Глава 5. Первые гунны Земли
Отныне развеселые гулянки после трудового дня стали традиционными. Незамужние эрзянки (на зависть замужним) ходили разнаряженные по-праздничному, а неженатые хунну (на зависть женатым) гарцевали на своих мохнатых лошадках с видом женихов. С наступлением темноты по деревне тут и там прогуливались парочки, и летние лунные ночи словно освящали будущие союзы местных финно-угров и пришлых прототюрков.
Пример показали всем дочь предводителя хунну Джоха и племянник главы рода Латкай. На глазах у всех, взявшись за руки, они появлялись то тут, то там в самых укромных окрестностях Долины Ручьев, а с темнотой так и норовили прижаться друг к другу потеснее в уголке среди деревьев. Вдрызг растерзанный желанием Латкай испытывал танталовы муки и пытался залезть жадными до ласки руками туда, куда во все времена разрешает проникнуть только женщина. В данном случае подросток Джоха была непреклонна:
– Сначала свадебные обряды!
– А какие обряды будем играть – по-вашему или по-нашему? – наивно спрашивал племянник местного каназора.
Пальцы его между тем продолжали свое интимное и очень хлопотное дело.
– И по-вашему, и по-нашему, мало никому не покажется, – отвечала дочка шаньюя, решительно убирая с себя шаловливые мужские ручонки.
Всей молодежи деревни крупно повезло, что именно представители племенной знати, двадцатипятилетний Латкай и четырнадцатилетняя Джоха, первыми сыграли свадьбу. Разница в возрасте была что надо: в ту пору считалось нормой, когда муж оказывался старше жены лет этак на десять-пятнадцать. Сей мудрый порядок резко снижал тягу слишком юного супруга к молоденьким девчонкам и тем самым цементировал семьи.
В наши-то дни супруги-ровесники сплошь да рядом разводятся лишь потому, что женщина после серии родов уже утратила форму, а муж пребывает еще в самом соку и не пропускает ни одной юбки.
Свадебные обряды действительно устроили «и по вашему, и по-нашему»: как в честь великого Голубого Неба (или Солнечного Света) прототюрков Тенгри, так и в честь великого верховного бога эрзи, которого называли Нитке. Уж очень Джохе хотелось выбраться из-под плотного пригляда отца; уж очень рукоблуду Латкаю хотелось познать наконец женщину.
Их пример вызвал в будущем Атяшеве настоящий бум – прокатилась волна свадеб: будто сработал некий тайный детонатор. То-то появилось работы у шаманов с обеих сторон, и особенно выбивался из сил, конечно же, одноногий Радай! Казалось, вопли и завывания камланий докатывались в теплом летнем вечере аж до самого впадения реки Алатырь в Суру (правый приток Волги), что с точки зрения физики звука было, конечно, совершенно невозможно.
Первым вслед за другом Латкаем бросился в омут брака веснушчатый Мельцет: привел в отцовский сруб шуструю скуластую девицу с широкими мужскими плечами, с по-кавалерийски кривыми ногами и поющим именем Бендзея. Пахло от этой кареглазой девушки точно так, как ото всех прочих хунну – никогда не мытым телом и нестиранной одеждой, то бишь кожаными штанами и кокетливо приталенной меховой курткой.
Нет, пришельцы не были принципиальными грязнулями; просто в степях да полупустынях люди и животные экономно пьют воду, а не разбазаривают драгоценную влагу попусту, – на мытье.
Самое удивительное, что вечные, как считалось, холостяки Парамза и Нуят мигом «обневестились», да и поженились, став наконец азурами – главами семей. Не менее удивительным было то, что подруги их сердец оказались одними из самых красивых на воображаемом скуласто-узкоглазом подиуме. Почему?
Дело в том, что у Парамзы с Нуятом и их избранницами отсутствовал языковой барьер: вот когда пригодились два года, проведенные в хуннском плену! К узким карим щелочкам глаз и широченным желтым скулам толмачи также успели в свое время привыкнуть.
Вдобавок прочие пары объяснялись знаками, что, согласитесь, весьма неудобно, особенно в пору налаживания домашнего хозяйства. Да и на брачной, накрытой мехом циновке принять нужную диспозицию куда лучше при помощи слов, чем жестами в гробовом молчании. Тем паче, что одни и те же жесты у хунну и у эрзи часто означали абсолютно разные, порой прямо противоположные вещи.
Недаром именно из домиков Парамзы да Нуята на зависть всей Долине Ручьев неслись сладкие женские вопли и удовлетворенное мужское рычание. Впрочем, будем откровенны с читателем: свежеиспеченные супруги Парамзы и Нуята точно так симулировали удовлетворение, как семьдесят процентов прочих женщин на этом свете.
Более всего подобный порядок в силу здорового гормонального избытка не устраивало Мельцетову жену – подростка Бендзею. Всякий отъезд мужа на рыбную ловлю или звериный промысел использовала кавалерист-девица для прелюбодеяния в надежде, что очередной парень преуспеет в доставлении ей положенного природой наслаждения. Но увы: весь «процесс» длился около трех минут, после чего мужчина буйно содрогался, да и затихал в очередной релаксации.
Лишь раз случайный парнишка случайно принялся стимулировать Бендзее именно то, что нужно. О всемогущий Тенгри! Среди докрасна раскаленных скал поднялась фиолетовая волна, пронзаемая ослепительными молниями, и скуластая красавица завопила во весь голос от неведомого наслаждения. Скалы величественно рушились, а на их месте в голове Бендзеи вырастали новые скалы, расчерченные белыми стрелами.
Когда вернулся с работы конопатый Мельцет, юная хуннская жена показала супругу, для чего природа наградила его средним пальцем. Перед мысленным взором Бендзеи бешено понеслись желтые шары, которые сталкивались, взрывались, и другие – новые – шары из эпицентров летели в бесконечность, вспарывая темно-синие сгустки сознания. Содрогнувшись в последний раз, она замерла, и слезы радости текли по ее щекам. Мельцет был потрясен.
– Тебе больно? – только и выдавил из себя сей древний болван.
Женский плач наслаждения потрясает неопытного мужчину. Вообще сильному полу обычно кажется, будто женщины плачут по тем же причинам, что и сами мужчины. Но женские слезы не всегда являются реакцией на физическую или душевную боль: зачастую это способ выражения чувств.
– Мне изумительно хорошо, – рассмеялась сквозь слезы очаровательная Бендзея. – Спасибо тебе, любимый!
Разумеется, не едиными утехами на меховых циновках жили гости-хунну с хозяевами-уграми. В свободное от сельхозработ, охоты и рыбалки время все дружно валили лес, обрубали ветки и волокли бревна в деревню – скорей, скорей, скорей! Везде по Долине Ручьев стучали топоры и звенели пилы: молодые семьи бешено строились, чтобы как можно скорее освободить место в отчих домах, да и зажить наконец самостоятельно. Срубы росли, словно грибы после летнего дождя, а внутри ночами напролет творилась большая, очень большая Любовь.
Спустя год июль вновь бесцеремонно ввалился в август: из ночей ушло тепло. Когда у первой молодой пары, Латкая и Джохи, родился мальчик, поначалу никто не понял, что стал свидетелем высокой и загадочной воли небес. Даже мудрые шаньюй с каназором и своими шаманами ничего не почувствовали. И уж тем более никто не догадывался, что на Землю пришел первый гунн, которого назвали по-эрзянски Тумаем. Он был черноволос, скуласт, а узкие его глаза скоро стали из желтых отцовских карими-прекарими – материнскими.
Кстати, хунну нисколько не возражали, с легкостью перенимая имена народов, среди которых жили. Так, в имени хуннского вождя Юйчугяня отчетливо слышна китайская основа. Столь толерантное отношение к наречению потомства с годами станет характерным и для стремительно расплодившихся гуннов.
Следом счастливым папашей стал и Мельцет, затем детский смех зазвенел из соседнего сруба, после диким плачем отметил собственное рождение еще один человечек. В общем, что тут говорить? Отныне производство маленьких скуластых, кареглазых и темноволосых гуннов встало на широкую ногу. В мире лучин и свечей, без электрического света, радиоприемников и телевизоров, смартфонов и Интернета многие зачатия происходили просто так: от безделья и скуки.
Только Гарму одолевали мучительные сомнения. Уж взаправду любит ли ее Оянушка, если до сих пор не позвал замуж? В то же время Оян вволю налюбовался светловолосыми эрзянскими красавицами. Порой, сжимая в объятиях свою Гарму, парень воображал, что под ним задыхается от счастья какая-нибудь местная девушка.
Гарма ощущала это тем самым удивительным чутьем, каким природа в большой компании с богами одаривает всякую женщину. На глаза наворачивались слезы, но они нисколько не походили на те слезы наслаждения, которыми счастливая Бендзея каждодневно одаривала своего Мельцета.
И нисколько постельная бездарность Ояна не зависела от чистоты неба. Гарма засыпала неудовлетворенной и в дождь, и в град, и в снег, и жаркой летней ночью.