Глава 13
Больше всего Штауффенберга поражало, что Берлин все еще продолжал жить своей обыденной, полуфронтовой-полустоличной жизнью. Что происходит? Почему такое спокойствие? Никаких усиленных постов. Никаких заграждений и колонн. Никакого танкового прикрытия центральной части города.
– Они что, с ума здесь все посходили? – пробормотал он, обращаясь не столько к адъютанту, сколько к самому себе. – Чего они ждут? Уже прошла масса времени. К этому часу весь Берлин должен был находиться в наших руках.
Фон Хефтен резко наклоняется и сжимает плечо полковника, прерывая на полуслове. Тот понимает его: рядом сидит водитель запыленного с искореженными крыльями «опеля», выделенного им заместителем начальника аэродрома.
– Он уже тоже должен знать об этом, – в сердцах бросает Штауффенберг. – Что еще нужно было предпринять, чтобы эти бездельники наконец зашевелились? Поторопитесь, водитель, у меня нет времени.
– Да вон же, опять руины с завалами, – спокойно отвечает тот. – Вновь придется объезжать.
Шофер присмотрелся к желтеющему на столбе указателю и принялся искать объездной путь, по которому можно добраться до интересующей полковника Бендлерштрассе. Он явно не торопится, пребывая в таком неведении, как и все остальные в этом распроклятом городе, который все еще именует себя столицей Третьего рейха. Несмотря на то, что уже почти два часа живет в Четвертом.
У Штауффенберга окончательно сдают нервы. Он непрерывно вертит головой, пытаясь то в лобовое, то в боковое стекла рассмотреть, выудить взглядом хоть какие-то признаки того, что столица все же узнала о свершившемся в «Волчьем логове». Лицо его постепенно бледнеет, тем не менее по осунувшимся щекам почти непрерывно катится пот. А ведь сидящий на заднем сиденье фон Хефтен в общем-то особой жары не ощущает.
Как только машина въехала во внутренний двор ставки резервной армии, Штауффенберг буквально выскакивает из нее и бежит к подъезду. Часовой пытается остановить его, но вовремя узнает. Или же просто не решается требовать документы.
– Полковник Штауффенберг, – предупредительно поднимает вверх указательный палец адъютант, как бы призывая солдата запомнить имя этого человека.
Но Штауффенбергу сейчас не до славы. Он врывается в приемную, затем в открытый кабинет генерала Ольбрихта и видит… что там никого нет!
– Где генерал? – спрашивает он у фон Хефтена.
Адъютант недоуменно пожимает плечами, выбегает в коридор и через минуту вновь появляется. Он явно смущен. И расстроен.
– Что, что?! – набрасывается на него полковник. – Объясните же!
– Мне сказали, что генералы Ольбрихт и Бек… что они обедают.
– Не понял, – едва слышно молвит полковник.
– Да, они спокойно обедают. Там, внизу, в офицерской столовой. Как обычно.
– Как обычно? – почти с ужасом спрашивает Штауффенберг. – О чем вы, Хефтен?
– Так мне сказали. Лично я их не видел.
– Вы что-нибудь понимаете?
– Очевидно, до сих пор не поступило никаких сообщений ни от Фельгибеля, ни от Штиффа[11]. Здесь еще ни о чем не знают – только так я могу объяснить – но не оправдать – поведение генералов.
– Не знают о том, что был взрыв?! – Штауффенберг садится за стол, за которым генерал Ольбрихт обычно проводил совещания, и пальцами искореженной руки обхватывает пылающий висок. – Что же могло произойти с теми генералами из ставки, которые должны были передать сигнал? – бубнит он, словно молитву. – Что могло случиться? Что-то, конечно, произошло…
– Да ничего особенного… – пытается успокоить его адъютант, но полковник не дает ему договорить.
– Гиммлер, Геринг, а может, и Борман… уже взяли власть в свои руки – вот чем все это объясняется. И теперь все раскрылось.
Их гадание на кофейной гуще было прервано появлением Ольбрихта и Бека. Они во вполне нормальном расположении духа. Уже хотя бы потому, что за обедом успели пропустить по стаканчику вина из-за жары, а также благословляя друг друга на успешное проведение операции «Валькирия». Увидев подхватившегося Штауффенберга, они в замешательстве переглядываются и, кажется, чувствуют себя неловко.
– Почему? – почти задыхаясь, спрашивает их полковник. – Господин генерал, почему?.. Ведь прошло уже более двух часов…
– Не расстраивайтесь, полковник. Мы уже кое-что предприняли, – на ходу бросает Ольбрихт, направляясь к своему столу. – Несмотря на то, что Фельгибель так и не назвал нам никаких убедительных свидетельств того, что фюрер действительно мертв.
– Да мертв он, мертв! Зачем вам еще и свидетельства Фельгибеля? Я-то здесь, перед вами.
– И что же вы, стоя здесь, перед нами, можете сказать? – сухо, настороженно интересуется Ольбрихт.
– А то, что мина была заложена. И я своими глазами видел взрыв. Это может подтвердить мой адъютант. Обер-лейтенант фон Хефтен…
– В небо взметнулся такой столб, – подтвердил фон Хефтен, – что никто не сможет убедить меня, будто хоть один человек из находившихся в павильоне уцелел.
– Вот как? – ехидно уточняет Ольбрихт. – Я не собираюсь вас ни в чем убеждать. Как и вас, полковник. Но один уцелевший известен мне совершенно точно.
– Кто именно? – еще больше настораживается Штауффенберг.
– Кейтель. Фельдмаршал Кейтель.
– Не может этого быть! Кейтель погиб вместе с остальными. Он сидел рядом со мной и остался там. Всего в двух метрах от фюрера.
– Он мог сидеть даже в обнимку в фюрером, тем не менее остался жив, – парирует Ольбрихт. – Вам не кажется это странным?
Штауффенберг беспомощно оглядывается на фон Хефтена, ища у него поддержки. Но чем тот может помочь ему? Тогда полковник переводит взгляд на будущего президента. Или уже, может быть, нынешнего.
– Так утверждает генерал Фромм, – объявляет Бек, доселе старавшийся не вмешиваться в их разговор. – Он лично беседовал с Кейтелем по телефону.
– В моем присутствии, – дополняет Ольбрихт. – И при мне Кейтель заверил командующего, что фюрер не только не погиб, но и вообще не пострадал. Если не считать двух-трех ссадин, которые он мог получить и без взрыва, по неосторожности.
– Это ложь! – вспыхивает Штауффенберг. – Они лгут, чтобы выиграть время, разобраться в ситуации и перехватить инициативу. Возможно, Кейтель и уцелел. Вдруг он тоже вышел, пытаясь найти меня или по другой надобности. Но фюрер-то оставался там. И бомба взорвалась буквально у него под ногами. Я сидел вторым от него. После полковника Брандта. И портфель оставил под столом, у стойки. Со стороны фюрера. Это бомба, господа генералы, а не хлопушка. И она взорвалась.
– Все это – подробности… – мрачно отводит взгляд в сторону Ольбрихт. – Но я не слышу главного.
– Чего? – потрясен его неблагодарностью Штауффенберг. Пусть бы кто-нибудь другой вместо него… пусть бы сам Ольбрихт подрожал, пронося в ставку фюрера взрывное устройство. Вставляя в него запал и подкладывая под стол, почти под подбородок Гитлера. А затем попытался прорваться через КПП. Кто из них, этих болтунов-заговорщиков, решился бы на такое?! – Чего еще вы ждете от меня?! – теряет полковник всякое чувство меры и такта.
– Мне почему-то казалось, что вы сумеете убедить нас, – не замечает его взвинченности Ольбрихт. – Честно говоря, я на это надеялся. Поскольку тоже был уверен, что Кейтель лжет, выигрывая время.
– Вы уехали из ставки еще до того, как стали известны результаты покушения, разве не так? – вмешивается Бек.
– А кто бы мне позволил уехать из «Волчьего логова» после того, как они стали бы известными?
– То есть я хотел сказать, что тела фюрера вы, лично вы, не видели, и видеть не могли.
– И тем не менее бросил его труп к вашим ногам. Избавив от этой гнили всю Германию.
– Сейчас не время предаваться патетике, – охлаждает его Ольбрихт. – Меня очень смущает, что второго звонка Фельгибеля не последовало. Хотя мы просили его.
– Потому что он, очевидно, взорвал узел связи. Как и было предусмотрено… Или попросту вывел его из строя, чтобы отрезать ставку от Германии.
– Но Кейтель тем не менее отвечал по телефону, – замечает Бек, – Следовательно, связь работает.
– Наш спор ничего не даст и ни к чему не приведет. Нужно действовать, – размахивает тремя растопыренными пальцами уцелевшей руки Штауффенберг. – Итак, Фромм здесь. Он говорил с Кейтелем. Что дальше?
– Он отказался участвовать в операции «Валькирия», – отвечает Ольбрихт. – И даже слышать о ней не желает. Делает вид, что вообще не в курсе. По крайней мере до тех пор, пока не убедится. Кстати, Кейтель интересовался вашей особой, полковник. Думаю, они подозревают вас.
– Еще бы не подозревать! Все основания.
– Но Фромм относительно вас был не в курсе. Раньше вашей фамилии ему не называли.
– Иначе я беседовал бы уже не с вами, а с людьми Мюллера. Или Скорцени.
– Скорцени? – почему-то встревожился Ольбрихт. – При чем здесь Скорцени? Впрочем, фюрер… если он, конечно, жив, вполне может перебросить сюда этого головореза с его коммандос. В то время как никакого прикрытия у нас нет.
– До сих пор.
– Но мы уже приказали поднять офицерские училища. В некоторые части тоже поступил наш сигнал о начале операции. Так что мы все же действуем.
– «Действуем», – саркастически ухмыльнулся Штауффенберг. – Это не действия, это, извините, предпогибельная возня.