I
В 1860 году еще полагали, что появляться на свет надлежит дома. Ныне же, гласит молва, верховные жрецы медицины повелевают, дабы первый крик новорожденного прозвучал в стерильной атмосфере клиники, предпочтительно фешенебельной. Поэтому, когда молодые супруги мистер и миссис Роджер Баттон решили в один прекрасный летний день 1860 года, что их первенец должен появиться на свет божий в клинике, они опередили моду на целых пятьдесят лет. Связан ли этот анахронизм с той поразительной историей, которую я собираюсь здесь поведать, навсегда останется тайной.
Я расскажу, как все было, а там уж судите сами.
Перед войной супруги Баттон занимали в Балтиморе завидное положение и процветали. Они были в родстве с Этим Семейством и с Тем Семейством, что, как известно каждому южанину, приобщало их к многочисленной аристократии, которой изобиловала Конфедерация. Они впервые решились отдать дань очаровательной старой традиции – обзавестись ребенком, и мистер Баттон, вполне естественно, нервничал. Он надеялся, что родится мальчик и он сможет определить его в Йельский колледж, штат Коннектикут, где сам мистер Баттон целых четыре года был известен под недвусмысленным прозвищем Петух.
В то сентябрьское утро, когда ожидалось великое событие, он встал в шесть часов, оделся, безупречно завязал галстук и, выйдя на улицу, устремился к клинике, торопясь узнать, зародилась ли в лоне ночи новая жизнь.
В сотне шагов от Частной мэрилендской клиники для леди и джентльменов он увидел доктора Кина, пользовавшего все его семейство, который выходил из главного подъезда, потирая руки привычным движением, как будто мыл их под краном, к чему обязывает всех врачей неписаный закон их профессии.
Мистер Роджер Баттон, глава фирмы «Роджер Баттон и К°», оптовая торговля скобяными товарами», бросился навстречу доктору, вмиг позабыв о достоинстве, которое было неотъемлемым качеством южанина в те незабываемые времена.
– Доктор Кин! – вскричал он. – Ах, доктор Кин!
Доктор услышал это и остановился, ожидая мистера Баттона, причем на строгом докторском лице появилось весьма странное выражение.
– Ну как? – спросил мистер Баттон, запыхавшись от быстрого бега. – Уже? Что с ней? Мальчик? Или нет? И какой…
– Говорите вразумительно! – резко оборвал его доктор Кин. Вид у него был раздраженный.
– Родился ребенок? – пробормотал мистер Баттон с мольбой.
Доктор Кин нахмурил брови.
– М-да, пожалуй… я бы сказал… в некотором роде. – Он опять посмотрел на мистера Баттона странным взглядом.
– Как жена? Благополучно?
– Да.
– А кто у нас – девочка или мальчик?
– Оставьте меня! – закричал доктор Кин, окончательно потеряв самообладание. – Сделайте милость, разбирайтесь сами. Безобразие! – Последнее слово он будто выплюнул Баттону в лицо и пробормотал, отворачиваясь: – Уж не думаете ли вы, что это поднимет мой врачебный престиж? Да случись еще хоть раз нечто подобное – и я разорен, такое кого угодно разорит!
– Но в чем же дело? – вскричал мистер Баттон в ужасе. – Тройня?
– Если бы тройня! – ответил доктор убийственным тоном. – Нет уж, ступайте полюбуйтесь собственными глазами. И найдите себе другого доктора. Я принимал вас, когда вы родились на свет, молодой человек, и сорок лет лечил ваше семейство, но теперь между нами все кончено. Не хочу больше видеть ни вас, ни вашу родню! Прощайте!
Он резко повернулся, не сказав более ни слова, уселся в пролетку, которая ждала его у тротуара, и отбыл в суровом молчании. Ошеломленный мистер Баттон остался стоять на улице, весь дрожа. Что за непоправимое несчастье его постигло? У него вдруг пропало всякое желание идти в Частную мэрилендскую клинику для леди и джентльменов, он помедлил немного, но все же пересилил себя, поднялся по ступеням и вошел.
В сумраке приемной сидела за столом медицинская сестра. Сгорая со стыда, мистер Баттон подошел к ней.
– Доброе утро, – любезно приветствовала она его.
– Доброе утро. Я… я мистер Баттон.
Ее лицо вдруг исказил ужас. Она вскочила, готовая, казалось, выбежать вон, и лишь с видимым трудом осталась на месте.
– Я хочу видеть своего ребенка, – сказал мистер Баттон.
Сестра тихонько пискнула.
– О-о… пожалуйста! – воскликнула она, и в голосе ее послышались истерические нотки. – Идите наверх. Наверх. Вон туда.
Она указала в сторону лестницы, и мистер Баттон, спотыкаясь на каждом шагу и обливаясь холодным потом, побрел на второй этаж. Там он обратился к другой сестре, которая встретила его с тазом в руках.
– Я мистер Баттон, – едва вымолвил он. – Я хочу видеть своего…
Дзинь! Таз со звоном упал на пол и покатился к лестнице. Дзинь! Дзинь! Таз мерно позвякивал о ступеньки, как бы разделяя всеобщий ужас, внушаемый Баттоном.
– Я хочу видеть своего ребенка! – Голос мистера Баттона срывался. В глазах у него мутилось.
Дзинь! Таз благополучно достиг первого этажа. Сестра овладела собой и взглянула на мистера Баттона с нескрываемым презрением.
– Что ж, мистер Баттон, – произнесла она, понизив голос. – Как вам будет угодно. Но если бы вы только знали, в каком мы теперь положении! Ведь это сущее безобразие! Репутация нашей клиники погибла навсегда…
– Довольно! – прохрипел он. – Я больше не могу!
– В таком случае, мистер Баттон, пожалуйте сюда.
Он поплелся за ней. Они остановились в конце длинного коридора, у двери палаты, за которой на все лады раздавался писк младенцев, – недаром впоследствии ее стали называть «пискливой» палатой. Они вошли. У стен стояло с полдюжины белых колыбелек, и к каждой был привязан ярлычок.
– Ну? – задыхаясь, спросил мистер Баттон. – Который же мой?
– Вон тот! – сказала сестра.
Мистер Баттон поглядел туда, куда она указывала пальцем, и увидел вот что. Перед ним, запеленутый в огромное белое одеяло и кое-как втиснутый нижней частью туловища в колыбель, сидел старик, которому, вне сомнения, было под семьдесят. Его редкие волосы были убелены сединой, длинная грязно-серая борода нелепо колыхалась под легким ветерком, тянувшим из окна. Он посмотрел на мистера Баттона тусклыми, бесцветными глазами, в которых мелькнуло недоумение.
– В уме ли я? – рявкнул мистер Баттон, чей ужас внезапно сменился яростью. – Или у вас в клинике принято так подло шутить над людьми?
– Нам не до шуток, – сурово ответила сестра. – Не знаю, в уме вы или нет, но это ваш сын, можете не сомневаться.
Холодный пот снова выступил на лбу Баттона. Он зажмурился, помедлил и открыл глаза. Сомнений не оставалось: перед ним был семидесятилетний старик, семидесятилетний младенец, чьи длинные ноги свисали из колыбели.
Он безмятежно взирал на них, а потом вдруг заговорил надтреснутым старческим голосом:
– Ты мой папа?
Баттон и сестра содрогнулись.
– Если ты мой папа, – продолжал старик ворчливо, – забери меня поскорей отсюда или хотя бы вели им поставить здесь удобное кресло.
– Ради всего святого, скажи, откуда ты взялся? Кто ты? – закричал мистер Баттон в отчаянии.
– Не могу сказать доподлинно, кто я, – отозвался плаксивый голос, – потому что я родился всего несколько часов назад, знаю только, что моя фамилия Баттон.
– Лжешь! Ты самозванец!
Старик устало повернулся к сестре.
– Миленькая встреча для новорожденного, – жалобно проскулил он. – Да скажите же ему, что он ошибается.
– Вы ошибаетесь, мистер Баттон, – сурово сказала сестра. – Это ваш сын, тут уж ничего не поделаешь. И будьте столь любезны забрать его домой как можно скорее, сегодня же.
– Домой? – переспросил Баттон, все еще не веря своим ушам.
– Да, мы не можем его здесь держать. Никак не можем, понимаете?
– Что ж, тем лучше, – проворчал старик. – Нечего сказать, хорошенькое тут у вас место для малыша, который любит тишину и покой. Все время писк, крики, даже вздремнуть невозможно. А когда я попросил поесть, – тут он взвизгнул от возмущения, – мне сунули бутылочку с молоком!
Мистер Баттон рухнул на стул подле своего сына и закрыл лицо руками.
– Боже мой, – прошептал он в ужасе. – Что скажут люди? Как мне теперь быть?
– Вам придется забрать его домой, – настойчиво потребовала сестра. – Немедленно!
Перед глазами несчастного Баттона с ужасающей отчетливостью возникла нелепая картина: он идет по людным улицам бок о бок с этим немыслимым чудищем.
– Я не могу. Не могу! – простонал он.
Люди будут останавливаться, расспрашивать, а что ответить? Придется представлять им семидесятилетнего старца:
– Это мой сын, он родился сегодня утром.
А старик будет кутаться в свое одеяло, и они пройдут мимо оживленных магазинов, мимо невольничьего рынка (на миг мистеру Баттону страстно захотелось, чтобы его сын был чернокожим), мимо роскошных особняков, мимо богадельни…
– Ну! Возьмите же себя в руки! – скомандовала сестра.
– Послушайте, – сказал вдруг старик решительно, – уж не думаете ли вы, что я пойду домой в этом одеяле? Как бы не так.
– Новорожденных всегда пеленают в одеяла.
Со злобным смехом старик показал крошечную белую распашонку.
– Полюбуйтесь! – произнес он надтреснутым голосом. – Вот что они для меня приготовили.
– Новорожденным всегда надевают такие распашонки, – строго сказала сестра.
– Ну а на сей раз, – возразил старик, – не пройдет и двух минут, как новорожденный предстанет перед вами нагишом. Это одеяло кусается. На худой конец, дали бы хоть простыню.
– Нет-нет, подожди! – поспешно сказал мистер Баттон и повернулся к сестре. – Что же мне делать?
– Идите в магазин и купите ему одежду.
Голос сына настиг мистера Баттона уже у выхода:
– И трость, папаша. Мне нужна трость.
Мистер Баттон в ярости захлопнул за собой дверь.