Февраль
1. Открытие Сликстоуна
– Сегодня мы отправимся на разведку, ты и я, – произнес сэр Веронал, вручая мальчику пальто и записную книжку.
– Что я буду делать? – Мальчик уже примирился со своим положением. Он отчаянно хотел угодить хозяину.
– Будешь отмечать улицы и записывать в книжку.
Актриса наблюдала за ними со стороны. Еще никогда она не чувствовала себя столь неестественно. Раньше, когда она выполняла предыдущие задания сэра Веронала, ей по крайней мере разрешалось говорить. «Создай себе роль сама, – произнес драматический голос у нее в голове, – импровизируй».
– Отправляйтесь спать, – добавил сэр Веронал, отпуская ее из комнаты.
Они были довольно нелепой парой: прямой, как шомпол, старик и сутулый мальчишка с фонарем. Звезды ярко светили, выглядывая из-под рваных облаков. Тонкий слой изморози добавлял блеска тротуарам, крышам и брусчатке. Они перешептывались между собой.
– Называй их вслух, Родни.
– По правую сторону от вас – Коракл Ран, по левую сторону – Блу Стоун Элли.
Сэр Веронал время от времени закрывал глаза, будто пытаясь отыскать некое значение в странных названиях улиц. Мальчику передавалось разочарование хозяина. Они спешно продвигались вперед.
– Эскатчен Плейс, – произнес Родни. И это название, кажется, тоже не имело никакого значения. Но сэр Веронал внезапно замер, точно гончая, которая учуяла тонкий шлейф запаха.
– Что такое? – нарушил молчание мальчишка.
– А ну тихо, – зашипел на него сэр Веронал, – молчи как рыба.
Царила полная тишина. Старик двинулся сначала вправо, затем влево.
– Сюда, и ни звука.
Сэр Веронал теперь с таким рвением мчался по боковым улицам и проулкам, что мальчик с трудом за ним поспевал, и так до тех пор, пока они не попали на один из самых темных участков Голден Мин. Вывески магазинов раскачивались на ветру. Сэр Веронал остановился.
– Дай фонарь.
Они уставились сквозь стекло на скопление предметов причудливых форм.
– Фонарь.
Полоска света, точно поисковый прожектор, прошлась по витрине из стороны в сторону. В свете фонаря то появлялись, то исчезали чучела животных, зулусский щит, табуреты, стулья и резные трости.
Сэр Веронал ткнул во что-то пальцем.
– Вон там! – завопил он.
– Это же обычные камни, – сказал мальчик, почувствовав скуку.
– Только посмотри на цвета! Я их уже видел. Я их определенно знаю.
Сэр Веронал говорил с таким запалом, что мальчик тоже оживился. Должно быть, камешки редкие и весьма ценные, если так подействовали на него.
– Сейчас разобью окно.
– Погоди, погоди… – Сэр Веронал хлестнул мальчишку тыльной стороной ладони по щеке. – Ты должен ждать указаний, а не придумывать собственные.
И в первый раз в жизни мальчик смолчал на обиду.
– Какой номер у этого магазина?
Мальчик сбегал в одну сторону, затем в другую, и нашел:
– Двадцать два, Голден Мин. «Безделушки и мелочи».
– Мелочи… – протянул сэр Веронал. – Может, и мелочи, может быть. А теперь… марш домой.
Для вида между спальнями актрисы и сэра Веронала имелась общая дверь, однако сам он никогда этой дверью не пользовался, впрочем, и она не испытывала большого соблазна. Может быть, деньги и власть порой добавляют их обладателям сексуальной привлекательности, но не в тех случаях, когда их окутывает столь леденящий холод. Отсутствие привязанности со стороны актрисы тревожило сэра Веронала, но не потому, что он желал ее благосклонности, а оттого, что к ней в доверие могли втереться другие и таким образом вызвать ее на откровенность.
В качестве леди Сликстоун она посещала деловые обеды, приемы и торжества по случаю заключения договоров. Она беседовала с его гостями об искусстве, на общие политические темы, о всевозможных мелочах, но никогда не пыталась выспрашивать ни о чем существенном. Она всегда следила за тем, чтобы выглядеть согласно отведенной роли – роли жены посла. Конечно, работа скучная и ограниченная, но какая-никакая работа.
И только в этом странном городке с резными мезонинами, башнями и бесшумным уличным движением актриса заметила в сэре Веронале перемену – у него появилась свежая энергия, но вместе с ней и острое чувство неудовлетворенности и, что особенно бросилось ей в глаза, какое-то подростковое отсутствие веры в себя. Она пришла к выводу, что, несмотря на щедрые инвестиции, сэр Веронал еще не до конца понял, зачем сюда приехал.
К первым морозам перед домом закончили высаживать сад. Весной останется лишь добавить к нему легкие штрихи. Она наблюдала за тем, как ее мнимые муж и сын идут к дому через лужайку, огни в ее спальне были погашены, и она выглядывала из-за шторы. По походке сэра Веронала актриса догадалась, что произошло нечто особенное.
Она ощутила опасный, но вместе с тем воодушевляющий импульс: ей захотелось выяснить, что случилось. Переодевшись в темноте, актриса открыла окно и скользнула вниз по сточной трубе. У нее имелся ключ от задней калитки, а камеры наблюдения еще не успели подключить. Две пары следов, будто начертанные зеленым карандашом на блестящей белой бумаге, привели ее к Голден Мин и магазину «Безделушки и мелочи». Ее охватило радостное волнение, эйфория импровизации вне сценария.
Она вернулась, почти ничего не узнав, но оставаясь заинтригованной. Что-то в этом магазинчике эксцентричной ерунды привлекло внимание сэра Веронала. Она решила держать нос по ветру и уши востро. Возможно, Ротервирд в состоянии изменить ее роль? Если характер сэра Веронала наливался жизнью под влиянием города, то почему то же самое не могло произойти и с ней?
2. Открытие Облонга
На следующую ночь снова пошел снег, а Облонг ужинал с Фангином. Несмотря на то что их представили по именам, Облонг продолжал называть того Фангином, и наоборот: таковы были порядки Ротервирда. Фангин настоял на том, чтобы его жену звали Бомбер; то ли из-за ее выдающихся форм, то ли из-за привычки высказываться без обиняков – Облонг решил не спрашивать, не желая показаться бестактным. Ее кожа была белой, точно мука, а волосы угольно-черными. Чтобы подчеркнуть контраст, она красила губы ярко-красной помадой. Благодаря большим ярким глазам и простому, хоть и воинственному характеру она сразу же вызывала теплые чувства, даже несмотря на устрашающий эффект палитры своего макияжа. Бомбер обладала даром выводить людей на чистую воду.
– Чертовски хорошее ризотто, Бомбер, – пробасил Фангин, разделавшись со своей порцией намного раньше жены и гостя. – Бомбер преподавала кулинарию, но ее уволили вместе со мной, за «поощрение» Фласка в его «исследованиях», что является абсолютной ложью.
Учитывая, что Фангин отдал ему записную книжку Фласка, Облонг скептически отнесся к последнему утверждению, но, боясь, что для чужака эта почва может оказаться слишком зыбкой, благоразумно переключился на другую тему:
– В городе полным-полно умных людей. И мне не очень понятно, почему вы выбрали мэром мистера Сноркела. Он же натуральный…
– …змей? – продолжил его мысль Фангин.
– Да, жаба еще та, – вставила Бомбер. – Гребет миллионы. Когда познакомитесь с его женой, сами поймете почему.
Фангин начал мерить комнату шагами.
– Хороший вопрос. Не уверен, что мы его вообще когда-нибудь выбирали. Он как бы просто сам нарисовался, точно так же, как и его отец, и дед до него.
– Но мы и правда могли бы его переизбрать, и я никак не пойму, почему мы этого еще не сделали.
Прежде чем продолжить, Фангин принял высказывание Бомбер во внимание.
– Его должность предусматривает мелкие хозяйственные обязанности: вывоз мусора, подача воды, чистка тротуаров, к тому же мы все считаем себя такими умниками, что никогда не смогли бы согласиться с мнением другого.
– Ты упустил кое-что поважнее, – заметила Бомбер. – Сноркел охраняет нас от прошлого. Наша независимость зиждется на отказе изучать былое. Сноркел знает, как это непросто. Он разрешает проводить традиционные фестивали, но следит за теми, кто пытается заглянуть поглубже.
– Такими, как Фласк, – произнес Облонг.
– Да, вроде него, – кивнула Бомбер, при этом погрозив мужу пальцем. Осмелев от ее откровенности, Облонг выпалил, прежде чем пожалел об этом:
– Но если это так опасно, зачем вручать мне его записную книжку?
– Ты – натуральный идиот, Годфри Фангин! – воскликнула Бомбер. – Ты нас всех подведешь под монастырь. Сначала довел до увольнения Фласка, потом себя, потом меня, а теперь и его.
– Я – биолог, – запротестовал Фангин. – Я хочу знать, почему мы такие, какие есть. Почему у нас столько одаренных людей? Почему мы – единственные в Англии – имеем полное самоуправление?
Бомбер переключилась на Облонга:
– Если у вас есть хоть что-нибудь в голове, вы уничтожите эту записную книжку.
После этого беседа перешла к более обыденным темам и так протекала до тех пор, пока Облонг не попрощался и не отправился домой. Под свежим слоем снега башни казались неприступными: точно пальцы с белыми ногтями, они торчали, направленные в небо, а подоконники напоминали их костяшки. На узкой, но нехарактерно прямой улице Лост Акр Лейн его охватило ребяческое желание: он просто должен слепить и бросить снежок.
Он смял горсть свежего снега в комок, запустил его в уличный знак и промахнулся. Нагнулся было, чтобы слепить еще один, но услышал легкий стук на крыше у себя за спиной. Он медленно выпрямился, но на Лост Акр Лейн не было никого, ни с одной, ни с другой стороны улицы. Облонг дошел до следующего узкого переулка – Гроуввей, – оказавшегося таким же пустым. За этим последовал еще один легкий стук и хруст, и снова над головой.
Он испугался, что какой-нибудь озорной ребенок в снегопад скачет по крышам и это может кончится тем, что ему придется изображать из себя спасателя, карабкаясь по скользкой черепице. Он крикнул «эй!» сначала в одну, а потом в другую сторону, и, к вящему изумлению, заметил над крышами тонкий шест, который переставляла меж наклонных черепиц такая же тонкая фигурка. Шест сгибался чуть ли не вдвое, а затем нереально медленно расправлялся снова. Сотканная из воздуха, фигурка казалась воплощением грации, и, похоже, она перелетала с крыши на крышу прямо у Облонга над головой. Лицо ее скрывалось под балаклавой.
– Эй, поосторожнее там! – прокричал Облонг.
Фигурка отпрыгнула назад, воздух прорезал меткий снежок, который шлепнулся прямо в лоб Облонгу. Дело довершили последствия вечерних посиделок и врожденная неуклюжесть: Облонг тяжело завалился на спину. К тому времени, когда он снова поднялся на ноги, прыгуна с шестом уже и след простыл.
С еще затуманенной головой он долго не мог разобрать буквы на указателе: Лост Акр Лейн. Лост Акр… Лост Акр…
И тогда он наконец увидел: этот Лост Акр… «СТОЛ КАР».
Фласк просто переставил буквы – но что он мог обнаружить на этой Лост Акр Лейн? Что там за буквы и цифры были снизу – «АСХ 1017»? Если он не ошибался, буквы не имели ничего общего со столовыми приборами, и число для номера дома было слишком большим. Буквы, казалось, взяли наобум. И на самой Лост Акр Лейн он тоже ничего особенного не заметил.
Облонг двинулся дальше, к своему дому. С чашечкой кофе, куда он добавил ложку виски производства винокурни Влада, чтобы сосредоточиться, Облонг уселся за стол и целый час ломал голову над загадкой, но так ничего и не придумал. Снова спрятав дневник в пакет, он ощутил легкий флер своего одиночества. Фангины, конечно, развлекали его от чистого сердца, но с ними он не чувствовал себя так непринужденно, как в компании ровесников. Грегориус Джонс оказался в этом плане ближе всех, он выкрикивал: «Эй, Обберс!» всякий раз, когда они сталкивались, и время от времени ходил с ним в «Душу подмастерья». Однако любезные манеры Джонса оборачивались непробиваемой броней, стоило разговору перейти к более глубоким темам. Рассказ Фангина об истории Джонса свидетельствовал о потаенной трагедии личного характера. Теперь Облонг хотя бы мог добавить в список знакомств загадочного акробата, слишком хрупкого, чтобы оказаться Джонсом или любым другим представителем мужского пола.
Наконец, что немаловажно, Облонг никак не мог выйти из тени Фласка. Сравнивая себя с предшественником, он чувствовал полную несостоятельность. Фласк боролся за свой предмет, пробивал защитные стены и превращал местных обитателей в своих друзей. Кроме того, он исследовал прошлое, и результаты его изысканий, предположительно, были изложены на исчезнувших страницах записной книжки. Облонг решил, что ради Фласка должен продолжать распутывать ниточки тайны, а ради Фангинов должен делать это крайне осторожно.
В нескольких кварталах отсюда, опираясь на трубу дымохода, Валорхенд наблюдала за тем, как вспыхивает свет в окне Облонга. Крыши Ротервирда были ее вторым домом: она знала здесь все выходы, лестничные площадки и направления. Она никогда не позволила бы себе бросить снежок в предшественника Облонга. В отличие от зеленого юнца Облонга, Фласк излучал авторитет.
3. Открытие Хеймана Солта
Хейман Солт не возвращался в магазин «Безделушки и мелочи» с тех самых пор, как продал там камни. Правда, временами он все же проходил мимо, проверяя, лежат ли они еще на витрине. Он радовался плохой погоде. Если бы не она, он едва ли решился бы на то, чтобы наведаться на Лост Акр Лейн, в свою тайную вотчину, хранившую его большой и самый главный секрет. Стальное вечернее небо с минуты на минуту обещало разразиться новым вихрем снега, который не хуже густого тумана скроет его от любых случайных зевак.
Он надел плащ с черным капюшоном и ничего с собой не взял, за исключением фляги с виски, которое, по его мнению, являлось панацеей от всех недугов. Единственная мощеная дорога в Ротервирде начиналась за двумя мостами при сторожевых воротах и уходила в близлежащие холмы, но в округе имелись тропки понеприметнее.
Солт пересек деревянный пешеходный мост в юго-западной части Айленд Филда и затерялся в зарослях разделяющей два поля лесополосы. Здесь снег сыпал сильнее. На пустошах лысых северных и восточных склонов закручивались вихри, но его не останавливало отсутствие четких ориентиров. Для натренированного глаза ботаника каждое дерево имело свои отличительные черты. Он изо всех сил продирался сквозь густой подлесок, пока не вышел к открытому участку дороги, которая спускалась впереди. Столетиями овцы, крупный рогатый скот и люди вытаптывали здесь верхний слой почвы. Края дороги круто уходили вниз, земля была темной, торфянистой и богатой. Солт продолжал идти до тех пор, пока не пришел к большому котловану, по краю которого росли буки.
В середине котлована, благодаря защищавшему от снега навесу, Солту легко удалось убрать пожухшую листву и расчистить мраморную плиту площадью примерно в один квадратный метр, на которой был выгравирован один-единственный цветок. Солт встал на плиту и исчез, подобно вспышке старых фотографов. Он ощутил знакомое покалывание по всей коже, но на этот раз мгновенное перемещение в Лост Акр прошло не так легко. Он упал на колени, корчась от боли, с вывернутыми ногами и руками, выпученными глазами; из его легких выбило весь воздух, а в ушах звенел набат. Он инстинктивно проверил плиту, но с нею все было в порядке. Должно быть, что-то потревожило силы, которые питали плиту.
Он медленно поднялся на ноги. Здесь снега не было – ночное небо излучало хрустальный блеск, не тронутый искусственным освещением. Созвездия на небе были зеркальным отражением ротервирдских, но во всем остальном и часы, и время года совпадали. Солт испытывал глубокое удовлетворение при мысли, что он был единственным человеком, который сюда попал, единственным защитником и исследователем Лост Акра.
На самом деле по соображениям безопасности ему пришлось немного сбавить обороты в исследовательской деятельности, и теперь он старался держаться в пределах одной квадратной мили вокруг плиты и в стороне от текущего ниже ручья. В фауне Лост Акра встречалось всякое: зубастые цветы, животные с плавниками, бабочки с птичьими крыльями. Многие из этих уродцев на деле оказывались плотоядными и весьма недружелюбными тварями. Солту еще предстояло определить причину такого странного союза живых организмов, но угрозы казались очевидными. Однажды он пересек ручей и направился к внешнему краю леса, но был мгновенно схвачен каким-то нитевидным щупальцем и атакован существом настолько чудовищным, что оно до сих пор виделось ему в кошмарах. В другой раз он карабкался вверх на скалистое плато туманного края Лост Акра до тех пор, пока его не согнали оттуда хищные птицы.
В ограниченной им и сравнительно безопасной области Солт составлял ботаническую карту, подбирая все, что ему было нужно для домашней селекции.
В последний раз Солт был здесь почти месяц назад, когда обнаружил загадочные камни. Сегодня он пришел за лукавицами подснежников, которым, благодаря характерным желто-пурпурным пятнышкам вокруг шейки цветка, предстояло получить в Ротервирде название галантусы Хеймана. Он успел собрать урожай крокусов Хеймана, которые предназначались в подарок Орелии Рок. Здесь по непонятной причине оба вида цвели не в свой сезон.
Он пользовался небольшим фонариком, опасаясь, что более сильный свет может привлечь нежеланных гостей. Методично орудуя садовой лопаткой, он старался не навредить колонии и ее росту. Совсем скоро Солт почувствовал тревогу. Трава тянулась вверх неестественно быстро, хотя должна была уже увядать. Он даже обнаружил новые побеги цветов среди необычно тяжелых семенных головок. Работал Солт в перчатках. Повсюду носились крылатые семена, залетавшие из далекого леса – своего естественного ареала обитания. Одни, когда к ним прикасались, пытались зарыться в землю, другие с треском стремились упорхнуть прочь. У Солта зародилось подозрение, что способность Лост Акра к клеточному взаимообмену могла привести к структурной нестабильности.
В радиусе десяти ярдов от плиты он обнаружил первую кладку яиц, отливавших коричневым и желтым, но в остальном казавшихся почти прозрачными. Насколько можно было рассмотреть через скорлупу, у эмбрионов имелись крылья. За те шесть лет, в течение которых он посещал эти места, Солт еще ни разу не находил в траве гнезда, но, кажется, теперь летающие формы жизни стали покидать более привычный им лес. При этом Солту не удалось заметить никаких следов землетрясения, бури или засухи. Земля, похоже, ни в чем не изменилась. Силуэты деревьев ниже по склону казались точно такими же, как раньше. Он пришел к выводу, что такие перемены отражали скорее не произошедшие разрушения, а ожидание какого-то будущего катаклизма.
На этом страхи ботаника не исчерпывались. Он обнаружил камни в нескольких ярдах от белой плиты, там, где он просто не мог их не заметить. До сих пор ему еще ни разу не приходилось сталкиваться с подобными зловещими предметами. Будучи атеистом, не верящим в сверхъестественное, Солт не мог объяснить охватившее его ощущение. Он уже сожалел о продаже камней, боясь, что некая сила умышленно подтолкнула его к тому, чтобы принести камни в Ротервирд. Если это и правда так, то получится, что в Лост Акре жил кто-то еще или наведывался сюда из Ротервирда, и этот кто-то держал Солта под наблюдением.
Овладевшие им страхи заставили его нарушить собственное золотое правило. Уложив луковицы в мешочек и завернув в бумагу лопатку, он двинулся через луг, пересекая привычные границы. Трава шуршала, доходя ему до пояса, изредка пролетавшие мимо семена деревьев лопались, касаясь его штанов из грубой ткани, но он продолжал идти, попутно подмечая еще одну тревожную деталь. Лес, который всегда издавал какофонию скрипов, завываний и птичьих трелей, безмолвствовал, точно камень.
Поднялся восточный ветер. Раскачивающаяся трава и освещенные луной головки семян на ней напоминали волны, покрытые морской пеной, а Солт, как пловец, двигался то по течению, то против него. Сквозь резкий шелест, напоминающий щелканье ножниц, Солту почудилось, что он услышал бормотание на латыни: «Et quis est, et quis est?»
То есть «А это кто? А это кто?». Будучи ботаником, он поддерживал свое знание латыни на должном уровне, закончив Ротервирдскую школу с отличием по данному предмету. Латынь являлась частью учебного плана благодаря важности этого языка для научных исследований и логичности языковых форм, а вовсе не потому, что могла открывать двери в прошлое, которые держали плотно закрытыми. Не заметив ничего неподобающего, Солт посчитал этот звук игрой ветра и поспешил дальше.
Примерно через двадцать минут он добрался до удивительного дерева. Дерево было большим и приземистым в основании, две главные обнаженные ветки тянулись во все стороны раскидистыми отростками, как руки неприкаянного привидения из детского мультфильма. Под самой верхней, обращенной к лесу веткой небольшой клочок неба нарушал законы физики, перекрывая свет звезд с сияющего небосклона: здесь темнело пятно, черное, как вода в глубоком колодце. Солт инстинктивно почувствовал связь между этим явлением и камнями.
Подходя поближе, он задел ногой покрытый ржавчиной железный прут, возле выступающего конца которого имелось нечто, похожее на круглую чашку. Он вытащил это из травы и снова ощутил присутствие чего-то зловещего. На ум пришла неожиданная ассоциация: древо познания добра и зла. Лост Акр был для него таким привлекательным во многом потому, что здесь отсутствовали какие-либо моральные ограничения. В этом месте все существа обитали согласно законам природы, это была вселенная, лишенная необходимости выбора. Но, чтобы изготовить железный прут, нужны руки, печь, топливо, инженерный ум и цель. Его успокаивала только ржавчина: этот прут выковали очень давно.
Солт замер. В траве что-то двигалось и замирало, повторяя его путь от белой плиты, и это что-то казалось слишком целенаправленным, чтобы быть ветром, – скорее всего, крадущееся животное, напавшее на его след. Он помахал прутом, приноравливая его для обороны, но тот сразу же разломился надвое, как бисквитное печенье. Солт изо всех сил всматривался в даль. Игра света и тени указывала на довольно большие размеры животного, скорость и упорство в выбранном пути свидетельствовали о хорошем нюхе или зрении, а возможно, и о том, и о другом. Еще одно латинское выражение пронеслось над лугом: «Nuntium habemus» – «У нас есть посланник».
Солт понял, что не сможет убежать от преследователя, и в любом случае бегство говорило бы о том, что он чувствует себя жертвой, а это, как он подозревал, был верный путь к тому, чтобы действительно стать таковой. Поэтому лучше было бы сделать какой-нибудь успокаивающий жест и не выказывать очевидной враждебности. Он потряс фонариком, пока тот не вспыхнул сильнее, и поднял его вверх.
Существо, представшее перед Солтом, не было ни четвероногим, ни двуногим, представляя собой нечто среднее между человеком и горностаем: мохнатое животное с узкой мордой, прижатыми ушами и хищными зубами; и в то же время человек, если судить по глазам, рукам (не считая когтей), разумному взгляду, участкам розовой кожи, которая проглядывала между рыжей щетиной и кожаной одеждой. Существо держало в руках хорошо сбалансированное копье, которое годилось как для метания, так и для того, чтобы наносить им колющие удары.
Солт часто размышлял о том, почему все виды в Лост Акре были гибридами, скрещивались и соединялись между собой, и задавался вопросом, не мог ли и человек подвергнуться подобной мутации. Теперь к этим размышлениям прибавилось новое: что это, ошибка природы или умысел?
– Sum Ferox[12], – произнес человек-горностай.
Если гибридная природа существа отнюдь не потрясла Солта до глубины души, то классическая латынь в его устах определенно возымела нужный эффект. Что представляла собой человеческая половина создания, если она избрала такой язык в качестве разговорного? «Как бы там ни было, название подобрано весьма точно», – мелькнуло у Солта в голове. Несмотря на то что существо держало копье острием вверх, скорее на всякий случай, чем с целью устрашения, его морда казалась самой что ни на есть хищной.
– Хейман Солт.
К изумлению ботаника, человек-горностай без труда перешел на английский.
– Нам нужна помощь, – сказал Ферокс. – Грядут большие потрясения.
– Почему?
– Saeculum.
Солт внимательно всматривался в лицо существа. На нем отражались злоба и хитрость, но за ними проглядывал страх.
– Saeculum – ты имеешь ввиду цикл? Это кое-что объясняет… – Солт махнул рукой на головки семян на лугу.
– Кто-то должен идти отсюда туда в зрелое время.
Солт подумал, уж не ослышался ли он. Зрелое или верное? Переспросить он не успел, потому что Ферокс внезапно закричал, повернувшись к лесу:
– Fugite! Бегите!
Дополнительного приглашения Солту не понадобилось: из леса выплывали светящиеся диски. Ферокс схватил фонарик Солта и направил его на плиту; в траве еще виднелся его след, как за кораблем. Солт все понял: «Я их отвлеку, а ты беги». Пока он бежал, у него над головой пронесся светящийся грибовидный диск, сверкая утопленными глазками и тонким полумесяцем по-акульи острых зубов.
– Saeculum! – зарычал Ферокс у него за спиной, как бы закрепляя сказанное ранее, но больше Солт не оборачивался до тех самых пор, пока не отбежал на достаточное расстояние.
Он видел, как человек-горностай отражал атаки грибов, разворачиваясь и уклоняясь с воинственной грацией; он крутил копьем то у пояса, то над головой. С каждым успешным ударом гас один из источников света.
Обратный путь оказался еще более болезненным, чем дорога сюда. Солт упал на колени и застонал. Обычно плита довольно быстро восстанавливалась. Взволнованный, он немного подождал и снова попробовал пройти, но плита не отвечала; при прикосновении она казалась необычно безжизненной.
Дверь захлопнулась у него за спиной.
Saeculum.
Солт бродил по прогалине вокруг плиты, в темноте давая волю бессильной ярости, а снег продолжал сыпать. Пришлось прибегнуть к единственному утешению, которое было под рукой, – фляге с виски, которая с каждой новой неудачей пустела все быстрее. Он думал о том, что перемещение камней могло быть как-то связано с закрытием прохода и даже с циклическим кризисом Лост Акра. От этой теории настроение его портилось еще больше.
Напившись, он пнул ведущую теперь в никуда плиту, упал на спину и стукнулся головой. Закрыв глаза, он расслабился и позволил пронизывающему холоду снять его боль.
– Откуда ты знал, что он тут будет? – спросил человек, в котором Солт опознал Билла Ферди.
– Нутром почуял, – ответил второй голос.
– Да он весит целую тонну.
– Он – круглый дурак, – произнес второй голос, который тоже понемногу становился знакомым.
Солт окончательно пришел в себя в тот момент, когда его взвалили на плечи. Он застонал.
– Шляпа… Что-нибудь еще? – вновь подал голос второй.
– Ни черта не вижу, – ответил Ферди.
– Нужно поскорее отнести его домой, – сказал второй. – Через двадцать минут начнется метель.
В своем почти бессознательном состоянии Солт все же понял смысл этого замечания и тут же узнал обладателя второго голоса – соседа Ферди, Ференсена, того самого человека, который каким-то мистическим образом за несколько часов с удивительной точностью предсказывал потепление, мороз, дождь и снег. Жители деревни за глаза называли его Заклинателем Дождя.
– Оставьте меня в покое!
– А ну молчать! Ты и так уже достаточно натворил, – твердо сказал Ференсен. Из своего перевернутого положения Солт все же сумел рассмотреть старика и копну его седых волос.
– Я не просил вас о помощи! – закричал Солт и отключился прежде, чем Ференсен успел на это ответить.
Снегопад утих, и на горизонте показалась ферма семейства Ферди, – стога сена выплыли из темноты, похожие на пришвартованную в гавани флотилию. На холме за фермерским домом возвышалась шестиугольная башня, где обитал Ференсен, – ее местонахождение за снежной пеленой выдавал только свет в окнах.
– Ко мне? – спросил Ферди. – Моя Меган делает недурственное тонизирующее.
– Но отнюдь не такое сильное, какое готовлю я, – ответил Ференсен. – К тому же мне нужно перекинуться с ним словечком.
Билл Ферди, как всегда, подчинился Ференсену, но ответ его жильца на вопрос, откуда тот узнал о местонахождении Солта – «нутром почуял», – показался ему как минимум неполным. Он почувствовал, что надвигаются неприятности.
В башне Ференсена имелась одна-единственная комната, в которой хозяин предавался размышлениям, учился, делал упражнения, готовил, наблюдал за звездами, хранил книги, спал, мылся и жил. Он спускался в главный дом лишь ради ванны или компании. Комната словно сошла с картинки, иллюстрирующей задачку на запоминание, столько всего в ней умещалось.
Три стороны шестигранника занимали тянущиеся от пола до потолка книжные стеллажи (а потолок там был очень высоким), помеченные сверху резными буквами: «Естественные науки. Античность. Дела рук человеческих (разное)». Две прилегающие стены были заняты односпальной кроватью и причудливой конструкцией, служившей душем. Последнюю стену напротив входа украшал богатый камин, широкий и глубокий, с деревянной полкой, которую в лучших традициях Ротервирда покрывала резьба самого гротескного характера. Напротив камина, точно перед сценой в зрительном зале, стоял диван и несколько стульев эпохи короля Иакова, с плетеными сиденьями и высокими спинками. С поперечных балок потолка свисали карты с изображением звездного неба, океанов и ротервирдского Западного леса; на последней были густо отмечены места, где водились редкие виды фауны. На поддерживаемых блоками горизонтальных балках висели трости, пальто, шляпы, плащи, костюм пчеловода и парашют. Подобное разнообразие свидетельствовало о том, что обитателем дома является эрудит, ни во что не ставящий «Исторические предписания».
Камин был оборудован открытой решеткой, которая держалась на каменном очаге, дымоход вился по стене, как змея, и достигал крыши, внешнее убранство которой поражало сбивающим с толку сочетанием солнечных панелей и скворечников, послушно дожидавшихся весны. До книг на верхних полках можно было дотянуться лишь с помощью большой передвижной лестницы с прочными стенками, внешне напоминающей средневековые осадные орудия.
– Брось его вот сюда, – произнес Ференсен, пододвигая диван поближе к камину, – и давай-ка снимем с него верхнюю одежду.
Солт начал напевать:
Я помню герцога Баклю,
Ростом он был выше меня
И шире тебя…
– Упаси нас господи от этого галдежа! Ферди, достань мне «Черный Бодрум – специальное средство для бессонных ночей», третья полка сверху.
Ферди обнаружил нужную жестяную коробку в ряду остальных, имевших не менее удивительные названия. По комнате разлился аромат крепкого кофе.
Ференсен варил его в кастрюльке на огне.
– Ты этого, конечно, не заслуживаешь, – бормотал он, – но обстоятельства обязывают.
Ферди крепко держал голову Солта, пока старик заливал жидкость ему в рот. Эффект оказался мгновенным.
– Помоги нам, Господи, – поперхнулся Солт.
– Все в порядке, Билл; иди и скажи Меган, что вернулся, – сказал Ференсен. – Ты хорошо поработал. И, скорее всего, спас ему жизнь.
Как часто бывало, пивовар снова поразился энергии Ференсена. Ференсены жили в шестигранном доме так же долго, как Ферди обитали на ферме. Они могли исчезать на десятки лет, но, вернувшись, новый Ференсен всегда имел при себе ключ от входной двери. «Исторические предписания» запрещали хранение семейных фотографий и дневников после смерти их владельца, поэтому никто не знал, как выглядели предыдущие Ференсены. Отец пивовара был знаком с одним предшественником нынешнего жильца башни, а дед – с другим до него. Когда Билл был ребенком, башня пустовала, но после смерти отца появился теперешний Ференсен. Он никогда не упоминал о предках, и Ферди не задавал вопросов по этому поводу.
У Ференсенов имелись собственные правила. Они никогда не ходили в город и настаивали на сохранении полной конфиденциальности. Их прозвание – всегда просто Ференсен – запрещалось произносить жителям деревни, когда те приезжали в город, и это правило соблюдалось с религиозной истовостью. Ференсены были персональной тайной деревенских, они оказывали значительную помощь сельской общественности благодаря несравненным познаниям в области садоводства, а также лечения животных и растений. Теперешний Ференсен преподавал сельским детишкам загадочные предметы, которые не значились в школьном расписании, и делал это талантливо.
Билл Ферди помедлил, прежде чем оставить друга. Он все думал, рассказать ли Ференсену о странном предложении относительно «Души подмастерья», которое ему сделал полуночный посетитель. Ферди нуждался в совете, но не хотел попусту беспокоить старика. И в конце концов решил: бог с ним.
– Где я был? – спросил Солт, обретя привычный голос и тон.
– Это ты мне скажи, – ответил старик, развешивая мокрую верхнюю одежду на решетке с другой стороны камина, при этом тщательно проверяя карманы Солта.
– Где-то в южных широтах?..
– Верю, что ты способен на большее.
– Там были буковые деревья.
– Представь себе две линии, идущие прямо от конца Олд Лей Лейн и Лост Акр Лейн, и следуй за ними из города, пока эти линии не встретятся.
– Ну да, как-то так, – признал Солт.
– А ведь ты мне обещал. Никто не должен туда ходить. Ни при каких обстоятельствах.
– Я заглядываю только проверить…
– Ты допустил непростительную оплошность – и очень опасную.
– На меня напали первый раз. К тому же теперь все равно никто не сможет туда попасть. Когда я вышел, портал закрылся.
– Ты в этом уверен?
Теперь у Солта наступила стадия похмелья.
– Конечно, я, черт возьми, уверен. – Солт уставился на дно чашки. – Что это еще за дьявольщина?
– Особый сорт кофе, как раз подходит для того, чтобы встряхнуть какого-нибудь дуралея, правда, к сожалению, не лечит от неблагодарности.
Солт едва слышно пробормотал извинение. Несмотря на легкую тошноту, он уже чувствовал, как в мыслях прояснялось. Приготовленный Ференсеном кофе действовал на его ум как целительный бальзам. У него даже появилась идея: одинокий Ференсен с его книгами и прочими вещами нуждался в компаньоне.
– Тебе нужно завести собаку.
Ференсен ничего не ответил. Солт вспомнил странную фауну Лост Акра – птиц с хоботами, чешуйчатых грызунов, грибы-мясоеды, – и ему в голову пришла пугающая мысль.
– Странно, что у натуралиста Ференсена нет ни кошки, ни собаки. Может быть, что-то приключилось с тобой в Лост Акре, и поэтому ты не хочешь туда возвращаться? Потому-то ты и не можешь спать в одном доме с животными.
Ференсен протянул пальцы к огню, будто накладывая заклятие, а потом сменил тему:
– Ферди принес из города интересные новости. Там начали происходить странные события. Исчез школьный историк. В поместье снова живут люди. А теперь закрывается старый путь. Может ли все это быть как-то связано?
– Есть кое-что еще. С Лост Акром творится что-то по-настоящему неправильное.
– Лост Акр сам по себе «что-то неправильное». Это – кощунство над природой. То, что он закрылся, только к лучшему.
– Неужели ты хочешь, чтобы Лост Акр погиб – со всеми его животными, растениями?
– В каком смысле погиб?
– Земля была усеяна семенами. Все, что летает и ползает, в несколько слоев оседает на открытых участках. – В Лост Акре было не так много чистых видов птиц и растений; гибриды смешивались в разных последовательностях, поэтому их можно было подразделить только на «летающих» и «ползающих». – И все это происходит не в сезон. Должно быть, они чувствуют приближение какой-то катастрофы. Я зашел дальше, чем когда-либо, и увидел… – Солт запнулся. Эгоистичное желание держать секреты при себе подняло свою уродливую голову. Ему не хотелось делиться открытием даже с Ференсеном.
– Я знаю, что ты видел.
– А я так не думаю.
– Ты видел непонятный участок неба. Могу показать на твоей карте, где он находится.
Солт с раздражением понял, что Ференсен рылся в его карманах, но едва ли мог хоть что-то возразить. Ференсен разложил на столе простую схему Солта. Рисунки были сделаны умелой рукой, надписи казались несколько загадочными, но Ференсен смог в них разобраться.
– «П» – это плита со входом на луг. У тебя нет описания леса, потому что ты туда не возвращался, памятуя мои советы. – Ференсен переключил внимание на бесформенные фигуры с подписями, которые накладывались друг на друга, как диаграммы Венна[13]. – Колонии растений. Странные гибриды наших земных видов. Твои буквы отмечают ближайших родственников тех, что водятся у нас. Навскидку, вот тут – трава белозора, хотя в Лост Акре соцветия не белые, а красные, а побеги отличаются липкостью.
К изумлению Солта, Ференсен либо уже знал, либо догадался обо всем остальном. Доказав свою правоту, Ференсен продолжил:
– Ты не отметил ни тот участок неба, ни большое дерево, которое растет неподалеку. – Его голос вздрогнул от неожиданного проявления чувств. – Они почти наверняка находятся здесь. – Он поставил палец на самый край листа.
Ференсен был прав. Солт, заикаясь, спросил:
– Откуда ты об этом знаешь? Ты не был там много лет.
– Этот участок неба существует там уже очень-очень давно – могу даже предположить, что с самого начала, с тех пор как первичный взрыв или столкновение привело к возникновению Лост Акра. Я называю его точкой перехода.
Продемонстрированные Ференсеном знания подтолкнули Солта к чуть большей откровенности:
– Я встретил удивительное существо, даже по меркам Лост Акра, – полугорностая-получеловека.
Лицо Ференсена омрачилось, будто дала о себе знать старая болячка.
– Ферокс, – произнес он.
Солт снова на секунду лишился дара речи, и лишь по прошествии какого-то времени смог снова спросить:
– Откуда ты знаешь?
Ференсен никак не отреагировал на вопрос.
– Он оставил тебя в живых. Хотелось бы мне знать почему.
– Он просил о помощи. Все повторял: «Saeculum».
– Цикл – отрезок времени, равный жизни человека или популяции.
– Или какого-то места, – ответил Солт. – У меня есть одно предположение. Ротервирд и Лост Акр нельзя отделить друг от друга. В этой долине находится единственный путь туда, и другие до нас это знали, иначе Лост Акр Лейн не дали бы такого названия и не проложили бы там, где она сейчас находится. Когда-то давно правительство испугалось, что тайна будет раскрыта и чудовища Лост Акра вырвутся наружу, поэтому они предоставили нам независимость и запретили изучение истории. Чего они не знали, так это того, что Лост Акр обладает неустойчивой природой и может сам себя разрушить. Чего сейчас не знаем мы, так это того, что случится с нами, если разрушение произойдет.
– Нам это будет только на руку.
Странно подчеркнутое «нам» было произнесено Ференсеном без особой уверенности. В который раз Солт почувствовал, что старик скрывает половину того, что знает сам.
– А почему Ферокс говорит на латыни?
– Он старше, чем ты можешь себе представить. – Ференсен помедлил. – Точка перехода обеспечивает удивительное долголетие – но за это приходится платить. Он должен был сказать что-то еще.
– На нас напали монстры из леса.
– Что еще за монстры? – В вопросе прозвучала неожиданная настойчивость.
– Они были похожи на те грибы, что растут на деревьях… только с глазами и зубами. – Ференсен явно расслабился, но тут Солт вспомнил, что Ферокс действительно сказал кое-что еще. – Кажется, Ферокс думал, что я – какой-то посланник. Он употребил слово nu… nuntius.
Внезапно Солт ощутил такую усталость, какой не чувствовал за всю свою жизнь.
Последние слова, которые он услышал от Ференсена, были окрашены мрачной иронией:
– Действие «Специального средства для бессонных ночей» хорошо известно: оно мгновенно приводит в чувство, затем следует короткий период резкого похмелья, десять минут полной ясности сознания и наконец глубокий восстанавливающий сон.
Через несколько мгновений ботаник начал храпеть. Ференсен вылил остатки кофе в свою чашку. Лост Акр умрет – а с ним и все его монстры? Его окружили призраки прошлого. Он, Ференсен, был обязан что-то предпринять. Но как, если внутрь попасть нельзя? И что, если предотвращение угрозы, какой бы характер она ни несла, окажется за гранью человеческих возможностей? Он вспомнил, как когда-то давно ходили слухи о черной плите, которая не работала. Что, если она открылась, когда захлопнулась белая? Он решил попытаться ее отыскать.
Что же касается Ферокса, то за чьего посланника он мог принять Солта? На ум приходил только один человек – но это было немыслимо, определенно нет, боже упаси.
Ференсен поднялся. Ему нравилась такая погода, когда башню коконом окутывали хлопья замерзшей влаги. Он проверил ощущения на коже. Снег должен был прекратиться через час. В три небо прояснится. До оттепели оставалось еще как минимум два дня. Это было не простым предположением, а совершенно точным фактом. Откуда взялся его дар? Что они с ним сделали тогда, много лет назад?
4. О приглашениях
Не прошло и двух недель с начала семестра, как Облонг получил пугающее в своей краткости послание: «Офис мэра, 11.30 утра, сегодня. Важно».
Облонг просмотрел оставшуюся почту. Оба его соседа получили маленькие конверты с геральдическим знаком на обратной стороне – опирающимся на палку горностаем в капюшоне. Толщина карточки в конверте не оставляла ни малейших сомнений. «Как это характерно, – подумал Облонг, – местные получают приглашения, а я – приказы».
В Ротервирде социальный статус измерялся тем, как долго вам приходилось ждать аудиенции мэра. Когда Облонга наконец-то провели в святая святых – офис Сноркела, было уже 12.45. Убранство просторной комнаты свидетельствовало скорее о больших деньгах, чем о хорошем вкусе. Но нужно было отдать мэру должное – каждый предмет мебели являлся антикварным, правда, при этом все они не сочетались между собой. Картины казались слишком вычурными, ковер настолько мягким, что туфли в прямом смысле утопали в его ворсе. Ощущение нелепости возникало и при виде ряда пластиковых стульев, стоявших напротив внушительного стола. Сноркел жестом предложил Облонгу занять один из них.
– Надеюсь, что четвертый класс ведет себя прилично, – серьезным тоном произнес Сноркел, – потому что в ближайшее время вам предстоит принять нового ученика из одного крайне уважаемого семейства. Смит даст вам дальнейшие указания.
Сноркел говорил таким тоном, будто был генералом при рядовом Облонге, а директор школы являлся всего лишь низкого ранга офицером, которому поручали мелкие хозяйственные задачи.
– И это все? – промямлил Облонг.
Сноркел взял в руки блестящий кремовый конверт из плотной бумаги, точно такой же, как те два, которые сегодня утром появились на Артери Лейн, 3.
– Когда прибудет ваш, принимайте сразу, оденьтесь получше и не заставляйте нас краснеть. Хозяин дома крайне серьезно отнесся к вашему приглашению. Я сказал ему, что он слишком снисходителен к количеству гостей, но, полагаю, его дом достаточно вместителен.
Мэр отпустил Облонга, по-хозяйски щелкнув пальцами. Облонг шагал по улицам, обдумывая криптограмму «АСХ 1017». Он склонялся к тому, что она могла означать книгу и номер страницы, но не мог припомнить ни одной книги с такими начальными буквами – еще один тупик. Дома его уже поджидал конверт кремового цвета.
Орелия полагала, что знает всех своих сограждан в лицо, но появившийся на пороге «Безделушек и мелочей» человек сбил ее с толку. Он был примечательным персонажем: высокий, с беспокойным розовато-белым лицом, в необычном наряде – рубашка индийского кроя выглядывала из-под тяжелого пальто, ручной работы туфли без шнуровки были до блеска отполированы, мохеровые брюки могли похвастаться острой, как лезвие складкой, а венчала все это великолепие эбонитовая трость с серебряной головой горностая на ручке. На первый взгляд он показался ей стариком, но рвение, с которым незнакомец ворвался в магазин, изменило ее первоначальное впечатление.
– Я только проходил мимо. – Голос его казался шелковым.
– На всех товарах стоят ценники. Если у вас возникнут какие-нибудь вопросы – задавайте, не стесняйтесь.
Необычный посетитель сделал еще два шага внутрь магазина и застыл. Он поглядел вверх и вниз. Сморщил нос.
– У вас было четыре камня…
– А, ну да, ротервирдские камни утешения.
– Камни утешения?
– Это средневековая салонная игра.
– Полагаю, у вас они все еще есть? – Голос поднялся на полтона, под внешней холодностью чувствовалось волнение.
Орелия предположила, что этот человек мог быть другом мэра. Чужаки сюда редко заглядывали. Когда она принесла камни, незнакомец разложил их на ладонях и закрыл глаза. Кем бы ни был этот человек, он явно не интересовался салонными играми.
Глаза его резко распахнулись.
– Сколько вы за них хотите?
– Мне придется спросить у тети.
– Предположим, ваша тетя завысит цену в пять раз от первоначальной и будет настаивать на выплате наличными.
Орелия решила, что обладает достаточными полномочиями для того, чтобы принимать столь щедрые предложения.
– Двух сотен должно хватить.
На этот раз улыбка незнакомца стала шире. Он достал бумажник из крокодиловой кожи и вытащил четыре свеженькие купюры по пятьдесят гиней каждая. Она отдала ему камни вместе с ценником.
– Вам нужен пакет?
Он не ответил, а вместо этого начал разглядывать бирку с подписью. «“Происхождение неизвестно”: от этого мне ни холодно, ни жарко. Все непременно откуда-то или от кого-то берется. Надо это выяснить».
Он вернул ценник на стол, снова полез в карман пальто и выудил оттуда пустой конверт.
– Ваше имя?
– Орелия. Орелия Рок.
– Как у той чудесной птицы?
– Да, как у той чудесной птицы.
– Мисс?
Орелия кивнула. Он написал на конверте имя и вручил ей.
И тут же, точно по мановению волшебной палочки, в дверях возникла миссис Бантер, словно почуяв деньги, да еще и деньги чужака.
– Что это ты продаешь?
– Камни утешения, тетушка. Этот джентльмен очень щедро за них заплатил.
Миссис Бантер подняла ценник со стола.
– Тут написано «Цена договорная». А договариваться нужно со мной. Эти камни – единственные в своем роде.
– Он выложил двести гиней, – прошептала Орелия, всячески показывая незнакомцу, как ей неудобно перед ним, а тот, в свою очередь, одарил миссис Бантер кривой усмешкой – неприязненной и веселой одновременно.
– Да это, наверное, залог, а не вся стоимость. Камни-то крайне редкие, скорее всего, единственные в своем роде.
– Полагаю, под залогом вы подразумеваете половину цены. – Мужчина достал кошелек и положил на стол еще две сотенные бумажки. При этом он не спешил возвращать камни. По его поведению было ясно, что он не потерпит никаких возражений.
– По рукам, – сказала миссис Бантер, бросая племяннице взгляд, говоривший: «Смотри и учись».
Незнакомец снова сверкнул своей загадочной улыбкой и был таков.
– Думаю, это было не самое мудрое решение, – упрекнула тетку Орелия, но волнение племянницы не передалось пребывавшей в экзальтации миссис Бантер.
– Держись тверже и никогда не соглашайся на первое же предложение. Разве мы уже об этом не говорили? Сотня гиней за бусину! В любом случае разве ты не видела, как он скалился? Это человек состоятельный. Он уважает женщин с деловой хваткой.
Орелия иначе отнеслась к его улыбке, но решила промолчать. Спрятав в карман сотню гиней, миссис Бантер вылетела из магазина, отдавая последние наставления:
– Не черкай в доходной книге слишком рьяно, и можешь считать нашу скромную премию чаевыми.
В конверте, украшенном изображением горностая с капюшоном и посохом, в том самом, который вручил ей незнакомец, Орелия обнаружила впечатляющее приглашение:
Сэр Веронал и леди Сликстоун приглашают в личную резиденцию в субботу 27 февраля
Коктейли «Голубая лагуна» и канапе 6.30 вечера
Ответ на приглашение присылать в Ротервирдское поместье
Просьба взять данное приглашение с собой
Все прекрасно знали, что собой представляет поместье, – полуразрушенное здание елизаветинской эпохи, до недавних пор остававшееся недоступным широкой публике. До Орелии долетали слухи о сомнительной сделке между Сноркелом и неким богатым чужаком. Она припомнила, с каким тяжелым чувством брала камни, как подозревала, что они должны с какой-то целью взаимодействовать между собой. Вспомнила она и том, что у Солта были похожие догадки. Неужели сэр Веронал тоже это почувствовал? Иначе зачем он столь щедро за них заплатил? Он вел себя странно, будто чувствовал какую-то важность камней, но точную ее природу не мог выразить словами.
Как бы там ни было, камни принесли неплохой доход и приглашение в придачу, так что, в общем и целом, их продажа того стоила. Орелия упустила из виду лишь одну деталь. Миссис Бантер редко наведывалась в магазин в рабочие часы. Как же она умудрилась так тонко рассчитать свое появление?
Сэр Веронал прошел в свою библиотеку – укромную комнату с изящными деревянными панелями, – заперся на ключ и положил камни на стол эпохи Ренессанса. На фоне тонкой мозаичной работы камни казались чем-то варварским, побирушками на богатом приеме. Он не имел ни малейшего понятия, как они работают и откуда взялись, но чувствовал необъяснимое эмоциональное притяжение почти режущей остроты. Он полчаса изучал материалы по геологии, но не нашел ничего похожего на породу камней. Однако Сликстоун решил, что подобная редкость – хороший знак.
Должно быть, Ротервирд и был тем местом, которое он покинул много лет назад. Он вернулся домой. Вскоре в комнате по соседству появятся его личные записи; теперь все, что оставалось, – это пробудить утраченную молодость.
Он нажал на фриз на крышке стола, открыл потайное отделение и спрятал туда камни. Затем он занялся последней пачкой приглашений, уже упакованных в конверты и лежащих аккуратной стопкой на подносе дворецкого в ожидании вечерней рассылки. Он порылся и вытащил один из конвертов. Сликстоун явно переплатил за камни, и теперь пришло время забрать долг. Он бросил конверт в огонь и внимательно следил за тем, как имя миссис Бантер скручивается и темнеет, прежде чем исчезнуть в языках пламени.
Рядом с адресованным герольду приглашением на открытие поместья лежало письмо куда более старое, запечатанное и свидетельствующее о самом серьезном обязательстве: хранить Ротервирд от собственного прошлого. Он пробежался указательным пальцем по печати красного воска, ощупывая каждую складку, каждый рубчик тиснения, державу и скипетр в вытянутых руках. Елизавета I Глориана. Ее крошечное личико говорило о том, что она не потерпит возражений, и не зря. Большая государственная печать ставилась лишь на бумаги крайней важности. Чернила поблекли, но текст вполне можно было разобрать.
Наследникам и поручителям Губерта Финча – открыть только в случае смертельной угрозы, когда «другое место» будет представлять непосредственную опасность благоденствию Ротервирда.
Все предки Финча бережно хранили этот документ, и ни один не решился его открыть. Его задача заключалась в том, чтобы так оставалось и впредь.
Он ничего не знал о том, где находится «другое место», не знал даже, что оно собой представляет. Финч не имел ни малейшей догадки, о какой угрозе могла идти речь. Он знал лишь о том, что и письмо, и таинственное место представляли собой тайну.
Но приглашение побудило его обратиться к старым инструкциям. Открытие поместья являлось единственным в своем роде прецедентом и, как он подозревал, нарушало Ротервирдское право. Старые дома хранили старые тайны; дайте им новую жизнь, и тайны начнут разлетаться по воздуху – именно по этой причине его собственный дом был закрыт от всех, кроме его жены и сына, а в архив запрещалось входить даже им. Что же все-таки привлекло сэра Веронала в это захолустье? Кто он такой? И самый сложный вопрос: зачем миллионеру-чужаку выбирать в качестве последнего приюта именно Ротервирд? Финч чувствовал тут скрытые мотивы и проклинал продажность Сноркела.
Но все-таки подписал ответ с согласием. Настало время войти в клетку ко льву.
Виксен Валорхенд выбрала укромный уголок Айленд Филда специально для того, чтобы попрактиковаться со своим необычным оружием. От срезанных верб остался ряд пеньков разной ширины и высоты.
Теперь или никогда: она все-таки решила принять приглашение, чтобы воспользоваться им как единственным шансом произвести впечатление на общество Ротервирда. Там соберутся все мало-мальски приличные люди.
Поразительно, с какой точностью Фласк предсказал появление чужака, размеры его богатства, реставрацию поместья и даже вечеринку, посредством которой незнакомец сделает первый шаг к соблазнению города! К этому он добавил кое-какие запретные сведения: о том, что первоначальный владелец, живший в поместье сотни лет назад, был выдающимся ученым и преподавателем. От этого передача ключей от поместья неизвестному выскочке-плутократу казалась еще более оскорбительной. «Надо будет выразить протест», – бойко предложил он, но легче сказать, чем сделать. Что толку размахивать плакатами? Она должна организовать впечатляющую акцию и такой же впечатляющий побег.
Что касается первого, Виксен потратила много времени на свой наряд, вшив в него две подкладки и разместив между ними плоские проекторы. Она испробовала несколько разных материалов, прежде чем достигла желаемого эффекта. Дополнительные элементы разрабатывались специально для того, чтобы компенсировать недостаток ее роста. В помещении будет полно людей, поэтому Виксен придется как-то выделяться.
Что касается второго, она предполагала, что в доме будет охрана, а значит, следовало как-то с ней справиться, причем опять-таки впечатляющим образом.
Виксен держала свой план при себе. Какое-то время она находилась под обаянием холодной красоты Стриммера, но, добившись своего, тот быстро переключился на другие объекты. Самостоятельная акция была ее единственной возможностью доказать что-то своему бывшему – и весьма авторитарному – учителю.
Мысли Виксен вернулись к Фласку, к тонкому предмету, который он преподавал, – истории, проникающей в прошлое, чтобы предсказывать будущее. Подумала она и о том, как много стояло на кону, ведь в итоге, после всех открытий, которые он сделал, Фласк исчез, и очень быстро.
Свет уже угасал, когда Виксен подняла с земли у своих ног небольшой прибор, взмахнула рукой и нацелилась на пенек слева от себя, силуэт которого напоминал человеческую ногу.
Рабочий день Билла Ферди начался вскоре вскоре после рассвета с того, что он на передвижной торговой палатке – семейство Ферди пользовалось ею совместно с другими жителями деревни, чтобы сбывать излишки фермерской продукции, – въехал в город через Северные ворота и последовал вниз по Голден Мин к Рыночной площади, после чего уже пешком направился к «Душе подмастерья». Жители деревни охотно подвозили друг друга в город и обратно, поскольку не все торговали там каждый день. Ферди чувствовал, что зимой паб приобретал особое значение в жизни Ротервирда, в основном благодаря тому, что только его «Особое крепкое» было способно противостоять суровости сезона.
Лежавшее на коврике у входа письмо могло быть доставлено только лично, поскольку почтальоны так рано не просыпались. И это само по себе уже показалось ему тревожным предзнаменованием.
На плотной официальной бумаге под числом и гербом Ротервирдского городского совета значилось следующее:
Дорогой мистер Ферди!
Мы хотели бы сообщить Вам, что 1 ноября прошлого года в связи с истечением срока у Вас закончилась лицензия на продажу алкоголя и продуктов питания. Бюро по выдаче лицензий не получило никаких заявок на возобновление лицензии. Соответственно, продолжая вести дело после этой даты, Вы нарушаете закон.
Более того, 26 декабря Вы продали два пакета ореховой смеси (лесные и грецкие), просроченной на один день.
В связи с этим Ваша аренда будет прекращена в трехнедельный срок, согласно части 14 (3) (х) (ii) арендного соглашения.
В том случае, если все оборудование и движимое имущество будет вывезено в течение двадцати восьми дней, начиная от сегодняшней даты, и принимая во внимание Ваши прошлые заслуги перед общественностью Ротервирда, всякое последующее делопроизводство будет приостановлено. Если же эти условия не будут выполнены, Вы испытаете на себе всю строгость закона.
Строго говоря, обвинение было обоснованным, однако власти двадцать один год мирились с неорганизованностью Билла Ферди по части административных вопросов, просто высылая ему напоминание в течение двух недель после окончания договора, и Ферди всегда откликался на него. В этом году напоминание не пришло.
Обладая добросердечным характером, он с трудом мог разобраться в темных интригах, которые плелись у него за спиной. Только перечитав письмо снова, он заметил, как странно выглядела подпись Сноркела в конце. Тогда-то он припомнил визит Сликстоуна, и ему открылась жестокая реальность: на этот раз никакого снисхождения не предвидится.
Он стукнул кулаком по барной стойке и испустил животный вопль, похожий на крик боли.
Офис секретаря городского совета Горэмбьюри скрывался в одном из переходов между главными апартаментами мэра на первом этаже здания Городского совета. Работники совета предполагали, что Горэмбьюри – имени его никто не знал, если оно вообще существовало, – в детстве проглотил двадцать восемь томов сборника «Ротервирдских предписаний» и с тех пор не переставал их переваривать. Он мог по памяти зачитывать пассажи законов и перекрестных ссылок, касающихся таких разнообразных областей, как планирование и организация фейерверков, транспортная система и представления канатоходцев. Возможно, политические решения принимал Сноркел, но именно Горэмбьюри воплощал их в жизнь, потому что именно он управлял сложным механизмом городской администрации.
Выглядел он соответствующим образом: тщедушного телосложения, чуть сутулящийся, с кожей цвета выцветшей бумаги и изможденным лицом, выражавшим лишь узкий диапазон эмоций от легкого беспокойства до глубокой озабоченности.
Он всегда ходил в костюме-тройке (только по выходным отказывался от жилетки), носил белые рубашки, не запятнанные ни малейшим намеком на рисунок галстуки темно-синего цвета и башмаки, отполированные до лакричного блеска. Работа поглощала всю энергию Горэмбьюри, не оставляя ни малейшего интереса к женщинам, изысканной пище или общению с людьми. Несмотря на то что мэр считал его старания чем-то совершенно обыкновенным, он никогда не жаловался, а в толковании законов опирался на свою честность и дотошность.
Расставленные в безупречном порядке документы заполняли полки на стенах и картонные ящики с крышками из зеленого пластика, которые росли на полу, точно грибы. Шеренги скрепок разных цветов для разных дел стояли по стойке «смирно», готовые в любую минуту ринуться в бой. По экспертному мнению Горэмбьюри, степлеры только замедляли работу и мешали добавлять материалы в дела.
Он не пользовался перерывами на обед, а поскольку в городском совете становилось безлюдно между часом и двумя, в это время он занимался работой, требовавшей особенной концентрации, или проводил неофициальные встречи. Правда, нынешний визит миссис Бантер ничем не выдавал ее стремление к конфиденциальности.
Она прямо-таки влетела в кабинет.
– Ну так что, вы уже исправили вопиющую несправедливость?
– Помедленнее, миссис Бантер.
– Вы же получили мое письмо? Дуралеи потеряли мое приглашение.
– Да, вы и правда значились в списке гостей.
– Еще бы я там не значилась.
– Вот только…
– Только что?
Горэмбьюри протянул через стол короткое письмо сэра Веронала:
Мы с должным уважением относимся к Вашему списку и сверяемся с ним, однако праздник устраиваю я. Какие бы недостатки ни были Вам присущи, сам я никогда не допускаю канцелярских ошибок: человек без приглашения не может считаться приглашенным. Позаботьтесь о безопасности и, поскольку вы знаете подходящих людей, заранее передайте им мое предложение о работе и укажите почасовую ставку.
Безоговорочный тон и щепетильное отношение к денежному вопросу только усилили растерянность миссис Бантер. У них с сэром Вероналом было много общего; само собой, уж они-то должны прекрасно поладить.
– Вы упомянули мое имя?
– Это было бы весьма неделикатно. Я предположил, что кого-то из представленного списка «случайное пропустили».
У Горэмбьюри не было ни малейшего повода считать отсутствие приглашения для миссис Бантер чем-то, кроме канцелярской ошибки. Она была душой сноркеловских суаре и, конечно, имела все основания присутствовать на мероприятии такого масштаба.
Нечасто ему приходилось видеть подобное отчаяние на человеческом лице. Правда, по собственному мнению Горэмбьюри, пышность празднеств свидетельствовала об угасании цивилизации: то были ярмарки тщеславия и пытки для тружеников. Такое предубеждение исходило из личных ощущений; ведь кто бы стал вести непринужденную беседу с ним? Шутить Горэмбьюри не умел. А разговаривать мог только о предписаниях. До этого времени он держал свое приглашение при себе. Однако выражение лица миссис Бантер решило вопрос.
– Вот, возьмите мое.
Он подтолкнул листок из жесткого белого картона через стол. Миссис Бантер погладила большим пальцем рельефное изображение горностая: вот это класс!
– Я занимаюсь организацией безопасности и в любом случае буду присутствовать на празднике, – добавил он.
Печаль миссис Бантер мгновенно улетучилась. Схватив приглашение, она соизволила бросить лишь: «Дорогуша Горэмбьюри!» – и поскорее вылетела наружу, чтобы ее благодетель не успел изменить свое решение. Свежий воздух подействовал на нее отрезвляюще. В Ротервирдском банке она перевела на личный счет секретаря Городского совета три несчастные гинеи. В конце концов, он – всего лишь жалкий клерк. Однако ее дар так и остался незамеченным: у Горэмбьюри не было времени разбираться в своих счетах.
В приподнятом настроении и радужных чувствах миссис Бантер шествовала по переполненным улицам Фартингейл и Титферат, направляясь к парикмахеру.
5. Черная плита открывается
Фауну Лост Акра можно было разделить на три вида: не потревоженные точкой перехода чистые особи; произвольные сочетания видов, одновременно попавших в переход; и наконец, существа, созданные посетителями Акра. Ферокс знал о двух вспышках человеческой активности – сам он был создан во время первой, произошедшей приблизительно во времена Римского вторжения, вторая случилась несколько сотен лет спустя – и за несколько сотен лет до нашего времени, в ту пору, когда люди одевались в кожу и бархат, а также носили гофрированные круглые воротники на шее. Творения человека в основном оказались неудачными или пали жертвами хищников. Насколько ему было известно, из созданий первого периода выжил только он, а из второго – кот и чудовище в лесной берлоге.
Ферокс считал себя счастливчиком. Они с горностаем дополняли сознания и характеры друг друга. Человеческая часть его натуры с радостью приняла обостренное обоняние и зрение прирожденного охотника, а горностаю понравились широкие умственные способности человека. Они действительно срослись, а не просто существовали по соседству. Ферокс скучал лишь по обществу себе подобных, по братству легиона. Из редких же посетителей Лост Акра Ферокс подружился лишь с одним, да и того не видел уже сотни лет.
Ферокс был в Лост Акре в 1017 году, и поэтому сразу узнал тревожные симптомы: резкие скачки погоды, пребывание сил природы в постоянном конфликте, необычайную активность Природы в соответствии с защитными стратегиями выживания: все живое лихорадочно пряталось в норы, размножалось, заготавливало пищу. Он также помнил миг избавления, пусть и мимолетного, – не постепенного, но похожего на заклятие, на вспышку божественного вмешательства. Знать бы, как это случилось, он попробовал бы повторить. В своем невежестве он мог лишь наблюдать за исходом событий и надеялся только на то, что сможет как-нибудь в них поучаствовать.
Еще прежде, чем увидеть глазами, он носом почуял того уродливого кота, который пробирался сквозь траву, единственный в своем роде – адская помесь кота, мальчишки и пламени, но в первую очередь типичное творение века кожи, бархата и кружева. Существо изредка возвращалось в Лост Акр через белую плиту, но видел он его редко. Ферокс скрылся в траве, доверившись остальным чувствам. Кот потрогал белую плиту – безуспешно, чего и следовало ожидать. Ферокс решил, что путь закрылся оттого, что вся материя Лост Акра разлагалась. К его удивлению, существо не сдалось, а вместо этого начало спускаться вдоль ручья, пробираясь сквозь блестящую, точно проволока, паутину. Внизу лежала черная плита, охраняемая стражем, и это место было слишком опасным даже для Ферокса.
Когда впервые за столетия пробудилась черная плита, сквозь Ротервирд и Лост Акр пробежала энергетическая вибрация, которую, однако же, заметили немногие.
Ферокс ее ощутил.
Ощутил ее и сэр Веронал, сидевший в кресле в своем кабинете и зарывшийся в документацию о последних делах своей финансовой империи. Он почувствовал острую боль за левым виском – симптом легкого надрыва микроскопической мембраны в этой части коры головного мозга, которую создала точка перехода и задачей которой было подавлять его ранние воспоминания. Эти воспоминания все еще лежали нетронутые, как пузыри на дне океана, но во сне и со временем они поднимутся на поверхность один за другим, протиснутся в узкое отверстие и доставят необходимые сообщения. Настанет время, и эти сообщения будут отмечены нейронами и переданы в кору головного мозга, наконец открыв сэру Вероналу правду о его молодости, а также возможность выполнить свое предназначение.
На поверхность поднялось и кое-что еще – покалывание в пальцах и, казалось, отмершее чувство воссоединения с утраченной силой. Он инстинктивно потянулся к тайному отделению, где лежали камни.
Единственным в Ротервирде проблемным классом был 6-Б, сюда отправляли взрослых учеников, академическая успеваемость которых не достигала должного уровня. Недавно Грегориуса Джонса, учителя физкультуры, тепло встретившего Облонга в день его первого появления в учительской, повысили до статуса классного руководителя. Назначение пришлось как нельзя кстати, поскольку Джонс поощрял занятия спортом и предоставлял ученикам творческую свободу саморазвития.
Каждое утро он с одинаковым пылом врывался в класс, при этом каждые три ярда останавливался, чтобы, ко всеобщему удивлению, совершать по несколько подходов приседаний, и только после этого обращался к классу (академической наукой он не занимался) с неизменным воззванием:
– Встаем на стулья! Десять коротких подскоков с вытянутыми руками – в истории еще не было случаев, чтобы здоровый ум обитал в нездоровом теле. Храмом духа является классная комната. Где же тогда находится храм тела?
– В спортзале, – хором отвечал класс, пока Джонс начинал короткую десятиминутную зарядку.
В то утро Джонс на одной ноге висел на кольцах – причем довольно высоко от пола.
– Я называю это положение «парящая оса», – сообщил он, продолжая болтаться вверх тормашками и медленно размахивая руками.
И вдруг по телу Джонса пробежала дрожь, прервав обычно безупречное выступление; он дважды дернулся и упал.
Мисс Тримбл, в чьи обязанности привратницы входило оказание первой помощи, отпустила класс и принялась ухаживать за потерявшим сознание гимнастом: ничего серьезного, максимум сотрясение мозга, сильный ушиб плеча и царапина на виске. Правда, после того как Джонс пробормотал: «Vespa pendens», она начала переживать, не поврежден ли у него мозг.
Но через десять минут Грегоруис полностью пришел в себя.
– Общеизвестный прием, – заявил он. – Иногда учитель должен показать, как не нужно делать. Мои несущественные травмы заставят их лучше концентрировать внимание на занятиях.
Она расспросила одного из учеников, и тот ответил, что vespa pendens, «парящая оса», – это название упражнения, из-за которого Джонс упал. Многие считали, что Джонс – это сплошные мышцы без мозгов, однако, будучи без сознания, он бормотал слова на латыни. Если уж на то пошло, само выражение «парящая оса» можно было счесть любопытно тонким для такого общепризнанного тупицы. В отличие от других мужчин, которые, проходя через привратницкую, никогда не стеснялись подчеркнуть свой интеллект и статус, Грегоруис Джонс свои таланты не афишировал. Заинтригованная, Тримбл решила подробнее изучить этот вопрос.
Хейман Солт стоял посреди леса и представлял, как пахнут колокольчики Endymion nonscriptus – столь сложное имя для столь нетребовательного растения. Вскоре они заполонят все вокруг безупречно новым цветочным ковром. Жители Ротервирда годами приходили любоваться их красотой, но те времена остались в прошлом, и теперь никто, кроме разве что Ромбуса Смита и его жены, сюда не заглядывал – слишком далеко, слишком много других развлечений. То была старая, давно позабытая Англия. С приходом весны проснутся редкие пчелы и птицы с насекомыми, популяции которых катастрофически сократились за последние годы.
Солт пылал былой яростью – сколько существует поразительных даров природы, сколько знаний они таят, а человечество все равно умудрилось обратить в хаос окружающее пространство.
Но кто он такой, чтобы обвинять других? Он посещал Лост Акр лишь для развлечения и наживы – создал для себя самую удивительную в мире игровую площадку, с самым эксклюзивным пропуском: для него одного. Ференсен, правда, мог сколько угодно отчитывать его за эксплуатацию Лост Акра, только чья бы корова мычала? Старик сам изучил Лост Акр вдоль и поперек.
Солт так и не смог докопаться до правды, кем в действительности были Ференсены и откуда они явились. Теперешний Ференсен вел себя как негласно избранный мэр деревенских, тем более что власть Сноркела на них не особенно распространялась. Ференсен обладал талантами садовода, практика и ученого, он лечил скот, конструировал водяные мельницы, спасал деревья и возрождал засохшие родники. Он сохранял осторожную дистанцию между собой и теми людьми, которым помогал, возможно, вследствие особенностей интеллекта, а может, из-за какой-то невысказанной тоски. Отличал его и загадочный дар: Заклинатель Дождя Ференсен недолюбливал летнюю жару.
И все же только Ференсен мог распутать клубок последних событий. Солт не понимал, по какой причине закроется «Душа подмастерья», о чем ему доверительно сообщил Ферди. Не менее тревожным представлялось возрождение поместья, а также приглашения, разосланные всем приметным горожанам. О чем думал тупица Сноркел? Кем был этот Сликстоун? И почему приглашений не получил ни один житель деревни? В конце концов, среди них тоже имелись важные представители ротервирдского сообщества.
Все эти тревоги и привели к тому, что на это утро была назначена встреча, к организации которой пришлось привлечь цепочку посредников, от Бориса Полка до Билла Ферди (через почтового голубя Паньяна) и, наконец, до самого Ференсена.
Пока Солт размышлял о Ференсене, сам Ференсен, пересекая поле, думал о Билле Ферди. То, что его друг внезапно лишился собственного дела, стало необъяснимым и тяжелым ударом, к тому же привело к закрытию заведения, которое столетиями существовало на благо Ротервирда, не говоря уже о том, что являлось главным источником информации для самого Ференсена.
Соблюдая старомодную формальность, Солт с Ференсеном пожали друг другу руки, после чего Солт сразу перешел к делу:
– Рабочие закончили реставрацию, и все приглашения уже разосланы, но сам он нигде не показывается и жену тоже прячет. Зачем кому-то скрываться и при этом приглашать в гости половину города?
– Ваш чужак имеет определенные мотивы. Он хочет сходу перетянуть всех на свою сторону.
– Сам он богат как Крез, к тому же Сноркел уже у него в кармане – так зачем ему мы? И с какой стати ему забирать паб?
– Ради информации – где еще люди могут сболтнуть лишнего?
Об этой возможности Солт не подумал. Ференсен обладал нестандартным мышлением.
– Сам-то идешь на вечеринку?
– Шутишь, что ли? После петуний Сноркела?
– Мне нужен шпион с зоркими глазами, но действовать следует осторожно – это должен быть человек, который меня не знает. – Солт кивнул, все еще раздраженный скрытностью Ференсена. – Слишком странное совпадение: открывается поместье, потом приезжает этот тип, и Лост Акр закрывается.
– И исчезает Фласк, – добавил Солт.
– Ах да, ваш историк. Хотелось бы мне с ним познакомиться.
– Не думаю, что он тебе понравился бы – скользкий был тип.
Их дыхание уходило в холодный воздух облаками пара.
– Через двадцать минут опять пойдет дождь. Возвращайся и подбодри Ферди.
Обратно они шли через луг, спорили о природе и ее угасании. И вдруг Ференсен как бы между делом шепотом обронил: «Saeculum».
– Прости, что?
– Открылась черная плита, и ею пользуются.
До Солта не сразу дошло, о чем речь. Ференсен упоминал о черной плите в ту снежную ночь, когда спас Солта. Он ощутил прилив волнения. Служившая ему входом в Лост Акр белая плита закрылась, но, может быть, он все-таки сможет спасти это место.
– И кто ею пользуется?
– Скорее что. Конечно, может быть, это просто совпадение. Будем надеяться…
– Откуда ты знаешь?
– Я чую это нутром.
– А где находится черная плита?
– Полагаю, где-то в лесу.
– Нет, где она находится у нас?
– Понятия не имею. В наше время она ни разу не срабатывала.
В выражении лица Ференсена Солт увидел не страх или беспокойство, а нечто более глубокое: отчаяние. Но он снова почувствовал, что Ференсен говорит загадками и обиняками. Откуда тот мог знать о существовании черной плиты, если даже не знал о том, где она находится? И что это за ерунда с «чую нутром»?
6. Сэр Веронал устраивает удивительный прием
Удача улыбается богачам – по крайней мере, именно так могло показаться этим субботним вечером. После многодневных непрекращающихся ливней Ротервирд купался в том чистом янтарном свете, какой обычно дарит солнце после дождя, при этом для теперешнего времени года было удивительно тепло. Большинство магазинов закрылись на полчаса раньше. Начиная с пяти тридцати на улицах уже было не встретить никого из известных горожан в частности и взрослого населения в целом. Все они скрылись в своих домах, где поспешно наносили макияж и краску для волос, подбирали наряды, пребывая в хлопотах и всевозрастающем предвкушении.
В обычных обстоятельствах предполагалось, что на коктейльную вечеринку, назначенную на шесть тридцать вечера, следует приезжать после семи, но теперешнее приглашение отличалось необычной строгостью. Всем следовало прибыть точно по расписанию.
Конец ознакомительного фрагмента.