9
Взрыв показался Штауффенбергу настолько мощным, что в какое-то мгновение ему почудилось, будто вместе со столбом пыли, осколками и пламенем в воздух вздымается вся та стена леса, что подступает к воротам наиболее охраняемой зоны «А».
От неожиданности водитель бросил руль, в ужасе посмотрел на полковника и вновь успел вцепиться в баранку только тогда, когда передок машины чуть было не врезался в придорожную сосну.
– К воротам, водитель, к воротам! – сквозь сцепленные зубы прорычал Штауффенберг, и единственный глаз его покрылся замутненной пленкой.
– Что там? Что произошло?! – выскочил из будки охранника дежурный офицер.
– Об этом вы узнаете, когда вам будет положено, – резко ответил Штауффенберг, не выходя из машины, а лишь приоткрывая дверцу. – Я – начальник штаба армии резерва. Немедленно поднимите шлагбаум и пропустите машину.
– Но что это за взрыв?
– Сейчас не время выяснять. На аэродроме меня ждет самолет! – взрывается теперь уже полковник. – Это приказ фюрера, – как-то само собой срывается у него из уст. Он и не помышлял прикрываться авторитетом того «дьявола во плоти», которого только что отправил к другому контрольно-пропускному пункту, именуемому вратами ада.
Обер-лейтенант растерянно смотрит то на Штауффенберга, то на оседающий султан взрыва. Он уяснил, что произошло что-то страшное. Что-то такое, что никак не могло и не должно было произойти. А тут еще этот полковник, спешащий на аэродром, чтобы отбыть в Берлин… Его отъезд, конечно же, как-то связан со страшным происшествием в ставке. Но каким образом?
– Вы что, не поняли меня? – еще внушительнее орет Штауффенберг, выхватывая пистолет. – Немедленно прикажите пропустить машину! Неужели не видите, что там происходит?!
– Да, вижу… – омертвевшим голосом соглашается обер-лейтенант. Приказав солдатам открыть ворота, он совершенно забыл, что продолжает стоять у передка машины.
– Объезжай его, объезжай, – вполголоса подсказывает водителю фон Хефтен.
Только сейчас унтер-офицер наконец проникается важностью этой поездки. Не задавая лишних вопросов и не раздумывая, он сдает чуть назад, резко объезжает дежурного офицера и буквально протискивается в образовавшийся в воротах просвет.
– Теперь главное, чтобы на месте оказался Фельгибель, – откидывается Штауффенберг на спинку сиденья и облегченно вздыхает.
– Он на месте, – уверенно заявляет фон Хефтен, немного успокаиваясь. Были мгновения, когда ему казалось, что все – провал! Он готов был выскочить из машины и броситься в лес, чтобы потом попытаться каким-то образом вырваться из ставки. Или по крайней мере спокойно пустить себе пулю в лоб, поскольку твердо решил для себя: не попадаться, не утруждать своим присутствием и упорством следователей гестапо. – Там, впереди, еще один контрольно-пропускной, – предупреждает он.
– Ворота Южной зоны, – беззаботно подтверждает водитель. Он единственный в этой машине чист и безвинен, как ангел. – Но если выпустили из зоны «А», там тоже выпустят.
«А вдруг он догадывается, кого везет в своей машине, – закрадывается у полковника смутное пока еще подозрение. – В таком случае он действительно святой».
Они слышали, как взвыли сирены слишком запоздалой тревоги. И, оглянувшись, фон Хефтен увидел через заднее стекло, что позади них солдаты охраны преграждают дорогу лежавшими доселе у ее обочины рогатками и мотками колючей проволоки.
– Выезд всех машин из ставки строго запрещен! – рявкает коренастый пышнощекий лейтенант, выскакивая из дежурки и на ходу напяливая на себя рогатую каску, сразу же превращающую его в некое подобие не до конца обмундированного рыцаря. – Объявлена тревога. Приказано задерживать всех въезжающих и выезжающих.
– Мне известно это лучше вас, лейтенант. Но у меня задание фюрера, с которым я срочно должен вылететь в Берлин, – поспешно оставляет машину Штауффенберг. – Мой отъезд связан именно с этим происшествием.
«Здесь нас не пропустят, – с убийственной рассудительностью говорит себе Хефтен, расстегивая кобуру. – Мы потеряли время. Те две-три минуты, что мы провели у КПП зоны «А», – вот время нашего спасения, которое уже не вернуть».
Немного помедлив, он тоже вышел из машины, но водителю приказал держать мотор заведенным. Пилот ждать не станет.
Сейчас он должен быть рядом с полковником. Лейтенант и двое солдат против них двоих. Ах да, еще водитель… Но все же можно рискнуть. Фон Хефтену кажется, что главное – вырваться из ставки. Так заключенному, оказавшемуся в лагере смерти, кажется, что там, за колючей проволокой, мир ждет его с распростертыми объятиями.
Фон Хефтен вошел в караулку в ту минуту, когда Штауффенберг уже напропалую требовал связать его с комендантом «Волчьего логова».
«Только не это, – почти шепчет Хефтен, пытаясь остановить полковника. – Только не коменданта».
Однако, уступая напору полковника, лейтенант уже набирает по внутреннему телефону нужный номер. И адъютант смиряется. Он понимает, что полковник блефует. Но также понимает и то, что беседа с комендантом – их последний шанс. Если в павильоне все погибли, или пусть даже половина тяжело ранена, – там еще вряд ли выяснили, кто ушел до взрыва, а главное, кто подложил взрывчатку.
– Коменданта нет, – едва шевелит задеревеневшими губами лейтенант. – Говорят, это взорвалась мина в зале совещания, в котором находился фюрер. – Он в ужасе смотрит на полковника и его адъютанта. – Комендант на месте происшествия.
– Тогда с кем вы говорите? – вырывает из его рук трубку граф Штауффенберг. – Алло, здесь начальник штаба армии резерва полковник Штауффенберг. С кем я говорю?
– Заместитель коменданта, подполковник Гельнер. Нам приказано…
– Я знаю, что вам приказано, подполковник, – прерывает его Штауффенберг. – Вы знаете меня, Гельнер? Это я, Штауффенберг! – Господи, так может повезти только раз в жизни! Полковник совершенно не был знаком с комендантом. Но Гельнера, Гедьнера-то он знал еще по своему предыдущему месту службы. – У меня задание фюрера. Да-да, в связи с тем, что произошло. Мне приказано срочно вылететь в Берлин, чтобы там были приняты меры. Надеюсь, вы понимаете, о чем идет речь?!
– Но мне нужно решить этот вопрос с комендантом.
– Вам нужно немедленно приказать начальнику поста, чтобы он пропустил машину – вот что вам нужно, Гельнер! Какие еще доводы вам приводить, чтобы вы выполнили свой долг, свою прямую обязанность? Я передаю трубку начальнику поста и еду на аэродром.
Еще несколько секунд лейтенант то ли ждет, приложив трубку к уху, решения подполковника, то ли выслушивает его наставления.
– Если это приказ, который отменяет полученный мною ранее… – наконец говорит он, все еще недоверчиво посматривая на Штауффенберга.
– Да, он отменяет, – прорывается приглушенный расстоянием и мембраной голос Гельнера.
– В таком случае я выполняю ваш приказ.
До самого аэродрома Штауффенберг ехал молча, творя про себя молитвы. Он понимал, что вырвался из Южной зоны только чудом, поскольку никакая иная машина в течение этого дня с территории ставки выпущена наверняка не будет. Но в то же время он лихорадочно оглядывался, не видно ли погони.
К счастью, никаких особых указаний пилот связного «Хейнкеля-III» не получал. Оказавшись на борту, Штауффенберг велел ему немедленно взлетать и брать курс на Берлин.
– В ставке, кажется, что-то произошло? – неуверенно спросил капитан военно-воздушных сил, прежде чем зайти в свою кабину.
– В ставке всегда что-нибудь да происходит, капитану, – назидательно объяснил ему граф, твердо решив, что если пилот откажется вылетать, они с адъютантом заставят его сделать это под дулами пистолетов.
Когда самолет наконец оторвался от земли, полковник почувствовал себя так, словно он сам уже вознесся в небеса, поскольку душа его взлетела вместе с душами всех погребенных им под развалинами павильона. Черное чрево самолета показалось сумрачным залом часовенки посреди старинного кладбища. А на двери, ведущей в кабину пилота, явственно просматривалось распятие. Штауффенберг едва удержался, чтобы не пасть перед ним на колени.
– Под нами Растенбург, – прервал его погружение в мир привидений адъютант фон Хефтен. – Знать бы, что там сейчас происходит – в Берлине и вообще в мире.
– Как-никак прошло полчаса. Ну-ка поинтересуйтесь у пилота. Должна же у него быть радиосвязь с землей.
Фон Хефтен, пошатываясь, идет к кабине пилота, но уже через минуту возвращается и удивленно пожимает плечами.
– Даже предположить не мог, что у него вообще нет рации. Он сказал, что до Берлина еще чуть более часа лета и что никакой связи с аэродромом у него нет. Вы представляете себе, господин полковник, как можно летать под военным небом, не имея радиосвязи?
– У меня страшное предчувствие, фон Хефтен.
– Что нас арестуют? – садится на свое место рядом с полковником обер-лейтенант. – Сразу же, как только приземлимся.
– Не только относительно ареста.
– Что не сработает другое радио, генерала Фельгибеля?
– Пока что я не могу понять, с чем именно оно связано. Но у меня пред-чув-ствие, обер-лейтенант. Которое, к сожалению, крайне редко подводит меня. Если только речь идет о крупных неприятностях.
Фон Хефтен непроизвольно окинул взглядом изувеченную фигуру полковника. Большего доказательства правдивости его предчувствий не требовалось.