Алия
Ферда
В этих краях был удивительный климат – постоянно палящее солнце и сугробы хрустящего снега создавали необъяснимый союз. Как будто наплевав на все законы природы.
Маленький алиец, двух лет от роду, играется в большом сугробе снега. Он лепит горы, а в них прорывает тоннели, выкапывает пещеры и прячет внутрь маленькие цветные камешки. Уже с самого детства дети алийцев знают, что в таких пещерах они будут работать и добывать эти цветные камешки.
– Тан! Мамины блины уже ждут!
В дверном проеме стоит Доло Бирт – невысокий, сильный, с густой рыжей бородой и усами – и зовет своего малыша на завтрак. Будущий добыватель драгоценных металлов искренне делает вид, что не слышит звонкого баса отца и продолжает самозабвенно насыпать очередную гору. Бирт подошел к сыну и взял его на руки.
– Пап, асказы абота!
Пришло время утренних рассказов Бирта о своей работе малышу Тану, у которого мгновенно загорались глаза при словах «камни», «пещера» и «опасно». В глубине души Бирт не хотел подобной работы и судьбы своему младшему сыну. Не хотел, чтобы он корячился за гроши в шахтах, принадлежащих всеземельному преступному синдикату, великому «темному» санальберскому королю Эфиланрею. Не хотел, чтобы жена сына мучилась дома в догадках «а не вдова ли она уже». Не хотел, чтобы дети сына могли однажды не услышать очередной утренний рассказ отца….
– Почему два моих любимых мужчины до сих пор не за столом?
Теперь дверной проем занимает мать и жена, которая каждое утро пытается собрать все семейство за одним столом. Большим и деревянным. Большим стол был по причине огромной семьи, деревянным – потому что только такой стол могла позволить себе среднестатистическая семья шахтера.
На экране небольшого телевизора появилась вивийская диктор в легком одеянии из натурального шелка, белого на белой коже. Диктор казалась прозрачной, легкой и вместе с тем абсолютно пустой. Выдавали только глаза. Безумно красивые, сиреневые… и злые. Злость можно было оправдать – главной новостью до сих пор оставались деяния преступного синдиката короля Эфиланрея, возомнившим себя существом выше законов и норм. Овладев частью территории Временной, задор короля увеличился до беспредела. Теперь ему хочется владеть всем. Алией – потому что это неиссякаемый источник металлов и минералов и дешевой рабочей силы. Вармургом, потому что в этом государстве самые сильные воины. И особенно королю хочется завладеть Вивией. Легенд на эту тему неисчисляемое множество, но жители Алии привыкли верить в то, что движет королем чувство мести за убийство его королевы.
Сладкий голос, похожий на флейту, вещал с экрана: «Вчера на территории международной торговой зоны были найдены тела пропавших девушек, в том числе и дочери правителя Вармурга Буброна. По данным службы пограничной охраны, произошел взрыв горючего вещества, перевозившегося в том же фургоне, что и жертвы. Причины взрыва неизвестны, а об организаторах происшедшего можно только догадываться. Во всяком случае, король Буброн уже сделал выводы и к полудню готов объявить о своем решении и дальнейших действиях. Если кому-либо известно что-либо по данному делу, убедительная просьба сообщить на горячие линии телеканала! Любая информация может помочь предотвратить…». Голос перестал быть сладким, а глаза злыми, все стало хрупким и грустным… и мертвым.
– Бирт! Как ты можешь продолжать работать на этих страшных людей! У тебя у самого дочь! А ты потакаешь этим черным убийцам! – У мамы Бирта, Параски, были проблемы со слухом, а на эмоциях она умудрялась говорить смертельно громко.
– Мам, надеюсь, этот бессмысленный разговор окончен?! Хочу напомнить, кхе-кхе, что завтрак за их счет!
Разлив виноградный чай в нервной жестикуляции, Бирт встал из-за стола и вышел. Как обычно, не доев, и как обычно в плохом настроении. Хотя зол он скорее был на себя, чем на мать. Она-то не виновата, что в свое время молодой мальчик отказался от государственной службы на рудниках за полмешка алдур и предпочел опасные шахты правителя государства Сан-Альбер, где главным занятием были перевозки камней и металлов через границу за пять мешков алдур в месяц. А это, ни много ни мало, очень много!
– Любовь моя, не уходи в таком состоянии. – Пани всегда знала, когда она нужна мужу.
– Прости, родная. Не могу не уйти. Ты же знаешь, кхе-кхе, как я не люблю эти разговоры! – Бирт нежно обнял жену в благодарность за любовь. Она не понимала ничего из того, что касается его работы. И, по-прежнему, считала, что является женой обычного рабочего. – Иди за стол и успокой мать. Я позвоню в обед, и ты пожелаешь мне приятного аппетита, а я скажу, кхе-кхе, что люблю тебя, договорились?
– Договорились, любовь моя. – Она поцеловала Бирта в губы, тщательно спрятанные в зарослях бороды и усов. – Удачного дня.
– Начало, по крайней мере, уже наладилось. – Ущипнув жену за самые сладкие места, в голове Доло появилась похотливая мысль. Но от кряхтения матери, которая, видимо, вставала для продолжения своего монолога, мысль убежала не оглядываясь. Что и нужно сделать самому Бирту во избежание длительного, глупого и раздражающего разговора.
Погода сегодня радует как никогда. Может быть, она и не в состоянии поднять настроение и приободрить упавший дух, но хотя бы не добивает. На работу Бирт всегда ходит пешком. Путь долгий и безмерно красивый – красота алийской природы и парадоксального взаимодействия зимы и лета воспевается в произведениях практически каждого современника. Любимая дорога Бирта – через горы Караган. Небольшие горки, скорее. Каменные виллы летучих мышей под палящим солнцем сверкают как алмазные самородки. Параллельно дороге протекает ручеек – такой тонкий и чистый, что единственные мысли, которые посещают голову – это о любви и спокойствии. «Жаль… действительно будет жаль, если грядущие войны уничтожат то единственное на Земле, прекрасное и естественное, что является источником счастья».
А войны будут. В этом Бирт не сомневается. Не сомневается, потому что работает на них и знает, какие вещи творят и как давно ищут причину для начала войны. Они ее нашли. Скорее они ее и сотворили. Каждую неделю пропадало по двадцать невинных девушек, молодых жен и дочерей. А потом другие мужья и отцы покупали их на рынке и трахали.… Теперь они добрались и до голубых кровей. Страшно и то, что в случае войны Бирту тяжело будет оставаться в нейтралитете, поскольку занимается нелегальной продажей оружия в международной зоне торговли именно для армий синдиката. Варианта два – либо скрыться, либо продолжать, но тогда автоматически семья оказывается на стороне этих жутких убийц и наркоманов. Первый вариант плох тем, что такой большой семьей не скрыться, а одному уходить – подло, не по-мужски. Второй вариант в принципе лишит семьи. Поскольку вряд ли народное мнение будет на их стороне, и придется очень несладко. Тяжко, однако. И грустно. Грустно от того, что многое от тебя не зависит. А то, что зависит – изменить мешает страх. «Наверное, кхе-кхе, это просто депрессия». Обычно Бирт прогоняет ее алийской песенкой:
По дороге к замку на обрыве
С окнами из горного алмаза,
Мысли о невинной герцогине,
Об округлостях ее большого таза.
Там она сидит и ждет алийца.
Так чиста, непредсказуемо игрива,
И в него готова по уши влюбиться,
И отдаться в башне над обрывом.
Я алиец с сильными руками,
С рыжей бородой и честью за спиной,
С развивающейся гривой и усами —
Я иду к невинной герцогине молодой.
Буду я любить ее неистово
На окне из горного алмаза,
Слизывать вино игристое
С нежной кожи и волнующего таза.
А потом мы убежим в моря,
Продолжать любовь, чтоб ей упиться.
Знаю, что бегу я к ней не зря,
Ведь она сидит и ждет, чтобы влюбиться….
– Доброе утро, Бирт! Отчего такая сладостная улыбка на лице твоем небритом?
Перебить поток приятных мыслей в состоянии только неугомонный коллега Рин, бабник и самодовольный кретин. По какой причине он до сих пор живой – сие никому не ведомо. Почему до него не добрались мужья баб, которых он имел и имеет, остается загадкой на всеземельном уровне. Да и вообще – с такой манерой разговора и вести себя, Рин должен получать по оплеухе на завтрак, обед и ужин. Возможно вокруг него защитная аура только от тяжких повреждений, потому что фингал под глазом, причем поочередно под каждым, не исчезает никогда.
– Иди к черту, Рин. – Бирт очень хотел ему вмазать. Всегда. Каждое утро одно и то же желание.
– Жена была с утра к тебе благосклонна?
Бирт улыбнулся, хоть и был слегка раздражен подобным замечанием. Ведь Пани и правда порадовала старика. Шансы велики, что пополнение семейства Доло не за горами.
– Ладно, дружище, не злись. – Рин похлопал товарища по плечу, потому как знал, что еще пара слов в подобном духе и вполне вероятно лишится переднего зуба. – К тебе сегодня гости с самого утра.
– Кто? Гости с утра на рабочем месте, кхе-кхе, – это не к добру….
– Без малейшего понятия. Но по виду – из Сан-Альбера. Ты, это… будь осторожен… я, конечно, не лезу в твои дела…
– Вот и не лезь. Только таких гостей не хватало…. – Последнее Бирт пробубнил себе под нос.
Пройдя регистрационные ворота в шахту и, отметившись о приходе на работу, Бирт зашел в медную комнату, из которой хорошо просматривается угольный спуск, где и непосредственно находится его рабочее место. На скамейке напротив шкафчиков со сменной одеждой сидел высокий руар со смоляной гривой, затянутой в тугой хвост. И даже в искусственном освещении его темная кожа играла и переливалась, как необработанный черный агат.
Словив себя на мысли, что не просто наблюдает, а любуется, Доло оглянулся – нет ли свидетелей его непонятных гомосексуальных наклонностей. Ущипнув себя в кармане за бедро, и убедившись, что рабочий инструмент в нерабочем состоянии, успокоился. «Значит просто уважение к красоте… мужской? Хотя, эти, в Сан-Альбере, все на одно лицо. И бабы их как они, и мужики как бабы…».
– Доброе утро. Вы, скорее всего, кхе-кхе, ждете именно меня. Чем обязан? – Доло, хоть и не выказывал своего состояния, но нервничал изрядно. Его речь и без того имела особенность в виде непроизвольных смешков и покашливаний, а нервничая, Бирт кряхтел еще больше.
– Есть деловое предложение.
Темнокожий гость жестом показал, что место для разговора неудачное.
«Вот тебе и удачный день», с грустью подумал алиец.