из многих миллионов обитателей планеты уцелел хоть один.
Человек, в одиночестве проживший в этом укрытии целых четыре месяца, по возвращении застал высадившийся отряд за работой.
– Мародеры, – бесстрастно прокомментировал он, не находя в душе сил ни на ярость, ни даже на страх. Человек, не защищенный ни от радиации, ни от чего-либо другого, привалился плечом к косяку последней двери разбитого тоннеля – длинноволосый, небритый, некогда толстый; висящая мешком одежда выглядела так, будто ее не меняли со времени нашествия берсеркеров.
Десантник, стоявший к нему ближе всех, молча смерил человека взглядом и побарабанил пальцами по рукоятке пистолета, прикидывая, как быть, но выхватывать оружие из кобуры не стал. Пришедший швырнул на пол принесенный металлолом, вложив в этот жест все свое презрение.
Пистолет выскочил из кобуры, но не успел его обладатель прицелиться, как командир десанта остановил его резким жестом. Не отводя взгляда от замершего в дверном проеме человека, командир снова вышел на связь с кораблем, зависшим над руинами.
– Ваше Высочество, здесь уцелевший, – проинформировал он обладателя круглого лица, вскоре появившегося на портативном экранчике. – Полагаю, это скульптор Антонио Нобрега.
– Дайте-ка мне взглянуть на него сию же секунду. Подведите его к экрану. – Даже вечная одышка не делала неподражаемый, устрашающий голос Его Высочества хотя бы капельку менее устрашающим. – Да, вы правы, хотя он и сильно переменился. Нобрега, какая удача для нас обоих! Вот уж воистину еще одна драгоценная находка.
– Я знал, что вы поспеете на Сен-Жервез со дня на день, – все так же безучастно ответил Нобрега экрану. – Как болезнетворный микроб, поселяющийся в изувеченном теле. Как громадный, жирный раковый вирус. Вы притащили свою дамочку, чтобы она взяла под крылышко нашу культуру?
Один из стоявших рядом ударом сбил скульптора с ног. С экрана тотчас же раздалось сердитое прерывистое рычание, и Нобреге быстро помогли встать, а затем усадили в кресло.
– Он художник, о мои верноподданные, – с укором произнес экранный голос. – И вовсе незачем ожидать, что он имеет представление о приличиях в чем-либо, кроме своего искусства. Нет. Мы должны незамедлительно обеспечить маэстро лечением от лучевой болезни, а затем доставить его вместе с нами во дворец, дабы он жил и работал там так же счастливо – или несчастливо, – как и в любом другом месте.
– О нет, – произнес сидящий в кресле художник еще слабее, нежели прежде. – Моя работа завершена.
– Пфу-фу, вот увидите.
– Я знал, что вы прибудете…
– О? – отозвался голосок с экрана, будто желая ублажить художника. – И откуда же вы это знали?
– Я слыхал… когда наш флот еще оборонял подступы к системе, моя дочь была на одном из кораблей. Она-то еще до того, как погибла, рассказала мне, как вы привели в систему свою армаду, чтобы понаблюдать, как обернутся дела, оценить наши силы, наши шансы выстоять перед берсеркерами. Я слыхал, как ваша армада испарилась, как только они появились. И тогда я сказал, что вы вернетесь, дабы поживиться вещами, которые иным способом не сможете добыть никогда и нипочем.
Нобрега мгновение помолчал, затем рванулся из кресла вперед, вернее, совершил попытку рвануться, собрав все свои силы. Схватил длинный металлический инструмент скульптора и замахнулся на «Восхождение крылатой истины» – мраморную статую работы Понятовского одиннадцативековой давности.
– Но прежде чем я увижу, как вы возьмете это…
Не успел он отколоть хотя бы кусочек мрамора, как на него набросились, связав по рукам и ногам.
Когда к нему снова подошли час спустя, чтобы доставить на яхту для медицинского осмотра и лечения, то обнаружили, что скульптор уже скончался. Вскрытие на месте обнаружило присутствие целого ряда медленных, исподволь действующих ядов. Быть может, Нобрега принял некоторые из них преднамеренно. А может, его прикончила какая-нибудь отрава, ради окончательного искоренения жизни на планете оставленная берсеркерами, отправлявшимися выполнять свое запрограммированное предназначение – истреблять все живое на просторах всей Галактики.
Во время обратного путешествия с Сен-Жервеза и еще несколько месяцев спустя Йоритомо был слишком занят насущными делами, чтобы основательно рассмотреть свои новые сокровища. К тому времени пять огромных статуй были уже установлены – отчего весьма выиграли в эстетическом плане – в глубочайшей, крупнейшей и надежнее всего защищенной галерее Дворца. Менее значительные коллекции были из галереи удалены, дабы предоставить место и визуальное пространство для «Восхождения крылатой истины», «Смеющегося (или неиствующего) Вакха» Лазамона, «Последнего подстрекательства» Серапиона, «Волнистой комнаты» Лазенки и «Воспоминания о былых обидах» работы Праджапати.
Так уж получилось, что к этому времени государыня Йоритомо тоже прибыла во Дворец. Обязанности Культурного Вождя Народа и Высочайшего Инспектора Просвещения четырех подчиненных планет вынуждали ее все время быть в разъездах, и зачастую они с государем не виделись месяцами кряду и даже более.
Эти двое больше доверяли друг другу, чем кому-либо другому. Сегодня они сидели тет-а-тет в огромной галерее, прихлебывая чай и обсуждая дела. Госпожа пыталась продвинуть свою новейшую теорию, гласившую, что любовь к правящей чете может быть генетически имплантирована следующему поколению народов подчиненных планет. Уже запущен ряд экспериментальных проектов. Пока что они не дали ничего, кроме серьезной интеллектуальной деградации подопытных, но недостатка в подопытных нет, и временные неудачи ничуть не обескуражили госпожу.
Государь говорил в основном о своих собственных планах, посвященных прежде всего заключению более тесных деловых контактов с берсеркерами. Согласно его замыслам, Йоритомо будут обеспечивать роботов-убийц человеческими жизнями, в которых не нуждаются сами, и планетами, которые трудно защищать, в обмен на избранные произведения искусства и, конечно, гарантию личной безопасности. План обладал множеством привлекательных сторон, но государь не мог не признать, что трудности начальной фазы переговоров с берсеркерами, не говоря уж об установлении хотя бы относительного взаимного доверия, делают его планы несколько прожектерскими.
Когда в разговоре наступила пауза, Йоритомо в голову пришла банальная мысль, что следовало бы немного поболтать с женой о чем-либо еще, кроме дел. Не прерывая беседы, он поднялся, вышел из алькова, где проходило чаепитие, и между статуй прошел в дальний конец галереи, чтобы наполнить чайник. Роботов он запретил допускать сюда по эстетическим соображениям, а во время приватных бесед считал нежелательным и присутствие слуг. Кроме того, думал он, возвращаясь в альков, польщенная госпожа склонится к его мнению в определенных вопросах, вызывающих разногласия, если чай ей собственноручно подаст столь могущественный…
Обогнув громадный металлический бок «Последнего подстрекательства», он вдруг застыл как вкопанный – от безмерного изумления лицо его продолжало хранить прежнее любезное выражение. Полминуты назад он оставил госпожу задумчивой, полной жизни и грациозной энергии. Она по-прежнему сидела на диване, но теперь завалившись на бок, а ее изящный палец с перстнем, конвульсивно дергаясь, скреб роскошный коричневый ковер. Волосы госпожи пришли в дикий беспорядок; и неудивительно, пронеслось в его ошарашенном мозгу, ибо и сама голова развернута на пол-оборота, так, что взгляд мертвых глаз поверх обнаженного плеча устремлен прямо на мужа. На плече и щеке остались уродливые кровоподтеки…
Выйдя из оцепенения, Йоритомо стремительно обернулся, выронив хрупкое произведение искусства, вмещавшее чай. Но не успел выхватить спрятанное оружие даже до половины, когда оно от удара вылетело у него из рук. Он бросил лишь один взгляд на смерть, бесстрастной башней высящуюся над ним. И не успел даже толком заверещать, как последовал еще один удар.
Ветер ни на час не затихал со времени прибытия Ритуана на планету, с неумолчным воем выметая текучие пески. При таких темпах он вполне может за пару лет до краев заполнить грандиозную котловину, оставшуюся от разрушенного древнего Дворца Йоритомо. Последние раскопки окончены только вчера, а песок уже начал заполнять свежий археологический раскоп.
– На самом деле они были просто пиратами, и больше ничего, – заметила Айзелин, главный археолог. – На пике своего могущества двести лет назад они правили четырьмя звездными системами. Правили отсюда, хотя не часто показывались на поверхности этой старой кучи песка.
– Озимандия[1], – пробормотал Ритуан.
– Что?
– Древние стихи. – Тонкой нервной ладонью Ритуан откинул со лба волосы цвета песка. – Хотелось бы мне поспеть сюда вовремя, чтобы увидеть статуи, пока вы их еще не запаковали в ящики и не отправили на корабль. Представляете, я во весь дух поспешил с самого Сегола, как только услыхал, что здесь ведутся раскопки.
– Что ж, – Айзелин сложила свои пухлые ладони и нахмурилась, потом улыбнулась, и ее зубы ярко сверкнули на фоне смуглого индейского лица. – А почему бы вам не прокатиться с нами до системы Эстила? Я просто ни в коем случае не могу открыть ящики, пока мы не прибудем туда. Уж больно строги правила процедуры, которой мы обязаны следовать во время этих совместных раскопок.
– На моем корабле хороший автопилот.
– Тогда настройте его, чтобы он следовал за нами, и запрыгивайте на борт. Когда мы распакуемся на Эстиле, вы будете в числе первых, кто сможет насмотреться вволю. А до того мы сможем поговорить. Я буду очень рада вашей компании, нам ужасно не хватало первоклассного искусствоведа-историка.
– Ладно, уговорили. – Они обменялись жизнерадостными улыбками. – Значит, правда, что вы в самом деле нашли изрядную часть старой коллекции Сен-Жервеза почти нетронутой?
– Не знаю, имеем ли мы право утверждать подобное. Но, несомненно, немалую часть.
– Преспокойно пролежавшую там почти два века.
– Ну, как я уже сказала, это была тихая гавань Йоритомо. Но смахивает на то, что на этой планете жило не более пары-тройки тысяч человек даже в пору расцвета, и никто вообще не жил здесь достаточно долго. Очевидно, среди приспешников тиранов начались какие-то интриги: никто так толком и не узнал, почему и с чего все началось, но грабители перессорились. Началась междуусобица, Дворец разрушили, сами правители были убиты, все рухнуло. По-моему, после гибели так называемых государя и госпожи никто из интриганов не оказался в состоянии поддерживать порядок.
– И когда же это произошло?
Айзелин назвала дату.
– В том же году, когда пал Сен-Жервез. Все сходится. Должно быть, Йоритомо побывали там после ухода берсеркеров, намародерствовавшись вволю. Это вполне вписывается в их характеры, не так ли?
– Боюсь, что так… видите ли, чем больше я о них узнавала, тем сильнее проникалась уверенностью, что у них должно было быть более глубокое, более тайное убежище, чем обнаруженное во время первых раскопок около века назад. Просто сложилось так, что люди, проводившие здесь раскопки в то время, нашли так много награбленного, что решили, будто нашли все.
Ритуан смотрел, как котлован медленно заполняется песком.
– И еще… – дружески тряхнула его за руку Айзелин. – Я вам не говорила? Мы нашли два скелета, по-моему, самих Йоритомо. Роскошно одетых, в окружении своих сокровищ. Государыня умерла от перелома шеи, а ее муж от множественных…
Под неустанный вой ветра два корабля взмыли к небесам.
На борту корабля по пути к Эстилу было покойно и хорошо, разве что чуточку тесновато. В кабине находилось шесть человек, считая Ритуана, и они ютились в трех каютах на узких койках. Конечно, отчасти теснота была связана с количеством находок. Едва ли не повсюду, куда ни кинь взгляд, виднелись невообразимые сокровища, упакованные в пластиковые ящики. У путников была масса времени по пути, чтобы восхищаться всем этим. Двигатели, навигационное оборудование и система жизнеобеспечения обслуживались машинами, а людям для полной уверенности требовалось лишь изредка бросать внимательный взгляд на их работу. Теперь в этой части населенной Галактики путешествовали, как и два века назад, почти не подвергаясь риску нападения берсеркеров. А людей-пиратов не осталось и вовсе.
В центральном грузовом отсеке стояли крепко принайтованные к палубе, укутанные полностью фигуры, с которых Ритуану особенно хотелось сорвать упаковку и амортизационные прокладки. Но он заставил себя набраться терпения. В первый день пути пришел вместе с остальными в грузовой отсек, где они смотрели и слушали некоторые старые записи, обнаруженные в нижних ярусах руин Дворца Йоритомо. Там имелись данные, записанные на лентах, в кристаллокубиках, на древних сверхпроводящих кольцах. И масса информации имела форму посланий, записанных самим тираном.
– Одним богам ведомо, зачем он писал все это, – вздохнула Ошогбо, главный архивариус большого эстильского музея – одной из организаций, выступившей спонсором экспедиции. – Вы только послушайте. Полюбуйтесь на него. Он приказывает кораблю остановиться и принять абордажную партию, угрожая ему пушками.
– Наверное, ради самолюбования, – предположил Чи Нань, на планете работавший помощником землекопа экспедиции, зато в космосе ставший капитаном. – Ему нужно было видеть, какое он производит впечатление.
– Такие записи могли иметься на всех кораблях, – вставил Ключевский, эксперт по землеройным работам. – Так что их жертвы не знали, присутствует ли на месте сам тиран или нет. Впрочем, не знаю, какая им была разница.
– Давайте посмотрим другую, – предложил Грантон, главный хранитель архива – референт.
В течение следующего часа они просмотрели записи, в которых Йоритомо: 1) приказал своим подчиненным прекратить ссоры из-за рабов и наложниц; 2) изложил свое дело Межзвездному правительству как человек, подвергшийся злобным нападкам клеветников, представитель гонимого народа; 3) устроил видеоэкскурсию для некой воображаемой аудитории, непонятно из кого составленной, показав наиболее ошеломительные образчики из своей обширной коллекции произведений искусства…
– Погодите! – вклинился Ритуан. – А вот это что такое? Вы не прогоните последний кусок еще разочек?
Астматический голос тирана повторил:
– Мрачный рассказ о том, как эти величественные статуи были спасены. Наш флот спешил что есть сил и все же прибыл слишком поздно, чтобы оказать помощь героическим защитникам Сен-Жервеза. Много дней мы тщетно разыскивали оставшихся в живых, но нашли лишь одного. И личность этого человека сделала всю эту ситуацию особенно мучительной для меня, ибо это был скульптор Антонио Нобрега. Увы, наша помощь поспела слишком поздно, и он вскоре скончался от ядов, оставленных берсеркерами. Надеюсь, скоро придет день, когда все правительства прислушаются к моим неумолчным призывам по развязыванию войны до победного конца против этого бича всего живого.
– Вот! – воскликнул Ритуан с довольным видом как человек, только что разрешивший древнюю головоломку. – Значит, вот где умер Нобрега. Какое-то время мы считали такое весьма вероятным, – большая часть его семьи была там, – но прежде не имели конкретных доказательств.
– Он был знаменитым мистификатором, не так ли? – поинтересовался Грантон.
– Да. Сам по себе очень хороший художник, хотя темная сторона его трудов затмила все остальное. – Ритуан выдержал паузу, чтобы смолкло одобрительное хмыканье по поводу каламбура, и продолжал: – Мне не по нутру верить старому тирану на слово хоть в чем-либо, но, полагаю, у него не было оснований лгать насчет Нобреги.
– Мне пора перекусить, – поглядела на часы Айзелин. – А вы можете провести здесь хоть весь день.
– Записи не обладают для меня такой притягательной силой. – Ритуан встал, чтобы составить ей компанию. – Вот если бы вы открыли ящики…
– И не рассчитывайте, мой друг. Но я могу показать вам голограммы, я разве об этом не упоминала?
– Ни разу!
– А вот государь и госпожа вместе в этой… – крикнула им вслед Ошогбо, но они не остановились. Чи Нань увязался за ними, а остальные остались в грузовом отсеке.
В тесной кают-компании маленького корабля трое ушедших накрыли на стол и включили скрытые в углах кают-компании голографические проекторы.
– Это просто декаданс какой-то! Гороховый суп со свининой и – что тут у нас? Лазенки. Чудесно!
Перед ними возникли приглушенные серые и алые тона «Волнистой комнаты» (а может, это человеческое сердце?), заполнив всю середину помещения. Айзелин сделала жест, заставивший показанное в натуральную величину изображение медленно закружиться вокруг оси.
– Капитан! – донесся хриплый голос из интеркома, прервав беседу.
– Так я и знала! Стоит лишь сесть и…
– По-моему, у нас какие-то проблемы с грузом, – донесся встревоженный голос Грантона. – Что-то вроде бы ломается или… Айзелин, вам лучше тоже прийти и взглянуть на свой…
Голос смолк, но сквозь динамик продолжал доноситься какой-то грохот. Затем последовали невнятные возгласы, окончившиеся хриплым воплем.
Чи Нань уже скрылся. Ритуан понесся галопом, не спуская глаз со спины Айзелин, то и дело скрывающейся каждый раз за поворотами. Затем она остановилась настолько внезапно, что Ритуан едва не налетел на нее.
Дверь грузового трюма, всего несколько минут назад стоявшая нараспашку, когда они выходили, сейчас была плотно запечатана массивным железным люком, предназначенным для изоляции отсеков друг от друга в экстренных ситуациях – в случаях пожара или пробоины в корпусе.
На палубе перед самой дверью распростерся человек. Айзелин и Чи Нань уже присели возле него на корточки; когда Ритуан наклонился, его ноздрей достиг запах подгоревшего мяса, сам по себе не столь уж неприятный.
– Помогите мне ее поднять… Осторожно… Лазарет там.
Ритуан помог Айзелин. Чи Нань вскочил на ноги, бросил взгляд на индикатор рядом с массивной дверью и на миг приложил ладонь к ее гладкой поверхности.
– Там что-то горит, – лаконично прокомментировал он и вместе с остальными помчался в лазарет. От его прикосновения дверца распахнулась, внутри вспыхнул свет.
– Что в нашем трюме не защищено от огня? – строго осведомилась Айзелин, словно Рок бросил ей в лицо личное оскорбление.
На какое-то время диалог оборвался. Ожоговый бокс, за двадцать секунд с шипением наполнившийся до краев, как только были нажаты нужные кнопки, принял на себя вес обожженного тела Ошогбо вместе с одеждой и прочим и принялся трудиться над ней под неумолчное хлюпанье лечебной жидкости. Затем, оставив Айзелин в лазарете, Ритуан с Чи Нанем припустили рысцой обратно к мостику. Там капитан бросился в амортизационное кресло и поспешно положил ладони на пульт управления, потребовав от корабля отчет о происшедшем.
Через мгновение он переключил свой главный интерком на показ ситуации внутри грузового отсека, где остались еще двое людей. Там на палубе лежало что-то вроде груды старого тряпья. Камера, показывающая грузовой отсек, почти сразу отказала, но за мгновение до этого Ритуан и Чи Нань успели разглядеть высокую движущуюся фигуру.
Пару секунд поглядев на заполненный серыми помехами экран, капитан переключился на лазарет. Айзелин тотчас же показалась перед камерами.
– Как ее дела? – осведомился Чи Нань.
– Судя по всему, состояние стабилизировалось. У нее трещина в основании черепа, а также ожоги корпуса, согласно распечатке. Будто ее ударили по голове чем-то тяжелым.
– Может быть, ее задело дверью, когда та закрывалась, а она выскакивала? – На экране рубки был виден ожоговый бокс, и капитан возвысил голос: – Оши, ты в состоянии ответить мне? Что случилось с Грантоном и Клю?
Затылок Ошогбо покоился на пластиковом изголовье цвета слоновой кости. Тело ее сотрясалось и слегка вибрировало в темной жидкости, будто она наслаждалась ванной. Там и тут на поверхности плавали обрывки обугленной ткани. Женщина огляделась, будто пытаясь отыскать источник голоса Чи Наня. Затем проговорила:
– Оно схватило их… я бежала.
– Что их схватило? Они живы?
– Голова Грантона отлетела… оно оторвало ему голову. Я вырвалась. Что-то ударило… – Глаза девушки закатились, голос ослабел и смолк. На экране снова появилось лицо Айзелин.
– Она отключилась. По-моему, медик просто погрузил ее в сон. Должна ли я попытаться снова разбудить ее?
– Это не нужно, – отозвался потрясенный капитан. – Думаю, следует принять предположение, что с остальными покончено. Я в любом случае не собираюсь открывать эту дверь, пока не узнаю о нашей проблеме побольше.
– А мы не можем спешно сесть на какую-нибудь планету? – спросил Ритуан.
– Поблизости ни одной планеты, где мы могли бы получить помощь, – бросил капитан через плечо. – Ближайшая планета, где нам могут оказать помощь, – Эстил. От трех до четырех дней пути.
Все трое принялись обсуждать проблему, сойдясь на том, что им известно. Двое были уверены, что видели на экране интеркома, как нечто большое движется внутри грузового отсека.
– И, – заключила Айзелин, – наша оставшаяся в живых свидетельница, видевшая все собственными глазами, утверждает, что «оно» оторвало кому-то голову.
– Смахивает на берсеркера, – импульсивно заявил Ритуан. – А может быть, какое-нибудь животное?.. Кстати, а как что-то настолько крупное могло там спрятаться?
– Животное исключается, – бесстрастно возразил Чи Нань. – Кроме того, вы же сами видели, как мы набили отсек, как мы внимательно проверяли, не пропадает ли впустую какое-нибудь место. Единственный уголок, где кто-то или что-то могло хоть как-то спрятаться, – это в одном из ящиков для статуй.
– А я точно проверила все их до единого, – подхватила Айзелин. – Мы сформировали их так, чтобы они практически облегали статуи, так что в них не могло уместиться ничего подобных размеров. Что это за шум?
Мужчины в рубке тоже услышали приглушенные ритмичные удары, казавшиеся совершенно неуместными на любом из кораблей, на которых когда-либо приходилось летать Ритуану. Теперь же он почему-то задумался о том, что за люди были те, из чьего Дворца поступил этот загадочный груз; и впервые с момента, когда вся эта каша заварилась, ощутил настоящий страх.
– Чи Нань, – положил он ладонь на плечо капитану, – а что именно мы видели на экране интеркома?
Капитан немного пораскинул умом, прежде чем ответить.
– Нечто крупное, выше человека уж наверняка. И оно двигалось само по себе, правильно?
– Да, я бы сказал, что оно было темным… а более того… не знаю.
– Я бы назвал его светлым. – Грохот ударов стал немного ровнее, быстрее, громче. – Значит, вы думаете, что одна из наших статуй ожила?
– Я считаю, что слово «ожила» определенно не подходит, – возразил голос Айзелин из лазарета.
– У скольких статуй были подвижные сочленения? – осведомился Ритуан. У «Волнистой комнаты», виденной им на голограмме, таковых определенно не имелось. Но пару-тройку столетий назад подвижные скульптуры были весьма распространены.
– У двух, – сообщила Айзелин.
– Я внимательно осмотрел все эти статуи, – запротестовал Чи Нань. – Айзелин, вы тоже. Естественно, мы все это сделали. И они были подлинны.
– Но мы не осматривали их изнутри, не проверяли, есть ли в них двигатели, источники энергии, компьютерные мозги. Разве не так?
– Конечно, нет. Это было ни к чему.
– Значит, это берсеркер, – стоял на своем Ритуан. – Ничем другим это быть просто не может. И прежде чем напасть, он выжидал, потому что хотел увериться, что захватит корабль.
– Нет! – хлопнул Чи Нань ладонью по подлокотнику. – В такое я ни за что не поверю. Неужели вы думаете, что аварийная дверь остановит берсеркера? Мы все были бы уже мертвы, а он захватил бы корабль. А вы еще утверждаете, что этот берсеркер выглядит, как произведение великого художника, настолько мастерское, что одурачило экспертов, и что оно оставалось закопанным в течение двух веков, не пытаясь откопаться, и что…
– Нобрега, – внезапно перебил его Ритуан.
– Что?
– Нобрега… он умер на Сен-Жервезе, мы только не знаем, как именно. У него имелись все основания ненавидеть Йоритомо. Вероятнее всего, он встретил одного из них или даже обоих в музее Сен-Жервеза после нападения, пока они занимались так называемым спасением экспонатов.
Вы говорите, что Нобрега был великим мистификатором. Совершенно верно. И при том хорошим инженером. Вы также сказали, что никому не известно, как именно погибли Йоритомо, известно только, что смерть их была насильственной. И произошла среди этих самых статуй.
Двое людей – одна на экране, а другой рядом – в настороженном молчании не сводили с него глаз.
– Предположим, – продолжал Ритуан, – что Нобреге откуда-то было известно о прибытии мародеров и что у него имелись время и средства, чтобы соорудить для них особый подарочек. Взять статую с подвижными конечностями и встроить в нее реактор, датчики, серводвигатели и, может быть, теплоизлучатель в качестве оружия. А затем добавить туда электронный мозг с какого-нибудь миниатюрного берсеркера.
Чи Нань со свистом втянул воздух сквозь зубы.
– Они вполне могли валяться по всему Сен-Жервезу после нашествия. Все говорило о том, что оборонялись его жители отчаянно.
– Я все прикидываю так и эдак, – промолвил Чи Нань. – Не забиться ли нам всем в шлюпку и не перебраться ли на ваш корабль, Ритуан? Он невелик, как вы говорили, но мы уж как-нибудь разместимся. В тесноте, да не в обиде.
– Там нет нормального лазарета.
– О!.. – Все посмотрели на лицо девушки в боксе, теперь потерявшей сознание, на темные волосы, пляшущие вокруг ее лица в исцеляющей жидкости.
– Как бы то ни было, – резюмировал капитан, – я не уверен, что он не сможет захватить управление, а потом пойти наперерез нам и, скажем, протаранить. Может быть, как вы думаете, это ненастоящий берсеркер. Но он слишком уж смахивает на настоящего, чтобы стоило бросать корабль на его произвол. Придется остаться и дать ему бой.
– Браво, – откликнулась Айзелин. – Но чем? Мне кажется, что все ручное оружие мы сунули в грузовой отсек.
– Так оно и есть. Будем надеяться, что Нобрега сделал берсеркера не настолько мозговитым, чтобы тот начал искать оружие. Пусть просто продолжает молотить в дверь. А пока давайте посмотрим, каким землеройным снаряжением сможем воспользоваться.
Айзелин решила, что ей нет смысла сидеть в лазарете, и пришла к ним на помощь, оставив интерком включенным, чтобы можно было время от времени бросать взгляд на Ошогбо.
– Эта дверь в грузовой отсек вся в буграх и вмятинах, ребята, – сообщила она, заглянув в забитую снаряжением кладовку рядом с кают-компанией, где они копались. – Давайте организуем что-нибудь в качестве оружия.
Ритуан с кряхтением выволок длинный толстый инструмент, очевидно, снабженный собственным источником энергии.
– Это что, отбойный молоток? Будем считать, что он сгодится.
– Разумеется, – согласился Чи Нань. – Если только берсеркер будет на расстоянии вытянутой руки от вас. Прибережем это средство до того момента, когда ситуация воистину станет отчаянной.
Минуту спустя, копаясь в ящиках с какими-то электроприборами, совершенно незнакомыми Ритуану, капитан пробормотал:
– Если он пустился во все тяжкие, подделывая работу старого мастера, у него должны были иметься веские основания. Что ж, это было единственное, что Йоритомо могли принять за чистую монету. Взять прямо на свой корабль, в свои собственные комнаты. Должно быть, он хотел достать государя и государыню.
– Пожалуй, так оно и было. Думаю, если бы он просто сунул бомбу в статуи, это средство оказалось бы недостаточно надежным и недостаточно избирательным.
– Кроме того, его могли проверить какими-нибудь аппаратами, улавливающими запах взрывчатки, прежде чем отправить во внутренние… Ритуан! Какую запись слушали в грузовом отсеке, когда эта штуковина напала?
Ритуан, только-только начавший открывать очередной ящик, замер.
– Ошогбо окликнула нас, когда мы выходили. Вы правы, ту, где были оба Йоритомо. Должно быть, Нобрега настроил свое творение так, чтобы его пускали в ход их голоса, прозвучавшие вместе.
– А вот как оно должно выключаться, вот что мне хотелось бы знать?
– Оно ведь отключилось почему-то, не так ли? И пролежало на месте два столетия.
– Вероятнее всего, Нобрега не предвидел, что статуя может сохраниться в целости и сохранности достаточно долго, чтобы повторить все сначала. Быть может, если мы просто подержим ее еще немного, она снова отключится.
Но приглушенные удары все не прекращались – терпеливые и равномерные, как тиканье метронома.
– Боюсь, на это мы не можем рассчитывать. – Чи Нань пинком отшвырнул последний ящик, в котором копался. – Что ж, судя по всему, на этом арсенал оборудования, которым мы располагаем в качестве оружия, исчерпывается. Похоже на то, что если мы чем-то и сможем воспользоваться, то электричеством. Думаю, мы можем соорудить что-нибудь, способное шибануть врага током, если это подходящее слово, или расплавить, или поджарить его. Однако сначала нам надо узнать, с какой именно из этих статуй мы воюем. Кандидатур всего две, что сужает зону поиска. И тем не менее.
– «Смеющийся Вакх», – подсказала Айзелин. – И «Воспоминание о былых обидах».
– Первая практически цельностальная. Думаю, что мы можем устроить индукционное поле, достаточно мощное, чтобы ее расплавить. Килограмм сто расплавленного железа посреди палубы – штука неприятная, но далеко не столь неприятная, как имеющаяся ныне. Но другая статуя, или хотя бы ее внешняя оболочка, сделана из какой-то твердой и прочной керамики. Чтобы расшибить эту, нужно что-то вроде удара молнии. – Тут Чи Наню в голову пришла ужасная мысль: – Как по-вашему, их не может быть две?..
– По-моему, Нобрега вложил все свое время и все свои силы в доведение до совершенства только одной, – успокаивающе отмахнулся Ритуан.
– Итак, – подала голос Айзелин, – все сводится к тому, что надо узнать, какая из двух поддельная, а какая подлинная. Та, с которой он работал, должна быть поддельной; даже если он начал с настоящего произведения искусства, в которое встроил свой смертоносный аппарат, ко времени окончания работы его поверхность должна была подвергнуться практически тотальной реконструкции.
– Поэтому я возвращаюсь в кают-компанию, – отозвался искусствовед. – Чтобы посмотреть голограммы. Если нам повезет, я смогу отличить нужную.
Айзелин увязалась следом, бормоча:
– Вам нужно, мой друг, всего лишь навсего обнаружить подделку, не вызвавшую ни малейшего подозрения ни у Йоритомо, ни у его экспертов… Наверное, нам лучше придумать что-нибудь другое.
Вскоре в кают-компании были выставлены в натуральную величину голограммы двух статуй, медленно вращающихся бок о бок. Обе представляли собой высокие человекообразные фигуры, и обе по-своему улыбались.
Полторы минуты прошло в молчании, а затем Ритуан решительно заявил:
– Вот это подделка. Стройте свой громовержец.
Аварийная дверь была готова уже вот-вот уступить перед градом ударов, таких же бессмысленных и таких же могучих, как удары гидравлического пресса, когда электрооборудование было собрано и установлено на позиции. По обе стороны дверного проема Чи Нань и Айзелин присели на корточки, положив руки на свои выключатели. Ритуан (в боевых условиях считающийся наименее ценным) стоял на виду напротив прогнувшейся двери, облачившись в теплоизоляционный скафандр и прижимая к груди тяжелый отбойный молоток. Дверь поддалась совершенно неожиданно. Только что она оставалась на месте, скрывая, что таится позади, а в следующий момент отлетела прочь. В долгую секунду воцарившейся тишины последнее творение Антонио Нобреги ясно предстало взорам людей в сиянии направленных с двух сторон прожекторов – желтовато-белое, как кость, на фоне черноты разгромленного грузового трюма.
Ритуан поднял отбойный молоток, вдруг показавшийся ему не тяжелее булавки. И в этот момент понял, что чувствуют люди, столкнувшиеся с настоящим берсеркером лицом к лицу.
Высокое творение сделало шаг в его сторону, невозмутимо улыбаясь. И тут в него сбоку ударил иссиня-белый разряд, настолько стремительный, чтобы уклониться от него не смогло ни одно материальное создание.
Пару часов спустя были приняты самые неотложные аварийные меры, два трупа упакованы для сохранения – с искренним почтением, хотя и без показных жестов, – а черепки творения Нобреги, разнесенного в клочья пронесшимся сквозь керамику электрическим ураганом, остыли настолько, что их можно было взять в руки.
Ритуан обещал остальным показать, как он распознал подделку, и теперь подошел к ним, неся черепок, который отыскивал.
– Вот.
– Губы?
– Улыбка. Если бы вы видели столько же произведений искусства эпохи Федерации, несоответствие бросилось бы вам в глаза, как и мне. Улыбка никоим образом не вписывается в период Праджапати. Она зла, коварна, и если бы лицо осталось нетронутым, это было бы совершенно очевидно. Это злорадная ухмылка, спокойная и недобрая в одно и то же время.
– Но сам-то Нобрега этого не заметил? – поинтересовалась Айзелин. – И Йоритомо тоже?
– В период, в который они жили, эта улыбка вполне вписывается, она полна художественной выразительности. Они не могли забежать вперед или назад на пару веков, чтобы взглянуть на нее со стороны. Полагаю, месть была нормальным явлением в любом столетии, но художественные вкусы меняются.
– По-моему, ответ вам подсказала тема или название, – заметил Чи Нань.
– «Воспоминание о былых обидах» – нет, Праджапати на самом деле творил нечто сходное по теме, насколько я припоминаю. Как я сказал, по-моему, месть не знает никаких культурных или временны́х границ.
«Нормальное явление в любом столетии». Ошогбо, наблюдавшая за ними по интеркому из обезболивающей противоожоговой ванны, содрогнулась и прикрыла глаза. «Не знает границ».
Вселенная наделила жизнь целым арсеналом собственного оружия, и меня больше не удивляет, что порой в этот разряд попадает также слабость. Даже самые нежные и хрупкие живые творения способны продемонстрировать удивительную силу…