Глава 4
Наверху, совершенно не интересуясь никакими проблемами, кроме собственных, четыре женщины размышляли о предстоящих двух неделях.
За дверью с табличкой «Мария Антуанетта» Джози чихнула и, плюхнувшись на мягкий диван, высморкалась и принялась обмахиваться журналом. В своем костюме-джерси она чувствовала себя какой-то липкой, ей было неуютно. Может, температура? Да нет, вроде все в порядке, только брючный костюм кажется слишком тяжелым и теплым. Надо бы сразу после обеда принять душ и переодеться – кондиционер в этом доме греет, как в сауне. А теперь просто времени не хватит. Напитки в десять, и просили не опаздывать. Джози снова перечитала распечатанные листки с подробностями ее дневного графика:
Понедельник
07:30 – завтрак
09:00 – уход за лицом
10:00 – консультация с Алистером по волосам; свободное время
13:00 – ленч
14:00 – консультация по макияжу с Марго; свободное время
16:00 – массаж; свободное время
18:00 – коктейли
19:00 – обед; свободное время
22:00 – групповая беседа с Марго перед сном.
Во вторник Джози ожидал массаж, занятия по макияжу, консультация по гардеробу, маникюр и, конечно, групповая беседа с Марго перед сном… Судя по всему, у нее будет куча времени, чтобы поближе познакомиться с Марго Белл. Ее губы искривились в недоброй улыбке, странно смотревшейся на пухлом лице. Что подумал бы Глен, если бы узнал, что она здесь? Расскажет ли она ему когда-нибудь? Скорее всего нет.
Муж наверняка уже переоделся в голубую пижаму и халат, включил в спальне телевизор, пока экономка, нанятая на эти две недели, занимается со старшими детьми и наводит порядок в доме. О жене он, конечно же, не волнуется – для него она сейчас с удовольствием проводит отпуск на Золотом берегу. Завтра утром он сядет в свой «ягуар» и, как обычно, поедет на работу: сытый, чистенький, хорошо одетый, пахнущий одеколоном «Арамис», крупный, успешный, организованный, самостоятельно выбившийся в люди; за спиной у него много лет тяжелой работы и тревог, поэтому плоды успеха до сих пор ему сладки.
Джози швырнула листки с расписанием на кофейный столик, легла на диван и посмотрела на свое отражение в зеркале в позолоченной раме, висевшем над письменным столом на противоположной стене. Из зеркала на нее смотрело собственное непроницаемое лицо. Но при мягком освещении и абрикосовых тонах стен оно выглядело вполне приятным. И все же ничто не могло скрыть годы труда, волнений, забот, скверной экологии и пренебрежения собственной внешностью. Ничто не могло вернуть очарования свежести грубым чертам лица, никогда, даже в молодости, не представлявшего собой ничего особенного: так, приятное, полненькое и веселое.
Джози была уверена, что выглядит лет на десять старше Глена, а может, и на все пятнадцать. При знакомстве с ней мало кому удается скрыть удивление: по взглядам заметно, что все ожидают увидеть рядом с Гленом женщину ему под стать: такую же холеную. Глену под стать должно быть все: дом, в котором они живут, трое их детей (все учатся в частных школах, дружат с детьми богачей, научились говорить «скатерть» вместо «скатерка» и конфузятся при виде консервированных спагетти, которые Джози до сих пор иногда подает на ленч).
По поводу детей она особенно не переживала: они ее любят, вне всякого сомнения. Знают же, как много мать ради них трудилась все эти годы, помнят, как готовила, убирала, шила, купала их, кормила, заходила подоткнуть одеяло и поцеловать на ночь – и все сама, потому что Глен допоздна работал (ну или отговаривался этим) и приходил домой затемно. Порой Джози срывалась: не выдерживали нервы. Да и кто бы не сорвался, если денег вечно не хватает да и присматривать за тремя шустрыми детьми непросто. И все равно они были счастливы, да и она тоже, и никогда ни о чем не жалела. Ни мгновения не сомневалась, что все ее жертвы того стоят. Всегда думала о себе в последнюю очередь, а юность проходила в абсолютной уверенности, что ее ценят и любят просто так, а не за внешность или модный прикид. Да так оно и было: всего полгода назад ей это достоверно доказали, – правда, совсем не тем способом, какой выбрала бы она.
И вот теперь она здесь, в спа-отеле Марго Белл, ценная платежеспособная гостья, и чтобы научиться быть красивой. Какая ирония! Улыбнувшись своему отражению, Джози задумчиво провела языком по зубам. Эта привычка появилась у нее, после того как на двух передних было сделано искусственное покрытие. Ей нравилось ощущать их гладкую поверхность. Взглянув на часы, она со вздохом поняла, что пора присоединиться к толпе: поболтать перед сном о том, о сем. Тоска зеленая… Пока Джози не обнаружила здесь ни единого человека с чувством юмора. С другой стороны, она ведь приехала сюда не ради развлечений, верно?
Еще раз чихнув и посмотревшись в зеркало, Джози взъерошила и так всклокоченные волосы, затем прихватила свою большую сумку, до отказа набитую носовыми платками, эвкалиптовыми каплями, бумажником, ключами, кредитками, письмами, драгоценностями и прочими вещами, необходимыми для удобства или безопасности. Джози аккуратно засунула внутрь листок с программой превращения ее в красотку и собралась отправиться вниз. Дверь в комнату, как она успела заметить, запереть можно, но у персонала наверняка есть запасные ключи, а в местах, подобных этому, нет предела осторожности. Она вовсе не хотела, чтобы кто-нибудь рылся в ее вещах.
Выключив свет и заперев дверь, Джози вдруг ощутила возбуждение – чего не испытывала уже много лет. Она получит массу удовольствия от этих двух недель, хорошенько побалует себя хотя бы раз в жизни. Никто не знает, что она здесь, да и назвалась она фальшивым именем и расплатилась банковским чеком, так что волноваться не о чем. Это дарило ей исключительное ощущение свободы и власти. Она может делать все, что угодно, быть кем угодно. Джози с улыбкой еще раз провела языком по гладким белым зубам. «Пора расправить крылья, – сказала она себе, – и наконец взлететь».
Несчастная обитательница «Клеопатры» Белинда лихорадочно промокнула размазавшуюся губную помаду и поддернула лиф платья в цветочек, в котором выглядела нахохлившимся воробьем. На вечерние коктейли она опаздывала. Ну почему, черт возьми, она не привела себя в порядок раньше? Руки вспотели, сердце колотилось, и Белинда с трудом узнавала свое лицо с широко распахнутыми глазами, которое видела в зеркале в ванной комнате. Может, выпить еще таблетку? Что, если у нее начнется паническая атака прямо при всех? Господи, да они просто вышвырнут ее отсюда. И что скажет Роберта? При одной мысли о сестре сердце заколотило в ребра, в голове эхом прозвучал резкий и властный, с легким итальянским акцентом голос: «Ну, знаешь ли, было нелегко это устроить. Я сказала Марго, что у тебя сложности с мужем. Ясно? Такое может случиться с кем угодно. Господи, да она сама вышвырнула двух мужей, так что знает, какие мужчины мерзавцы. Так что, если кто тебя и спросит, держись этой версии: незачем вдаваться в подробности. Во всяком случае, если Марго не спросит прямо. Для нее ты всего лишь моя младшая сестренка Белинда. Она всего месяц назад узнала, что у меня есть сестра, так что скорее всего вопросы задавать не будет. Ее мало что интересует, кроме нее самой, и уж тем более, чем ты занималась раньше. Ради всего святого, ты меня вообще слушаешь?»
Рука судорожно дернулась, помада снова размазалась, и Белинда чуть не вскрикнула. Это походило на ее ночные кошмары: куда бы она ни собиралась, все шло наперекосяк, а время неумолимо истекало. Опять послышался голос Роберты: «Да соберись же наконец! Что толку раздумывать об этом? Прояви хоть каплю мужества! Да что с тобой такое? – Затем последовал мрачный взгляд, чисто итальянское пожатие плеч, безнадежный вздох: – О господи, зачем мне все это? Всегда одно и то же, верно?»
– Да, – сказала Белинда зеркалу.
Она всегда была такой, как видела это теперь и сама, да и психотерапевт ясно дал ей это понять. Так было с ее матерью, с Робертой, даже со школьной подругой Лизой – со всеми: ее вели, Белинда следовала. Ее слабость питала их силу, их сила иссушала ее. Ее туповатость поощряла к мелкой тирании тех, кого она любила, и это, в свою очередь, подталкивало ее к беспомощности как к единственному отходному пути, единственному способу доказать им и самой себе, что она тоже личность.
Когда Роберта исчезла за океаном, поначалу Белинда чувствовала себя обездоленной, но потом постепенно стала обретать свободу. Она все еще помнила первый трепет от этого чувства: свободна! Впервые в жизни. В восемнадцать в собственной квартире одна. Разочарованная и раздраженная. А потом появился Джон. Сначала все было чудесно, но после нескольких месяцев сценарий повторился: хмурые взгляды, натянутое снисхождение, придирки, молчание. Через два года он ушел. И на этот раз не было никакого трепета: в ней не осталось сил для борьбы, только необходимость заползти в убежище любой ценой. А затем утрата остатков самообладания, тьма… все это было частью целого.
Роберта сказала, все это чушь собачья, что судьба каждого – в его руках и нет никакого другого выхода, нет оправданий. Ничего удивительного, что она так высоко ценит Марго Белл. Они очень похожи. Это им надо было родиться сестрами. Белинда подумала об этом сразу же, как только услышала властный мелодичный голос Марго, ощутила холодное, уверенное пожатие ее руки, увидела знакомое выражение едва завуалированного нетерпения и презрения в ее взгляде. В тот миг встречи слабая, едва ощутимая ниточка надежды, сопровождавшая ее во время сборов в Дипден, лопнула и умерла. У нее всегда так было и так будет, до тех пор пока ее жизнью управляют такие, как Роберта и Марго.
Белинда отрешенно посмотрела на свое отражение и отступила назад. Она опять опаздывает, нужно пойти вниз, прямо сейчас, или все-таки сначала выпить таблетку? Белинда нервно подергала бусы, нитка лопнула, и крохотные бусинки дождем посыпались на пол. Она стояла и с открытым ртом смотрела, как они вспыхивают искрами и раскатываются по углам. Когда взгляд ее снова поднялся к зеркалу, она с каким-то даже удивлением увидела, как горячие слезы унижения и ярости наконец-то покатились по напудренным щекам.
Эдвина с деловым видом вышла в коридор, заперла дверь и повернулась дернуть за ручку. Взгляд ее упал на табличку с названием апартаментов, прикрепленную к отполированному кедру.
– «Цирцея», вот как? – произнесла она с усмешкой. – Какая безвкусица!
С другой стороны…
Улыбнувшись каким-то своим мыслям, Эдвина повернулась в сторону лестницы и с некоторым замешательством заметила, что на площадке кто-то стоит и явно наблюдает за ней. А, это та высокая молчаливая дама, Хелен. Зачем она здесь? Не очень приятно сознавать, что тебя застали с глупой улыбкой на лице. Черт бы побрал эти ковры! Вообще не слышно шагов.
Она быстро прошла по галерее, повернула направо и, оказавшись рядом с Хелен, весело кивнула.
– Забавно! Надо же так назвать комнату, – решила Эдвина объяснить: уж лучше так, чем дать этой даме повод думать, будто у нее не все в порядке с головой.
Хелен кивнула, вцепившись крупными руками в перила балюстрады.
– «Цирцея»! – продолжила между тем Эдвина, разглядывая довольно помятую, горчичного цвета юбку собеседницы и едва справляясь с желанием поправить собственную серую, безукоризненно отглаженную. – Но учитывая, что я считаю большинство мужчин настоящими свиньями, возможно, эта комната подходит мне больше других.
Она своей шуткой попыталась вызвать у Хелен улыбку, но ее бледное лицо оставалось таким же безучастным.
«О боже, – подумала Эдвина. – Да что с ней такое? Пожав плечами, она коротко кивнула и пошла вниз. К ее удивлению, Хелен догнала ее, и они вместе по покрытой ковром лестнице спустились в мраморный холл. До этого Хелен не произнесла ни слова, но тут остановилась и, посмотрев в сторону освещенной гостиной, где их ожидали остальные, отрывисто спросила:
– Вы верите, что эта журналистка явилась сюда на общих основаниях?
Эдвина нахмурилась.
– Для нее же лучше, чтобы было так.
На лице Хелен не отразилось никаких эмоций, когда она произнесла:
– Я бы ни за что не поехала сюда, если бы знала заранее, что здесь будет… кто-нибудь вроде нее.
– И я. Да и кто бы поехал?
Хелен, похоже, это всерьез озаботило.
– О… думаю, что некоторые были бы не против, – произнесла Хелен наконец. – Кое-кто даже мог бы обрадоваться: попасть на телевидение, в газеты. Ведь есть же такие, кто любит подобную шумиху, разве нет? Для кого-то это единственный шанс хоть как-то заявить о себе.
Эдвина пожала плечами, почему-то еще острее ощутив неловкость. Услышав за спиной какой-то шорох, она быстро повернула голову и увидела Уильяма, молодого секретаря Марго. Он неподвижно стоял в дверях кабинета на противоположной стороне холла и смотрел на них. Его глаза оставались в тени, но рука, прижатая к губам, была хорошо видна. Другой рукой он крепко сжимал дверную ручку, словно был не в силах пошевелиться. Уильям не проявлял ни малейших признаков, что заметил их, – просто стоял там и молча смотрел, устремив взгляд в пространство.
Эдвина медленно повернулась к изможденной спутнице, но Хелен, похоже, ничего не заметила, устремив взгляд на полуоткрытую дверь гостиной.
– Моя комната называется «Ева», – произнесла она без всякого выражения, и по ее лицу промелькнула тень усмешки. – В этом тоже есть своя ирония.
Эдвина взглянула на нее и не нашлась что сказать. На языке вертелся единственный вопрос, но вместо этого она откашлялась и предложила:
– Что ж, давайте войдем? – И с облегчением первая шагнула в гостиную.
Их встретила вполне мирная картина. Алистер Свонсон сидел на корточках перед камином в дальнем конце комнаты и ворошил горящие поленья кочергой. На диване справа от двери Джози, все в том же зеленом брючном костюме, красная и явно вспотевшая, пила чай рядом с невысокой худенькой женщиной в очках, с необузданной копной каштановых волос, странно выглядевших в сочетании с элегантной шелковой блузкой и брюками свободного покроя. Марго расположилась напротив в кресле, обитом пепельно-розовой тканью. На низком столике перед ней стоял серебряный чайно-кофейный сервиз. Она тепло улыбнулась вошедшим и поманила их к себе.
– Входите, милые, и располагайтесь как вам удобно. С Джози вы уже знакомы, а теперь познакомьтесь с Верити. Ее застала гроза, но, слава богу, все закончилось благополучно: она в безопасности. – Марго засмеялась. – В это время суток мы обычно обходимся без персонала: только гостьи и я, – так что не стесняйтесь. Хотите чаю? Кофе? Или, может быть, выпить?
– Я бы не отказалась от виски с водой, если можно, – проговорила Эдвина и решительно отошла от Хелен к креслу, стоявшему чуть в стороне от остальных.
– Конечно. Алистер?
– Уже иду. – Он поднялся и подошел к боковому столику, на котором в ожидании стояли хрустальные графины и бокалы.
– Хелен? Кофе? Чай? – с улыбкой спросила Марго.
– Черный чай, пожалуйста. Я не пью кофе.
Хозяйка грациозно кивнула и склонилась над чайником. Эдвина с интересом наблюдала, как Хелен, крепко сжимая в руке чашку и блюдце тонкого фарфора и старательно не глядя на сидевших на диване женщин, неловко потопталась перед ней и отошла к креслу в углу.
Уютно потрескивал огонь, на нежно-розовых стенах плясали тени: идеальные декорации для Марго Белл, такой красивой в белом. Когда она наливала кипяток в чайник, прядь блестящих волос падала вперед – хорошо продуманный жест. Только вот атмосфера в комнате не казалась умиротворяющей. В голосе Марго слышалось с трудом сдерживаемое раздражение, в позе ощущалось напряжение, отражавшееся на каждом присутствующем, за исключением, быть может, этой маленькой Верити, которая выглядела совершенно невозмутимой и вполне безобидной. Впрочем, внешность порой обманчива, так что она вполне может представлять собой опасность, подумала Эдвина. Марго Белл определенно не та, кому можно доверять, и все ее смутные заверения на предмет появления здесь Верити весьма сомнительны.
Алистер принес Эдвине выпивку и снова вернулся к камину. Выглядел он бледным и измученным, и хоть улыбался, протягивая ей бокал, улыбка эта показалась ей наигранной, а пальцы, когда он коснулся ее, дрожали. Да что, черт возьми, здесь происходит?
– А дождь все льет, – заметила Джози, склонив голову набок и в очередной раз чихнув. – Похоже, зарядил надолго.
Она открыла сумочку, и в комнате сразу резко запахло эвкалиптом.
Пока Джози вытирала своим большим белым платком уже изрядно покрасневший нос, Марго, глядя в сторону, беспечно отозвалась:
– Ну разве это не утомительно?
Она постучала ногтями по чайнику и взглянула на часы. Словно по сигналу, за дверью послышался шорох, и в комнату проскользнула Белинда. С нервной улыбкой на лице она бормотала извинения, теребила ворот платья и смотрела на кого угодно, только не на Марго. В полном отчаянии осмотревшись в поисках свободного кресла, Белинда метнулась к дивану и втиснулась между Джози и Берди как раз в тот момент, когда Марго завела свою обычную скороговорку голосом, резким от раздражения:
– …не стесняйтесь, милая. Чаю? Кофе или?..
Ее спич прервала открывшаяся дверь. На этот раз в комнату скользнул Уильям, напряженный, с остекленевшими глазами. Вероятно, Марго не ожидала его увидеть, потому что губы ее поджались, а между бровями залегла небольшая морщинка, когда она вновь повернулась к чайнику и отрывисто повторила:
– Белинда? Могу я предложить вам чашку чаю? День для всех нас выдался довольно утомительным, так что если вы…
– О… нет… или… ну, если все пьют… – Белинда посмотрела на нее испуганными глазами.
Эдвина заметила, как Джози, склонив голову набок, с легким насмешливым презрением вытянула нижнюю губу, а вот Верити, напротив, выглядела очень заинтересованной.
– Я порвала бусы, – пролепетала Белинда, снова собрав в кулачок ворот платья и затравленно оглядевшись. – Простите, если задержала, я…
Марго протянула ей наполненную до краев чашку и коротко спросила:
– Сахар?
– О да, пожалуйста… три кусочка. Нет, два!
Марго вскинула брови, добавила два куска сахару в уже полную чашку и, усмехнувшись, принялась ждать с вытянутой рукой. «Вот сука!» – подумала Эдвина.
С побагровевшим лицом Белинда неуклюже встала со своего места, суетливо взяла чашку и пошла назад, к дивану. Руки ее при этом безудержно тряслись, и с каждым шагом чай выплескивался на блюдце. Она, похоже, пребывала в полном отчаянии. «Сейчас прольет все», – подумала Эдвина и поняла, что непроизвольно подалась вперед, страшась этого момента.
Со своего места у двери Уильям сделал неуверенный шаг вперед, озабоченно наморщив лоб, но Алистер его опередил. Метнув холодный взгляд в сторону Марго, он забрал у Белинды чашку и проводил несчастную к ее месту.
– Ничего страшного, – произнес Алистер легко, улыбнувшись ей и кивнув на чашку, которая едва не плавала в бледно-коричневой луже. – Просто она была переполнена, правда? Хотите, я принесу вам другую?
– Нет, я… я больше не хочу чая. Спасибо, – прошептала Белинда.
Алистер ободряюще улыбнулся ей и отнес чашку к столику прямо перед Марго, где и оставил.
Марго аж побелела от бешенства. Берди сидела как вкопанная и чувствовала, как рядом дрожит Белинда. Ничего удивительного: она очень уязвима, беззащитна и явно выведена из душевного равновесия. В общем, тот самый тип, который пробуждает все самое худшее в натурах вроде Марго Белл. Интересно, однако, что эта ее уязвимость вызвала к жизни инстинкт защитника в обоих мужчинах, несмотря на то что Алистер определенно не интересуется женщинами в общепринятом смысле, а Уильям вопреки своей красоте и сам по какой-то причине представляет собой комок нервов.
А Марго это очень не понравилось, сразу видно: вероятно, потому, что она сама привыкла всегда быть в центре мужского внимания. И, надо полагать, ей не нравится, когда ей отводят роль монстра, хотя ведет она себя соответствующе.