Глава 1. Любовь в кибитке
В непроглядной тьме крытой шкурами повозки юные сильные руки ласкали тела.
– Еще, еще, еще, – молила она на языке, какого не знали другие народы. – Ради священной Йер-су, быстрее, быстрее…
– Глубже, глубже, глубже, – отзывался он на языке народа, который исчезнет в тумане столетий. – Ради великого Тенгри, чаще, чаще, чаще…
Девушка вжимала его в себя, обхватив сверху повыше бедер, а он отвечал тем же, – обхватив выше бедер снизу и вжимая ее в себя.
Поскрипывая, повозка раскачивалась на лесной тропе в такт движениям любви. Точно так скрипели тысячи повозок спереди и сзади. Топот десятков тысяч запряженных лошадей и закованных в броню всадников сливался в неуемный гул вместе с ударами двупалых верблюжьих ступней и цоканьем живого мяса – коз да баранов, которых орда гнала себе на пропитание. В этот непередаваемый шум то и дело врывались крики грудных детей, требовавших молока. Впрочем, в темноте повозок младенцы быстро стихали, отыскивая пахучие соски матерей.
Качался под крепкими молодыми телами сложенный шатер, и не было под небесами лучшей перины. Когда бедра девушки по имени Гарма пошли в пляс, юноша Оян закрыл ее рот своими губами, чтобы крики счастья не достигли ушей возницы.
– Ты, теперь ты, ты, ты, – тяжко дышала девушка, обняв шею возлюбленного. – Ну же, ну-ну, скорее…
Их горячие языки свились в петлю, и все кончилось, и тела отпали друг от друга.
– Мы как раз успели, – задыхаясь, прошептал он. – Видишь рассвет, моя любимая?
Сквозь крошечные неплотности между шкурами в повозку робко вползали лучи нового дня.
– Да, любимый мой, пора одеваться.
Откинув полог шатра, который служил одеялом и укрытием одновременно, молодые люди натянули нехитрую летнюю одежонку своего народа – кожаные штаны и такие же куртки мехом внутрь. Повернувшись спинами друг к другу, возлюбленные приняли позы крепко спящих. И тут же издали долетели голоса, которые, будто волнами, катились от головы грандиозной орды к ее хвосту.
– Привал, привал, привал, – орали что было мочи конные охранники, оборачиваясь. – Великий шаньюй объявил привал… Привал, привал, привал…
– Вал, вал, вал! – поддакивало лесное эхо. – Вал-вал-вал…
Солнце все упорнее просачивалось в повозки. Поскольку рассвет наступать с такой скоростью никак не мог, влюбленным стало ясно, что голова орды выбралась из глухого леса на открытое место.
Повозка остановилась. От этого проснулся и тут же запищал третий пассажир – грудная девочка, младшая сестричка Гармы.
– Посмотрю, что там, – шепнул юноша Гарме. – И спрошу у твоей мамы таким голосом, будто только что проснулся.
Оян подполз и сунул вихрастую голову в щель, за которой сидел возница. Действительно, впереди солнечные блики забавлялись игрой в ярко-зеленой долине.
– То-то лошади с верблюдами побалуются свежей травкой, да, мам-Багрита? – промолвил юноша, старательно зевая.
Возница обернулся, оказавшись морщинистой женщиной весьма преклонных лет – этак сорока пяти. Ее звали Багритой, она была матерью погодков Гармы и Ояна, а также еще доброго десятка ребят возрастом от двух до тридцати лет. Сейчас как раз настала пора покормить грудью пробудившегося младшего сыночка.
– Подними-ка Гарму и сбегайте посмотреть, что там хорошего нашел на этот раз шаньюй Юйчугянь, кроме очередного водопоя, – ощерилась Багрита беззубым ртом, и воскликнула, взмахнув кнутовищем: – Не привал, а стойбище, вот о чем мечтает мое сердце, да поможет сбыться сему великий Тенгри!
С этими словами Багрита поползла внутрь повозки кормить младшую дочурку.
Припустив что есть к мочи к голове орды, Гарма крикнула на ходу Ояну:
– Сейчас я бы и правда не прочь подольше поспать, Оянчик!
– А мне рядом с тобой толком не спится, – признался тот. – Небесным жаром обдает твое прекрасное тело, Бармица…
Они направлялись на территорию любви, но еще не подозревали об этом.
Когда деревья окончательно расступились, Гарме и Ояну зримо предстала причина, по которой правитель Юйчугянь остановил свой народ. Среди сочных трав мощными округлыми башнями торчали два белых каменного валуна громадной величины. По форме валуны напоминали устремившиеся к небесам пышные, упругие груди молодой женщины. Несомненно, на этих вершинах могли разместиться тысячи человек.
У ближайшего из белых каменных исполинов стоял сам седой шаньюй Юйчугянь со своей обычной свитой: несколько спешившихся воинов личной охраны, всенародный шаман Сэпгэ и его супруга, шаманиха Сарюн. Указывая плетью на черную нору в основании валуна, Юйчугянь говорил, привычно вдыхая смердящий запах главного шамана:
– Точно такие валуны мы видели в Забайкалье, на земле наших предков. Помнишь, Сэпгэ, Яблоновый хребет, скатывающийся с небес в сторону величайшего Байкал-моря?
– К сожалению, я был тогда слишком мал, – покачал головой главный шаман. – Скорее всего, в ту пору я еще не появился на этот свет, озаренный сиянием Тенгри! О нет, не помню, всемогущий!
– Я и сам был тогда подростком, но запомнил многое, – он вони изо рта своего главного предсказателя шаньюй невольно отшатнулся. – Мы называли эти валуны Буграми, и именно там, внутри забайкальских Бугров, тогдашний главный шаман получил для всего народа молчаливое указание следовать на запад. Так после нескольких лун тяжелейших блужданий по предгорьям мы взобрались на Алтай. Но Тенгри словно забавлялся нашим народом, ибо у подножия упиравшейся в небеса двуглавой горы Белухи мы вновь встретили отполированные ветрами и грозами белые Бугры. Тогда то были Бугры алтайские.
Шаманиха Сарюн сокрушенно покачала головой:
– Подобно мужу, я в те дальние времена еще не выбралась из чрева своей матери. Но прекрасно помню, что и предсказание алтайских Бугров оказалось прежним: двигаться на Запад!
Казалось, дыханием шаманихи можно уничтожить все живое на свете. Еще более отшатнувшись, Юйчугянь сказал:
– Ты права, Сарюн! Поэтому мы и отправились к Аралу. А что было дальше, ты и твой муж Сэпгэ уже должны помнить. Мы на долгие годы задержались в Приаралье, потому что встретили там часть нашего народа, с которой судьба разлучила нас на добрую сотню лет. Хорошее место: в нескольких переходах тянулся Великий Шелковый путь с его снующими туда-сюда мулами, ослами и верблюдами. Наши воины из засад теребили купцов и никогда не возвращались без доброй добычи…
– Но и китайцы не дремали, – позволил себе дополнить вождя главный шаман. – Они постоянно усиливали охрану торговых караванов, после чего стали нападать даже на наши шатры. В одной из таких схваток пал с мечом в руке мой отец, старый шаман Мижит.
– Верно, Сэпгэ! – с горечью в голосе подтвердил Юйчугянь. – Заменив Мижита тобой, первым делом я разослал в разные стороны разведчиков, и одна из этих групп наткнулась на Бугры – выветренные и умытые дождями до белизны. Мы отвезли туда своего молодого шамана – Сэпгэ. Помнишь, как ты попросил оставить тебя на приаральских Буграх одного на несколько дней и ночей? Ты не ел, не пил и чуть не умер от измождения. А когда ты приполз наконец в лагерь разведчиков, то сообщил о неизменном решении богов: следовать на запад, обходя стороной безжизненную пустыню. Не теряя времени, мы свернули шатры и с того дня находимся в пути уже многие луны, преодолели за это время тысячи ли, и степи сменились лесами…
– А у нас с каждым днем продолжается падеж скота от бескормицы, – подхватила Сарюн, не сдержавшись. – Сердце кровью обливается, о великий Юйчугянь! После каждой остановки я вижу бездыханных ягнят, козлят, и даже лошади порой падают, обессилев…
Одобрительно кивнув шаманихе, шаньюй продолжил, и в голосе его зазвенел металл:
– Вот почему приказываю вам, верные мои Сэпгэ и Сарюн, выяснить у здешних Бугров, куда нам дальше держать путь. Долог ли он окажется? Как называется место, где нам следует остановиться, чтобы разбить стойбище для длительной передышки?
– Будет сделано, достославный шаньюй! – с энтузиазмом отозвался Сэпгэ. – Лес плох для прокорма наших животных, но в нем растут прекрасные растения силы. Мы с Сарюн собирали их и настаивали. Давай-ка, Сарюн, принеси обе глиняные чаши…
Сарюн кинулась к своей повозке, которая всегда сопровождала повозку великого Юйчугяня. Скоро оба, шаман и его жена, отковыряли с крышек запечатывающую смолу и сделали по доброму глотку. Сэпгэ пил настойку крошечных поганок, которых можно зажать в кулаке сразу пару дюжин. Сарюн же как следует отхлебнула сомы – настоя мухомора. Затем началось камлание.
Чета шаманов сорвала с себя всю одежду и принялась подпитываться энергией Матери-Земли. Тем временем облака над окружающими лесами сбивались в грозные тучи.