Глава 6
Куско
В день, когда испанцы так жестоко расправились с Чалкучимой, в поле их зрения попала новая чрезвычайно важная персона. На горном склоне выше Вилькаконги появился в сопровождении 2 или 3 орехонов индейский принц Манко. Он приблизился к колонне всадников и представился губернатору Писарро. К своей радости, испанцы узнали, что этот Манко был «сыном Уайна-Капака, а также величайшим и знатнейшим господином в стране, <…> человеком, которому по праву досталась во владение вся эта провинция и которого все вожди хотели видеть своим господином». Манко было почти двадцать лет, но он выглядел как мальчик; на нем была «туника и желтый хлопчатобумажный плащ». «Он был вечным беглецом», «постоянно спасаясь бегством от людей Атауальпы, чтобы не дать им себя убить. Он пришел совсем один, покинутый всеми, и выглядел как обыкновенный индеец».
Мастера-каменщики за работой
И Писарро, и Манко, вероятно, решили, что эта встреча им была послана самими небесами. Появление непобедимых чужестранцев означало для Манко конец постоянному бегству от попыток Кискиса истребить род Уаскара. Солдаты Писарро были единственной силой, которая могла избавить Куско от оккупационной армии китонцев и поднять самого Манко на трон его отца. Что же касается Писарро, то неожиданное появление Манко подарило ему сговорчивого правителя, которого он искал с тех самых пор, как безвременно скончался Тупак Уальпа. Это означало, что испанцы могли войти в Куско, куда они так стремились, как освободители, приведя с собой принца, которого местные племена горячо желали видеть своим правителем. Сын Манко позже писал, что принц обнял Писарро, сошедшего с лошади. «И они вдвоем, мой отец и губернатор, заключили союз». Эта ситуация воодушевила Писарро на красноречивое выступление. Он уверил Манко: «Должно быть, ты понимаешь, что я прибыл сюда из Хаухи ни для чего иного, как <…> освободить вас от рабства, в которое вас ввергли люди из Кито. Зная, какие обиды они причиняют вам, я пожелал прийти и положить им конец <…> и освободить народ Куско от их тирании». Секретарь Писарро Педро Санчо объяснил очевидное: «Губернатор дал ему все эти обещания исключительно из желания сделать ему приятное, <…> и этот касик остался совершенно доволен. И те, кто пришел вместе с ним, тоже». И спустя два дня после этой первой встречи Манко въехал в город Куско вместе со своими испанскими союзниками.
Столица инков лежала у подножия гор на возвышенном конце зеленой, похожей на желоб долины. Редко какой дом столицы поднимался выше одного этажа. Вероятно, сначала картина показалась испанцам довольно знакомой, пока они ехали по выступу горы Карменка и вглядывались в лежащий внизу город. У многих домов были высокие остроконечные крыши из тростника, как в каком-нибудь средневековом городке на севере Европы, и над этими унылыми серыми крышами вились струйки дыма от очагов. Дома на окраинах Куско представляли собой простые прямоугольники с каменными основаниями, а выше поднимались стены из глины. Крыши опирались на балки из агавы, а тростник прикреплялся к специальным решеткам, привязанным к выступающим частям кровельных балок. Крыши сильно свешивались вниз, образуя широкий карниз, который защищал глиняные стены от дождей, которые льют в Андах. Педро Санчо в своем докладе королю не нашел ничего необычного, что стоило бы написать об этих простых домах Куско. «Большая часть зданий построена из камня, а у остальных из камня сделана половина фасада. Есть также много домов из саманного кирпича, очень умело построенных. Они располагаются вдоль прямых улиц по крестообразному плану. Все улицы – мощеные, а посередине каждой улицы проходит облицованный камнем канал для воды. Единственный недостаток этих улиц в том, что они узкие: только один человек может проехать верхом по каждой стороне канала».
И только тогда, когда захватчики въехали в центр города, его чудеса открылись им. Все монументальные постройки Куско были сконцентрированы на небольшой возвышенности, как бы языком выступающей в долину между двумя небольшими речушками, Уатанай и Тульюмайо. Эти речки были дополнительным штрихом в чистом и простом, почти аскетическом, облике города инков. Их быстрые горные воды неслись по каналам посередине улиц и обеспечивали отличную санитарию. Это произвело сильное впечатление на первых испанцев, побывавших в городе, а также то, что оба потока текли по искусственным руслам с вымощенными камнем стенками и дном. Спустя всего пятнадцать лет после вступления Писарро в Куско Педро Сьеса де Леон с грустью написал, что «в настоящее время вдоль берегов этой реки [Уатанай] лежат большие кучи мусора, а сама река полна отбросов и грязи. Такого не было во времена инков, когда река была очень чистая и вода бежала по камням. Иногда инки приходили сюда купаться вместе со своими женщинами, и много раз бывало так, что испанцы находили небольшие золотые украшения или булавки, которые они забывали или теряли во время купания».
Речка Уатанай несла свои воды по каменному руслу через огромную центральную площадь, деля ее на две части. К западу от нее располагалась Кусипата, площадь для развлечений, где люди собирались отмечать свои праздники. К востоку находилась площадь большего размера, Аукайпата, окруженная с трех сторон гранитными стенами дворцов Инков. Эта обширная площадь имела покрытие из мелкого гравия. Под ней проходили сточные трубы, по которым стекало все то, что вливалось в специальные сосуды во время церемоний; они же избавляли площадь от нежелательных нечистот во время празднеств, которые часто носили разгульный характер.
Усталые всадники и пехотинцы под предводительством Писарро двигались по узким улочкам к площади в колонне по двое. В этот момент они ликовали. Это был окончательный триумф добившихся успеха исследователей и завоевателей. Они описывали предмет своих вожделений королю Карлу, захлебываясь от гордости. «Этот город – величайший и прекраснейший из всех, когда-либо виденных в этой стране или где-либо в Вест-Индии. Мы можем уверить Ваше Величество, что он настолько красив, а здания его настолько прекрасны, что он был бы великолепен даже в Испании». Они обозревали свои достижения со скромностью, почти со смирением. «Испанцы, которые приняли участие в этом предприятии, поражены тем, чего им удалось достичь. Когда они начинают размышлять над этим, они не могут себе представить, как они все еще остаются в живых и как они смогли пережить такие трудности и длительные периоды голода». Первые дни и часы они еще были настороже, ожидая, что китонская армия, сражавшаяся с ними столь яростно в попытке не допустить их в Куско, предпримет контратаку. «Но мы вошли в город, не встречая сопротивления, так как местные жители приняли нас по доброй воле». В течение месяца Писарро заставлял своих людей спать в палатках на главной площади, а их кони были готовы отразить любую атаку и днем, и ночью.
По краям центральной площади Аукайпата находились дворцы и церемониальные здания Инков. Каждый Великий Инка во время своего правления строил себе дворец, а после его смерти здание сохранялось как место, где покоится его дух. В нем оставалось все убранство и находилось мумифицированное тело Инки и его изображение («уауке»). За дворцом и всем, что в нем находилось, присматривали слуги, принадлежавшие усопшему Инке или кому-нибудь из его рода («айлью»). Мумифицированные тела Инков регулярно выносили для участия в церемониях на площади, им предлагали пищу и питье. Инки были слишком уверены в прочности своей империи и в честности ее граждан, чтобы прятать те предметы, которыми владел при жизни их мертвый правитель. Поэтому нет надежды обнаружить в Перу вторую гробницу Тутанхамона. Напротив, во дворцах разместились офицеры армии Писарро, причем каждый из них вступил во владение одним из зданий, расположенных на самой площади. Эта невольная оккупация в день вступления испанцев в Куско позже была превращена в акт основания в городе Куско испанского муниципалитета с передачей ему соответствующего правового титула.
Сам Писарро взял себе дворец Касана, который принадлежал Великому Инке-завоевателю Пачакути, возглавившему экспансионистские походы инков за пределы Куско в XV веке. Дворец располагался на северо-западной стороне площади, в той ее части, где через нее протекала речка Уатанай. Выдающейся особенностью этого дворца был огромный зал. Гарсиласо де ла Вега увидел его впервые, будучи в Куско еще мальчиком в середине XVI века. «Во многих домах инков были большие залы, до 200 ярдов в длину и до 50–60 ярдов в ширину, в которых инки отмечали свои праздники и танцевали, когда дождливая погода не позволяла им проводить их на открытом воздухе. В детстве в Куско я видел четыре таких зала, которые оставались еще нетронутыми. <…> Самым большим из них был зал во дворце Касана, он мог вместить в себя 4 тысячи человек». Огромный зал во дворце Касана был позже разрушен, и на его месте появились сводчатые галереи в колониальном стиле и магазинчики. Некоторые из них развалились во время землетрясения в мае 1950 года; под ними обнаружились серые камни кое-каких древних стен дворца, которые так и оставили лежать для обозрения.
Младшие братья Писарро, Хуан и Гонсало, расквартировались неподалеку от него в зданиях, которыми пользовался Уайна-Капак, а до него они принадлежали другим Великим Инкам. Как партнер Писарро и второй начальник экспедиции, Диего де Альмагро был удостоен самого нового дворца, который только недавно был построен для Уаскара. Этот дворец находился на возвышенности в северной части площади, сразу же за домами, в которых разместились младшие братья Писарро.
Другой великолепный дворец стоял прямо напротив дворца Касана, в котором обосновался Франсиско Писарро. Это был главный дворец Уайна-Капака – Амару-Канча. Педро Санчо описал его как самый прекрасный из четырех дворцов на главной площади. «В него ведет вход из красного, белого и разноцветного мрамора, и он украшен другими двугранными конструкциями, великолепными на вид». Мигель де Эстете написал, что «у дворца есть две прекрасные башни и богатый вход, облицованный кусочками серебра и другими металлами». А Гарсиласо вспомнил, что у одной из башен «были стены высотой 4 эстадо [30 футов], но крыша была значительно выше, сделана из чудесного дерева, которое использовалось при строительстве королевских дворцов. Крыша и стены были круглыми. Вместо флюгера на вершину крыши был помещен длинный толстый шест, который зрительно делал здание выше и добавлял впечатления от его внешнего вида. Башня имела в диаметре свыше 60 футов». В добавление к башням во дворце Амару-Канча был огромный зал. Он достался Эрнандо де Сото и Эрнандо Писарро, который затем должен был отплыть в Испанию. В конечном счете Эрнандо Писарро получил в свое владение весь этот участок и много лет спустя продал его ордену иезуитов. Очаровательная розоватая церковь иезуитов, построенная в стиле барокко, занимает теперь эту часть площади.
После того как Франсиско Писарро и его военачальники расселились среди останков Инков в их пустых дворцах, губернатор наделил собственностью церковную и муниципальную власть города. Здание, расположенное на террасе над площадью, он предназначил для первого муниципалитета. Церковь получила более внушительное место: зал и дворец Сунтур-Уаси, который возвышался над восточной частью площади. В нем расположился Висенте де Вальверде, епископ Тумбесский и будущий епископ Куско, вместе с капеллой, посвященной Зачатию Богородицы. Эта собственность никогда не переходила из рук в руки, хотя прошло более века, прежде чем было закончено строительство великолепного собора в стиле барокко, которым в настоящее время славится это место.
Дорога в южную часть империи, колья-суйю, начиналась на площади с правой стороны от Сунтур-Уаси. Вдоль нее располагались ограды других дворцов, и длинные участки их стен сохранились до наших дней. В углу площади находилась массивная ограда Хатун-Канча, дворца пятого Инки по имени Юпанки. За ним, также за оградой, стояла резиденция его преемника, Инки Рока, который нам известен под именем Хатун-Румийок, или «большой камень». Это название увековечивает огромный валун, вделанный в стену его ограды с северной стороны. Каждого, кто приезжает в Куско, ведут смотреть этот камень, потому что по его периметру имеется не менее 12 выпуклых и вогнутых уступов, но все они с необыкновенной точностью смыкаются с прилегающими каменными блоками стены (фото 29). Другой огромный огороженный участок лежал южнее Хатун-Канча. Это был дворец Пукамарка, резиденция великого завоевателя, десятого Инки Тупака Юпанки. Эти три королевских дворца – Хатун-Канча, Хатун-Румийок и Пукамарка – стали казармами для кавалеристов Писарро, и в случае необходимости в них легко можно было обороняться. Они превратились в опорный пункт испанцев, из которого можно было контролировать центр Куско. Многим солдатам были выделены земельные участки на этой территории во времена поселений 1534 года.
На языке кечуа слово «канча» означает «огороженный участок», и оно помогает восстановить облик Куско времен инков. Дворцы Инков представляли собой тщательно построенные, окруженные каменной кладкой стен коррали, с пристроенными по бокам жилыми помещениями, крыши которых были покрыты красиво уложенным тростником. Эти помещения выходили на центральный двор. Такой план постройки обычен для любой архитектуры, возникшей в общинах, занимающихся сельским хозяйством, но среди инков такие огражденные усадьбы были привилегией вождей. «Только у домов касиков есть большие дворы, в которых обычно собираются люди, чтобы выпить во время своих праздников и торжеств». Бернабе Кобо заметил три отличительные черты построек инков. «Во– первых, каждая комната или жилое помещение были расположены отдельно: они не соединялись друг с другом. Во-вторых, индейцы не белили свои дома, как это делаем мы у себя, хотя стены домов вождей, случалось, были раскрашены разными цветами и имели простые украшения. В-третьих, ни дома знати, ни дома простых общинников не имели навесных дверей, которые можно было бы открывать и закрывать. Индейцы просто использовали тростник и плетень, чтобы загораживать дверной проем, когда они хотели закрыть его… У них не было ни замков, ни ключей, ни какой-либо другой защиты, и они не стремились делать большие украшенные входы. Все их дверные проемы были маленькими и простыми, а многие из них были такими низкими и узкими, что они больше были похожи на печные заслонки. И когда мы приходим, чтобы исповедать больного, нам приходится сгибаться или даже ползти на четвереньках, чтобы войти».
Привилегией королевской фамилии Инков было иметь дома, стены которых клались из камня гильдией высококвалифицированных каменщиков. Простота плана королевских дворцов щедро компенсировалась великолепием их каменной кладки. На первых испанских завоевателей и на тех, кто приезжал сюда позже, она произвела глубокое впечатление. Кобо писал: «Единственной замечательной особенностью этих построек были их стены. Но они выглядели так необычно, что любому, кто не видел их воочию, невозможно было бы оценить их великолепие». Сьеса де Леон вторил ему, так же удивляясь: «Во всей Испании я не видел ничего, что может сравниться с этими стенами и манерой их каменной кладки».
Искусство инков-каменщиков – их самое значительное художественное наследие. В других областях искусства их затмили более ранние цивилизации Андов. Инки научились резать и полировать камень с потрясающей виртуозностью. Соседние каменные блоки в их кладке тесно прилегают друг к другу без каких-либо признаков строительного раствора. Даже когда камни соединяются в сложные многоугольные узоры, их стыки так точны, что щели между ними выглядят как тонкие царапины на поверхности стены. И когда землетрясения разрушили более поздние и хрупкие стены, кладки из тесаного камня инков остались нетронутыми, и каждый каменный блок все так же был плотно пригнан к соседним блокам.
Инки использовали три вида камней при возведении общественных зданий в Куско. Большинство дворцов Инков были сделаны из тесаных прямоугольных блоков черного андезита, который приобретает глубокий красновато-коричневый цвет под воздействием атмосферы. Зеленовато-серый диорит-порфир с горы Саксауаман в виде больших многоугольных блоков использовался при постройке стен ограждения таких дворцов, как Хатун-Румийок. А твердые серые глыбы юкайского известняка широко использовали в строительстве крепости Саксауаман, а также для кладки фундаментов и террас по всему городу.
Поверхности камней гладко полировались, но каждый отдельный блок имел скошенные внутрь края своей внешней грани. В результате швы между каменными блоками были вдавлены, и вся стена имела вид кладки с выступающими гранями. Эти скосы у каменных блоков делались с чисто декоративными целями, чтобы нарушить гладкую поверхность стены, показать на ней контраст тени и света, продемонстрировать полный вес каждого отдельного каменного блока и привлечь внимание к исключительной точности соединений каменных швов. С точки зрения эстетики это был успешный прием: имеющие закругления поверхности камней придают стенам Куско плавность и изящество.
Инки-каменщики использовали два стиля в каменной кладке стен. В некоторых из них камни соединяются между собой безо всякой системы, и в кладке нет двух одинаковых камней, а стыки между ними имеют волнообразный рисунок, как у замысловатой головоломки, когда из кусочков надо сложить картинку. Такой вид кладки называется «циклопический». При другом стиле кладки камням придавали прямоугольную форму и укладывали правильными рядами, причем обычно каждый последующий ряд был немного меньше, чем предыдущий, лежащий под ним. Такой стиль симметричной кладки известен как «рядовой». Сами инки явно предпочитали аккуратность «рядовой» каменной кладки и применяли ее при возведении стен важных зданий. Но обычному современному наблюдателю стены с «циклопической» кладкой кажутся более загадочными и впечатляющими. Возникает почти тревожное чувство при виде гигантских валунов, которые точно подогнаны друг к другу, как куски шпатлевки. Кобо отразил обычную реакцию на это зрелище: «Уверяю вас, что, хотя они и кажутся грубыми, мне представляется, что такие стены строить было значительно труднее, чем складывать их из рядов тесаного камня. Ибо эти камни не вырезаны ровно, и тем не менее они плотно стыкуются друг с другом. Можно представить себе, какое количество труда было затрачено на то, чтобы заставить их смыкаться друг с другом так, как мы это видим… Если у верхушки одного камня есть выступающий уголок, то в камне, лежащем над ним, есть в соответствующем месте бороздка или углубление, точно подходящее по размерам к этому уголку… Такой труд, вероятно, был бесконечно утомителен: чтобы заставить камни укладываться точно один к другому, их, наверное, нужно было многократно ставить на нужное место и убирать, заменяя другим, для того чтобы проверить, какой подойдет. А учитывая размер камней, становится ясно, скольким людям это, вероятно, стоило больших усилий».
Было принято считать, что стены «циклопической» кладки – древнее, чем более знакомые нам стены «рядовой» кладки, но недавние археологические исследования показали, что в конце XV века в империи инков оба стиля использовались наравне. Этому есть правдоподобное объяснение. «Циклопическая» кладка применялась только для строительства террас или подпорных стен ограждений, где нужна была крепость. Обломкам скал оставляли их неровную форму, чтобы сохранить, по возможности, всю их величину; такие грубые стены из плитняка обычны для террас на всем протяжении Анд. «Рядовая» кладка использовалась для возведения стен домов. Возможно, этот стиль был имитацией зданий, построенных из дерна, найденных в районе Куско. Дерн нарезали прямоугольными кусками и клали травой вниз. По мере высыхания верхняя и нижняя части сужались, а бока выпячивались. Это могло дать толчок к возникновению декоративного зенкования стыков в каменной кладке инков.
Архитектура инков имела еще одну характерную черту. Двери и ниши неизменно строились в форме трапеций, боковые стороны которых скашивались внутрь по направлению к притолоке. Такой способ строительства был логичен для каменщиков, не открывших принципа построения арки. Он помогал уменьшить длину камня, образующего перемычку наверху, и распределял давящую на него нагрузку. Ряды таких трапециевидных ниш нарушали монотонность стен инков. Иногда эти ниши имели размеры караульной будки, то есть были достаточно высоки, чтобы в них поместился ряд стоящих слуг. Но гораздо чаще они были меньших размеров. Углубления в стене на высоте груди образовывали удобные ниши для посуды.
После занятия Куско Франсиско Писарро столкнулся со многими проблемами, требовавшими немедленных действий. Он должен был защищать свое завоевание от контрударов китонской армии. Ему нужно было решить вопрос с правительством и обеспечить управление местным населением. А также он должен был вознаградить своих собственных солдат-победителей и убедить их остаться здесь поселенцами.
Теперь, когда Куско был взят, несмотря на самоотверженную защиту китонских войск, в то время как Чалкучима был мертв, а Кискис проявлял непокорность, Писарро уже не пытался играть на стороне обеих противоборствующих партий в гражданской войне. Он открыто встал на сторону ветви королевской фамилии в Куско, к которой принадлежал Уаскар. Он и его люди с готовностью облачились в одежды освободителей. На следующий день после занятия Куско Писарро сделал Манко правителем, «так как он был благоразумным и энергичным молодым человеком, вождем индейцев, которые находились там в это время, и к тому же законным наследником империи. Это было сделано очень быстро… чтобы местные жители не присоединились к армии китонцев, а получили бы своего собственного правителя, чтобы ему поклоняться и подчиняться».
Писарро немедленно начал подстрекать нового правителя, чтобы тот собрал армию для освобождения Куско от китонских захватчиков. Манко хотел ни много ни мало как отомстить за преследование его семьи. «За четыре дня он собрал 5 тысяч хорошо вооруженных индейцев». Пятьдесят испанских всадников под командованием Эрнандо де Сото сопровождали это войско в погоне за Кискисом, который вместе со своей армией отступил в горы западной части империи, которая имела название «кунти-суйю», и находился у верховьев реки Апуримак, в 25 милях к юго-западу от Куско. Союзническая экспедиция продолжалась десять дней, но успеха не имела. Авангард Кискиса оборонял редут у прохода в горах и предупредил главные силы китонской армии о приближении кавалерии де Сото. Армия Кискиса при отступлении перешла через Апуримакское ущелье недалеко от деревушки Капи, сожгла подвесной мост и градом метательных снарядов отразила попытку союзнических сил переправиться через него. Эта местность ужаснула испанцев, так как она была «самой дикой и недоступной из того, что они до этого видели». Но Манко был доволен, что его воины хорошо проявили себя в жестоком бою с частью армии Кискиса.
Хотя армия китонцев и избежала встречи с этой карательной экспедицией, третье поражение поколебало ее боевой дух. Кискис не мог более заставить своих воинов оставаться вблизи Куско, а тем более ответить чужеземным завоевателям контратакой. Его воины думали только о возвращении домой и начали долгий путь в сторону Кито.
Экспедиция против Кискиса вернулась в Куско к концу декабря 1533 года. Испанцам из отряда де Сото очень хотелось заняться грабежами, а Манко желал официально короноваться на престол Инки. Манко уединился в специальном убежище в горах, чтобы выдержать необходимый трехдневный пост. Затем он торжественно прибыл на площадь для участия в ритуале, который сопровождал коронацию его единокровного брата Тупака Уальпы в Кахамарке четыре месяца тому назад. Вместе с торжествами, связанными с коронацией, праздновалась победа и освобождение от китонской оккупации. Последовали дни буйных празднований, и конкистадоры получили возможность увидеть все великолепие церемоний инков. Большую роль в них играли мумифицированные тела предков, Великих Инков, – христиане тогда не чувствовали в себе еще достаточно уверенности, чтобы вмешиваться в эти языческие ритуалы. Мигель де Эстете оставил живой отчет о тех днях торжеств. «Каждый день собиралось такое большое количество людей, что эта толпа с трудом помещалась на площади. По приказу Манко всех его умерших предков вынесли на площадь для участия в празднике. После того как со всей своей многочисленной свитой он зашел в храм, чтобы вознести молитву солнцу, он в течение утра обошел один за другим все мавзолеи, в которых находились забальзамированные тела умерших Инков. Затем их оттуда достали с великими почестями и преклонением, внесли в город и усадили каждого на свой трон по старшинству. Каждую мумию несли в паланкине слуги в ливреях. Индейцы шли за ними, распевая песни и воздавая хвалу солнцу… Они достигли площади в сопровождении большой толпы народа, впереди которой несли паланкин с Великим Инкой. Мумию его отца Уайна-Капака несли вровень с ним, а набальзамированные тела других предков с коронами на головах также покоились в паланкинах. Для каждого из них был сооружен шатер, и усопшие были по очереди помещены в них. Каждый сидел на своем троне в окружении слуг и женщин с мухобойками в руках. Окружение оказывало своим королям такие почести, как будто они были живыми. Рядом с каждым из них находился небольшой алтарь с его эмблемой, на котором лежали его ногти, волосы, зубы и другие частицы его тела, вырезанные после его смерти… Они оставались там с восьми часов утра до самой ночи без перерыва… Там было так много народа, а мужчины и женщины пили так много – все, чем они занимались, это была сплошная пьянка, – что по двум широким канализационным стокам более 18 дюймов в ширину, спускающимся в реку под камнями площади, целый день текла моча; поток был такой силы, как в половодье весной. Это было неудивительно, принимая в расчет количество выпитого и тех, кто пил. Но зрелище это было поразительным, дотоле невиданным… Эти празднества длились свыше тридцати дней кряду». Педро Санчо описал, в частности, мумию Уайна-Капака: «Она была обернута в богатые ткани и почти вся целая, недоставало только кончика носа». Педро Писарро вспоминал, что ежедневный ритуал начинался процессией, несущей изображение солнца и возглавляемой верховным жрецом по имени Вильяк Уму. Церемония также включала в себя символическую трапезу для каждой мумии. Еду сжигали на жаровне, стоящей перед мумией, а в большие золотые, серебряные или глиняные кувшины наливали чичу. Золу от сгоревшей пищи и чичу затем выливали в круглую каменную купель, содержимое которой затем оказывалось в той же самой сточной канаве, что уносила в реку мочу.
Испанцы вновь использовали коронацию для того, чтобы инсценировать демонстрацию преданности и дружбы между индейцами и европейцами. «После того как святой отец [Вальверде] отслужил мессу, губернатор вышел на площадь со своими людьми и в присутствии восседавшего на троне касика [Инки], окружавших его вождей, воинов… и своих собственных испанцев обратился к ним с речью, как он это делал раньше в подобных случаях. Я [Педро Санчо], как его секретарь и армейский писарь, согласно воле его величества зачитал им «Требования». Содержание этого документа им перевели, и они всё поняли и подтвердили это». Затем каждый вождь прошел через ритуал поднятия над головой испанского королевского штандарта под звуки труб, а Манко выпил с губернатором и другими испанскими военачальниками из золотого кубка. Индейцы «много пели и воздавали хвалу солнцу за изгнание их врагов с их земли и за то, что оно послало христиан править ими. Такова была суть их песен, хотя, – как осторожно добавил Эстете, – я не верю, что таковы были их истинные намерения. Они всего лишь хотели заставить нас думать, что они довольны присутствием испанцев…»
Документ, который был зачитан, переведен и «понят» индейскими вождями, представлял собой необычную декларацию под названием «Требования». Эта декларация явилась результатом той нравственной полемики, которая бушевала в Испании и в Вест-Индии в течение более двадцати лет. Спорный вопрос состоял в том, имеют ли испанцы право на завоевание индейских государств в обеих Америках. Хотя папа Александр поделил мир таким образом, что Африка и Бразилия отошли Португалии, а остальная часть обеих Америк – Испании, многие доказывали, что этот дар был сделан лишь с целью обращения в свою веру, а не для агрессии и завоевания. «Средствами достижения этой цели не могут служить грабеж, злословие, пленение или истребление их, или опустошение их земель, ибо это вызовет у язычников отвращение к нашей вере».
Еще в 1511 году доминиканский монах Антонио де Монтесинос начал эту полемику в своей потрясающе проницательной проповеди, обращенной к поселенцам на острове Эспаньола. «На вас смертный грех, – предупредил он их. – Вы живете и умираете с ним из-за жестокости и тирании, с которой вы обращаетесь с этими невинными людьми. Скажите мне, по какому праву вы держите этих индейцев в таком жестоком, ужасном рабстве? На каком основании вы развязали отвратительную войну против этих людей, которые тихо и мирно жили на своей собственной земле?»
Движение в защиту индейцев нашло своего защитника, когда Бартоломе де Лас Касас, который до того двенадцать лет наслаждался жизнью колониста, вдруг в 1514 году резко изменил свое отношение. Лас Касас выступал в защиту индейцев в течение всей своей оставшейся долгой жизни. Матиас де Пас, профессор богословия в университете Саламанки, в 1512 году написал научную работу, в которой он доказывал, что король имеет право распространять веру, но не вторгаться в другие страны с целью обогащения. Но другие авторитеты подтвердили монаршье право властвовать в Вест-Индии, так как местные жители, которые якобы были совсем как дети, нуждались в отеческой опеке европейцев. Они ссылались на падение Иерихона, как на прецедент справедливого уничтожения неверных. Они доказывали, что с язычниками Вест– Индии следует обращаться так же, как с маврами, – хотя последние вторглись на территорию христиан, в то время как американские индейцы жили в мирной изоляции.
Испанские монархи были сильно обеспокоены полемикой по поводу их моральных прав на завоевания. В Испании XVI века богословы были чрезвычайно влиятельны, и все испанцы, даже простые солдаты, испытывали глубокое уважение к религии и юридическим формальностям. Поэтому король назначил комиссию, состоявшую из приверженцев обеих противоборствующих точек зрения. В результате всех их споров были приняты Законы Бургоса (1512–1513 гг.), которые регулировали многие аспекты жизни местного населения в Вест-Индии. Законы были достаточно гуманны, когда речь шла о жилье и одежде, а также о защите мужчин, женщин и детей от чрезмерно длительного рабочего дня. Но индейцев-мужчин заставляли работать на испанцев девять месяцев в году.
Споры на тему морального права вести завоевательные походы продолжались. Король распорядился провести еще одно заседание комиссии в течение 1513 года в одном из монастырей Вальядолида. У него в голове созрел замысел, который воплотился в «Требования», то есть декларацию, которую должны были зачитывать индейцам через переводчиков до того, как испанские войска откроют против них боевые действия. Этот документ был победой проконкистски настроенного его автора Хуана Лопеса де Паласиоса Рубиоса. Он заявил, что «Требования» дают индейцам средство избежать кровопролития при полном и немедленном подчинении.
В самих «Требованиях» содержалась краткая история мира с описанием папства и испанской монархии и говорилось о том, что папа принес Вест-Индию в дар королю. Затем от индейской аудитории требовалось, чтобы они приняли на себя два обязательства: они должны признавать церковь и папу, а также считать короля Испании своим правителем от имени папы; и они должны были позволить, чтобы им проповедовали христианскую веру. Если местные жители отказывались от немедленного выполнения этих требований, испанцы обычно начинали боевые действия и «причиняли всякий вред и ущерб, какой только могли», включая порабощение жен и детей и грабеж собственности. «И мы клятвенно заверяем, что все смерти и потери, которые за этим последуют, будут по вашей вине…»
И испанские завоеватели уплыли, захватив с собой эти «Требования», которые они зачитывали в разных необычных ситуациях: их оглашали перед уже опустевшими деревнями, зачитывали уже взятым в плен индейцам или, как в данном случае, во время празднования победы на площади завоеванного столичного города. Лас Касас признавался, что при чтении «Требований» он не знал, то ли ему смеяться над их нелепой невыполнимостью, то ли плакать над их несправедливостью. Но у Писарро были свои инструкции на этот счет, а проведение ритуального оглашения этого документа удовлетворяло чувство законной правоты своего дела его секретаря Педро Санчо.
Дав индейцам правителя и зачитав им «Требования», Писарро мог начать «испанизацию» своей добычи, Куско. Перед ним стояла приятная задача – контролировать разграбление его огромных богатств. Его люди многое пережили, чтобы достичь такого невероятного успеха. Педро Санчо писал королю: «Конкистадоры пережили большие трудности, так как вся эта страна представляет собой самую труднопроходимую гористую местность, какую способны преодолеть лошади… Губернатор никогда не осмелился бы совершить эту долгую и опасную экспедицию, если бы он не был абсолютно уверен во всех испанцах своего отряда». Теперь Писарро нужно было проследить, чтобы грабеж проходил организованно, со строгим контролем за распределением сокровищ среди членов экспедиции, чтобы при этом пятая часть всего награбленного отходила в королевскую казну, а индейцы, у которых они отнимали сокровища, проявляли минимум недовольства. Писарро и его военачальники обладали достаточной властью, чтобы заставить своих подчиненных проявлять некоторую сдержанность; а тем в свою очередь было очевидно, что их положение в Куско было слишком ненадежным, чтобы они могли позволить себе допустить чрезмерный произвол. Писарро также был на руку тот факт, что сокровища из ценных металлов сначала должны были подвергнуться трудоемкой переплавке, прежде чем их можно было распределять или увозить.
Переплавка и распределение сокровищ Куско проводилась даже с еще большими предосторожностями, чем в Кахамарке. Рафаэль Лоредо нашел 90 документальных страниц, на которых был описан весь процесс, включавший в себя 22 ступени различных действий. Предметы из драгоценных металлов складывали в большой сарай, находившийся рядом с жильем Писарро, и каждый предмет записывался в реестр казначеем Диего де Нарваэсом. Сначала Писарро приказал начать переплавку под руководством Херонимо де Альяги 15 декабря 1533 года, а в течение последующих недель он издал много указов о приведении к присяге людей, которые были вовлечены в этот процесс, о взвешивании драгоценных металлов и проведении раздельной переплавки серебра низкого качества, серебра высокого качества и золота. Королевский казначей Алонсо Рикельме с казенными клеймами все еще находился в Хаухе. Поэтому 25 февраля 1534 года Писарро пришлось дать разрешение на изготовление новых клейм с королевским гербом. Они должны были храниться в сундуке под двумя замками, но конкистадорам пришлось довольствоваться одним замком, так как «в настоящий момент невозможно раздобыть сундук с двумя замками». Второго марта глашатай Хуан Гарсия был послан, чтобы призвать всех, у кого еще было серебро, нести его на переплавку.
Франсиско Писарро и Висенте де Вальверде распределяли серебро по своему усмотрению согласно достоинствам каждого конкретного солдата, причем дополнительную половину доли получали наиболее отличившиеся всадники. А между 16 и 19 марта сам Франсиско Писарро распределял золото, в общем, в тех же пропорциях, что и серебро. Помимо испанцев, находившихся в Куско, определенные доли были выделены и тем, кто остался в Хаухе или уехал назад, в Сан-Мигель, с Себастьяном Беналькасаром или погиб на Вилькаконге. По грубым прикидкам, золота в Куско оказалось вполовину меньше, чем получилось в Кахамарке, ведь значительная часть золота Куско была перевезена в Кахамарку для выкупа Атауальпы, зато серебра – в четыре раза больше. На самом деле в денежном выражении ценность переплавленных в Куско металлов была несколько выше. Франсиско Писарро получил просто долю, «причитающуюся ему, двум лошадям, переводчикам и его пажу Педро Писарро». У него хранилась доля его партнера Диего де Альмагро, который во время этих двух дележек получил больше, чем кто-либо другой. Королевская казна опять получила свою пятую часть, включая «статую женщины из 18-каратного золота, которая весила 128 марок» (не менее, чем 65 фунтов, или 29,5 килограмма), и золотую ламу, весившую свыше 58 фунтов (26,45 килограмма), а также другие фигурки меньших размеров. Хуан Руис де Арсе написал, что «его величество получил еще один миллион песо золота и серебра».
Разграбление Куско было одним из тех редких моментов в мировой истории, когда захватчики мародерствовали как хотели в столице великой империи. Это было событием, которое могло разжечь воображение любого амбициозного молодого человека в Европе. Франсиско Лопес де Гомара писал, что при въезде в Куско «некоторые из них немедленно начали разбирать стены храма, сделанные из золота и серебра; другие стали раскапывать могилы и искать драгоценные камни и золотые сосуды, которые были положены туда вместе с мертвецами; третьи забирали идолов, сделанных из драгоценных металлов. Они грабили дома и крепость, в которой было все еще много золота, принадлежавшего Уайна-Капаку. Короче, в крепости и в окрестностях они забрали больше золота и серебра, чем они получили в Кахамарке за пленного Атауальпу. Но так как теперь их стало значительно больше, чем было тогда, то каждый человек получил меньше. По этой причине, а также потому, что это был уже второй такой случай, к тому же не связанный с пленением правителя, он не получил такой широкой огласки».
Педро Писарро припомнил одну из наиболее впечатляющих находок. «В одной пещере они обнаружили 12 фигур стражников, сделанных из золота и серебра, в натуральную величину и похожих внешним видом на настоящих стражников этой страны; они выглядели очень реалистично. Были найдены прекрасные кувшины, сделанные наполовину из глины, наполовину из золота, причем золото так хорошо стыковалось с глиной, что ни одна капля не проливалась, когда их наполняли водой. А также было найдено золотое изображение. Это сильно расстроило индейцев, так как они сказали, что это была фигура [Манко-Капака] первого вождя, который завоевал эту землю. Они нашли золотые туфли, вроде тех, какие носят женщины, похожие на полуботинки. Они нашли сделанного из золота морского рака и много сосудов, на которых были скульптурные изображения всех птиц и змей, которых они только знали, и даже пауков, гусениц и других насекомых. Все это было найдено в большой пещере, которая находилась между участками обнаженных скальных пород за пределами города. Их не захоронили, потому что они были так искусно сделаны».
Самым большим призом, который получили испанцы в Куско, был храм Солнца с золотыми стенами – Кориканча. Он располагался у подножия треугольного выступа между речками Уатанай и Тульюмайо, в нескольких сотнях ярдов южнее главной площади. И хотя золотая облицовка была уже снята с храма ради выкупа Атауальпы, он все еще был полон ценных вещей. Хуан Руис де Арсе вспоминал, что он увидел, когда вошел в сокровищницу: «Так как Атауальпа приказал, чтобы ничто, принадлежавшее его отцу, не трогали [когда собирали выкуп], мы нашли много золотых фигурок лам и женщин, кувшинов, ваз и других вещей в помещениях этого монастыря. Вокруг всего здания на уровне крыши проходила золотая полоса шириной 8 дюймов». Диего де Трухильо описал, как он дерзко вошел в храм. «Когда мы вошли, Вильяк Уму, который был у них жрецом, вскричал: «Как вы смеете входить сюда!
Всякий, кто сюда входит, должен перед этим поститься в течение года и заходить босым с грузом на плечах!» Но мы не обратили внимания на то, что он говорил, и вошли».
Кориканча – по-прежнему место религиозного поклонения, так как вскоре монахи-доминиканцы приобрели это место и построили монастырь вокруг здания инков. Северная часть храма сейчас занята колониальной церковью Санто-Доминго и приемными покоями монастыря. Но с восточной стороны тянется стена, построенная инками, и она практически не тронута временем. Это великолепная стена «рядовой» кладки длиной 200 футов, в которой каждый обтесанный камень слегка выдается вперед и точно прилегает к соседним камням. Большая часть этой стены имеет свою первоначальную высоту 15 футов над уровнем улицы и 10 футов над уровнем платформы храма. Она сужается к вершине и наклоняется внутрь – все это делается для того, чтобы усилить иллюзию высоты и прочности. Центральный двор храма окружает ряд прямоугольных помещений. Во многих из них сохранилась нетронутой каменная кладка инков с рядом ниш трапециевидной формы, сделанных в стене на уровне плеч человека. Но самой впечатляющей особенностью архитектуры Кориканчи является подпорная стена изогнутой формы в северо-западной его части, ниже западного фасада церкви Санто-Доминго. Темно-серые камни имеют законченную форму и превосходно подогнаны друг к другу; они поднимаются на высоту 20 футов с легким изгибом для устранения оптического обмана. Этот ровный изгиб стены уцелел после многих землетрясений, которые случались в истории Куско, и некоторые туристы пытаются делать нравственные выводы из того факта, что стена, построенная инками без специального раствора, выстояла, в то время как испанская церковь над ней часто обваливалась (фото 27).
Помимо каменной кладки и золотой облицовки, среди особенностей Кориканчи, которые чаще всего описывались хронистами, был сад золотых растений, жертвенный сосуд и золотое изображение солнца. Искусственный сад поразил испанцев своими изящными точными копиями маиса, у которых были золотые стебли и серебряные початки. По словам Кристобаля де Молины, сад располагался в центре храма, перед помещением, в котором находилось изображение солнца. Неудивительно, что ни одно из этих драгоценных растений не избежало переплавки в 1534 году.
Жертвенный сосуд играл более важную роль. Хуан Руис де Арсе был свидетелем церемоний, проводимых возле него в течение первого года конкисты. «В центре двора находится жертвенный сосуд, а рядом с этим сосудом стоял алтарь, сделанный из золота, весом 18 тысяч кастельяно. Рядом с ним был идол. В полдень с алтаря снимали покров, и каждая монахиня [мамакона] приносила блюдо с кукурузой, затем с мясом и кувшин вина и предлагала это идолу. Когда церемония предложения пожертвований заканчивалась, подходили два стража-индейца с большой серебряной жаровней. Они разжигали в ней огонь и бросали в него кукурузу и мясо, а вино выливали в сосуд для жертвоприношений. Они приносили в жертву то, что горело в жаровне, при этом поднимая руки к солнцу и воздавая ему благодарность». Реджинальдо де Лисаррага, один из монахов-доминиканцев, живших в этом монастыре в конце того века, подтвердил: «В нашем монастыре остался большой каменный сосуд для жертвоприношений, имеющий восьмиугольную форму с внешней стороны. Он имеет более пяти с половиной вара [пять футов] в диаметре и глубиной свыше одного вара с четвертью».
Со знаменитым золотым изображением солнца было связано больше путаницы. Оно было известно как Пунчао, что означало «дневной свет», или «заря»; само же солнце называлось Инти. В Куско были различные изображения солнца, а в храме Кориканча также хранились изображения луны, звезд и грома. Главный образ Пунчао представлял собой «изображение солнца огромных размеров, сделанное из золота, прекрасной ковки и украшенное множеством драгоценных камней». Этот главный образ солнца избежал рук испанцев. Хвастливый Бискаян Мансио Сьерра де Легисамо заявлял, что он был в его собственности в Кахамарке, но он в азарте проиграл его за одну ночь; отсюда пошло испанское выражение «проиграть солнце до того, как оно встанет». Многие хронисты повторяли эту историю, но ни один из них не поверил Сьерре. Писарро не позволял ни одному солдату иметь в собственности драгоценные вещи из сокровищ выкупа до того, как они пройдут переплавку, а тем более этого не могло случиться с самым известным религиозным изображением империи. Испанцы продолжали мучиться по поводу пропавшего образа Пунчао, и Кристобаль де Молина написал в 1553 году, что «индейцы спрятали это солнце так хорошо, что его так и не смогли найти до сего времени».
Разграбление Куско было неизбежным, так как захват города стал кульминацией агрессии, инспирированной жадностью. Но утрата художественных ценностей была трагедией. Впечатлительный молодой священник Кристобаль де Молина осуждал своих соотечественников. «Их единственной заботой было собрать золото и серебро, чтобы разбогатеть… Они не думали о том, что причиняют зло, ломая и разрушая. Ведь то, что уничтожалось, было совершеннее всего того, чем они обладали и чему радовались».
В городе Куско также находились огромные склады империи инков. Люди Писарро часто видели провинциальные склады во время передвижения по королевской дороге. Инки понимали важность продовольственного снабжения для своих армий– завоевательниц и содержали хранилища необходимых припасов вдоль своих дорог. Припасы складывались рядами и хранились в одинаковых прямоугольных сараях, часть которых можно увидеть и сейчас. Отличным примером может послужить глухая деревушка Тантамайо на правом берегу в верхнем течении реки Мараньон. Аккуратный ряд сараев, сделанных из плитняка, издалека выглядит как обоз, двигающийся по склону горы. Но большая часть содержимого провинциальных складов была израсходована армиями во время гражданской войны или использована Кискисом.
Испанцы никак не могли быть готовыми к тому, что гигантские склады в самом Куско окажутся доверху заполненными. Педро Санчо описал «склады, в которых были плащи, шерсть, оружие, металлы, ткани и другие товары, выращенные или произведенные в этой стране. В них есть большие щиты, небольшие круглые щиты, обтянутые кожей, кровельные балки, ножи и другие инструменты, сандалии и нагрудники для экипировки воинов. Все это имелось в таких непомерных количествах, что трудно себе представить, как индейцы вообще смогли собрать так много изделий, чтобы заплатить такую огромную дань». Молодого Педро Писарро особенно поразили крошечные перья, из которых инки делали одеяния, и по сей день украшающие многие музейные коллекции. «Когда мы вошли в Куско, в городе находилось большое число складов, заполненных очень тонкими тканями и другими, более грубыми тканями; и склады, в которых хранились скамейки и разные стулья, продукты питания или кока. В них хранились переливающиеся перья, одни из которых были похожи на чистое золото, а другие переливались золотым и зеленым цветом. Это были перья очень маленьких птичек, едва больше цикады, которых называли «пахарос коминес» [колибри] из-за их крошечных размеров. Переливающиеся перья растут у этих птичек только на груди, и каждое перышко размером чуть больше ногтя. Огромное количество таких перышек были нанизаны на тонкую нить и искусно прикреплены к волокнам агавы так, что полученные образцы имели в длину более пяди. И все они хранились в кожаных сундуках. Из них делали одежду, которая состояла из ошеломляющего количества маленьких переливающихся перышек. Там было много других перьев самых разнообразных цветов, предназначенных для изготовления праздничной одежды для знатных инков и их женщин… А также там было много плащей, полностью покрытых золотыми и серебряными зернами бисера, и не было видно ни одной нитки, как будто бы это была очень густая кольчуга; и были склады обуви, подошвы которой были сделаны из сизаля, а верхняя часть – из качественной шерсти разных цветов».
Испанские завоеватели, ослепленные золотом Куско, не обратили никакого внимания на эти удивительные склады. Они позволили опустошить их «янаконам», союзникам из числа индейцев, которые присоединились к удачливым оккупантам.