Глава 15
– Вы уверены, что сигнал «Валькирия» поступает в части, училища и вообще туда, куда ему следует поступать?
– Он поступает, – пожал плечами Ольбрихт. – И, насколько мне известно, куда следует.
– А Фромм?
– Что Фромм?
– Генерал Фромм, что… все это время сидит сложа руки и ничего не предпринимает? – прицеливается в него единственным глазом полковник Штауффенберг. – Это он называет генералам и полковникам условный сигнал? Распоряжения уходят от его имени?
Ольбрихт задумался. Он понимал, о чем ведет речь Штауффенберг, куда клонит. В суете телефонных звонков, которые обрушились на них в связи с настойчивыми запросами заговорщиков, находящихся в разных концах Берлина, Германии и даже за ее пределами, они как-то совершенно упустили из вида командующего армией резерва. Да и командующий тоже умудрялся присутствовать, не присутствуя.
– Нам придется еще раз переговорить с Фроммом, – решается Ольбрихт, обращаясь к Беку.
– И как можно скорее, – согласился тот.
– Если он подключится более активно, мы победим.
– Ему нужен труп фюрера, без этого он пальцем не пошевелит.
– А что Париж? – настороженно взглянул Бек в сторону Штауффенберга. Говорить о трупе ему не хотелось.
– Да, Париж… Я лично переговорил с полковником из штаба Штюльпнагеля. Там уже обо всем знают. Но в гибели фюрера сомневаются еще сильнее, чем здесь, в Берлине.
– Чем дальше от Берлина, тем сомнения сильнее. Странная закономерность, – говорит Ольбрихт.
– Но я дал им понять, что пора действовать, а не высматривать покойников.
– И что же?
– А то, что я прямо сказал им: все то время, которое они могли потерять, они уже потеряли, и настало время действовать, независимо от того, что произошло в «Волчьем логове».
Генералы переглянулись: убедительно.
– Штюльпнагель – человек решительный, – неуверенно проговорил Ольбрихт. Если бы только его решительность поскорее преобразовывалась в столь же решительные приказы.
– Мы получили бы в свое распоряжение Францию со всеми находящимися там войсками, – поддержал его Бек.
– Почти со всеми.
– И тогда штаб генерала Штюльпнагеля мог бы действовать самостоятельно, даже в том случае, если бы в Германии попытка переворота завершилась полным провалом.
– Не поговорить ли нам еще и с самим Штюльпнагелем, господин Бек?
– Это должен сделать я?
Ольбрихт замялся и взглянул на полковника-террориста. Только он знает подробности, только ему Штюльпнагель поверит.
– В его штабе служит мой кузен, – пришел ему на помощь граф фон Штауффенберг. – Я уже беседовал с ним. Он не предаст и не подведет.
– То есть он уведомит нас в том случае, если Штюльпнагель откажется от решительных действий, – расшифровал сказанное им Ольбрихт. – Значит, пока что нам с генералом Беком действительно пора заняться Фроммом.
– Не удастся окончательно привлечь его на свою сторону – придется изолировать, – у краев шершавых губ Штауффенберга появилась суровая складка. – Мы должны действовать более уверенно, а не ждать, что там в конечном итоге сообщат из ставки Гитлера.
– Вот мы и пойдем, чтобы действовать «уверенно», – вызывающе взглянул на него Ольбрихт и, по привычке одернув китель, первым направился к кабинету командующего.
Пока они проходили через те несколько смежных комнат, что соединяли кабинеты Ольбрихта и Фромма, на пути их возник начальник штаба Ольбрихта полковник Мерц фон Квиринхейм. Этот невысокого роста, крутоплечий здоровяк с холеным аристократическим лицом был крайне возбужден.
– Я только что осмотрел охрану, господин генерал, – обращается он к Ольбрихту. – Обещанная командованием танкового училища рота охраны нашего здания так и не прибыла. Курсантов пехотного училища тоже не видно.
– Так кто же нас охраняет? – почти испуганно спрашивает Бек, поглядывая то на Квиринхейма, то на Ольбрихта.
– По существу никто, – заявляет Квиринхейм.
– Что вы хотите этим сказать? – еще пуще бледнеет Бек.
– А то, что, по моим наблюдениям, посты не только не усилены, но и ослаблены. Часовые настороженно перешептываются. А ведь у нас почти нет солдат. Кроме тех, что стоят на постах у входа и въездных ворот, и которые, собственно, пока ни о чем не знают. Им может скомандовать любой унтер-офицер.
– Особенно если он эсэсовец, – мстительно, прямо в лицо Ольбрихту, смеется Штауффенберг. Его вновь одолевает мысль, которая зародилась во время разговора со своим кузеном Хофакером из парижского штаба Штюльпнагеля. Когда тот в ходе разговора неожиданно спросил: «Так кто же возглавляет нас теперь?», Штауффенберг так же неожиданно, не только для спрашивающего, но и для самого себя, отрубил: «А никто».
«Не может такого быть». – «Не должно». – «Не смогли распределить роли?» – осторожно поинтересовался Хофакер, стараясь не раскрывать сути вопроса и круг лиц, о которых идет речь. – «По-моему, они вообще не определились. Но это между нами. У нас теперь нет выбора. Нужно действовать. Со своим командующим ты должен говорить значительно решительнее, чем со мной». – «Само собой, Клаус. Но что дальше?» – «Возможно, мне придется самому определить свою собственную роль во всем том бедламе, что творится здесь сейчас». – «На это я и пытался намекать тебе».
Тот мстительный смех, которым Штауффенберг встретил сейчас признание полковника Квиринхейма, был отголоском раздумий, возникших после разговора с Парижем. Если бы не эти генералы с их идиотскими терзаниями и стенаниями по поводу присяги фюреру, которую они, видите ли, не могут нарушить до тех пор, пока он жив…
Но что мог поделать Штауффенберг? Перестрелять их и взять командование на себя? А кто его воспримет всерьез, мало кому известного полковника, лишь недавно обосновавшегося в штабе Фромма на непонятно каких ролях? Или, может, каждому собеседнику объяснять: «То есть что значит, кто я такой? Я – тот, кто убил фюрера!.. Или пытался убить», – с грустью добавил Штауффенберг.
– Еще раз свяжитесь с пехотным училищем в Деберице, – потребовал Ольбрихт от Квиринхейма. – Генерал фон Хитцфельд специально готовил училище к этому дню. Там даже была проведена учебная тревога. На тот случай, если вдруг придется участвовать в восстановлении порядка в Берлине.
– Уже звонил. Генерала нет.
– Но есть полковник Мюллер, его заместитель.
– Полковника тоже нет. Там просто не с кем говорить.
– Это измена, – упавшим голосом констатирует Бек. – Ольбрихт, когда мы решались на эту операцию, все выглядело по-иному. Вы меня разочаровываете, генерал Ольбрихт.
– Наконец-то я слышу голос президента Германии, – сухо отрубил Ольбрихт, как бы спрашивая этим: «А что сделали, на что решились, чем помогли вы, господин Бек?»
– Все значительно проще, – объясняет Штауффенберг. – Они попросту не информированы, что переворот состоится именно сегодня. Если бы мы решились хотя бы нескольким особо доверенным офицерам, имеющим в своем распоряжении солдат или курсантов, сообщить о дне – их не пришлось бы разыскивать сейчас по всему Берлину.
– Полковник фон Квиринхейм, – цедит сквозь стиснутые зубы Ольбрихт. – Связывайтесь с кем угодно. Телефоны вам известны. Если мы не в состоянии взять в свои руки Берлин, позаботьтесь хотя бы о надежном прикрытии здания. В противном случае взвода эсэсовцев вполне хватит, чтобы перестрелять всех нас в течение десяти минут.
– До сих пор не пойму, почему эсэсовцы все еще не добрались до нас, – пожимает плечами фон Квиринхейм. – По логике событий, они уже давно должны находиться здесь. Особенно те, из гестапо.
– Непростительная нерасторопность, – соглашается Бек.