Глава третья
Он любил приезжать в этот город. Какое-то щемящее чувство ностальгии охватывало Дронго, стоило ему задуматься о Лиссабоне. Небольшая европейская столица, расположенная на самом краю Европы, была некой крайней точкой той цивилизации, которую он так любил и понимал. Необъяснимым образом Лиссабон напоминал ему родной Баку – город его детства.
Дронго не раз пытался анализировать, что же так влекло его сюда. Внешне на Баку был больше похож Неаполь с его характерным расположением полукругом по берегу залива и кварталами домов, террасами, уходящими от самого моря вверх. Казалось бы, в Лиссабоне все было другим. Если в Баку солнце вставало над морем, то здесь, на берегу Атлантики, оно погружалось на закате в океан, а поднималось утром над сушей с той стороны, где раскинулась опасная для португальцев соседка – сиятельная Испания.
Зато в Лиссабоне сразу ощущалось столь характерное для родного города Дронго времен его детства смешение стилей и языков. На здешних улицах можно было услышать не только португальскую или испанскую речь. Как, собственно, и в любом другом городе Европы, в столице Португалии также говорили по-английски и по-французски, по-итальянски и по-немецки. А кроме того, в общую симфонию звуков вплетались языки арабских выходцев из Магриба и гортанные наречия других народов Африки, довольно широко представленных в городе.
Возможно также, что все дело было в том впечатлении, которое производили на Дронго дома на площади вокруг памятника маркизу Помбалу? Своей архитектурой, в которой сочетались элементы модерна и конструктивизма, они удивительно походили на некоторые здания в его родном городе. А может быть, продувающий лиссабонские холмы вечный ветер напоминал ему Баку, в котором почти всегда ощущался свежий бриз? Или же открытость, добросердечие и щедрость местных жителей делали очень близкой для него саму атмосферу столицы Португалии? Таким был и его родной Баку до середины семидесятых, пока все не начало неуловимо меняться…
Вполне вероятно, его привлекал и некий налет провинциализма, который явственно ощущался в этой бывшей столице огромной империи, ставшей в силу различных геополитических обстоятельств обычным европейским городом на краю континента. А ведь Лиссабон знавал и лучшие времена. Сам Папа Римский в свое время разделил между Португалией и Испанией весь земной шар. И случилось это пятьсот лет назад, когда ведущие европейские державы только выходили из средневекового варварства. Однако ни одной империи в истории не удавалось надолго сохранить себя и свое могущество. Уже через семьдесят лет Португалия будет оккупирована Испанией и перейдет в разряд второстепенных государств, не особо влияющих на европейскую политику. Шесть десятилетий продлится господство над Португалией соседней державы. Позже в результате народного восстания страна сумеет вернуть себе свободу. Но, увы, не былое величие.
Дронго подумал, что подобное ощущение упадка исподволь закрадывалось ему в душу и при взгляде на родной Баку. Ведь этот некогда четвертый или пятый по значению город великой державы прямо на его глазах неумолимое время превращало в рядовую столицу провинциального государства, откуда поспешили уехать более половины всех бывших жителей. И который теперь становился для Дронго другой точкой отсчета на прямо противоположном краю Европы.
В аэропорту проходила регистрация прибывших на конгресс. Дронго выдали направление в гостиницу «Алтиш», расположенную в центре города. От нее, пройдя метров пятьсот, можно было подняться к площади Помбала. Затем, спустившись по центральному и самому красивому проспекту Лиссабона – авениде Либертадорес, выйти к старому центру города, основная застройка которого была завершена маркизом Помбалом еще в восемнадцатом веке – после случившегося тогда землетрясения.
Приехав в отель, он довольно быстро получил номер и, приняв душ, решил немного отдохнуть. Дорога до Лиссабона, так далеко находящегося от основных европейских центров, была довольно утомительной. Сказывалась и смена часовых поясов. Лиссабон привычно жил по лондонскому времени.
Дронго проспал до вечера, закрыв шторы на окнах и повесив на двери табличку с просьбой не беспокоить его. Проснулся он только к семи часам, но еще сорок минут лежал с открытыми глазами, глядя на задернутую занавеску на окне и то включая, то выключая светильник в изголовье кровати. Хотя сюда и доносились кое-какие звуки с улицы, находящейся с другой стороны здания, в номере было довольно тихо. Дронго подумал, что нужно подняться и еще раз встать под горячую воду, чтобы окончательно проснуться. Будучи южанином, он не жаловал холодный душ, не любил купаться в прохладной морской воде и гораздо лучше переносил любую жару, чем холод. Выключив в очередной раз свет, он в полной темноте поднялся, нашел босыми ногами тапочки и прошел в ванную комнату. По дороге Дронго на ощупь зажег небольшую настольную лампу на тумбочке у стены.
В ванной, стоя под обжигающими струями, он задумался.
«Что со мной происходит? Мне уже сорок четыре года. Кажется, кризис среднего возраста должен давно пройти. Или сейчас его характерный пик?»
Сорок четыре года представлялись Дронго неким магическим числом. Именно в этом возрасте умер столь горячо любимый им Чехов. На портретах и рисунках писатель выглядел уставшим стариком. А умер таким молодым! Он, возможно, даже и не подозревал о кризисе среднего возраста. Для него это был предельный срок, отпущенный ему в этом мире. И умер Антон Павлович как-то необычно. Попросил шампанского, выпил, сказал, что умирает, и умер. Как будто устроил из собственной смерти небольшую пьесу в типично чеховском стиле, откуда и появился весь мировой экзистенциализм.
На сорок четвертом году ушел из жизни и великий французский писатель Ги де Мопассан, оставивший в наследство человечеству удивительные этюды нравов французской жизни времен Второй империи и Третьей республики.
«Почему мне так тяжело? – продолжал размышлять Дронго. – Или мне неприятно думать о предстоящей работе?» Да нет, работа как работа. Немного опасная, как обычно. Но это издержки профессии. Шансы, что его решат убрать, не очень велики. Все-таки в Интерполе знают, зачем он прилетел в Лиссабон, – не просто развлекаться. И ведь так уже было. Словно повторяется дурной сон…
Тогда его тоже просили принять участие в одном проекте – «Экспресс-2000». Прошло три года. А кажется, что это было давным-давно, еще в прошлом веке. Невероятное путешествие через всю Европу, таинственные убийства, два месяца напряженных поисков загадочного преступника… И все же он вычислил убийцу. А куда полетел потом? Семнадцатого июля он вылетел из Берлина через Франкфурт домой. Но уже через несколько дней был в Монте-Карло. Кажется, тогда он вызвал туда Джил с сыном, и они все вместе уехали из Монако в Италию. По дороге в Геную, помнится, сложилась забавная ситуация, когда вагоны первого класса заполнили горластые американцы, очевидно из туристической группы. На всех мест явно не хватало, и многие устроились прямо на полу. Было смешно и тесно. Они с Джил весело смотрели друг на друга и все время смеялись.
Да, три года назад он совершил путешествие из Лиссабона в Москву и обратно в Берлин чуть ли не через все европейские столицы. Интересно, что произошло потом с участниками того путешествия? О некоторых он читал в газетах, узнавал из сводок европейских новостей… Но тогда было неизмеримо легче. На то, чтобы вычислить возможного убийцу, у него было два неполных месяца. Сейчас нужно сделать почти то же самое за три дня. В Лиссабон ожидается приезд более чем ста тридцати делегатов из разных стран. Среди них должен находиться и Сервал. Если учесть, что более половины участников конгресса – люди того же возраста, что и Кахаров, то вычислить нужного будет очень сложно. Почти невозможно.
«А если учесть, что среди делегатов будет и этот Пьеро… – Дронго грустно усмехнулся про себя, – он ведь, черт бы его побрал, будет смотреть на меня своими грустными глазами и ждать сигнала. Любопытно, как он себя поведет, если я этого сигнала ему не дам?» – Дронго не додумал эту мысль и вернулся к анализу задания.
Ему предстояло очень внимательно приглядеться ко всем участникам конгресса. Кахаров должен сделать одну небольшую ошибку – нигде не появляться в одиночку. Рядом с ним должны быть люди – один, двое, трое. В общем, подстраховывающие его помощники. И еще важный момент: даже если Кахаров решился на пластическую операцию, чтобы полностью изменить внешность, ему все равно вряд ли удастся выдать себя за достаточно молодого человека. Сервалу шестьдесят четыре года. Значит, нужно искать среди белых мужчин в диапазоне от сорока пяти до восьмидесяти лет.
«Надеюсь, он не станет перекрашиваться в негра, – думал Дронго, выходя из ванной и вытираясь большим банным полотенцем. – Хотя Майкл Джексон, кажется, сумел поменять пигментацию своей кожи. Но одно дело эксцентричный миллионер из шоу-бизнеса, а другое – такой солидный человек, как Кахаров. Над ним же начнут смеяться. А это самое худшее, что может случиться с профессионалом. Террорист, не вызывающий уважения у своих богатых заказчиков, неизбежно теряет заказы и, как правило, средства к существованию. Ведь ничего другого он делать не умеет. И ничему другому в своем возрасте уже не научится».
Одевшись, Дронго взял папку с материалами, выданную ему как участнику конгресса, и начал изучать состав делегатов. По именам понять что-либо было трудно. Не указывался даже год рождения того или иного делегата. Что уж говорить о внешности… Нет, эти материалы ничего не могли ему дать. Дронго нахмурился и достал свой ноутбук. Нужно будет войти в Интернет и более детально изучить личные данные участников. В наши дни во всех пятизвездочных отелях уже стало традицией, что здесь можно прямо из своего номера подключиться к Интернету. Список гостей, появившийся на экране его компьютера, содержал более развернутые сведения. Дронго принялся проверять его, обращая внимание на всех мужчин старше сорока лет. Как и следовало ожидать, больше половины участников конгресса составляли мужчины. Семьдесят шесть из ста тридцати двух. Из них пятьдесят восемь человек были в возрасте от сорока лет и старше. Несколько человек Дронго исключил сразу – ученых с мировым именем, министров европейских правительств, двух лауреатов Нобелевской премии и высших руководителей ВОЗ, которые были известны всем собравшимся на встречу. Конечно, Сервал мог, приняв с помощью грима или пластической операции облик кого-то из европейских светил, оказаться в числе известных людей. Но в этом случае риск для него был слишком велик. Многие прибывшие в Лиссабон были давно знакомы между собой, знали семьи своих друзей, бывали друг у друга в гостях. В этой ситуации подставиться было легче легкого. Кроме того, нужно достаточно хорошо владеть тематикой предстоящего конгресса, посвященного борьбе с атипичной пневмонией. А это предполагает не поверхностные сведения для поддержания общей беседы, а глубокие познания человека, который намеревался выступать здесь с докладом.
Таким образом, из пятидесяти восьми человек осталось только тридцать шесть делегатов из стран Азии, Африки и Латинской Америки. Был тут и прибывший из Аргентины врач, представлявший Доминику, – сорокадвухлетний профессор Рауль Бельграно. Прочитав это имя, Дронго усмехнулся и вычеркнул Бельграно из списка. Затем он удалил и свою фамилию, оставив только тридцать четыре кандидата, среди которых мог оказаться Сервал.
Закончив работу, он привычно уничтожил все лишнее, кроме своего списка, пометив имена в нем своим личным шифром. Чтобы войти в его ноутбук, нужно было знать сложный пароль из нескольких букв и цифр. В случае, если бы неведомый взломщик сумел каким-либо образом обойти пароль и включить компьютер, вся информация, содержащаяся в памяти ноутбука, была бы мгновенно стерта. Но даже если что-то из текстов удалось бы восстановить, то прочесть личный шифр Дронго было бы невозможно. Никакой особой информации Дронго, разумеется, не стал бы вносить в ноутбук, который всегда находился в его номере и путешествовал с ним по миру. Список участников конгресса, который смотрел Дронго, был роздан всем прибывшим гостям, и в нем не было ничего необычного. А отмеченные фамилии хранились на другом файле, где нужные Дронго участники конгресса обозначались специальным шифром. Получалось, что, кроме самого Дронго, никто не смог бы прочесть, а прочитав, понять, что именно отмечал хозяин компьютера. И тем не менее, покидая номер, он каждый раз убирал свой портативный ноутбук в чемодан, который, в свою очередь, закрывал на замок с известным только ему кодом, чтобы максимально осложнить задачу возможному взломщику.
Переодевшись в легкий светлый костюм, Дронго повязал галстук и вышел из номера. «Нужно будет изменить свои привычки», – подумал Дронго. Пришел час отказаться от «Фаренгейта», пристрастие к которому стало слишком известным и который часто выдавал его своим характерным ароматом. Отказаться от обуви и ремней «Балли», на которые сразу обращали внимание женщины. И от костюмов от Валентино. Костюмы от Ива Сен-Лорана, которые он когда-то любил, Дронго уже давно не покупал. Компания Сен-Лорана, переживая не лучшие времена, продавала свою марку различным исполнителям, а их продукция не всегда была образцом того качества, к которому уже привыкли покупатели. Постепенно фирменная марка «Ив Сен-Лоран» превращалась в такой же ширпотреб, в какой превратились костюмы от Пьера Кардена, также разрешавшего использовать свой фирменный логотип слишком многим производителям.
Спустившись вниз, в просторный холл, Дронго решил уточнить, как организовано питание делегатов. Нельзя слишком выделяться и обедать в тех ресторанах Лиссабона, которые он знал по своим прежним командировкам в Португалию. Для всех участников конгресса его визит в Лиссабон должен выглядеть как первый: он никогда раньше не бывал в Португалии и не знает, где можно хорошо поужинать. Не говоря уже о том, что обычный участник встречи врачей не может тратить свои деньги на подобные развлечения. Хотя ради справедливости надо отметить, что стоимость ужина в Португалии обычно составляет не больше пятнадцати-двадцати долларов, а знаменитая поговорка «Хорошо поесть – это не значит дорого заплатить» родилась именно в Лиссабоне.
Дронго подошел к портье и выяснил, что сегодняшний ужин будет в баре «Фернандо» на последнем этаже отеля. Он повернулся, собираясь отойти, и увидел в другом конце холла молодую женщину. Сказать, что она была красивой, – значит не сказать ничего. Дронго замер.
Есть женщины, глядя на которых сразу вспоминаешь о первородном грехе. Есть женщины, одно присутствие которых успокаивает и смягчает нравы. А есть такие, при взгляде на которых в воображении возникают самые невероятные сексуальные фантазии…
Рассматривая молодую женщину в окружении нескольких участников конгресса, Дронго сначала предположил, что это переводчица. Но она говорила слишком уверенно и громко для вспомогательного работника, а стоявшие рядом с ней очень внимательно ее слушали. «Наверное, она из штаба по организации конгресса». Дронго решил подойти ближе.
Женщина была высокого роста. Нос с небольшой горбинкой, миндалевидные глаза, чувственный рот с пухлыми губами, темные блестящие волосы, довольно большая грудь. На вид ей было около тридцати. Элегантное темно-серое платье выгодно подчеркивало ее фигуру.
Если бы незнакомка говорила на местном наречии, у него не было бы никаких шансов. Португальского языка он не знал. Но молодая женщина говорила по-английски, и он вслушивался, пытаясь по акценту определить, из какой страны она могла приехать. Но ее английский был безупречен. Дронго сделал еще несколько шагов. Да, именно при взгляде на такую женщину мужчины и вспоминают о своих порочных наклонностях.
Молодая женщина обернулась на Дронго, чуть дольше положенного задержала на нем взгляд и затем, отвернувшись, продолжила говорить. Еще немного приблизившись, он услышал, о чем шла беседа. Они обсуждали, когда начнутся заседания и кто будет выступать от группы африканских стран.
«Неужели она приехала из какой-то африканской страны?» – в недоумении подумал Дронго.
Молодая женщина закончила говорить. Ее слушатели – несколько делегатов, в основном темнокожих, – разошлись. И только тогда женщина снова взглянула на Дронго. Он обычно не носил регистрационные карточки, которые прикрепляются к лацкану пиджака. У незнакомки такая карточка была. Дронго попытался прочитать имя и страну ее владелицы и сделал еще шаг по направлению к ней.
– У меня такое ощущение, что мы с вами уже встречались, – сказала женщина.
Дронго усмехнулся.
– Обычно так начинают знакомство мужчины, – пояснил он. – Возможно, мы виделись на предыдущих конференциях, хотя я в них участвовал только в качестве гостя. – Он сказал это намеренно. С одной стороны, гостей не регистрировали на официальных сайтах, а с другой – такое сообщение было гарантией его возможного алиби.
Но женщина улыбнулась и покачала головой, не приняв его подсказки.
– Нет, – сказала она, – я никогда не бывала раньше на подобных мероприятиях. Этот конгресс для меня первый.
– И вы впервые в Лиссабоне? – улыбнулся Дронго.
– Нет, – снова не приняла его подсказки женщина, – я хорошо знаю Лиссабон, бывала здесь несколько раз в детстве. У меня отец бразилец, и все его предки родом из Лиссабона.
– Вы бразильянка? – спросил Дронго.
– Нет, – в третий раз не согласилась она. – Только по отцу, и то наполовину. Его мать была из Родезии, так тогда называли нашу страну. Она происходила из идебеле, это одна из основных народностей, населявших страну еще в древности. А моя мать англичанка по отцу и голландка по матери.
– Прекрасная наследственность, – сказал Дронго. – Но я боюсь задать вам еще какой-нибудь вопрос, чтобы не услышать в четвертый раз «нет». Вас зовут…
– Зулмира Машаду, – ответила женщина, чуть улыбнувшись. – Почему вы не носите свою регистрационную карточку?
– Ношу, но в кармане. – Дронго достал карточку и протянул ее женщине.
Она прочла его имя и фамилию:
– Очень приятно. Никогда не бывала в ваших местах. Вы с Кавказа? Говорят, у вас очень красиво.
– Так же, как и у вас в Зимбабве. – Название страны он прочел на ее карточке. – Я думал, что в вашей стране уже не осталось белых. Извините меня за откровенность.
– Да, – тихо согласилась Зулмира, – это большая проблема. Но родословная моей бабушки позволяет мне все еще оставаться в Зимбабве и представлять ее интересы в такой солидной организации, как наша.
– В таком случае я должен лично поблагодарить вашу бабушку за ваш приезд в Лиссабон, – пошутил Дронго.
– Боюсь, что это невозможно. Она умерла, когда мне было пятнадцать лет.
– Очень сожалею. Вы остановились в этом отеле?
– Да. Здесь поселили почти всех участников конгресса. По-моему, здесь неплохо. Нам обещали интересные экскурсии.
– Очень хорошо, – улыбнулся Дронго. – Значит, я просто обязан находиться рядом с вами. Ведь вы, должно быть, знаете не только английский, но и португальский – язык вашего отца.
– А еще голландский и немецкий, – рассмеялась женщина.
У нее были красивые ровные зубы. И, несмотря на очень высокий рост Дронго, она, стоя рядом, доставала головой почти до его подбородка. «Такая женщина могла бы участвовать в конкурсах красоты, – подумал он. – Ее рост не меньше ста семидесяти сантиметров. Возможно, даже чуть больше».
– Вы идете на ужин? – уточнил Дронго.
– Обязательно, – ответила она. – Пойдемте вместе. Я обратила внимание, что среди участников конгресса очень мало людей вашего возраста.
– Сюда прибыли в основном люди зрелые, крупные специалисты, имеющие большой опыт в области медицины, – сказал Дронго. – Вы знаете, как перепугался весь мир, когда эта болезнь впервые появилась в Азии. Считалось даже, что китайцы ее специально придумали. По-моему, весь год мир боялся только двух вещей: этой болезни и террористов.
Зулмира взглянула на него и неожиданно широко улыбнулась.
– Чего боитесь лично вы? – спросила она.
– Не знаю, – ответил Дронго, – но, кажется, в данный момент я боюсь только ваших глаз.
– Идемте, – сказала она, взяв его под руку. – Как приятно встретить здесь такого галантного кавалера! Но вы не ответили на мой вопрос…
В это время они вошли в лифт, и Дронго, повернувшись, внутренне вздрогнул. Рядом стоял его напарник. У Пьеро появились очки, придавшие его одухотворенному облику законченный «университетский» вид. «На его примере хорошо тренировать будущих разведчиков, наглядно демонстрируя, как внешний облик может не совпадать с внутренним содержанием», – подумал Дронго, отворачиваясь от Профессора.
Они оба сделали вид, что даже не знакомы.