Глава 8
Я шел два дня без сна и отдыха, как если бы кто-то гнался за мной, и лишь изредка останавливался у какого-нибудь ручья, чтобы напиться. Случалось, я пугался собственной тени и бежал, не оглядываясь, несколько километров. Природа, воздух представлялись жестокими убийцами; возникало странное ощущение, что весь мир задался целью свернуть мне шею. Должно быть, меня мучил голод, и в то же время аппетита не было, к тому же не было сил искать пищу. Я проходил через выжженные деревни. Везде беспорядочно валялись мертвые тела мужчин, женщин, детей самых разных возрастов, как будто здесь прошел страшный смерч. Смерть уже давно освободила этих покойников от участия в безумном спектакле, который разыгрывался в нашей стране, но в глазах их по-прежнему читался ужас. Я видел отрезанные головы, раздавленные бетонными блоками останки. В некоторые реки стекло столько крови, что от обилия ее сгустков замедлилось течение. Каждый раз, видя такие сцены, я невольно представлял себе предшествовавшую им резню и ускорял шаг. Временами я закрывал глаза, чтобы не смотреть и не думать, но сознание отказывалось отключаться и продолжало рисовать перед моим мысленным взором страшные образы. От страха все тело сводили судороги, начались головокружения и галлюцинации. Я замечал трепет листьев на деревьях, но движения ветра не чувствовал.
На третий день пути я зашел далеко в лес. Вокруг меня высились огромные деревья, их ветки и кроны застилали все небо. Не помню, как я оказался в чаще, но стремительно приближались сумерки, и надо было срочно найти место для ночлега. Я забрался на относительно невысокое дерево: его ветви сплетались с ветвями соседнего, образуя что-то вроде гамака. Там, между небом и землей, я проспал всю ночь.
На следующее утро я решил покинуть лес, хотя идти было тяжело: спину ломило от того, что я спал на дереве. Неподалеку попался источник. Я присел рядом с ним, чтобы немного отдохнуть, и вдруг почувствовал, что за мной кто-то следит. Оказалось, что на меня уставилась огромная черная змея. Еще мгновение – и она ретировалась в кусты. Пришлось отыскать крепкую палку, которой можно было бы отмахиваться в случае нападения подобных обитателей леса. Встать не было сил. Я сидел и перебирал сухие листья, чтобы отвлечься от страшных мыслей. Но они все равно мучили меня, прогнать их не было никакой возможности. Затем я побрел дальше, прощупывая землю перед собой палкой. Я ходил по лесу до вечера, но в конце концов оказался у того же дерева, на котором провел предыдущую ночь. Тут стало понятно, что я заблудился и понадобится еще много времени, чтобы выбраться из леса. Что ж, оставалось лишь постараться сделать свое временное пристанище максимально удобным для сна. Для этого я навалил на переплетенные ветви сухой листвы. Ложе стало чуточку помягче.
Устроив себе «дом», я пошел изучать его окрестности и проложил несколько тропинок среди листвы. Одна вела к источнику, возле которого я недавно познакомился со своей соседкой – змеей. Подойдя к воде, я заметил ее товарку, которая как раз утоляла жажду. Она заметила меня и замерла. Я пошел дальше и услышал, что она уползла в кусты. На земле я прочертил несколько «маршрутов», чтобы лучше ориентироваться на местности, а после этого сел и стал думать, как же выбраться отсюда. Но никакие идеи в голову не приходили. От любых размышлений становилось страшно. Вскоре я пришел к выводу, что, возможно, лучше пока побыть здесь. Потерявшийся в чаще, одинокий, я думал о том, что в лесу все же буду в относительной безопасности.
Рядом с источником росло несколько деревьев, на которых поспели незнакомые мне плоды. Каждое утро сюда прилетали птицы, чтобы полакомиться ими. Я тоже решил попробовать. Никакой другой еды все равно не было. Выбор был небогат: отведать неизвестный фрукт и, возможно, отравиться или просто умереть от голода. Пришлось рискнуть. Если птицы от этого не погибают, может, и для меня это не смертельно? Все еще терзаясь сомнениями, я сорвал плод, похожий по форме на лимон. Кожица у него была яркая, красно-желтая, а внутри – сочная и упругая мякоть с маленькими косточками. Фрукт распространял очень привлекательный аромат, похожий на спелый манго, апельсин и еще что-то приятное. Вкус его, правда, оказался не так хорош, как запах, но был вполне терпимым. Я съел, наверное, штук двенадцать плодов, запил их водой и сел под дерево ждать, что со мной будет.
Вспомнилось, как мы с Джуниором приезжали в Кабати и гуляли с дедом по дорожкам вокруг кофейных плантаций, находившихся рядом с деревней. Он показывал нам лекарственные растения и деревья, кору которых используют в медицине. Во время каждого нашего визита дедушка давал нам особое снадобье для активизации работы мозга и улучшения памяти. Чтобы изготовить свое чудо-средство, он сначала специальными чернилами, сделанными тоже из лекарственного растения, наносил слова арабской молитвы на специальную ритуальную табличку, затем смывал надпись, а воду собирал в бутылочку. Ее мы увозили с собой. Нужно было держать в тайне то, что у нас имеется такой стимулятор, и принимать его во время подготовки к экзаменам. Средство было очень действенным! В младших классах, да и потом несколько лет в средней школе я прекрасно запоминал все, чему нас учили, и знания долго сохранялись у меня в памяти. Иногда снадобье оказывало такой мощное действие, что я мог припомнить во всех деталях прочитанные страницы учебника. Они будто отпечатывались в сознании. Это было лишь одно из многочисленных чудес, происходивших со мной в детстве. До сих пор у меня отличная фотографическая память, которая сохраняет в первозданном и точном виде все события моей повседневной жизни.
Я стал осматриваться, пытаясь найти растение, которое, как говорил дед, нейтрализует действие ядов. Оно могло мне понадобиться, если окажется, что я отравился плодами, но никаких лекарственных трав поблизости не нашел.
Когда через два часа никакие симптомы отравления так и не проявились, я решил, что мне следует помыться. Я уже давно этого не делал. Вся моя одежда ужасно испачкалась, кроссовки почти развалились, а тело стало липким от грязи. Мыла под рукой не было, но в лесу нашлось то, что могло его заменить. Этот секрет я узнал как-то летом от бабушки. Нужно было сжать в руке пучок травы определенного вида, и она давала чудесную пену, которая не только очищала кожу, но и придавала ей свежий запах.
Затем я постирал одежду, вернее, сполоснул ее и разложил на земле, чтобы высохла. Сидя голышом, я чистил зубы кусочком мягкой древесины. В этот момент из чащи вышел олень[11], подозрительно посмотрел на меня и пошел дальше по своим делам. Любые мысли я гнал от себя подальше, вместо этого прислушиваясь к звукам леса – пению птиц, крикам макак и хохоту павианов.
Наступил вечер. Одежда была еще влажной, но я все равно надел ее, чтобы тепло тела высушило ее побыстрее, до наступления ночи. Неизвестный фрукт оказался неядовитым, поэтому на ужин я съел еще несколько штук. Я питался им и весь следующий день: другой еды у меня не было. Плодов было много, но рано или поздно они бы все равно кончились. К тому же мне казалось, что птицы бросают на меня недобрые взгляды – я стремительно уничтожал то, что раньше безраздельно принадлежало им.
Тяжелее всего в лесу было от одиночества. От него хотелось выть каждый день. А еще, когда нечем заняться, в голову лезут самые мрачные мысли. Мне это не нравилось, и я всячески пытался отвлечься от размышлений, но тщетно. Сначала я дал зарок игнорировать любую всплывающую мысль и ни в коем случае не обдумывать и не анализировать ее – слишком уж сильную душевную боль это причиняло. Я ел, пил воду и раз в два дня мылся, а почти все остальное время боролся с собой: только бы не думать о том, что мне довелось увидеть и пережить, и о том, что ждет меня в будущем. Трудно было не беспокоиться о себе, о семье и о друзьях. Но чем больше я старался отключить сознание, тем «тяжелее» становилась моя голова, тем дольше тянулись дни и беспокойнее становились ночи. Я не мог спать, потому что боялся, что чувства и образы, которые я гнал от себя в светлое время суток, явятся мне во сне.
Ежедневно я бродил в поисках еды и попытках найти тропу, которая вывела бы из леса. На меня могли напасть дикие звери – леопарды, львы, лесные свиньи. Поэтому я старался быстро, почти бегом, перебегать от дерева к дереву, чтобы иметь возможность быстро забраться наверх и переждать опасность. Однако казалось, что я забираюсь глубже и глубже в чащу. Я все упорнее старался выбраться из нее, но стволы вокруг казались все выше и неприступнее. По таким сложно карабкаться, и на них почти не попадалось веток, подходящих для сна.
Однажды вечером я подыскивал дерево с развесистыми ветвями, чтобы устроиться на ночлег, как вдруг услышал странные звуки. Тогда еще мне было невдомек, что за звери издают подобный визг. Но шум приближался, и я на всякий случай забрался повыше и оттуда увидел стадо лесных свиней, приближавшихся к месту моего укрытия. Я никогда раньше не видел этих животных и поразился, какие же они огромные. Каждая из них, встав на задние ноги, была бы выше меня, и у каждой из пасти торчали острые клыки. Когда они пробегали мимо моего дерева, одна из самых крупных остановилась и стала принюхиваться, вертя головой в разных направлениях – видимо, учуяла меня. Прошло некоторое время, стадо скрылось из виду, я слез и пошел прочь, но неожиданно наткнулся на двух огромных свиней, вероятно, отставших. Они погнались за мной. Я пробежал около километра в поисках дерева, на которое можно быстро взобраться одним прыжком. Наконец такое нашлось. Они остановились и стали рыть землю у его корней и при этом так громко хрюкали, что ушедшее вперед стадо вернулось. Все вместе свиньи пытались перегрызть корни у основания дерева, а я тем временем залезал все выше и выше. Наконец животные оставили попытки достать меня и убрались прочь, потому что уже застрекотали кузнечики, возвещая наступление ночи.
Когда-то бабушка рассказывала мне легенду о знаменитом охотнике, который умел превращаться в лесную свинью. Он присоединялся к стаду «сородичей», приводил его на открытую поляну, где находилась заранее подготовленная яма, оборачивался снова человеком и убивал всех, кто попал в ловушку. Однажды, когда охотник в очередной раз проделывал свой магический трюк, маленький поросенок подсмотрел, что для превращения в человека тот поедает особую траву. Детеныш рассказал о своем открытии всему стаду, и свиньи уничтожили это растение по всему лесу. И вот оборотень в очередной раз подвел к ловушке своих жертв, но не смог найти волшебного снадобья и вернуться в человеческий образ. Лесные свиньи растерзали его. Но с тех пор они подозрительно относятся ко всем людям, считая, будто они приходят в лес для того, чтобы отомстить за охотника.
После того как дикие животные удалились, я некоторое время вглядывался в ночь, чтобы удостовериться, что мне ничего не угрожает. После этого слез с дерева и побежал куда глаза глядят. К рассвету я хотел быть подальше от этих мест, поскольку опасался, что днем опять могу встретиться с лесными свиньями. Я шел и шел, пока сумерки снова не окутали лес. Совы вылетали из своих убежищ и кружили между деревьями, чтобы размяться перед ночной охотой. Шагая быстро, но бесшумно, я случайно наступил на хвост змеи. Она зашипела, но все-таки не напала, а испуганно уползла в кусты. Я бросился удирать со всех ног и бежал довольно долго. Когда мне было шесть лет, дед ввел мне под кожу особую сыворотку, защищающую от укуса любой змеи и позволяющую даже заклинать их – останавливать их движение по тропам, пока я не пройду. Правда, в школьные годы я начал сомневаться в действии вакцины и в своих способностях заклинателя змей. И вскоре этот дар исчез.
Когда я был маленьким, отец часто говорил: «Пока ты жив, есть надежда, что все изменится к лучшему и что что-то хорошее еще случится в жизни. Если судьба исчерпала запас отпущенных человеку благ, он умирает». В своих скитаниях я вспоминал эти слова, и они подбадривали меня, не позволяли пасть духом, придавали смысл существованию и помогали двигаться вперед даже тогда, когда я совсем не понимал, куда и зачем иду.
Целый месяц я пробыл в лесу, не встретив ни единого человека. Меня окружали лишь животные – обезьяны, олени, лесные свиньи. Но с ними нельзя было поговорить. Иногда олень останавливался и с любопытством разглядывал меня. Временами я с интересом наблюдал за обезьяньими детенышами, которые учились прыгать с одной лианы на другую.
Потрескивание веток звучало для меня как музыка. Бывали дни, когда я часами слушал, как оно эхом прокатывается по лесу и затихает где-то вдали, в непроходимой глуши.
И вот настал день, когда я наконец снова встретился с людьми. Я медленно шел, пошатываясь от голода, усталости, боли в спине. Ноги заплетались еще и потому, что брюки были мне страшно велики. Их я подобрал в одной из заброшенных деревень – они одиноко висели на воткнутой в землю палке. Чтобы штаны не падали при ходьбе, пришлось подвязать их веревкой.
В то утро на перекрестке, где две тропы сливались в одну, я внезапно увидел группу мальчишек примерно моего возраста. Мы подошли к развилке одновременно с разных сторон и когда заметили друг друга, то в страхе замерли. Бежать я был уже не в состоянии и молча стоял, уставившись на незнакомцев. И тут заметил, что троих из шести я знаю. Я улыбнулся и вздохнул с облегчением – напряжение, неуверенность, паника исчезли. Ребят, которых я узнал, звали Альхаджи, Муса и Канеи. Они учились со мной в школе в Маттру Джонге. Мы не были близкими друзьями, скорее приятелями. Как-то раз нас четверых выпороли за то, что мы повздорили с одним старшеклассником. Наказание, по нашему общему мнению, было совершенно незаслуженным.
Мы пожали друг другу руки. По знакам, нанесенным на щеки, и чертам лица моих новых спутников можно было определить, кто из какого племени. Альхаджи и Саиду были темне, а Канеи, Джума, Муса и Мориба – менде. Они сказали, что направляются в селение Йеле в районе Бонте. По слухам, там безопасно, потому что в деревне стоят правительственные войска.
Я молча пошел за ребятами, держась на некотором расстоянии, пытаясь запомнить все имена. Похоже, я отвык от людей, и мне было неловко в их присутствии. Канеи, парень лет шестнадцати – постарше остальных, – обернулся и спросил, где я был и что видел. Я улыбнулся и ничего не ответил. Тогда он подошел ближе и ободряюще похлопал меня по плечу, будто знал, что мне довелось пережить.
– Не бойся, все наладится. Все будет хорошо, потерпи еще немного, – сказал он и снова потрепал меня по плечу. Я кивнул и опять улыбнулся.
Итак, я снова примкнул к группе подростков. Нас было семеро. Это в каком-то смысле осложняло мое положение, но оставаться в одиночестве мне больше не хотелось. Еще недавно мы были доверчивыми и простодушными детьми, но страх превратил многих подростков, таких же, как мы, в чудовищ. Случайные прохожие в ужасе шарахались от нас, хотя мы всего лишь хотели спросить дорогу. Иногда мы бежали им вслед, крича: «Вы нас не за тех принимаете!» – но люди только больше пугались.
На седьмой день пути мы встретили древнего старика, который едва мог ходить. Он сидел на веранде дома посреди деревни. Его лицо было таким морщинистым, что казалось неживым, хотя его темная кожа блестела. Он говорил медленно, долго шамкая перед тем, как произнести каждое слово, и при этом на лбу у него вздувались вены.
– Все убежали, когда услышали, что «семеро мальчишек» направляются сюда. Я не мог бежать. Поэтому они оставили меня здесь. Никто не понес меня на себе, да и я не хотел быть обузой, – поведал он.
Мы объяснили, откуда мы и куда направляемся. Старик попросил нас побыть с ним еще немного и побеседовать.
– Вы, ребята, должно быть, голодны. Там в сарае было немного батата. Можете приготовить его для меня и для себя? – попросил он вежливо.
Когда все мы почти закончили есть, он неторопливо сказал:
– Дети мои, сердце нашего народа ожесточилось. Люди больше не доверяют друг другу. Несколько лет назад в этой деревне вас бы гостеприимно встретили. Я надеюсь, что вы, мальчики, найдете безопасное убежище до того, как кто-нибудь, движимый недоверием и страхом, причинит вам вред.
Он начертил клюкой на земле карту.
– Вот так вы сможете добраться до Йеле, – сказал он.
– Как вас зовут? – спросил Канеи у старика.
Старик улыбнулся, будто знал, что кто-то из нас обязательно задаст этот вопрос.
– Вам не нужно знать мое имя. Когда придете в следующую деревню, просто сошлитесь на меня, как на старика, оставшегося позади.
Он посмотрел на нас и мягко, без капли грусти, промолвил:
– Я не доживу до конца этой войны. Не называю вам своего имени, чтобы оставить в вашей памяти место для других, более важных вещей. Если вам удастся выжить, запомните меня, как старика, встреченного на пути. Вам, мальчики, уже стоит поторопиться.
Он указал нам клюкой на открывшуюся перед нами дорогу, а когда мы ушли, стер ногой карту, махнул нам правой рукой и кивнул. Перед тем, как деревня совсем исчезнет из виду, я решил бросить прощальный взгляд на этого доброго человека. Он сидел, опустив голову и опершись руками на палку. Мне было ясно: он знал, что дни его сочтены, и уже не боялся за себя. Он беспокоился за нас.
Кто-то пустил слух, что по деревням ходят «семеро юнцов». Нас принимали за банду боевиков. Мы не раз подвергались нападениям здоровенных мужчин, вооруженных ножами и готовых нас зарезать. Но каким-то чудом всякий раз нам удавалось уверить нападавших, что мы просто дети, бегущие от ужасов войны. Иногда я смотрел на сверкающие лезвия, с трепетом думая о том, какой именно будет боль, если эта острая сталь вонзится в мою плоть. Однако временами голод мучил так сильно, что было уже все равно, зарежут меня или нет. В больших селениях, где нам случалось останавливаться на ночлег, рядом с нами на всю ночь выставляли охрану. А когда мы отправлялись на реку, чтобы постирать одежду, матери хватали младенцев и в панике убегали.