Глава 3
Из Аукционного дома «Александр» мы поехали в холдинг, где нас с Пашкой дожидалась Виктория Семеновна, сгоравшая от любопытства. Втроем просмотрели, что удалось заснять Пашке, Виктория Семеновна дала задание нашему информационному отделу собрать всю возможную информацию про художника Ярослава Морозова, о котором мы втроем не знали вообще ничего.
– Юля, ты скажи: мазня или нет? Вот мы бы втроем, если постараться, могли бы что-то такое нарисовать?
Я покачала головой. Меня, неспециалиста в этой области, на самом деле поразила техника исполнения, и не только у Ярослава Морозова.
– Это профессиональные художники, – высказала я свое непрофессиональное мнение. – Возможно, они были вынуждены писать то, что писали, так как им не повезло жить во вполне определенное время. Другие картины они не смогли бы нигде выставить. И еще требовалось кормить семьи, не хотелось загреметь в лагеря… А портреты ткачих, доярок и вождей пролетариата явно позволяли и выжить, и жить, возможно, весьма неплохо. Не исключено, что они тайно писали какие-то другие картины, и те картины сейчас украшают какие-то частные коллекции или западные музеи.
– Вспоминается «Арлекино» Аллы Пугачевой, который Гамлета уже который год играет для себя, – вздохнула Виктория Семеновна. – Сколько людей в нашей стране были вынуждены зарыть свой талант в землю из-за того, что родились не в то время! Жаль. Очень жаль.
– Но ведь некоторые, несмотря ни на что, все равно продолжали творить, – заметил Пашка. – Тайно, но делали то, к чему лежала душа.
– Интересно, что еще успел за свою жизнь написать Ярослав Морозов? – произнесла я вслух, не ожидая получить ответ от Виктории Семеновны или Пашки.
Но какие-то ответы дала справка, подготовленная нашим информационным отделом. Они ведь уже собрали что-то по всем художникам, представленным на сегодняшнем аукционе.
Ярослав Святославович Морозов происходил из очень богатой семьи, но всегда считался в ней белой вороной, или, как говорят англичане, черной овцой. Во-первых, он выбрал богемную профессию, наотрез отказавшись от карьеры военного инженера, причем и просто военного, и просто инженера, как все остальные мужчины предыдущих поколений и его братья. В их семье было несколько изобретателей, дед и отец женились на купеческих дочках, которые приносили в семью хорошее приданое, да и мужчины умели зарабатывать деньги и часто продавали свои изобретения. Ярослав же всегда противился любой дисциплине, конфликтовал с отцом, матерью, братьями, любил женщин, гулянки, был изгнан отцом из дома. Молодой человек быстро нашел богатую вдовушку, поселился у нее, но не забывал и про других женщин. Вдовушка его выгнала, но тут же нашлась другая женщина, которая его подобрала, и потом Ярослав неоднократно перебирался из одной постели в другую. В начале своей творческой деятельности он рисовал обнаженных женщин. Некоторые картины сохранились до наших дней.
Семья Ярослава Морозова эмигрировала из России примерно за полтора года до Великой Октябрьской социалистической революции. Отец был прозорливым человеком, старший сын после ранения вернулся с фронта, они обсудили ситуацию, возможные перспективы развития ситуации – и решили уезжать. Семье, как уже говорилось, принадлежали патенты, права на изобретения, имелись накопления, драгоценности, счета в зарубежных банках. Взять с собой дома, конечно, не представлялось возможным, но загородную усадьбу даже удалось продать. Далеко не все верили в возможную победу пролетариата. Два дома в Петербурге пришлось бросить. Но все члены семьи выжили и прекрасно устроились в разных странах Европы и США.
В России остался один Ярослав Морозов, который после известных событий 1917 года как-то быстро поумнел. Или просто семейная прозорливость сыграла роль. Он сразу же принял советскую власть, отрекся от семьи (может, тут фамилия сыграла роль? Может, среди Морозовых процент таких предателей больше, чем у носителей других фамилий?), клеймил родственников, придумывая все новые и новые истории про ущемление своих прав этими буржуями. И он сразу же изменил направление своего творчества.
Советская власть тоже приняла Ярослава Морозова. Такой типаж ей требовался – отрекшийся от родственников благородного происхождения, постоянно об этом говоривший, принявший новую власть и еще и активно изображавший ее на своих полотнах в нужном свете. Ярослав получил зеленый свет. По большому счету, в его жизни ничего не изменилось, кроме направления творчества. Теперь он вместо голых баб рисовал портреты представителей новой власти и картины с их участием, демонстрируя их, так сказать, человеческое лицо. От него осталось много картин «с детьми». Трудно сказать, была ли это идея самого Ярослава Морозова, или кто-то ему подсказал, что нужно изображать вождей пролетариата и просто государственных деятелей именно с детьми. Но Морозов специализировался именно на этом – и успешно.
Умер он в начале тридцатых годов своей смертью. В советские времена его картины выставлялись во многих музеях, по его творчеству писали диссертации, изучали в институтах, показывали подрастающему поколению. Но в последние годы, после того как советская власть прекратила свое существование, интерес к творчеству Ярослава Морозова, как и многих других художников, творивших примерно в одно время с ним, иссяк. Теперь не требовалось вывешивать репродукции картин с изображением Ленина (а уж тем более Сталина) в школах, институтах и прочих учреждениях. Статуи демонтировались, картины отправлялись в запасники, за их состоянием не следили и в случае пожара или затопления не спешили спасать, отдавая предпочтение другим. Реставрацией никто не занимался. Что-то было по дешевке продано, что-то просто исчезло в неизвестном направлении, что-то, не исключено, уже сгнило на какой-то помойке.
Судя по тому, что собрал наш информационный отдел, на сегодняшний день было известно о местонахождении тридцати двух картин Ярослава Морозова. Сюжеты некоторых повторялись, и я, ознакомившись со списком, не была уверена, того ли «Ленина с детьми» я сегодня видела или не того, который зарегистрирован официально. Фотографий к списку не прилагалось. Даже описаний не было, правда, названия говорили сами за себя.
– Почему к нему теперь проснулся такой интерес? – посмотрела на меня Виктория Семеновна.
Я включила диктофон, который у меня в кармане записал все прозвучавшие в Аукционном доме объяснения.
– Но это не объясняет интереса именно к Морозову, – заметила Виктория Семеновна. – Насчет советской живописи я все поняла. Но почему остальные картины продавались без особого ажиотажа, а как выставили Морозова, началась драка? Юль, наведайся к галерейщику.
– Думаете, скажет? Я хотела для начала узнать что-нибудь про умершего коллекционера. Или с дамами поговорить. Думаю начать с американки, а то уедет в свою Америку, и там-то ее найти будет гораздо сложнее. Даму с бриллиантами найдем. Пашка ее светлый лик, преображенный пластическими хирургами, запечатлел на камеру, имя и отчество знаем. Вот с третьей будет посложнее. Но раз на аукцион положено регистрироваться, попробую выяснить, кто такая.
– А имя американки ты знаешь?
– Кейт Боланд. Я слышала, как она себя называла сотрудникам Аукционного дома перед входом в зал. И парень к ней обращался «мисс Боланд». Иностранцы могут у нас селиться далеко не во всех гостиницах. Хотя могла разместиться в мини-отеле, тогда найти будет сложнее…
Однако судьба распорядилась иначе. Мне пришлось начать свое расследование с другого конца.