Загадки Макиавелли. «Государь» в XVI веке. Глава 2. Почему Макиавелли написал «Государя» (В. В. Разуваев)

Глава 2. Почему Макиавелли написал «Государя»

Современные политики редко перечитывают Макиавелли (если вообще когда-то его читали), однако почти всегда ему следуют, особенно идеям «Государя». Эта книга была написана 500 лет назад, и вот уже несколько столетий не прекращаются споры о том, что, собственно, автор хотел сказать одной из самых известных политологических книг всех времен и народов. Версий несколько. Самая популярная – он писал свой труд для того, чтобы удивить правящий клан Медичи своими взглядами и познаниями и получить работу, которой лишился в результате прошедшего во Флоренции в 1512 г. государственного переворота. Другая версия, напротив, утверждает, что автор вполне сознательно создавал сатиру на тогдашнюю политику. Имеется утверждение, что целью создания работы было нанести политический урон Медичи. Еще одно предположение сводится к тому, что «Государь» – это предупреждение обществу, которое должно быть информировано о том, как правители руководят государством. Все варианты дебатируются в научных кругах до сих пор. Вообще лакуны в «макиавелливедении» очень велики.22

На первый взгляд, все было однозначно. В знаменитом письме к послу Флоренции в Ватикане Франческо Веттори Макиавелли прямо написал, почему он хочет поднести книгу Медичи: «К подношению… меня побуждает жестокая необходимость, ибо я разоряюсь и пройдет совсем немного времени, как я погрязну в жалкой нищете, не говоря о моем желании, чтобы эти синьоры Медичи вспомнили о моем существовании и поручили хоть камень в гору катить, потому что, если они и тут не обратят на меня внимания, мне придется пенять только на себя; а по прочтении той вещи будет видно, что я не проспал и не проиграл в бирюльки те пятнадцать лет, которые были посвящены изучению государственного искусства, и всякий захочет использовать богатый опыт человека, готового им поделиться. Что касается моей верности, в ней не следует сомневаться, потому что, ранее всегда соблюдая верность, я не могу теперь вдруг научиться ее нарушать; и кто был верным и честным, как я, сорок три года, не изменит свою природу за один миг; свидетельство моей верности и честности – моя бедность».23

Кажется, что все ясно: Макиавелли написал книгу для того, чтобы обратить на себя внимание могущественных Медичи, контролировавших тогда папский престол и Флоренцию, а потому имевших возможность взять на службу опытного государственного деятеля.24 Однако у читателей почти с самого начала, а среди специалистов чуть позже равно не прекращается полемика в отношении подлинных целей, которые ставил перед собой автор при написании «Государя».

Одно время была очень популярной версия, согласно которой данное произведение является ничем иным как сатирой на власть имущих. Мысль эта почти сразу получила широкое распространение в европейских протестантских государствах, где «Государь» был знаком в основном в латинском переводе. Суть ее состояла в том, что в книге на самом деле разоблачались тиранические методы управления государством, замаскированные под «советы» правителям. Эта идея держится очень долго. В свое время она была популярной среди энциклопедистов, и ее защищал, в частности, Денни Дидро.

В наше время с наиболее подробным обоснованием того, что при написании «Государя» Макиавелли ориентировался вовсе не на то, чтобы давать советы государям, выступила историк Эрика Беннер. Она, правда, не употребляет термина «сатира» и говорит об «иронии». Замечания ее интересны и заслуживают самого пристального внимания, так что приведем их как можно шире, тем более, что они аккумулируют ряд тезисов других сторонников этого подхода.

Исследователь обращает внимание, что «Государь» резко отличается от всего остального творчества Макиавелли. До и после этого труда флорентинец в своих работах был крайне критичен к методам, которые использовали правители, чтобы прийти к власти и расширить ее за счет других владений. В своих ранних поэмах он описал, как неразборчивые методы и амбиции жадных до власти пап и правителей государств разрушили Италию; позднее в «Рассуждениях» он открыто встанет на сторону республики и предостережет Медичи от попыток ее уничтожить. Беннер пишет, что с трудом можно поверить, будто один и тот же автор так изменил свою позицию только для того, чтобы получить работу у новых властелинов своей страны,25

Часто шокирующее содержание «Государя», указывает исследовательница, ставит вопрос, действительно ли Макиавелли ожидал, что политические и церковные власти его времени будут приветствовать эту маленькую книгу. Как он мог ожидать от Медичи и других духовных «государей», страстно желающих называть себя легитимными защитниками порядка, справедливости и религии, реакции на советы, что им следует убивать своих врагов, нарушать свои обещания, начинать наступательные войны без какой-либо острой необходимости? В литературе уже отмечалось, что выбор Макиавелли исторических примеров в «Государе» был для его эпохи откровенно провокационным и даже интерпретировался как признак иронии. Если намерением автора было польстить новым властям Флоренции и добиться, чтобы они позволили ему вернуться в политику, то избранные для этого средства выглядели очень странно.

Особенности использования примеров из истории Древнего мира, пишет Беннер, усиливают подозрение, что не все так просто, как кажется многим. Любой, кто полюбопытствовал сравнить изложение Макиавелли каких-то моментов с тем, что о них писали Ксенофонт, Саллюстий, Полибий, Ливий и Плутарх, окажется в сложном положении, поскольку эти авторы описывали избранные флорентинцем примеры гораздо более критично, нежели это делал он. В некоторых случаях его изложение отличалось от них столь сильно, что объяснить этот феномен можно только иронией. Например, характеристика Филиппа V Македонского столь же невероятна, как и похвалы в адрес Чезаре Борджиа. Иногда предполагают, что Макиавелли хотел попросту подорвать все суждения древних авторов. Более вероятной целью было обнажить испорченное мышление тогдашних итальянских государей, когда суждения были настолько извращены, что действиям непорядочных и склонных к насилию древних правителей подражали и восхищались.

Однако лучшее основание подозревать, что «Государь» был иронией, утверждает Беннер, может быть найдено в стиле и содержании самого текста.26 Откровенные намеки смешаны с неопределенными, нервными или угрожающими подтекстами, следующими за долгими рассуждениями о трудностях или невозможности когда-либо достичь цели. Что до содержания, то есть серьезные проблемы, когда нужно связать большинство общих стандартов «Государя». Если мы попробуем идентифицировать несколько базовых критериев многочисленных максим и примеров книги, то текст, который сначала выглядел однозначно и понятно, начинает выглядеть неопределенным. Почему-то считается, что Макиавелли был приверженцем идеи «цель оправдывает средства». Но что в «Государе» является приемлемой целью? Временами речь идет о личном величии, репутации и существовании самого государя. В других случаях, пишет Беннер, Макиавелли предполагает, что власть государя может быть обеспечена только в том случае, если он будет отдавать приоритет стабильности, безопасности и благосостоянию народа над собственными амбициями. Эти цели не всегда конвергируются.

Вообще, как отмечает исследователь, в «Государе» есть немало противоречий. Самое простое объяснить их невнимательностью и небрежностью, результатами не очень систематического мышления или изменчивыми пристрастиями автора. Однако такие оценки представляются невероятными любому, кто обнаружил логическую структуру, ясное суждение и артистизм, которые пронизывают «Государя».

Согласно другому возможному решению, Макиавелли был непоследователен, что являлось выражением скептицизма в связи со сложным отношением к понятию «правда» и отражает мир, где невозможны стабильные суждения. Скептическое чтение внешне правдоподобно, учитывая крайне двусмысленную манеру дискуссий автора «Государя».

Если это так, то почему Макиавелли написал книгу, которая выглядит вполне серьезной? Первая причина, пишет Эрика Беннер, оборонительного свойства: надо было защитить себя от Медичи. Вторая причина – дипломатическая. Надо было изменить политические суждения правителей. Древние авторы прекрасно знали, что при необходимости надо использовать ироническую маскировку для того, чтобы показать людям неприятную правду27.

По мнению исследователя, третья упомянутая ею причина – наиболее важная и редко признаваемая. «Государь», подобно работам древних, ставил перед собой задачу достичь еще и образовательных и философских целей, ориентируя читателя на существование различия между внешней и подлинной политической предусмотрительностью. Надо было различать между видимостью и реальным содержанием. Читатель должен был самостоятельно декодировать текст, выделив иронию, намеки и так далее. Это имело бы существенное значение для понимания тогдашней политической реальности и себя в ней.28

Суть следующей версии причины, по которой Макиавелли написал «Государя»: автор сознательно создал такую книгу, которая, будь она принята всерьез Медичи, подорвала бы их власть во Флоренции и привела авторитарный режим к падению. Один из самых ярых противников идей Макиавелли английский кардинал Реджинальд Поул побывал во Флоренции и встретился со знакомыми покойного автора «Государя», выразив им крайнее неудовольствие главным трудом их земляка. Вот что он напишет позднее: «Эти флорентинцы отвечали мне тем же, чем, по их словам, ответил и Макиавелли, когда они возразили ему: в своей книге он и вправду высказал не только собственное суждение, но и мнение человека, для которого писал. И поскольку Макиавелли знал, что он [Лоренцо де Медичи – В.Р.] был человеком натуры тиранической, то включил в сочинение идеи, способные наилучшим образом угодить такой натуре. Однако же, подобно иным сочинителям, писавшим о том, как сделать человека королем или владыкой, и в соответствии с уроками опыта, /Макиавелли/ рассудил, что правление такого государя не будет долгим, если он последует его советам. На это он весьма рассчитывал, ибо к правителю, для которого писал, воспылал ненавистью. Равно как не ожидал от книги ничего иного, кроме как, написав для деспота то, что ублажило бы деспота, направить его поступки так, чтобы привести его к полнейшему краху».29

В подтверждение этого есть история, записанная в конце XVI века флорентинцем Риккардо Риккарди. Суть ее состоит в том, что Макиавелли как-то сказал, что его наставления в «Государе» могут привести к заговорам против Медичи. Впоследствии этот анекдот был опубликован Эдоардо Альвизи в 1883 г.

В определенной степени сказанное совпадает с легендой о реакции Макиавелли на поведение Пьеро Лоренцо ди Медичи в момент, когда автор, согласно существующему преданию, преподнес тому экземпляр «Государя» с посвящением, а тот был увлечен зрелищем своры собак, подаренной ему другим просителем.30 (Коннелл датирует время возможного представления книги промежутком между 15 мая и 3 июля 1515 г).

Никколо был взбешен и сразу же отказался от надежд на поддержку данного представителя правящего клана. Он даже вроде бы как-то сказал друзьям, что «он был из тех, кто сам мог замышлять заговоры против государя, и все же если бы [Медичи] взглянули на методы [изложенные в книге], то сподобились бы уразуметь причины всех заговоров, будто давая тем самым понять, что этой книгой он и поквитается»31. Некоторые исследователи высказывали и высказывают мнение, что скрытой целью в «Государе» было отстаивание республиканских идей.32 Они же полагают, что автор пытался открыть определенные политические истины, которые могли бы помочь республиканцам в будущем.

Перед тем, как перейти к анализу основных версий главной цели, к которой стремился Макиавелли при написании «Государя», необходимо коснуться некоторых моментов, имеющих важное значение для понимания ситуации в целом.

О крайне затруднительном материальном положении Макиавелли в период написания «Государя» хорошо известно, причем больше всего из его писем. Ситуация после потери жалования от Синьории действительно была тяжелой. Семейство обладало патронатными правами над целой сетью из примерно дюжины сельских церквей и часовен вне Флоренции, а также полуразрушенным замком, не говоря уже об имении, в котором Николо написал основную часть «Государя». Но доходы были невелики, что показывает косвенным образом тот факт, что в середине 1515 г. было принято решение – Тотто, младший брат Никколо, станет сельским священником. Учитывая честолюбивые намерения семьи, это означало, что перспектив для Тотто и Никколо она не видела. Надо было соглашаться на минимум. Именно это наилучшим образом свидетельствует о тяжелейшем материальном положении старшего Макиавелли в то время.33

Между тем Макиавелли, несмотря на все свое легкомыслие, был истинным представителем Флоренции того времени, крайне привязанным к семье и родственникам и четко осознающим свою ответственность за их благополучие. Эти факты непреложны и спорить с ними никто не может. Для понимания поведения Никколо в тот период это крайне важно.

В такой ситуации человек, работающий над книгой, которая могла принести ему расположение правящего клана или хотя бы одного из его представителей, едва ли может подумать о том, чтобы вести двойную игру. При всех сложностях характера Никколо, он это в отношении Медичи не делал никогда. Вспомним хотя бы те строки из письма Веттори, где Никколо обосновывает, почему он будет верен новым правителям Флоренции. А ведь он писал это послу в Риме, немало сделавшим для него в прошлом и периодически встречавшимся с папой Львом Х, главой клана Медичи. Больше того, стоит вспомнить и то, что, получив заказ на создание «Истории Флоренции», Макиавелли, скрепя зубами, честно отработал его. В книге не видно ни одной попытки съязвить в адрес Медичи, оплачивавших работу. Но ведь если Никколо, предположим, вел двойную игру в «Государе», то вполне мог это же сделать и в «Истории».

У нас есть все свидетельства того, что Макиавелли действительно хотел попасть в фавор к Медичи. После освобождения из тюрьмы, где он был по обвинению в участии попытки государственного переворота, Макиавелли написал Веттори в Рим два письма с просьбами о помощи в устройстве на работу и таким же обращением в отношении своего брата Тотто. Проблема заключалась в том, что Франческо не был в фаворе у понтифика и действовал очень осторожно. Затем Макиавелли пишет Веттори 9 апреля 1513 г.: «Я слышал, кардинал Содерини сильно обхаживает понтифика. Мне хотелось бы знать Ваше мнение: удобно ли написать ему письмо с просьбой, чтобы он ходатайствовал за меня перед Его Святейшеством, или лучше, если Вы окажете мне эту услугу, поговорив с кардиналом; а может быть, не следует предпринимать ни того, ни другого – я рассчитываю на Ваш ответ».34. 16 апреля Никколо снова написал Веттори. Опять же с просьбой. На этот раз ходатайствовать за него перед Джулианом де Медичи и кардиналом Содерини. В письме от 29 апреля того же года Никколо очень настойчиво сетует на то, что оторван от государственных дел и не имеет нужной информации, однако же сразу после этого следует очень долгий монолог о международных делах.35 И дальше он также намекает или впрямую просит Франческо помочь ему в трудоустройстве у папы. Намеки в том же направлении следуют и в письме Макиавелли от 10 декабря 1513 г. Обратим также внимание, что, если легенда о встрече автора «Государя» с Лоренцо де Медичи верна, то это свидетельствует о том, что Никколо по-прежнему хотел пойти на службу к правящему во Флоренции клану. Никаких свидетельств об обратном в истории не сохранилось.

Общий итог очевиден. Макиавелли нуждался в работе. «Государь» был нужен ему для того, чтобы ее получить. Никаких предпосылок для того, чтобы в этой ситуации злобно подсмеяться над Медичи, вручив им сатиру или своеобразный «троянский дар», здесь не просматривается.

Есть и дополнительный аргумент. Роберт Блэк выделяет пункт из письма Веттори от 10 декабря 1513 г., согласно которому надежды Макиавелли на этих «синьоров Медичи» не имели решающего значения в определении целей и размера «Государя». Аргументация: макиавелиевский государь – это новый государь.36 В том же письме указано по поводу книги: «И если Вам когда-нибудь нравились мои фантазии, вы и эту примете не без удовольствия, а государю, особенно новому, она может пригодиться, и я адресую ее Его Светлости Джулиано».37 То есть новому государю. В то время во Флоренции было распространено мнение, что новый папа в первую очередь постарается наделить владениями своих родственников, подобно Борджиа. На первом месте были Джулиано и Лоренцо Медичи.

Наибольшая вероятность создания государств для родственников Льва Х состояла в утверждении своей власти в Романье, т.е. там, где традиционно и легитимно базировались папские территории, и где пытался действовать Чезаре Борджиа, опираясь на поддержку своего отца Александра VI. Ходили слухи, однако, что действующий папа не был готов ограничиться этой сферой и предназначал Неаполь для Джулиано и Милан для Лоренцо.38 А новому государю могли, возможно, пригодиться советы, специально для него предназначенные.

Очень показательно, кроме того, то обстоятельство, что в «Государе» Макиавелли основывался на тех взглядах, к которым давно уже пришел или которые давно уже обдумывал. Бесспорное доказательство тому – знаменитое письмо Джованни Батисте Содерини, написанное в сентябре 1506 г. и более известное как Ghiribizzi («Фантазии, адресованные Содерини»).39 Более того, в последующей переписке с Веттори Макиавелли временами упоминает идеи, которые были развиты в его самой знаменитой книге. Практически нет оснований сомневаться в том, что во всех случаях речь идет о цельном и выверенном взгляде на политику, каким бы новым и шокирующим для окружающих он не выглядел.

Больше того, тех же взглядов Макиавелли придерживался и после написания «Государя». Для того, чтобы прийти к такому мнению достаточно внимательно прочитать его «Жизнь Каструччо Кастракани из Луки». Политические максимы в этой книге практически идентичны тем, которые Никколо развивал в своей самой знаменитой книге. Разве что никто не считал их сатирой.

Вывод отсюда опять же однозначен: взгляды Макиавелли на политику в течение долгого времени не менялись или практически не менялись. Остается, правда, вопрос о его республиканизме, однако в данном месте его затрагивать едва ли нужно.

А теперь перейдем к рассмотрению точки зрения сторонника сатирической иронии Макиавелли Эрики Беннер. Аргумент первый: в «Государе» Макиавелли выступал с совершенно иными взглядами, нежели в остальных частях своего творчества. До этой книги и после нее он жестко критиковал методы правления итальянских лидеров.

Это и так, и не так.

Вот Макиавелли в тюрьме по обвинению в заговоре против Медичи. Уже казнили тех, кто собирался свергнуть правящий клан. Уже вздернули Никколо четыре раза на дыбу. И он пишет стихотворное обращение к Джулиано ди Лоренцо Медичи.

Дальше идет очень впечатляющее описание мук тюрьмы. И окончание, посвященное уже казненным лидерам несостоявшегося заговора:

Согласитесь, радикальная перемена по сравнению с первыми днями после падения пожизненного гонфалоньера Флоренции и покровителя Макиавелли Пьеро Содерини, когда автор «Государя» имел дерзость писать Медичи письма-рекомендации с настоянием сохранить в городе некоторые республиканские институты для достижения политической стабильности. Но перемена эта все-таки случилась. Выглядит она, конечно, отнюдь не благородно, особенно в отношении к казненным. Правда, до сих пор есть исследователи, которые утверждают, что он писал эти слова с юмором.40

А вот осень 1513 г. В своем маленьком имении Макиавелли ловит дроздов и посылает их все тому же Джулиано вместе с другим стихотворением.

И дальше в том же духе, пусть и с появившимся некоторым юмором.

Беннер задается вопросом: в самом ли деле Макиавелли надеялся, что власти его эпохи будут приветствовать шокирующие максимы его «Государя». Поскольку вопрос риторический, то ответить на него трудно, если вообще возможно. На деле можно отметить только некоторые моменты этой загадки.

Первое. В принципе надо иметь в виду, что Макиавелли в письме Веттори от 10 декабря выразил сомнение, что Джулиано де Медичи, которому он рассчитывал посвятить книгу, вообще ее прочитает.41 Уже тут видно, что при всех его надеждах здравый смысл по-прежнему не покинул автора. Можно, правда, усмотреть в ремарке Никколо свойственную ему склонность к насмешке над всеми, в том числе над собой. Даже если это и правда, то смысла замечания данное обстоятельство не умаляет.

Второе. Полностью согласен со скепсисом Беннер в этом вопросе. Да, я тоже полагаю, что Никколо не надеялся на то, что ему будут, фигурально говоря, аплодировать представители властей. Во всяком случае, ничего в «Государе» об этом не говорит. В переписке Макиавелли – тоже. Надо полагать, что, если иметь в виду Медичи, то автор хотел не публичного признания, а работы. Для выполнения этой цели не нужны приветствия шокирующим максимам. Требуется только лишь признание политической состоятельности их автора с последующим включением его в клиентуру правящего клана.

Третье. Беккер не принимает во внимание, что в своих жестких советах ничего кардинально нового для политической практики того времени Макиавелли не открыл. Убивали врагов, нарушали обещания и вели наступательные войны без острой необходимости. Медичи – тоже. Можно подумать, что с тех пор что-нибудь кардинально изменилось…

Беккер выделяет склонность Макиавелли передергивать исторические примеры в «Государе» и видит в этом откровенную провокацию или признак иронии. Однако не секрет, что как раз «передергивание» было фирменным стилем автора книги. Причем в других работах – тоже. Едва ли можно объяснить нередко радикальные отклонения в примерах, которые приводил Никколо из истории Древнего Рима, по сравнению с сохранившимися трудами таких историков как Полибий, Ливий, Плутарх и др., исключительно иронией. Макиавелли считал, что не так уж важно, как кто-то описал происходившее. Сам Макиавелли точно знает, как оно было на самом деле. Ирония? Может быть, но только отчасти: слишком часты были разночтения в трудах Никколо с первоисточниками, чтобы безусловно принять эту точку зрения.

Стиль и содержание текста стали для Беккер лучшим подтверждением того, что «Государь» был написан с позиции иронии. Если говорить о стиле в традиционном понимании этого слова, то он был таким, каким Макиавелли писал свои донесения Сеньории. Очень интересен его анализ и выводы, сделанные Уильямом Ричардсоном. Этот стиль в «Государе» неотшлифован, в отличие от художественных произведений Макиавелли и его напечатанном «О военном искусстве». Он писал свою самую знаменитую книгу так, как будто бы оставался секретарем флорентийской администрации. Латинский жаргон (in exempli“, „praesertim, tamen и др.) смешан с разговорным флорентийским диалектом; временами – специфический синтаксис. Ричардсон делает отсюда вывод, что книга была предназначена ее автором в основном как документ, наполненный практическими советами, чья циркуляция должна была быть ограниченной узким кругом политиков.42

Что касается намеков, подтекстов и рассуждений, то здесь очень многое зависит от восприятия читателя. Кстати говоря, это очень важно для нашего анализа. Кто-то видит в «Государе» одно, кто-то – совсем другое. Книга действительно к этому располагает.

Здесь важно обратить внимание на особенности окончательного варианта текста «Государя». Честно говоря, он едва ли напоминает тщательно проработанный во всех смыслах труд. В частности, есть большие проблемы со структурой, а также грамматикой, есть вопросы к латинским цитатам, синтаксису. Заглавия глав – на латыни, сам текст – на итальянском. Это совершенно нехарактерно для тех работ Макиавелли, которые он тщательно отделывал, в частности «Об искусстве войны».

Не надо считать, что флорентинец был патологически небрежен или не умел сделать то, что должен был бы в случае с «Государем». Помимо «Об искусстве войны» об этом говорит также случай с нелюбимой Макиавелли своей «Историей Флоренции», которую он тщательно отделал стилистически.

А вот в случае с «Государем» такой отделки нет.

Что касается содержания, то здесь все опять же не так однозначно, как видится Беккер. С ней можно полностью согласиться разве что в том, что у Макиавелли, в отличие от ее подхода, очень многое действительно допускает несколько различных толкований. Но с некоторыми вещами невозможно согласиться. Судя по максимам Никколо, он никогда не был приверженцем идеи о том, что «цель оправдывает средства». Скорее – «государственные интересы оправдывают средства по их защите».

Беккер обращает внимание на вроде бы существующее противоречие: то разноплановые средства ведут к укреплению власти государя, то последняя может быть обеспечена только в том случае, если он будет ставить во главу угла стабильность, благосостояние и безопасность народа. Однако лично я не вижу здесь противоречия. Да его и нет. Государь отстаивает свою власть для того, чтобы обеспечить стабильность и спокойствие в обществе.

Беккер обращает внимание на противоречия в «Государе» и пишет, что невозможно объяснить их на фоне логики структуры книги, ясных мыслей и артистизма его автора. И объясняет «сбои» иронией Макиавелли. Однако книга написана, это она признает, внешне вполне серьезно.

Эта серьезность ее явно смущает. В оправдание ей она предлагает несколько причин. Первая состоит в том, что надо было защитить себя от гнева Медичи. Все вроде бы оправданно, разве что возникает сомнение: а зачем нужно было сознательно дразнить льва, да еще после того, как вроде бы удачно выбрался из его когтей? Ничего из того, что мы знаем о мировоззрении и характере Никколо не подтверждает, что он был способен на такой поступок. Да и достаточно перечитать описание его морального состояния после амнистии, чтобы преисполниться скепсиса в отношении этого тезиса.

Второй причиной внешней серьезности в «Государе», при всем желании Макиавелли иронизировать над Медичи, Беккер полагает желание изменить политические суждения правителей. Опора на древних авторов, которых высоко ценил Макиавелли, выглядит хорошим аргументом. Проблема в ее аргументации в том, что, как следует из письма Никколо Веттори от 10 декабря 1513 г., он сам не был уверен, что ее прочитает даже тот Медичи, которому он хотел преподнести книгу.

Образовательные и философские цели? Читатель должен был сам декодировать текст? Как-то в личной беседе с одним из ведущих российских политиков середины 1990-х годов я, улыбаясь, сказал ему, что прочитал, будто есть возможность, что он пойдет на союз с крупнейшей на тот момент партией России. Мой собеседник рассмеялся: они полагают, что я умнее, чем есть.

Нет, возможно, конечно все или почти все. Но опять же есть проблема: для того, чтобы выполнить эту вроде бы поставленную перед собой цель, Макиавелли должен был бы всеми силами добиваться того, чтобы «Государь» был напечатан. У него были возможности для печатной публикации – история с «О военном искусстве» это показывает. Однако у нас нет ни одного свидетельства, что Никколо действительно хотел видеть «Государя» напечатанным. А ограниченная циркуляция рукописей не давала возможности действительно всерьез ставить перед собой образовательные и философские цели. Не сходится.

Теперь давайте рассмотрим версию о том, что автор книги с самого начала ставил перед собой задачу подорвать власть Медичи и добиться восстановления во Флоренции республиканского строя. Вообще-то она выглядит наиболее уязвимой из трех. Начнем с того, что у нас нет никаких прямых доказательств, что Макиавелли действительно говорил нечто подобное. Только информация, полученная через третьи руки. Причем зафиксированная письменно тогда, когда автора «Государя» давно уже не было в живых. Будем откровенны, мы не можем полностью доверять легендам, а, может быть, не стоит доверять им и частично.

Впрочем, если подходить к вопросу с психологической точки зрения, то Макиавелли вполне мог как-нибудь сказать нечто подобное. Он был крайне обижен на Медичи из-за того, что те не давали ему долгое время никакого поста в своей администрации. Даже получение «подряда» на создание «Истории Флоренции» не сделало его счастливым: во-первых, это было не то, что он хотел, во-вторых, оплата была слишком скудна, в-третьих, он терпеть не мог эту работу, потому что был вынужден возвеличивать правящий клан, чего делать не хотел. Возможно, это «в-третьих» было на деле самым важным. Он, кроме того, попал к тому времени в среду вольнодумцев и республиканцев, которые, судя по косвенным признакам, скептически оценивали его труд. Он был вынужден защищаться. Учтем еще и то, что Никколо никогда не лез за словом в карман, мог быть настроен сардонически и вообще был склонен к розыгрышам. Так что психологически версия о том, что когда-то он мог сказать нечто подобное, выглядит вполне возможной. Она тем более правдоподобна, если легенда о передаче рукописи Лоренцу Медичи была верна. Макиавелли, кажется, умел обижаться.

Если говорить о возможностях, то есть еще одна, когда подобные высказывания были бы уместны уже с политической точки зрения. В 1527 г. Медичи были свергнуты, республика возродилась, и Макиавелли претендовал на пост в государственной администрации. Вот тут он мог, защищаясь, сказать нечто подобное, создавая себе имидж непоколебимого республиканца, который даже в трудные времена сохранял свои принципы.

Однако нас тут интересует не то, сказал ли Макиавелли в действительности нечто о своей подлинной цели при написании «Государя», а то, какую задачу он ставил себе во время создания своего труда. А это разные вещи. Поэтому предположим, что он на самом деле говорил, что его работа должна была подорвать владычество Медичи во Флоренции, и продолжим разбор данной гипотезы.

Вспомним еще раз о бедственном положении Макиавелли после увольнения с государственной службы и при написании «Государя». Материальное положение его было не таким, чтобы шутить с правящим кланом. В такой ситуации посвящать книгу одному из членов правящего клана притом, что она полна сатиры, это уже чересчур. Никколо, при всей его любви к шуткам, был на это не способен, особенно в 1513—1515 гг.

Макиавелли, безусловно, хотел внимания не только со стороны Медичи. Он надеялся и на признание в политических кругах Флоренции, если не всей Италии. О том, что книга предназначалась для распространения, говорит тот факт, что ее (точнее, то, что к тому времени было уже написано) уже к декабрю 1513 г. прочитал Филиппо Казавеккья, известный флорентийский государственный деятель, а также постепенное распространение книги в рукописи.

В целом у нас нет сколько-нибудь серьезных доказательств того, что Макиавелли при написании «Государя» был двусмысленным. Напротив, все говорит о том, что он был честен в своем желании представить клану Медичи такую работу, чтобы подтолкнуть их взять его на службу. Он оказался первооткрывателем, его максимы шокировали, и он этого желал, он с гордостью понимал, что сделал что-то необычное. Вольно или невольно, однако Макиавелли написал труд, допускающий различные трактовки. Однако все это не позволяет утверждать, что раз книга оказалась такой необычной, это было результатом двойной игры автора.