Глава вторая. Психологическая смерть человека
§ 1. Психологический закон смерти
Под психологической смертью или психологическим умиранием человека я понимаю протекающие в нем, обычно постепенные, но временами также ускоренные и скачкообразные изменения, в результате которых его жизнеспособность и психологическая сопротивляемость стрессорам и фрустраторам уменьшается. Человек, переживающий процессы психологической смерти, начинает сомневаться в ценности и желательности жизни, размышляя о том. насколько целесообразно жить дальше. Исследование психологического умирания человека – это большая и многогранная проблема, некоторые аспекты которой станут предметом исследования в настоящей главе. Попытаемся при этом использовать наиболее интересные результаты проведенных исследований.
Однако в качестве установочного для всего дальнейшего исследования здесь я предлагаю иметь в виду один общий закон, которому можно присвоить название психологического закона смерти.
Всеми признаваемый закон, согласно которому все живое, в конце концов, умирает, как бы долго оно не жило, можно считать биологическим законом смерти (умирания), если речь идет о тех живых существах, у которых имеется психика.
Но в психологии мы можем постулировать также существование психологического закона смерти (умирания), если желаем показать только процесс психологической смерти человека. Есть психологический закон рождения человека, есть также психологический закон умирания. Между рождением и смертью лежит жизненный путь человека, который подчиняется целому ряду других законов развития, созревания и старения. Однако как закон рождения, так и. в особенности, закон умирания, оказывает влияние на всю жизнь человека на всем его жизненном пути. Это всепроникающие законы.
Психологический закон умирания гласит: психика человека, включающая его «Я» (центр личности), Я-концепцию и другие образования, в ходе индивидуального развития (онтогенеза) формируются, функционируют и, в конце концов, умирают. В целом психическая смерть необратима.
Следующим шагом должен быть выяснение природы умирания психики человека. Представление об этом мы получаем путем анализа переживаний человека в фазе клинической смерти, хотя полезные сведения дает также исследование предыдущих этапов и фаз психологического умирания, например тех, которые выделила Э. Кюблер-Росс (они описываются на последующих страницах), фазы агонии и др.
§ 2. Потеря смысла жизни и индивидуальная смерть
Среди высших психических потребностей человека особое место занимает потребность смысла жизни. Удовлетворение этой потребности совершенно необходимо для сохранения нормальной психической активности человека, развития его личности, для достижения психической зрелости и мастерства в ведущих видах профессиональной деятельности. Великие мыслители уже с давних времен знали, что потеря смысла жизни – это одна из наиболее тяжелых потерь (деприваций, лишений) в жизни человека. Недаром Л. Н. Толстой в своей «Исповеди» писал, что потеря смысла жизни – смерти равна[25].
Здесь речь идет, без сомнения, о психологической смерти, которая делает как бы бессмысленным также существование тела, к котором, кстати, в процессе психологической смерти происходят болезненные изменения.
Потеряв смысл своего существования, человек оказывается в глубоком психологическом кризисе. Но там, где налицо психологический кризис, есть также внешние и внутренние конфликты, которые чаще всего теснейшим образом взаимосвязаны. Кризис – это состояние крайнего обострения конфликта. Когда речь идет не о социальном. а о психологическом конфликте, то следует учесть, что он превращается в кризис тогда, когда человек, имея жизненно важную потребность (или группу таких конвергирующих мотивов-потребностей), из-за наличия преград не смог его удовлетворить, но теперь уже конфликт невозможно сохранить. Дальнейшее сохранение конфликта, достигшего уровня кризисного состояния, чревато опасными, в частности – патологическими последствиями. Например, человек, который лишен возможности удовлетворения своей потребности осмысления жизни, может иметь постоянную тревожность, болеть серьезными нервными, психическими и соматическими заболеваниями. Для того, чтобы прекратить подобное развитие, он должен найти выход из кризиса, он вынужден произвести выбор среди существующих возможностей. Он может, например, отказаться от той цели, стремление к которой зашло в тупик и не привело к осмысленности жизни, как он надеялся. Для выхода из тупика он может выбрать новую цель и этим путем сообщить смысл своему существованию. Выбор новой цели, новое целеобразование – один из механизмов здоровой адаптации личности. Причем психологически важно, чтобы человеку удалось приписать смысл новой своей цели и деятельности по ее достижению, т. е. успешно использовать механизм атрибуции смысла. Значение субъективной атрибуции смысла в таких случаях велико: ведь эта же цель для других людей может вовсе и не обладать ценностью и личностным смыслом.
Если, например, избранная человеком область его профессиональной деятельности не соответствует его способностям и потребностям, и он оказывается в кризисной ситуации, более удачный новый выбор может вывести его из кризиса. Таких случаев очень много, хотя для пожилых и, тем более, для престарелых людей выбор нового поприща очень трудное дело.
Другой возможный путь выхода из экзистенциального кризиса (а именно таковым является кризис потери смысла жизни) – ослабление неудовлетворяемой потребности или ее полное затухание, а если возможно – устранение. Дело в том, что ряд человеческих потребностей входит в то внутреннее образование, которое называют сущностью человека. Умертвляя в нем эту потребность, мы тем самым в какой-то мере убиваем самого человека, он уже перестает быть полноценным, особенно в психологическом смысле. Поэтому можно пойти несколько иным путем. Можно, например, считать, что совсем необязательно, чтобы жизнь каждого из нас имела свой, да еще специфический и значительный смысл. Смысл жизни – явление относительное: то, что имеет смысл для меня и сообщает осмысленность моему существованию и деятельности, другому может показаться бессмысленным. Для меня, например, лишена смысла жизнь человека, который накапливает деньги или собирает коллекцию каких-то предметов, но я могу понять, что именно эти занятия и сообщают смысл его существованию.
Рассуждая таким образом, мы сообщаем явную относительность проблеме смысла жизни. При этом жизнь в значительной мере теряет для нас свою ценность, но кое-какое облегчение достигается. При таком взгляде на вещи нам легче жить. Важнее всего никогда не осмысливать жизнь только посредством одной-единственной цели: опасно считать, что только достижение данной цели сделает нашу жизнь осмысленной и значительной. Осмысление собственного существования с помощью только одной цели – признак нереалистичности и узости взглядов человека. Очень распространенным примером подобной узости взглядов является влюбленный человек, считающий, что без любимого человека – единственного и незаменимого – жизнь лишена смысла, следовательно не стоит жить дальше.
Такое убеждение не приносит вреда или даже полезно, когда нет преград на пути соединения с любимым человеком и достижения счастья. Но как быть в том случае. когда любимый человек отказывает во взаимности, уходит или умирает? Человек, ограничивающий осмысление своей жизни только одной целью, в таких случаях сразу же попадает в кризисную ситуацию, размышляя о самоубийстве. Нередко такие люди реально покушаются на свою жизнь.
Одним из признаков психической зрелости человека, с моей точки зрения, является то, что он имеет широкое поле выбора целей, обширный спектр ценностей, и когда трудности жизни заставляют отказаться от одной цели, он выбирает другую, может быть столь же значительную и привлекательную. Замена цели – мощный психологический защитно-адаптивный механизм.
Однако если эти возможности исчерпываются, если человек больше не видит таких перспектив для своей земной жизни, тогда кризис оказывается чрезвычайно глубоким, а желание смерти – сильным и искренним. Интересное обсуждение этих вопросах встречается в работе ряда авторов[26].
Потеря смысла жизни и особенности процесса психологической смерти становятся более яркими в переживаниях и поведении тех людей, которые знают о своем безнадежно больном состоянии и осознают, что вскоре умрут. Конечно, каждый из нас. начиная с того момента, когда впервые понимает, что его индивидуальная психическая жизнь на этой земле имеет конец. оказывается в состоянии смертника. В психике человека, однажды осознавшего неминуемость своей близкой смерти, всегда налицо, сознательно или подсознательно, идея смерти и чувство ускоренного приближения к «моменту» наступления смерти, тревога и даже страх перед этим концом, казалось бы – бессмысленным и нелепым. Однако физически здоровый человек не знает «момента» своей смерти, он не может даже приблизительно предугадать его. В результате его состояние существенно отличается от состояния тех больных людей, которым врачи сообщили, что они неизлечимо больны и вскоре умрут.
Клиническими исследованиями хода психической смерти неизлечимо больных людей много занималась известный американский психопатолог и танатолог Элизабет Кюблер-Росс. В этой трудной области в настоящее время работают и другие исследователи и врачи. В их трудах описываются этапы или фазы психологического умирания человека. Описания фаз умирания в трудах Э. Кюблер-Росс реалистичны и поучительны, хотя они, как мы увидим, оставляют место не только для расширения, но и для новых интерпретаций. Я считаю, например, что следовало дать возможно более полное описание психологических защитных механизмов умирающих людей, индивидуальных различий их адаптивных процессов и зависимость последних от типа личности умирающего. Перейдем, однако, к описанию стадий психической смерти человека.
§ 3. Стадии психической смерти человека
Если осознание неизбежности смерти вызывает глубокую фрустрацию даже у молодых и полных сил людей, то это тем более верно относительно старых и больных людей. Напомню, что под фрустрацией в современной психологии понимают такое психическое состояние человека, находясь в котором он осознает, что его мечты и желания не осуществились, что он потерпел крушение своих надежд. Это блокада целенаправленной деятельности и переживание неудачи. Экзистенциальная фрустрация – это переживание бессмысленности, бесперспективности нашего существования. Вполне понятно, что терминально больной человек одновременно переживает несколько фрустраций, в том числе экзистенциальную.
Экзистенциальная фрустрация у безнадежно больных людей особенно глубока тогда, когда врач, как авторитет, сообщает им о безнадежности их состояния.
Исследуя проблемы умирания и смерти человека, Э. Кюблер-Росс, которая организовала также семинары с участием терминально больных людей, накопила обширный материал о тех переживаниях, которые протекают в психике больного начиная с того момента, когда он каким-то образом узнает о своем подлинном состоянии и обреченности. Обобщив свой материал Э. Кюблер-Росс заметила, что имеет место закономерная смена определенных стадий переживаний человека. Она обнаружила пять стадий психологических изменений личности и работы у нее психологических защитных механизмов. Это стадии отрицания реальности, изоляции, возмущения (агрессивности), ведения переговоров и заключения соглашений, стадия депрессии и, наконец, стадия принятия неизбежности смерти (т. е. примирения с мыслью, что смерть неизбежна и борьба не имеет перспектив). Опишем эти стадии психологического умирания терминально больных людей[27].
А. Стадия отрицания и изоляции
Эту первую стадию Э. Кюблер-Росс назвала стадией отрицания реальности и изоляции, поскольку в психике больного человека наиболее активно начинают работать два защитно-адаптивных механизма: механизм отрицания неприятной, устрашающей реальности и механизм изоляции. Больной на этой стадии не желает понять, что его конец близок. Во время бесед люди, которые находятся на такой стадии психологического переживания умирания, заявляют, что не доверяют поставленному врачами диагнозу. Они стараются дискредитировать врачей, заключение которых глубоко фрустрирует их, лишая всяких перспектив на будущее.
«Нет, этого не может быть!» – вот примерно их первая реакция. Причем такая реакция всегда в основном одинакова, независимо от того, каким путем больной узнал о своей участи: из прямо сказанных слов врача или же по косвенным признакам, по изменению поведения и невербальных знаков окружающих, на основе собственных, сделанных сознательно или подсознательно, выводов. Одна больная даже стала утверждать, что рентгеновские лучи, с помощью которых у нее был обнаружен рак, были неподлинными. Больной может также утверждать, что вывод медиков – результат диагностики другого больного, что будто произошла путаница. Эта же больная, которая считала рентгеновские лучи подмененными, стала обращаться к другим врачам для того, чтобы удостовериться в ошибочности первого диагноза своего состояния. «Тревожное отрицание» – так называет Э. Кюблер-Росс эту первоначальную реакцию терминально больных людей[28]. Отрицание, иногда полное, нередко же частичное, в той или иной мере используется всеми больными не только на первых стадиях умирания, но, время от времени, и на последующих стадиях этого процесса. Принимая даже истинное положение вещей, больные сохраняют некоторую надежду на то, что смогут жить дольше.
Эту защитную реакцию Э. Кюблер-Росс считает весьма полезной, так как она смягчает первый удар истины и создает условия для включения в работу психики других, более спокойно действующих и «менее радикальных» защитных механизмов. Обычно после отрицания реальности наступает частичное принятие неизбежности смерти. Из 200 терминально больных, с которыми работала исследовательница, только трое до порога своей смерти продолжали отрицать ее неизбежность. Они только в редких случаях, и мельком, осознанно вспоминали и говорили о смерти, называя ее «неприятным событием, которое обычно наступает во сне и не причиняет боли».
Позже, на этой же стадии, большинство больных начинает использовать в основном механизм изоляции. Что он из себя представляет? Больные иногда говорят о своей смерти для того, чтобы затем перейти к более приятным и оптимистическим вопросам. Смерть и связанные с ней эмоции в психике больного изолируются от остальных психических содержаний и проблем. На уровне бессознательного, считает Э. Кюблер-Росс, все мы считаем себя бессмертными. Мы не представляем себе, что сами должны лицом к лицу встретиться со смертью. Получается так, что одна часть «Я» человека знает о болезни и неминуемой смерти, в другая отрицает ее, изолирует и вытесняет из сферы сознания, заполняя ее другими образами и мыслями, психическими содержаниями. Рассказывая о больной молодой женщине, Э. Кюблер-Росс отмечает, что именно первая часть ее психики держала ее в больнице и заставляла подчиняться требованиям медперсонала. Здесь она окружила себя многими привычными вещами, как будто решила обосноваться надолго. Она все время переходила от фаз полного отрицания своей смерти к фазам, находясь в которых не только осознавала ее неизбежность, но и своими действиями (например, перееданием запретной пищи, что считается косвенной формой самоубийства) ускоряла ее наступление.
Каким образом взаимодействуют механизмы отрицания и изоляции? Э. Кюблер-Росс, давая название этим механизмам, как мы видели, приводит примеры того, каким образом действуют они. Однако остается открытым вопрос: если на первой стадии эти два защитных механизма являются ведущими, то каким образом они взаимодействуют? Возможно ли, чтобы они действовали совершенно независимо друг от друга, однако защищая личность от одного и того же ведущего фрустратора – ожидания смерти? Такое положение вещей мне представляется невозможным. Поэтому я считаю важным следующее: 1) необходимо раскрыть и описать все защитные механизмы, их комплексы, а также защитные стратегии, которые используются умирающей личности на первой стадии ее психологического умирания; 2) необходимо показать, каким образом влияют друг на друга эти механизмы и стратегии; 3) необходимо также исследовать следующий более серьезный и сложный вопрос: может ли один защитный механизм порождать новый защитный механизм или хотя бы принимать участие в процессе его генезиса?
Более конкретно можно сказать так: обусловлена ли изоляция активностью механизма отрицания реальности? Я полагаю, что такая связь может существовать. Ведь для того, чтобы отрицать какую-то часть реальности, человек нуждается в других людях, которые либо соглашаются с ним, либо противоречат ему. Здесь намечается два варианта: а) если наш индивид Р1 (умирающий) отрицает возможность своей смерти, а Р2 соглашается с ним, то умирающий, по-видимому, не имеет причин изолироваться от него. В таком случае механизм внешней социальной изоляции может не активизироваться; 2) в том же случае, когда Р2 (социальный наблюдатель) не принимает отрицание больным своей участи, то между ними возникает конфликт, и Р1 получает импульс (мотив) к самоизоляции и, по-видимому, также к той внутрипсихической изоляции, о которой здесь главным образом идет речь.
Отсюда можно прийти к выводу, что самоизоляция больного, хотя бы в начале процесс психологического умирания, имеет избирательный характер: некоторых лиц он избегает, а с другими готов общаться. Но я полагаю, что по мере прогресса болезни и приближения конца у больного тенденция самоизоляции может принимать обобщенный характер.
В литературе описываются случаи, когда у больного временно прекращается работа механизма изоляции, и в такие «моменты» он готов общаться с психологом и говорить о смерти. Ценой некоторого упрощения положения вещей можно сказать, что в таких случаях механизмы отрицания и изоляции сопряжены по закону отрицательного сопряжения. Это означает, что ослабление отрицания приводит к усилению общительности пациента.
Поскольку я считаю, что на каждой стадии психологического умирания у личности работают не один-два, а несколько защитных механизмов, то в ходе дальнейших исследований необходимо раскрыть все эти механизмы, способы их взаимодействия, последствия этих процессов. Одним из главных является также вопрос о том, каким образом происходит переход от внутриличностной изоляции психических содержаний к внешней социальной изоляции личности?
Кстати, в тех описаниях конкретных случаев, которые приводятся Э. Кюблер-Росс, нередко ясно видны следы динамики других защитных механизмов, например компенсаторного воображения в виде делюзий (delusion, галлюцинаций).
Б. Стадия возмущения
Затем наступает стадия возмущения. Она уже своим существованием доказывает, что психическая самозащита предыдущей стадии не увенчалась полным успехом. Больной не смог дискредитировать врача. поставившего трагический диагноз о летальном исходе. Он пришел к пониманию той страшной истины, что конец действительно близок.
Находясь в данной стадии психологического умирания, больные очень часто проявляют агрессивность к молодым и здоровым людям, чувствуя себя глубоко оскорбленными. «Почему я должен умереть, тогда как другие продолжают жить?» – вот основной смысл их ропота и претензий. Кстати, эта тема хорошо отражена в произведениях Л. Н. Толстого, Ремарка, Э. Хемингуэя и других писателей. Больные переживают чувства зависти, горечи и сожаления. Один из умирающих признался, что увидев бодро шагающего по улице 80-летнего старика, подумал: зачем жить такому, почему не он умирает, а умираю я, еще молодой человек.
В этой стадии медицинскому персоналу и родственникам больного очень трудно с ним общаться. Причина этой трудности в том, что возмущение и агрессивность умирающего иррадиируют во все стороны, т. е. проецируются на окружающую среду. Больной обвиняет врачей в том, что они будто бы плохо разбираются в своей специальности, производят не те проверки, которые необходимы, назначают не ту диету, чрезмерно долго держат больных в госпитале и т. п. Медсестры чаще других становятся объектами агрессии терминально больных: все, что они делают, неправильно. Больные изводят их разными необоснованными претензиями. Когда сестра сидит рядом, дежуря у больного, у него появляется желание остаться один, а когда она уходит – жалуется, что она часто покидает его, и т. п. Больной в этой стадии без особой радости встречает членов своей семьи, которые его посещают, их встречи обычно становятся очень тяжелыми. Поэтому они избегают частых встреч с больным, что еще больше усугубляет его положение.
Причиной такой агрессивности являются те многочисленные фрустрации (в виде приваций и деприваций), которые переживаются больным человеком: лишение обычной работы, ритмов труда и отдыха, повседневных приятных занятий, иногда – неподвижность, чувство потери всяких перспектив в жизни и т. п… Как не стать злым и не перенести эту агрессивность на тех, кто наслаждается жизнью. И он видит, что жизнь людей продолжается без него, что почти никто о нем не помнит, и он покинут людьми. И чтобы его не забыли окончательно, он поднимает свой голос протеста, предъявляет людям разные требования, всем своим поведением давая понять, что еще жив. И когда получает то внимание и заботу, в которых так нуждается, немного успокаивается и общение с ним становится более приятным. Понимание причин агрессивности больного и правильное общение с ним заметно облегчает его положение.
Когда больной до конца своей жизни остается таким гневливым, отталкивая от себя людей, его одиночество усугубляется. Более спокойно и с достоинством умирают те, кто смиряется с трагической реальностью, принимает советы и помощь людей. По-видимому, психологически труднее всего умереть людям с крайними авторитарными чертами характера, у которых в ходе жизни выработаны высокий уровень автономности и склонности к самостоятельным решениям. Их основная реакция на свою последнюю экзистенциальную фрустрацию – это агрессия и враждебность к людям.
Таково представление Э. Кюблер-Росс о психических переживаниях и защитных процессах больных в этой стадии умирания. Однако я считаю, что реальные психические процессы данной стадии психологического умирания значительно сложнее, чем выражена в схеме этой исследовательницы. Да и любая другая схема не может исчерпывающе отразить подлинные переживания терминально больных. Анализ материалов, представленных в книге Э. Кюблер-Росс «О смерти и умирании» позволяет выяснить. что уже на стадии возмущения наблюдаются «элементы» примирения если не со смертью, то хотя бы с болезнью. Более того, больные пытаются найти кое-что положительное в том, что заболели именно данной болезнью. Здесь действует следующая психо-логика: «Нет худа без добра».
Вот пример. Одна больная, 40 – летняя женщина, мать троих детей и по профессии медсестра, имеет длительную беседу с психологом. Она приводится в упомянутой книге Э. Кюблер-Росс. В ней содержится такой отрывок: пациентка заявляет, что своя болезнь (рак!) в определенном отношении является «доброй болезнью» («it has been a kind disease»). Благодаря этой болезни она приобрела много новых друзей, узнала много новых людей. Но это же чистой воды рационализация! Но именно такие рационализации означают начало процесса примирения с болезнью и ее неизбежным следствием – смертью.
В. Стадия переговоров и заключения сделок
Третью стадию психологического умирания Э. Кюблер-Росс назвала стадией «ведения переговоров и заключения соглашений». В какой-то мере принимая неизбежность смерти, ее идею, умирающий проявляет заботу о завершении своих земных дел. Его больше всего заботит исполнение своих обязанностей перед близкими людьми. Создается впечатление, что он верит в то, что если удастся как следует хорошо решить эти проблемы, тогда и смерть наступит позже, или его страдания не будут такими страшными. А если умирающий верующий человек, то он может, кроме того, дать обещания Богу и просить его продлить свое земное существование. Основную часть своих «торгов» такие больные ведут с Богом.
Эта стадия сравнительно коротка, но также психологически полезна больным. Они, по-видимому, полагают, что если прямые требования и враждебность не помогают, то, может быть, мирные переговоры приведут к продлению жизни. Э. Кюблер-Росс видит сходство в поведении терминально больных в стадии переговоров, с поведением детей. Дети сначала что-то требуют от родителей громким голосом и категорично, топают ногами при получении отказа и т. п. Но когда подобная тактика не приводит к желательным результатам, они ее меняют: они начинают давать обещания, что будут хорошо вести себя, хорошо учиться, быть послушным и т. п., лишь бы родители уступили. Таким путем они нередко добиваются своего.
Вот интересный пример использования тактики переговоров в поведении терминально больной женщины. Тяжело больная и еще сравнительно молодая женщина все время ощущала сильные боли, плохо себя чувствовала. Она не могла жить дома, так как часто нуждалась в болеутоляющих инъекциях. У нее был старший сын, который собирался жениться, и мать одобряла его планы. Она очень тяжело переносила мысль о том, что этот большой день – день венчания – она может пропускать. Ценой больших усилий ее обучают методам самогипноза. С их помощью она стала способна в течение нескольких часов чувствовать себя сносно. Она давала целый ряд обещаний на тот случай, если ей удастся присутствовать на свадьбе своего сына. За день до свадьбы она покинула больницу с видом элегантной и счастливо улыбающейся женщины. Никто не мог бы подумать, что дни ее сочтены. Она имела вид самого счастливого человека в мире.
«Я никогда не забуду момент ее возвращения в больницу, – рассказывает доктор Э. Кюлер-Росс, – Она имела утомленный вид… и еще не успела я поздороваться с ней, как она сказала: «Теперь не забудьте, что у меня есть еще один сын! – Она требовала нового срока, начала новый цикл переговоров с целью еще большего продления своей жизни. Переговоры – способ откладывания смерти. Больной обещает делать что-то еще, ставит перед собой новую цель и т. д., но, достигая этой цели, не сдерживает свое обещание и вступает в новые переговоры. Только углубление болезни, потеря способности к активности, усиление страданий переводят больных в следующую стадию процесса психологического умирания.
Здесь уместно сделать ряд дополнительных замечаний. Э. Кюблер-Росс по существу выделяет два вида переговоров умирающего: а) с медперсоналом, родственниками и с другими людьми; б) «торги» с Богом. В первом случае обращается к людям с просьбами о каких-то послаблениях в режиме, о помощи, о разрешении еще раз побывать дома, еще раз выполнять любимую работу и т. п. Что же касается переговоров с Богом, то они большей частью держатся в тайне или высказываются «между строк» во время интервью. Более откровенно они выражаются в беседах с представителем церкви, например в американских больницах – с капелланом. Эти «переговоры» сводятся к тому, что пациенты просят Бога продлить их жизнь, обещая в таком случая посвятить себя служению Богу и церкви и т. п. Причем в ходе таких торгов выясняется, что у больных имеются какие-то грехи, которые их беспокоят. Исследователи советуют помочь умирающим признаваться в этих грехах и получить отпущение, тем самым лучше готовиться к уходу из этого мира, без переживаний угрызений совести. Правда, сожаление за те дела, которые были намечены, но не были завершены, остается до конца жизни.
Г. Стадия депрессии
После наступления четвертой стадии психологической смерти умирающий оказывается в состоянии глубокой депрессии. Он теряет надежду на выздоровление, отказывается от встреч с людьми, просит, чтобы его оставили наедине со своим горем и страданиями. Он уже не в состоянии отрицать свою болезнь и неизбежность близкого конца, свою осужденность. Возникает чувство огромной потери – потери здоровья, внешнего вида, способностей, социального положения и т. п. Поскольку больной не работает и лечится, он начинает переживать большие финансовые трудности. Для того, чтобы оплачивать расходы, больные нередко вынуждены продать свой дом и многое из того, что приобрели в течение жизни с помощью огромных усилий. Дети таких больных нередко остаются без средств существования, возникает угроза того, что они не смогут получить полноценное образование. Многие мечты умирающего остаются нереализованными.
Э. Кюблер-Росс выделяет две разновидности депрессии больных людей: а) реактивную и б) подготовительную депрессию. Она считает, что их природа различна. Реактивная депрессия, являясь ответом на потерю ценностей, обычных занятий, привлекательности и т. п., при правильном подходе медиков и членов семьи довольно успешно устраняется.
Что касается второй разновидности депрессии, то она связана с ожидаемыми, предстоящими потерями. Если мы имеем дело с первой разновидностью депрессии, то можем отвлечь внимание больного на более приятные стороны жизни, веселить его. Например, если больная мать оказалась в депрессивном состоянии по той причине, что ее дети остались без ухода и защиты, то достаточно обеспечить детей всем необходимым и сообщить матери об этом, и ее депрессия смягчится или даже исчезнет, настроение улучшится.
Но предвосхищающая, подготовительная депрессия терминального больного есть подготовка к будущим еще большим потерям, к потере всего, что он любил и ценил. В этом случае отвлечение внимания, внушение оптимизма и другие обычные методы не помогают. Умирающему в стадии депрессии приятнее те люди, которые сидят рядом, но не говорят обычных слов утешения. Умирающий больше нуждается не в словах, а в подлинных чувствах, которые лучше передаются взглядом, всем видом сопереживающего человека, прикосновением к руке больного, поглаживанием волос или просто сидением рядом. Больного в этой стадии больше занимает будущее, и ему тягостно посещение большого числа людей, пусть даже искренне сочувствующих его горю.
А ведь нередко окружающие, даже члены семьи, не понимают подлинных нужд умирающего, не подозревают, что он уже готовится к смерти и все действия, предназначенные для внушения ему бодрости духа и оптимизма, ему уже неприятны. И медики, и родственники, согласно Э. Кюблер-Росс, должны понимать. что этот вид депрессии необходим и полезен больному, что без этого он не сможет умереть на стадии смирения, со спокойной душой. Без прохождения через предыдущие стадии невозможно оказаться в стадии смирения и принятия смерти. На примере одного больного она показала, что депрессия является не только следствием ожидания смерти и потери надежд: одной из ее причин является то, что человек понимает: его не оценили и не поняли, его по-настоящему не понимают даже близкие люди.
Данное обсуждение вызывает вопросы, которые имеют более общее значение. Один из них следующий: чем отличается депрессия терминально больных и умирающих людей от депрессии тех, которым смерть в близком будущем не грозит? Эта специфика, по моему мнению, все еще не исследована.
Отметим некоторые из специфических черт депрессии людей, которая наступает в процессе психологического умирания: 1) потери личности – реальные и ожидаемые – в этом случае особые, специфические. Это реальная потеря здоровья, работы, социального статуса и других ценностей, а также ожидаемая (предвидимая) потеря жизни, без которой всякая иная ценность теряет свое значение. Таким образом, речь идет о такой депрессии, которая наступает из-за экзистенциальной фрустрации хронического типа. 2) Представляет интерес точка зрения Э. Кюблер-Росс о существовании двух типов депрессии таких пациентов – реактивной и подготовительной. Существование второго вида депрессии означает, что иногда предвидимые фрустрации переживаются даже тяжелее, чем уже наступившие и реально переживаемые. Я думаю, что продолжение исследований в этом направлении приведут к некоторому расширению теории депрессии.
Д. Стадия принятия смерти и смирения
Если больной достаточно долго остается в предсмертном состоянии, тогда он может оказаться и в специфической пятой фазе психологической смерти. Э. Кюблер-Росс называет ее стадией или фазой принятия смерти, смирения с неизбежным концом, стадией внутреннего мира. Нахождение в этой стадии желательно, поскольку позволяет человеку умереть достойно. Предполагается, что умирающему необходимо дать возможность страдать, поскольку только через страдания он сможет подойти к стадии примирения с неизбежностью, смирения и принятия смерти без злобы и агрессии. Отсюда делается вывод о том, что если смерть близка и неминуема, то продление жизни человека нецелесообразно: такая жизнь полна страданий и уже не нужна человеку. Таким образом, Э. Кюблер-Росс выступает сторонником эвтаназии, по крайней мере ее пассивного варианта. Но об этом – в следующей главе.
В этой стадии человек часто засыпает, обычно – короткими промежутками, но это не обычный сон, целью которого является снятие напряжения и отдых, а также уход от дневных неприятностей, а скорее нечто сходное со сном новорожденного. Конечно, в этой стадии еще встречаются и жалобы на бессмысленность дальнейшей борьбы и всего остального, но такие протесты не являются признаком смирения с судьбой.
Принятие смерти и смирение налицо тогда, когда человек, как ребенок после рождения и в первые месяцы жизни, долго спит – как бы «отдыхая перед дальним путешествием». Смирение, успокоение и принятие судьбы сочетаются с сужением интересов умирающего. Он желает остаться один и не хочет, чтобы его беспокоили новостями и проблемами внешнего мира. Он не желает, чтобы его часто посещали и долго с ним разговаривали. Он предпочитает, чтобы посетители сидели молча и не задерживались долго – бессловесное общение в этой стадии считается более уместным.
Самое главное то, чтобы члены семьи и медперсонал не путали стадию смирения с наступающим иногда задолго до смерти периодом потерь надежд, в то время как человек, получая необходимую медицинскую помощь, еще может жить достаточно долго. Но если уже наступила стадия смирения с неизбежностью смерти, следует дать возможность больному постепенно разрывать свои связи с людьми и вещами, чтобы спокойно умереть.
К этому состоянию спокойствия, отсутствия страха и безнадежности некоторые умирающие приходят самостоятельно, проходя через предыдущие стадии. Это обычно старые люди, которые уже вырастили своих детей и решили остальные задачи своей жизни. Но есть и вторая группа людей, которые, для того, чтобы смириться со смертью и умереть без страха, нуждаются в большей помощь других людей. Они нередко впадают в состояние реактивного психоза, всячески защищаются от вмешательства людей в свои дела, боятся смерти. Опыт Э. Кюблер-Росс показал, что терпеливая и тактичная работа с такими пациентами, понимание их проблем и сопереживание с ними также может обеспечить наступление у них стадии мудрого и бесстрашного отношения к смерти. Этому способствует также вера в Бога и в существование жизни после смерти.
Обычно медперсонал и родственники больного не понимают суть этой последней стадии психологического умирания и поэтому совершают неправильные поступки. Описывая состояние и поступки больной 50-летней замужней женщины У., у которой был рак кишечника, Э. Кюблер-Росс рассказывает, что ее муж никак не мог понять и примириться с тем, что его жена находится в предсмертном состоянии. Он настойчиво просил медиков «повернуть ее часы назад» любой ценой. Для него была неприемлема даже мысль о том, что может потерять жену. Он не был способен понимать, что она уже не нуждается в нем. Ее желание разрывать связи с людьми, в том числе с близкими, чтобы спокойно умереть, он истолковал как отвержение. как выражение отрицательного отношение к нему лично. Иначе говоря, особенности последней стадии психологического умирания жены были непонятны ему, и никто из находящихся рядом людей, в том числе из медиков, не мог объяснить ему естественность такого поведения умирающей женщины. Между тем, считают танатологи, именно этим путем умирающий человек умиротворяется и готовится к встрече со смертью в одиночестве[29].
Это хорошее доказательство того, как необходима научно обоснованная концепция психологического умирания.
Представляет интерес дальнейший ход умирания этой женщины. Я сказал, что по настоянию ее мужа врачи решили через неделю делать ей операцию. Как только она узнала о предстоящей операции, рассказывает Э. Кюблер-Росс, у нее быстро наступила общая слабость. Усилились боли и она просила дать ей двойную дозу болеутоляющих средств. У нее появилась тревога и общее беспокойство, и она часто призывала медперсонал на помощь. Она стала неузнаваемой, у нее ничего не осталось от прежней гордой женщины. Она не могла открыто отвергать идею новой операции, поскольку это выглядело было бы так, как будто она не желает возвращения в свою семью. Возможно также, что у нее самой появилась надежда на некоторое удлинение жизни.
У автора этих строк имеется другое предположение: я считаю, что у этой женщины имело место временное возвращение на одну из предыдущих фаз психологического умирания, т. е. психическая регрессия. Это явление вполне возможно и требует исследования.
Вместе с приближением дня операции тревога у женщины все более и более усиливалась. А прямо перед операцией она впала в психопатологическое состояние: она высказывала подозрение, что ее преследуют; она громко кричала до тех пор, пока ее не вернули в свою палату. Это была защитная психопатологическая реакция. У нее появились также зрительные галлюцинации. Операцию пришлось отменить, с мужем проводил беседы психолог, и в конце концов позволили страдающей женщине умереть, как того она сама желала.
В связи с особенностями этой пятой и последней стадии психологической смерти человека уместно вспомнить следующую мысль видного психолога и психотерапевта Эрика Эриксона, который сказал: идеальным является тот человек, который обладает настолько гармоничным, совершенным устройством «Я», что всю свою жизнь сохраняет в себе «базальное чувство доверия» к миру, а когда подходит время, безропотно примыкает к «каравану» тех миллионов людей, которые умерли до него. Человек должен уйти из жизни безропотно, с чувством собственного достоинства и с пониманием того, что в истории человечества период его жизни безвозвратно завершился.
Это требование, безусловно, касается также родных и близких умирающего, особенно в связи с таким давно известным, но все еще загадочным явлением, каким представляется «возвращение души». Известно, что когда родные умирающего, находясь рядом с ним, воспринимают начало клинической фазы умирания как окончательную смерть, начинают громко плакать и горевать, то нередко сознание умирающего возвращается, процесс умирания останавливается, окончательная смерть человека откладывается. Это явление чаще всего наблюдается у тех, кто умирает «естественной смертью». а не внезапно и не вследствие несчастных случаев.
Позволительно ли препятствовать наступлению смерти и «вернуть душу», сознание больного человека? Приятно ли возвращение души самому умирающему? Каковы переживания человека в процессе возвращения его души и в минуты наступления клинической фазы смерти? Все эти вопросы требуют исчерпывающих и обоснованных ответов, и мы еще займемся ими в настоящей книге. Необходимо знать, что многие после возвращения сознания вновь умирают, и на этот раз окончательно, хотя встречаются и другие случаи. Я знал человека, который родился и до глубокой старости жил в город Г., который несколько раз переживал возвращение души, сознательного «Я»: его родители несколько раз не давали человеку спокойно умереть.
§ 4. Как расширить концепцию психологического умирания?
А. Критика
Многочисленны те случаи, когда наблюдаются отклонения процесса психологического умирания от той очередности стадий, которая выше была изложена. Другие танатологи, например Р. Кастенбаум, считают. что описанные выше фазы субъективны и сравнительно малочисленны, и будто их существование нельзя считать доказанным. Он не уверен, что все умирающие проходят через эти пять стадий, да и то – обязательно в такой последовательности[30]. Здесь есть, конечно, проблема, и исследования следует продолжить.
Более серьезным можно считать следующее замечание: узнав о представлениях Э. Кюблер-Росс, близкие и друзья умирающего могут стать бессердечными и жестокими по отношению к нему, оправдывая свое отношение тем, что умирающий находится в стадии гнева или скорби. Подобного рода самооправдания, безусловно, возможны и в жизни встречаются: у многих имеются свои или перенятые у других «рабочие теории» о смерти и умирании, которые эксплуатируются ими в подходящих ситуациях. Предметом эксплуатации может стать любая научная концепция или теория, независимо от того, в какой степени подробно и глубоко она разработана, соответствует реальности или нет.
Б. Пути расширения
Что касается представленной выше концепции психологического умирания Э. Кюблер-Росс, то она является первой серьезной попыткой описания переживаний людей, ожидающих своей неминуемой и близкой смерти, и она должна быть развита и расширена.
Одним из путей этого я считаю исследование того, какое воздействие оказывает смерть человека на психическое состояние и жизненные цели его родных и близких людей, на их весь дальнейший жизненный путь; как они адаптируются к создавшейся новой ситуации, какими защитными психологическими механизмами пользуются, какие способы приспособления и защиты ищут, и все это – в зависимости от своих индивидуальных личностных характеристик.
Другим путем развития данного раздела психологической танатологии является глубокое исследование всех тех адаптивных процессов, которые протекают в психике человека на описанных стадиях его умирания. Ведь если человек переживает самую глубокую экзистенциальную фрустрацию, сопровождаемую множеством других разочарований и лишений, он, пока жив, должен все время быть в поисках новых механизмов и способов приспособления к ситуациям своей жизни. Эти адаптивные процессы большей частью происходят непроизвольно и подсознательно, но они существуют и занимают центральное место в психической жизни умирающего.
Поэтому я считаю, что в дальнейшем, по мере накопления все новых фактических данных, предстоит выделять этапы психологического умирания в соответствии с преобладающим механизмом психической адаптации, или же по критерию адаптивного комплекса, играющего ведущую роль в жизнедеятельности терминально больного человека. Такой подход лишь эскизно намечен в концепции Э. Кюблер-Росс, но, несмотря на это, уже привел к успеху. Следует раскрыть его, реализовать в полной мере, при этом опираясь на теорию социально-психологической адаптации личности, свой вариант которой я представил в отдельной монографии[31]. Последовательное осуществление «адаптивного подхода» позволит целенаправленно укреплять средства психологической самозащиты больного и обеспечить ему более достойную смерть.
В. Социально-психологический аспект защитных процессов умирающего
Исследование этапов психологического умирания позволяет не только глубже проникнуть в суть стресса, фрустрации и защитных процессов больных и умирающих людей. Оно позволяет раскрыть новые закономерности и аспекты защитных процессов. Я думаю, что один такой аспект был раскрыт в исследованиях Э. Кюблер-Росс, хотя она, насколько мне известно, не исследовала его специально, тем более с целью расширения теории фрустрации и психологической защиты.
Речь идет о следующем. Э. Кюблер-Росс на конкретных примерах показывает, что работа того или иного защитного механизма (например, отрицания реальности, самоизоляции личности и других) поддерживается или подавляется другими людьми. в результате чего они либо продолжают играть активную роль в психической жизни индивида, либо вытесняются и подавляются, заменяясь другими механизмами. (См. Kubler-Ross E., On Death and Dying, pp. 38–49).
Перед нами важный социально-психологический аспект проблемы психологической самозащиты человека. Данный аспект слабо представлен и в психологии в целом. Я думаю, что танатологический материал, особенно данные о стадиях умирания людей, может стать основой для социально-психологических исследований защитных механизмов, стратегий и процессов их использования в различных социальных контекстах (в том числе в больницах и хосписах).
Г. О способах психологической самозащиты умирающих людей
Какими способами психологической защиты пользуются умирающие люди (терминально больные), когда им становится особенно плохо? Отвечая на данный вопрос, танатологи обращают внимание на ряд механизмов: 1) Отвлечение внимания от своей персоны на более приятные события и занятия, например, на телепередачи, разговоры с приятными людьми – с теми, кто обладает эмпатическими способностями и внушает больному надежду. Верующие предпочитают разговоры со священнослужителями. 2)Зачастую речь идет об использовании механизмов вытеснения и подавления неприятных впечатлений и мыслей, мыслей о болезни и смерти; 3) Проявление заботы о других людях, насколько это в силах больного. Например, одна больная раком женщина в госпитале то и дело обращалась к врачам и администрации с просьбами об оказании помощи другим больным; 4) Большинство больных любит жаловаться на свое состояние, на грубое обращение медсестер и на их безразличие и т. п. недостатки в работе. Носят ли такие жалобы психозащитный характер? Это надо исследовать на конкретных примерах.
§ 5. Предсмертное безразличие и сон
А. Предсмертное безразличие
Другим путем расширения концепции психологической смерти может стать использование следующего наблюдения: смерти человека может предшествовать глубокое безразличие к людям, к жизни и окружающей среде вообще. Поэтому можно выделить, в числе других, фазу или стадию безразличия (апатии), к которой преобладают именно отчуждение от людей, безразличие и уход как основные средства самозащиты личности. Безразличие, конечно, не может считаться конструктивным механизмом, оно скорее всего патологично, но в создавшихся условиях и для определенного типа личности может стать наиболее приемлемой стратегией приспособления и подготовки к смерти.
О «предсмертном безразличии» людей интересные факты получены в результате исследования социального поведения бывших узников фашистских концлагерей. Оказывается, что длительные и многократно повторяемые лишения, страдания и постоянная угроза смерти приводят к развитию у многих узников чувства глубокого безразличия ко всему, к глобальному отчуждению. Когда фрустрации человек повторяются вновь и вновь, в течении многих месяцев и лет, и когда нет надежды на избавление, тогда людям не остается другого выхода, как стать крайне безразличными. Это своеобразный защитный механизм, который облегчает страдания людей, притупляет чувства и спасает их. Этот универсальный механизм, конечно же, запускается подсознательно и самопроизвольно. Долгосрочное лишение свободы постепенно порождает безразличие к людям, событиям, труду, эмоциональная жизнь человека становится все более и более скудной. Некоторые узники доходят до такого состояния, когда им приходится подсказывать, что целесообразно делать в каждой ситуации. Возникает состояние устойчивой беспомощности.
При поверхностном наблюдении может показаться, что у этих людей нет патологических отклонений ни в поведении, ни в речи. Однако анализ показывает основную патологию этих людей: за их поведением и речью нет подлинных внутренних мотивов для проявления социальной активности. И, безусловно, представляет глубокий интерес то обстоятельство, что такое безразличие, как «адаптивная реакция» на повторяющиеся фрустрации и стрессы, в некоторых случаях приводит к смерти. В свете подобных фактов можно предположить, что даже легкое, но устойчивое безразличие к основным проблемам и явлениям жизни, и к людям в первую очередь, можно считать началом процесса психологического умирания человека, этапом, который предшествует также физической смерти.
В связи с этой проблемой особого и пристального внимания требует следующее явление: наблюдения показывают, что среди людей, быстро сменивших активную и любимую деятельность на жизнь пенсионера, увеличивается число умирающих. Особенно заметно процессы старения и умирания ускоряются у тех лиц, кто занимал в обществе высокое положение, пользовался широкими правами. а после выхода на пенсию не сумел найти такую заменяющую деятельность, которая сообщила смысл и значение их существованию. Такие люди нуждаются в высокой оценке, в положительных реакциях и подчинении окружающих. Когда этого нет, они переживают интенсивные фрустрации и быстро лишаются жизненной энергии.
Лучшими средствами предотвращения наступления безразличия и, тем самым, перенесения смерти на более поздний срок, являются следующие: сохранение интереса к определенным проблема, выдвижение новых планов и перспективных целей, самостоятельное выполнение какой-либо новой и интересной деятельности, достойной высокой оценки значимых лиц. В этом деле, как мы видели при обсуждении проблем социальной смерти человека, большое значение имеет помощь близких людей и товарищей. Предотвращению ускорения психологического умирания способствуют также четкий режим дня, физические упражнения, усвоение новых знаний и навыков, взаимопомощь людей, которые оказались в одинаковой ситуации, и другие простые средства.
О других путях расширения концепции психологической смерти и умирания речь пойдет в следующих параграфах настоящей главы, частично же – и в других главах книги.
Б. Сон как способ самозащиты
Танатологические исследования показывают, что на последних этапах психологического умирания наблюдается сонливость умирающих. И это, как оказывается, не только по соматическим, физиологическим причинам, не только из-за физической слабости этих людей. У них для поиска прибежища во сне имеются весьма серьезные психологические причины.
Вот некоторые из этих причин: 1) Первая из них – это постепенное примирение с мыслью о неизбежности смерти: они знают, что спасения нет, у них исчезает надежда, и они уже желают умереть; 2) вторая причина – это постоянное упоминание со стороны близких людей того обстоятельства, что умирающий имеет обязанности по отношению к ним, поэтому они должны выздороветь, возвращаться домой и работать. При этом супруги, дети и другие родственники исходят скорее всего из собственных потребностей, а не из потребностей умирающего человека, которому уже теперь больше всего нужно, чтобы его оставили в покое.
Это бегство из земной жизни и социальных связей выражается как в отказе принимать посетителей, так и в общей сонливости, в желании спать как можно дольше. Один такой больной вовремя беседы с психологом прямо заявила следующее: «Я желаю спать, спать и спать, и больше не проснуться». Но когда находящему в таком состоянии человеку внушают надежду на возможность лечения, возвращения домой и т. п., у него естественный ход психологического умирания нарушается, он опять вспоминает о своих обязанностях перед своими детьми. Он осознает, что близкие люди будут разочарованы, если не сможет оправдать их надежды. И он начинает страдать еще больше, поскольку реально он не в силах идти навстречу этим ожиданиям. Он начинает переживать новые конфликты, и его страдания усиливаются.
Тот же больной во время еще одной беседы с психологом повторил: «Сон – единственное спасение. Каждый момент пробуждения – это мучение». Он говорил также, что с завистью вспоминает о двух индивидах, которых казнили перед его глазами. Он считал их счастливыми, потому что умирали мгновенно, без мучений, быстро и безбольно. А он здесь лежит в постели и каждый день, каждый час для него – это час агонии.
§ 6. Перенос защитных механизмов и стратегий в период психологического умирания
Мы видели, что с началом периода психологического умирания человек начинает пользоваться защитными механизмами. Те стадии, которые выделены Э. Кюблер-Росс, по существу отличаются друг от друга тем, какими защитными механизмами преимущественно пользуются терминально больные люди, которым стало известно, что их смерть близка.
Выше я уже весьма кратко показал, что динамика защитных механизмов у таких людей имеет важные социально-психологические аспекты. Но здесь возникает по крайней мере еще два вопроса:
1) Появляются ли за период психологического умирания новые защитные механизмы, такие, какими индивид раньше никогда еще не пользовался?
2) Используются ли против идеи неотвратимости смерти те защитные механизмы и стратегии, которыми индивид пользовался в других проблемных ситуациях, в тот период своей жизни, когда еще был практически здоровым человеком?
Моя гипотеза следующая: 1) имеет место перенесение (перенос) типичных для личности защитных механизмов, их комплексов и защитных стратегий в новую ситуацию – в ситуацию психологического умирания; 2) эти механизмы, комплексы и стратегии могут принимать здесь более крайние, акцентуированные формы; 3) не исключено также появление новых (специфических для данной ситуации экзистенциальной фрустрации) защитных механизмов, а тем более – их комплексов и защитных стратегий. Эта последняя проблема представляет особый интерес. Мы уже знаем, что перед смертью у человека появляются новые интеллектуальные способности, а некоторые из уже имевшихся усиливаются. Нет ли сходных явлений и в сфере психологической самозащиты личности. Я считаю, что такую возможность нельзя исключить.
Относительно представления о переносе защитных механизмов и стратегий необходимо отметить, что уже в том материале, который накоплен в публикациях Э. Кюблер-Росс, Р. Моуди и других исследователей, содержатся такие данные, которые свидетельствуют в пользу этой гипотезы. Например, в одном случае больной раком женщины средних лет Э. Кюблер-Росс вскользь замечает, что она и раньше, когда еще не было речи о роковом смертном исходе, систематически пользовалась механизмом отрицания[32]. Она перенесла данный механизм в период психологического умирания, однако здесь используя его чаще и в более резких, акцентуированных формах.
У некоторой части больных агрессивная реакция на собственную ожидаемую смерть (как на наступающую экзистенциальную фрустрацию) бывает такой интенсивной и сохраняется так долго (вплоть до начала клинической смерти). что невольно возникает вопрос: не была ли она в прежней жизни агрессивной личностью, т. е. не была ли у него агрессивная адаптивная стратегия главной. Кстати, именно поэтому некоторые из осужденных на смерть людей яростно сопротивляются палачам до последнего момента своей жизни.
Можно прийти также к следующему общему выводу: люди по-разному умирают из-за крупных различий своей личности. В частности, различия умирания зависят от типичных защитных механизмов, их комплексов и стратегий, которые у разных людей различны.
§ 7. Психо-логика рационализации и вытеснение мыслей о смерти
Психическая самозащита от осознания реальности смерти и понимания ее неизбежности – одна из главных забот людей. В этом защитном процессе они невольно прибегают к помощи различных рационализаций, которые помогают им вытеснять из сферы сознания мысли о неизбежности смерти и смягчить свою тревогу. В этом деле им помогают философы и психологи, которые более четко формулируют соответствующие рационализации.
А. Рационализации Эпикура
Эпикур (…………) изобрел следующую довольно умелую рационализацию: «Самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как, пока мы существуем, смерть еще отсутствует, когда же она приходит, мы уже не существуем»[33].
Что же считать истинным в этом сложном суждении? Возьмем только первое предложение, утверждающее, что смерть – это самая страшная из всех зол. Эту мысль можно принять. Но вторая мысль Эпикура – это вообще абсурд: как это смерть не имеет к нам никакого отношения? И чужая смерть, и наша собственная (вначале в виде ее ожидания) имеют и прямое, и косвенное отношение к нам, ко всем аспектам жизни человека.
После слов «так как» в высказывании Эпикура идет обоснование идеи о том, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Приводятся два аргумента: 1) «Пока мы существуем, смерть еще отсутствует»; 2)»когда же она приходит, мы уже не существуем». Однако оба этих аргумента ложные, и с их помощью Эпикур хотел обосновать первый свой ложный аргумент. «Пока мы существуем, смерть еще отсутствует» – ложь, поскольку в психологической форме мыслей и представлений смерть всегда существует и присутствует в нашей жизни и вокруг нас. В физическом же смысле мы ее видим тогда, когда умирают другие люди.
Абсурдным, особенно для нас – жителей XXI века – представляется также второй аргумент Эпикура, который гласит, что когда приходит смерть, мы уже не существуем. Смерть – это не какое-то существо, которое приходит к нам, когда мы уже умерли. Такое утверждение – абсурд. Смерть – это процесс умирания, и только в конце этого процесса мы уже, как психологические существа, по всей вероятности, не существуем. Но ход нашего умирания мы переживаем как реальность. Переживание умирания часто носит сознательный характер (до начала клинической фазы), и нередко умирающие люди прямо говорят об этом присутствующим: «Я умираю». Они осознают, что умирают под впечатлением тех специфических видений, которые у них возникают в процессе умирания. Другое дело. что не все индивиды, умирая, осознают, что наступил конец. У них, действительно, «надежда умирает последним».
Б. Рационализация Марка Аврелия
Неплохо осознавая временной аспект жизни и смерти, Марк Аврелий, римский философ и император, изобрел следующую рационализацию:
«Самая продолжительная жизнь ничем не отличается от самой короткой. Ведь настоящее для всех равно, а следовательно, равны и потери – и сводятся они всего-навсего к мгновению. Никто не может лишиться ни минувшего, ни грядущего. Ибо кто мог бы отнять у меня то, чего я не имею?».
И здесь с виду мудрое рассуждение построено на лжи и в целом представляет собой рационализацию. Каждому понятно, что продолжительная жизнь существенно отличается от короткой жизни. Марк Аврелий рассуждает так, как будто прошлого и памяти о нем не существуют. Не существует для него и будущее, его предвидение. Но ведь будущее в каждое мгновение, наступая, превращается в настоящее. И, умирая, мы теряем не просто мгновенное настоящее, но и прошлое и будущее, а также наши связи с миром и людьми. Это ценности, которые мы. умирая, теряем безвозвратно.
Неизбежно заключение: рационализации Марка Аврелия плохо работают.
§ 8. Психологическое умирание и игра в беспечность
Игра в беспечность, как способ психологической самозащиты, используется как умирающими, так и (особенно часто) их родственниками и близкими людьми.
1) Даже когда больной уже понимает, что его болезнь неизлечима, данный механизм, наряду с отрицанием реальности и агрессией, может играть существенную роль в его защитном поведении. Я полагаю, что использование этого механизма, – пусть он действительно игра, ложь, представление для себя и для других, – возможно только в том случае, когда больной все еще имеет «луч надежды» на спасение.
Беспомощность умирающего – это, по-моему, игра, так сказать, амбивалентная. Она трагична и оптимистична одновременно. (Я ее никак не могу назвать комической игрой).
Каким образом выражается игра в беспечность смертельно больного человека? Он ведет себя как веселый, жизнерадостный и оптимистично настроенный человек. Он старается не показать, что ощущает сильную боль и другие симптомы болезни. Это утомительная игра, и она прекращается, как только «зрители» покидают сцену.
2) Игра в беспечность у родственников и врачей выражается в улыбках, в словах о том, будто все идет хорошо и больной успешно вылечивается. его в скором времени ждут семья, работа и обычные радости жизни. В то время как у знающих истину врачей это действительно игра, показуха, у некоторых родственников, которые не понимают всю сложность и безнадежность положения больного, это искренняя «игра», выражение искренней надежды на воздействие своего близкого человека.
Исследуя ход и этапы психологического умирания человека, протекают параллельно с физической смертью, необходимо иметь в виду, что глубоко фрустрированными бывают как больной, так и близкие люди, хотя и по-разному. Все они непроизвольно пользуются защитными механизмами, в том числе таким сложным способом, как игра в беспечность.
Игра в беспечность это «надевание» социальной маски, презентации фиктивного Я-образа. Такую игру врача хорошо описал Л. Н. Толстой в рассказе «Смерть Ивана Ильича». Это весьма распространенная игра, это то, что называют также «делать хорошую мину при плохой игре», вариант такого поведения.
Я думаю, что весьма полезно для развития психологической танатологии собрать новый эмпирический материал и расширить данный социально-психологический аспект этой науки.
§ 9. Избавление от психологической защиты
Одним из самых интересных психологических результатов исследований терминально больных и умирающих людей является следующее: в конце жизни они охотно отказываются от той маски, которую они одевали с целью самозащиты – сокрытия или подавления своего страха перед смертью, и охотно идут навстречу психологу, который предлагает им откровенно говорить с ним о предстоящей смерти.
Об этом удивительном явлении, «о прорыве их защиты» (breakthrough in their defenses), многократно говорила Э. Кюблер-Росс[34]. Эта защита возникла из-за того, что все больные хорошо осознают фатальность своего положения даже в том случае, когда никто им об этом в прямой форме не сообщает. О своем реальном положении они узнают по измененному отношению к ним родственников и медперсонала, по исходящим от них косвенным сигналам, по изменению их поведения. Осознание того, что смерть наступает. так тяжко, что больные не желают говорить о ней ни с врачом. ни с родственниками. На начальных этапах психологического умирания они радостно принимают тех, кто способствует этой их тенденции к вытеснению и подавлению мысли о приближающей смерти. Они. таким путем защищаются против переживания экзистенциальной фрустрации.
Однако чем ближе смерть, тем сильнее становится у большинства больных потребность с кем-либо делиться своими заботами, снимать маску, прямо посмотреть в лицо реальности и, пока есть время, улаживать те дела, которые еще остаются неурегулированными. На последних этапах психологического умирания больные уже приветствуют попытки других людей устранить их психологическую самозащиту. Они готовы поговорить с психологом о наступающей смерти и о своих незавершенных делах. Они желают, с помощью понимающих людей, выразить те чувства, которые у них накопились за время болезни и медленного умирания. Это враждебность и агрессивность, зависть, чувство вины и изолированности, одиночества. По утверждению Кюблер-Росс, больные осознают, что пользовались механизмом отрицания реальности, но признаются, что сделали это ради родственников и врачей, которые именно этого от них и ожидали[35].
Фактически наступление этапа принятия смерти и примирения с судьбой можно считать признаком того, что психическая самозащита умирающей личности почти полностью снята. Почему «почти»? По той причине, что до конца жизни, до «момента» начала фазы клинической смерти. у человека все еще остается какая-то доля надежды на продолжение жизни. Но я полагаю, что если у человека имеется надежда на спасение, на продление жизни и т. п., то у него должна также присутствовать потребность в защите и сохранении этой надежды. Ведь надежда означает наличие какой-то цели и ожидание того, что эта цель будет достигнута. Компоненты надежды и она в целом нуждаются в защите, т. е. сама личность, у которой осталась только эта надежда, нуждается в психологической самозащите.
§ 10. О черной магии, «вуду» и психологическом умирании
Для психологической танатологии магия представляет интерес постольку, поскольку связана со смертью людей. Различают «белую» и «черную» магии. Когда маг способствует здоровью и счастью человека, отвлекая от него злые силы, тогда то, что он делает – это «белая» магия. Когда же он, наоборот, навлекает на человека злые силы, вызывает болезни и даже смерть, говорят о «черной» магии.
Одной из разновидностей так называемой черной магии считают «вуду»: это вызывание «психической смерти» какими-то средствами. В этом случае маг или другой человек предвидит смерть определенного человека, и она действительно наступает в определенный (указанный магом) момент.
В первобытных обществах Африки и других частей света такие жертвы черной магии (колдовства) действительно встречаются до сих пор, и на них становится возможным исследование процесса «психологического умирания». Человек, ставший жертвой черной магии, хиреет на глазах и умирает, хотя у него не удается обнаружить каких-либо следов соматического (физического, телесного) заболевания. Обычно такую смерть объясняют как результат сильного внушения. однако подлинные психосоматические механизмы данного явления пока неизвестны.
Вполне возможно, что вследствие магического внушения меняется характер работы мозга, в результате чего жизненные процессы не управляются и нарушаются. Такую гипотезу можно предложить исходя из того, что при белой магии например, во время ритуальных танцев, как показали исследования французской исследовательницы Аннет Бомануар, характер ЭЭГ меняется, появляются особые волны, и тело человека становится нечувствительным к огню. В таком состоянии он может голыми ногами ходить по костру. Однако, как только эти особые мозговые волны исчезают, человек теряет нечувствительность (иммунитет) к огню и уже может получить ожоги [36].
Как нетрудно видеть, многие аспекты психологической смерти человека еще нуждаются в углубленных исследованиях.
§ 11. Каким образом совершается переход от одного этапа умирания к другому?
Концепция этапов психологического умирания, предложенная Э. Кюблер-Росс, как нетрудно видеть, имеет описательный характер. Она нуждается в дополнении и уточнении. Целый ряд психологических вопросов относительно процесса умирания пока остается без ответа.
Одним из них является следующий: каким образом происходит переход умирающего от одного этапа психологического умирания на другой, последующий? Например, утверждается, что от этапа гнева происходит переход к этапу переговоров и сделок. Или даже прямо утверждается, что «гнев переходит в сделку». Но как это возможно? Что происходит с гневом? А может быть гнев порождает мотивацию к ведению переговоров? Ведь гнев – это в основном эмоциональное состояние, иногда – весьма иррациональное. Как он может порождать такой интеллектуальный процесс, как предложение условий, попытка получения каких-то преимуществ и т. п., т. е. в преимущественно интеллектуальный процесс, пусть не строго формально-логический, но субъективный, психо-логический? Насколько мне известно, никто над этими вопросами серьезно не задумывался.
Ответы на подобные вопросы, причем относительно всех переходов процесса психологического умирания, можно получить только путем тщательного психологического исследования психической жизни умирающих людей. Например, почему после этапа переговоров и заключения сделок наступает этап депрессии? Или каким образом и почему после депрессии наступает этап принятия смерти и смирения с неизбежностью? Вполне возможно, что предлагаемое описание правильно отражает феноменологию, но сама психическая динамика во времени раскрывается лишь поверхностно.
Я хотел бы предложить здесь объяснение того, каким образом происходит переход от этапа депрессии (подавленности) к этапу принятия смерти. В литературе описаны случаи, когда находящийся в состоянии депрессии умирающий начинает видеть себя вне тела, у него появляются образы тоннеля, покойников, свет и другие видения, которые характерны для фазы клинической смерти. Эти видения, в основном приятные и даже чарующие, показывают ему, что смерть не только не страшна, но даже приятна. Это один из тех факторов, которые способствуют смирению со смертью. Нельзя ведь просто утверждать, что совершается переход от этапа депрессии к этапу принятия смерти, не объяснив, почему и как, благодарю работе каких психологических механизмов, происходит такой переход.
§ 12. Ожидание смерти и умирание как разные этапы кризиса
Мы знаем, что кризис – это, в социально-психологическом смысле, высокий уровень обострения конфликта. Если нам удастся показать. что состояние ожидания смерти – это конфликтное состояние на уровне обострения, то мы сможем в области танатологии использовать достижения психологии конфликтов.
Конфликт умирающего, главный его конфликт – это столкновение двух знаний: а) «Я хочу жить» и 2) «Моя смерть неминуема и приближается». Первое знание (и желание) можно выразить в различных формах, например также следующим образом: «Я не желаю умереть».
Можно предположить следующее: одновременно с приближением «момента» умирания описанный выше конфликт все больше и больше обостряется, он становится источником страданий, все более мучительным и разрушительным. Такие переживания требуют от человека расхода огромных количеств психофизиологической энергии. Параллельно идет также смена защитных механизмов и стратегий.
Я полагаю, что именно исходя из такого понимания основного конфликта ожидающего своей смерти человека и можно правильно понимать характерные особенности тех этапов психологического умирания, которые описаны в настоящей главе. Выбор и смена стратегии защиты совершается исходя из того, какую из двух возникших (и переживаемых) потребностей выбирает человек: жить или умереть? Одно дело, когда он до конца сохраняет желание жить и бороться за это, и другое – когда он примиряется с неизбежностью смерти и готовится к встрече с ней. От такого выбора и зависит выбор форм и стратегий поведения. Хотя трудно представить себе, чтобы человек, пока жив, полностью лишился надежды на продление жизни: ведь собственную смерть реально, как она происходит, живому, пусть даже умирающему, человеку невозможно представить. Поэтому можно предположить, что до начала клинической фазы умирания у человека сохраняется надежда на земную жизнь, а следовательно – и конфликт между желанием жить и осознанием неизбежности, неминуемости смерти.
§ 13. Об одной возможной аналогии
Этапы психологического умирания, которые описываются танатологами, как мы видели, касаются тех случаев, когда человек смертельно болен и ждет смерти. Возникает вопрос: возможны ли подобные поэтапные переживания в других ситуациях жизни?
Психологи исследовали переживания осужденных на смертную казнь людей и, кажется, обнаружили сходные этапы предсмертных переживаний. В одной из книг приводятся следующие утверждения танатолога Л. Уотсона: «… Процесс умирания, по-видимому, является самостоятельной фазой… спокойной медитативной отрешенности»[37].
Это, конечно, поверхностная аналогия. Очень верно отмечает А. П. Лаврин, из труда которого извлечена приведенная цитата, что во многих случаях «… люди, просидевшие в ожидании исполнения приговора многие годы, шли на казнь как разъяренные львы, а не как покорные овечки». (Указ. соч., с. 82).
О таких случаях рассказывают и бывшие палачи. Психическое состояние человека перед казнью зависит от многих факторов, в том числе от физического состояния здоровья, темперамента и характера, а также, что следует отметить особо, от срока нахождения в тюрьме и от того, развились ли у него депрессия и чувство беспомощности. Если человек здоров, то подобное патологическое развитие может и не иметь места.
Из сказанного видно, что случай ожидания смерти осужденными на казнь преступниками и случай умирания больных людей имеют существенные различия. Сравнение показывает, что внешними аналогиями ограничиваться нельзя.
Поверхностным представляется также аналогия, проводимая между этапами психологического умирания отдельного индивида и теми формами отношения к смерти, которые якобы сменились в истории человечества. Правда, эта последняя проблема также требует специального исследования, которая, кстати, в определенной мере уже осуществлена Ф. Ариесом и другими исследователями.