10
Утро для меня, привыкшей вскакивать ни свет ни заря, началось поздновато. Солнце вовсю заливало просторную комнату, и первые несколько минут я пыталась проснуться окончательно и понять, что же произошло. Если честно, в последние месяцы мне спалось не то чтобы плохо – отвратительно. Постоянные кошмары сменялись бессонницей, я могла проворочаться всю ночь, задремать под утро, чтобы потом весь день ходить как Луни, натыкаясь на стены и хватаясь за обрывки ускользающих мыслей. Собственно, зелье, которым я усыпила Ивара, появилось не просто так, но вчера я им не пользовалась. Маленький пузырек лежал в ридикюле, большой остался где-то в сундуках, надежно запакованным. После ужина, за которым наспех затолкала в себя еду, я поднялась сюда, позволила Мэри себя раздеть, рухнула на подушки и отключилась. Спала так, как не спала уже очень давно, без снов, даже не повернулась ни разу: правая сторона затекла, а на лице смачно отпечаталась подушка.
Я потерла щеку, разгоняя кровь, подхватила с комода шкатулку с документами, выполненную в виде старинной книги, с картой мира на крышке и серебряной застежкой. Отодвинула легкие портьеры сливочного оттенка и устроилась на широком подоконнике. Окно выходило в парк – отсюда отлично просматривалась и рощица, отгородившая поместье от мира, и зеркальный пруд, и ротонда, возле которой состоялся наш с Анри… разговор. Передатчик, лунник и документы были на месте – все, кроме клятого договора, а точнее, бумажек, подтверждающих его расторжение. Моя свобода снова в руках мужа, но сейчас меня беспокоило другое: как вести себя дальше.
Симон Эльгер остался в Ольвиже, а я заперта в Лавуа. Анри видит меня насквозь, а то, что не видит, – додумает, сложит и выведет, как математик доказывает забытую теорему. Чем больше буду сочинять, тем больше вызову подозрений. Похоже, придется использовать метод супружеской полуправды. То есть говорить только то, о чем можно говорить, избегая острых углов, как в свое время делал Анри.
От размышлений меня отвлек громкий стук, донесшийся снизу, – звук был похож на глухой удар, как если бы с высоты рухнуло нечто тяжелое. Звук повторился, поэтому я спрыгнула с подоконника, накинула халат и, как была босиком, выбежала из спальни. Полы здесь были удивительно теплые, словно что-то грело их изнутри. Пробежала по коридору, и, очутившись над холлом, замерла: Марисса и Жером стояли у лестницы, наблюдая за тем, как пыхтящие лакеи волокут очередной сундук с моими нарядами. Шляпные коробки, сложенные в аккуратные горки, возвышались справа. Рядом с ними громоздились перевязанные веревками книги, которые не влезли в основной багаж.
Шмяк!
Я прикрыла рот ладонью: лица у экономки и Жерома были чересчур говорящие – недоумение, плавно переходящее в недоверие. Две горничные замерли чуть поодаль и взирали на творящийся беспорядок с благоговейным трепетом. Когда лакеи, вытирая пот со лба, направились к распахнутым настежь дверям, в холл вышел Анри. Бодрый, подтянутый – очевидно, не в пример мне, проснулся уже давно. Глянул так, будто видел впервые. Он-то чему удивился, интересно? Все счета приходили на его имя, так что оценить размер катастрофы должен был сразу.
Бряц!
В просторном светлом холле стало еще менее просторно.
Кошмар восседал на ступеньках с видом заправского хозяина, на гостевом дворе которого загулявшие постояльцы устроили жуткий кавардак.
– Что это? – негромко спросил муж, и все, как по команде, повернулись ко мне.
– Мой багаж, – ответила как можно более невинно.
– Твой багаж? – Анри выглянул за двери. – Это не багажный дилижанс, это вагон «Стрелы».
– Вы преувеличиваете.
– А ты, похоже, решила приодеть всю Вэлею за мой счет.
– Ну… – я пожала плечами. – Надо же мне было порадовать разбитое сердце.
Вообще-то идея принадлежала лорду Фраю, но не скажу, что я долго сопротивлялась. Сразу прикинула, куда потом можно будет пустить все лишнее, остановилась на сиротских домах и школах для девушек. Конечно, большинство нарядов придется перешить, но это не страшно.
Бумс!
Марисса сурово сдвинула брови, а вот уголки глаз Жерома подернулись сеточкой морщин. Он плотно сжимал губы и вообще старательно изображал серьезность и сосредоточенность. Горничные сохраняли нейтралитет.
– Осторожнее! – крикнула я. – Там снизу драгоценности, они очень хрупкие.
Лакеи грустно взглянули на меня и поплелись разгружать дальше, Анри же вихрем взлетел по лестнице, схватил за локоть и поволок в сторону спальни.
– Ненормальная.
– Жмот! – не осталась в долгу я.
Муж втащил меня в комнату и захлопнул дверь с оглушительным треском. Глаза его потемнели.
– Пьянство. Наряды. Драгоценности. Невнятные выходки. – Анри толкнул меня к стене, приблизился вплотную: жесткий, яростный, настоящий. Исходящая от него опасность грозила спалить дотла, но вопреки этому пальцы похолодели и слегка подрагивали, словно леденящая меня тьма рвалась в мир, чтобы затопить его целиком. – Серьезно, Тереза?
– Серьезно, – эхом повторила я. Голос сел, хрипловато и глухо вырывались слова, как хрустящий под ногами гравий. – Когда вы уехали, я осталась одна. Один на один с той жизнью, которую вы мне показали. Поняла, что сойду с ума, если задержусь в Мортенхэйме… Вот только была одна маленькая проблема: графиня де Ларне могла уехать, леди Тереза Биго – нет.
От того, что я скажу и как, сейчас зависело многое. Если не сказать все. А значит, нужно говорить правду. Только то, во что верю – верю настолько, что просто не смогу сфальшивить. Поэтому я выдирала со дна души боль, отчаяние, разочарование и бросала ему в лицо, как прошлогодние прелые листья. Воскрешать их оказалось не самой легкой задачей, но и я недаром некромаг. Переживания поднимались во мне, как могли бы подняться давно ушедшие на покой люди, лились сплошным потоком, чтобы вскоре снова укрыться саваном времени и раствориться под ним.
– Я приехала в Ольвиж, потому что он – сама жизнь. Хотела, чтобы все оставили меня в покое. Сказала об этом сразу, но вы не поверили. Притащили меня сюда и устроили допрос. – Спокойно встретила его взгляд и подвела черту. – Наряды – всего лишь глупый способ забыться, как и прочее. Можете оставить их себе вместе с драгоценностями. Отдайте бумаги, граф, я их подпишу, и вы больше никогда обо мне не услышите.
Запястье дернуло, словно в него вонзились раскаленные крючья, я растерянно уставилась на браслет: беспечное сияние золота, ни единой черной искры. Показалось? Вскинула глаза, но поздно, отпрянуть не успела – пальцы Анри издевательски-небрежно прошлись по моей щеке, жестко сомкнулись на подбородке.
– Ты создаешь слишком много проблем, Тереза. Лезешь туда, куда не следует.
Тут только я вспомнила, что забрали меня от дома графини д’Ортен. Это Мэри ему подсказала или за мной следили?
– Вы о своей любовнице, которую одарили дворцом?
Я старалась, чтобы в голосе не осталось сарказма. Правда. Но уж как получилось.
– Для тебя это игрушки? – не вопрос, рычание.
– Чего вы так кипятитесь? Мне у нее не понравилось, я туда больше не пойду.
– О чем вы говорили с Евгенией?
С Евгенией? Как мило!
– Исключительно о вас! – теперь уже рыкнула я. – Она так пыжилась, рассказывая про вашу трогательную дружбу, что у нее даже корсет лопнул. Уберите руку!
Анри разжал пальцы и медленно, точно от гремучей змеи, отступил.
– Я озвучил свои условия, и только тебе решать – принимать их или нет.
– Думаете, сможете меня удержать? – Я вскинула брови.
– Не думаю. Знаю. Попробуешь сбежать – верну и посажу в клетку Каори. Жером не сторонник таких мер, но мне не откажет.
Я сжала кулаки, шагнула к нему.
– Попробуете это проделать – и я развею ваш дом по ветру.
Анри усмехнулся. Нехорошо так, недобро, с одним-единственным знанием: сила хэандаме в любую минуту может выжечь из меня магию и превратить в слабосильную девчонку, способную только истерично кидаться в супруга предметами обстановки. Жаль, что из-за особенности мужа на него не подействует ни одно зелье, а то я бы ему тоже вручила… сонный платочек.
– Зови Мэри, приводи себя в порядок и спускайся. Марисса представит тебе прислугу.
Не сказав больше ни слова, он вышел. Я выждала несколько минут и выглянула в коридор: никого. Ключа в замке не обнаружилось, поэтому я прикинула, не протащить ли через всю комнату мягкое кресло, чтобы подпереть дверь – как-никак, а меры предосторожности. Впрочем, от этой идеи быстро отказалась: вряд ли ко мне кто-нибудь в ближайшее время заглянет, разве что Мэри, но ее я сумею быстро спровадить.
Устроившись на кровати, скрестила ноги и достала пирамидку, провела пальцами по граням и подставила тонкой пластинке ладонь. Поколебалась, но вспомнила бледного как смерть Винсента, несущего умирающую Луизу из оранжереи. Лави, сжимающую зубы от головной боли, которой ее наградило ментальное вмешательство лорд-канцлера. Бескровное лицо отца и монотонный голос священника. Шахматную доску, безликое «Леди Тереза Биго», написанное красивым разборчивым почерком мужа, сухую биографию и разбор по косточкам меня и всех, кто мне дорог. Вздохнула, поднесла передатчик к губам и прошептала:
– Де Ларне мне поверил, но запер в Лавуа. Вряд ли в ближайшее время смогу выбраться куда-нибудь, не нарвавшись на серьезные неприятности. Раджека предупредить не успела. – Помолчала и добавила: – В опере Руале появился с Евгенией Венуа, графиней д’Ортен, кузиной его величества Альтари Второго. Пока что не удалось выяснить, обладает ли она родовой магией, какой и насколько сильной.
И лично мне уже не удастся, потому что я порвала ей нижнее белье, а заодно и свою силу раскрыла. Не полную, разумеется, но отголоски некромагии уловить было можно. Гм. Живо представился заголовок внутриведомственного издания: «Леди Тереза Биго – позор шпионской элиты», и мой портрет, выставленный на всеобщее обозрение в холле Королевской службы безопасности. Справедливо рассудив, что сообщать о таком не стоит, я прикинула, не произошло ли еще чего-нибудь интересного, но остальное решила благополучно опустить.
Пластинка нагрелась самую капельку, то ли от разгоряченной ладони, то ли так действовала магия преобразования. Я поспешила втолкнуть ее в передатчик, надела серьги и, дожидаясь ответа, рассматривала комнату. Меньше чем в Мортенхэйме, но просторная за счет теплых оттенков. Вместо прикроватных тумбочек – невысокие круглые столики, накрытые светлыми скатертями: нижняя – однотонная, кремовая, верхняя – сливочная, с цветочным узором. В тон им кушетка в ногах с кисточками, как на шнурах для портьеры, на комоде белоснежные вязаные салфетки, все такое светлое и воздушное, что скорее подошло бы девочке.
Верхушка пирамидки едва уловимо засияла, я подставила ладонь и услышала: «Ни на минуту не сомневался в вашем успехе, леди Тереза. Раджек выйдет на вас сам. Не торопите события, отдыхайте. Такие дела быстро не делаются».
«Тебе бы так отдохнуть», – от души пожелала я, запихнула пластинку назад и водрузила передатчик на тумбочку: не помешает почаще напоминать себе о том, зачем я здесь. И надо бы уже выкинуть этот засохший отросток прошлого. Я подошла со шкатулкой к окну, взяла лунник, замахнулась… Представила, как его уносит ветер, а тонкая ниточка тьмы оставляет пепельный след лишь на миг, чтобы развеять над прудом и ротондой, и осторожно положила обратно. Пора звать Мэри и знакомиться с новым домом. Точнее, с временным пристанищем, в котором я, похоже, обосновалась надолго.