Почему романсы жестокие?
В старину русские люди очень любили маскарады. Теперь, конечно, тоже любят, но раньше любили больше. А если не могли почему-нибудь нарядиться в маскарадные костюмы, тогда просто изображали каких-нибудь диковинных персонажей. Иногда даже очень серьезные и солидные люди так увлекались маскарадами, что даже и сами верили, будто они – это не они, а вот эти вот самые придуманные персонажи. Иностранцы очень удивлялись этому обычаю.
А русские – ничего. Русским даже нравилось.
В XVI в. в Россию приехал английский путешественник Флетчер. Все ему казалось странным – потому что в России все было не так, как в Англии. Путешественники из далекой Англии тогда были в редкость. Их считали диковинками, и все рассматривали на улицах, как какое-нибудь удивительное животное. Как слона, например. Или, допустим, живую обезьяну.
А потом еще выяснялось, что диковинный человек по-русски – ну вот совершенно не понимает!
– Ага! – говорили тогда наши предки, – он, значит, еще и немой к тому же! Немец, стало быть!
И всех иностранцев называли немцы. То есть немые. И вот, про диковинного немца Флетчера услышал не кто-нибудь, а сам царь Иван Васильевич Четвертый.
Царь немножко знал языки, и поэтому догадывался, что никакой Флетчер не немой, а просто не умеет говорить по-русски. И царь захотел поговорить с Флетчером.
Флетчер пришел в царский дворец, и они разговаривали об Англии и о России. Флетчеру в России не нравилось, и он всё время спрашивал царя: почему грязно на улицах, и всюду полно разбойников?
– Потому, ответил царь Иван Васильевич Четвертый, потому, что русские мои воры.
Ответ царя очень удивил Флетчера.
– Ваше величество, сказал Флетчер, но ведь вы тоже русский!
– Нет, – сказал царь, – я немец!
Флетчер еще больше удивился, и больше вопросов царю не задавал. А надо заметить, Иван Васильевич Четвертый был весьма серьезный царь. И даже грозный. Его так и звали – Иван Грозный.
И этот серьезный и грозный царь тоже, оказывается, любил маскарад. Только он никем не переодевался, а просто говорил, что немец.
И, кажется, даже сам в это поверил.
А царь Петр I вообще велел всем боярам и дворянам играть «в немцев». В иностранцев то есть. Он приказал носить голландские и немецкие костюмы и брить бороды, которые русские люди прежде очень берегли.
После царя Петра русские стали очень хорошо учить иностранные языки. Считалось, что по-русски просвещенному человеку разговаривать невежливо.
И вот все стали учить иностранные языки, и выучили их очень хорошо. Да так хорошо, что иногда забывали и родной русский язык. Даже Пушкин, и тот, когда был маленький, не умел говорить по-русски. До пяти лет будущий великий русский поэт говорил только по-французски.
Так что маскарады русские люди всегда очень любили. И если не надевали маски, то хотя бы переменяли костюм или язык.
Русские песни тоже очень любят надевать на себя всякие маски и наряды.
В XVIII в. в России появились романсы. Их привезли из Европы вместе со всякой другой европейской музыкой того времени. Романсы – это такие песни про любовь. В них слова и музыка очень тесно сплетены друг с другом.
Когда поют романс кажется, что говорят, но говорят очень красиво и музыкально. В России такого никогда не слыхали! По русским обычаям, когда поют – то певцы часто распевают слова песни. Например, в песне есть такие слова:
– Калина с малиною рано расцвела…
А вот как это поют народные певцы:
– Ка-а-ли-и-на-а-а с ма-а-ли-и-и-но-о-ю ра-а-а-но-о ра-а-а-с-цве-е-ла…
А то еще и вставляют посреди слова всякие маленькие словечки – вроде «ой» или «ай». Или буквы какие-нибудь, совершенно не из этого слова, и которые вообще ничего не значат. Так что иногда даже и понять невозможно: на каком языке поют?
Что значат, например, такие слова:
– По-хо-хо-о-о-ой-по-хо-хотиню-у-й-й-я…? А это всего-навсего:
– Помню, помню я… Только каждый слог в этом слове распет на несколько нот. А чтоб ноты были заметней для слушателя певец еще и вставил разных буковок.
И получилось красиво и непонятно.
А романсы поют совсем иначе. Они тоже красивые, но только в них все понятно. Многие русские поэты очень любили романсы.
И даже писали стихи – чтоб к ним придумали музыку, и стихотворение стало романсом. Например, в начале XIX в. поэт Мерзляков написал стихотворение про дуб. Стоит этот дуб посреди долины один-одинешенек, и очень одинокому дубу скучно и грустно жить на белом свете… И тут же появилась музыка, и получился замечательный романс.
Среди долины ровныя
На гладкой высоте
Цветет-растет высокий дуб
В могучей красоте.
Цветет-растет высокий дуб
В могучей красоте.
Высокий дуб, развесистый,
Один у всех в глазах,
Один, один, бедняжечка,
Как рекрут на часах!
Один, один, бедняжечка,
Как рекрут на часах!
Взойдет ли красно солнышко,
Кого под сень принять?
Ударит ли погодушка,
Кто будет защищать?
Ударит ли погодушка,
Кто будет защищать?
Ни сосенки кудрявые,
Ни ивки близ него,
Ни кустики зеленые
Не вьются вкруг него.
Ни кустики зеленые
Не вьются вкруг него.
Ах, скучно одинокому
И дереву расти!
Ах, горько добру молодцу
Без милой жизнь вести!
Ах, горько добру молодцу
Без милой жизнь вести!
Так что, на самом деле, это, конечно, не про дуб, а про любовь и про то, как грустно одинокому человеку. Правда, сейчас этот романс чаще называют песней, чем романсом. Это потому, что слово «романс» стало обозначать немножко другое, чем оно значило сначала. Слово «романс» появилось в Испании. Так называли песни, написанные на романском языке. На нем говорили дома, на улице, а в церкви и при всяких государственных делах говорили и писали по-латински. Поэтому романс был простой незатейливой песенкой, в которой рассказывалось о событиях самых обычных. Ведь если нужно было поведать о чем-нибудь необычном и величественном, песню пели по-латински. Но это в Испании.
А в России красивое иностранное слово «романс» звучало очень необычно. И вот, русские романсы стали примерять на себя всякие интересные одежки… В XIX в. русские романсы стали петь цыгане – на свой, цыганский манер. Они распевали слова почти так же, как это делают русские народные певцы.
Только русские певцы распевали слова так, что даже трудно понять – на каком языке поют? А цыгане обращались со словами песни довольно бережно. От куплета к куплету певец понемножку изменял напев, и никогда не повторялся, а все время придумывал что-нибудь новое. Голос цыганского певца звучит то очень высоко, то неожиданно низко, а все-таки романс не распадается на куски. Талант цыганских певцов в том, что самую простую песенку они умеют превратить в самое настоящее произведение искусства. К тому же цыганская манера пения – очень выразительная. Если певец радуется – то без оглядки. А если поют про грустное, то слышно такое страдание, что не верится, будто человек и вправду может такое перенести. Поэтому в XIX в., когда говорили «романс», часто прибавляли: «цыганский» или «жестокий». Русские певцы многому научились от цыган. И появились русские романсы про цыганскую жизнь:
Мой костер в тумане светит,
Искры гаснут на лету,
Ночью нас никто не встретит,
Мы простимся на мосту.
Ночью нас никто не встретит,
Мы простимся на мосту.
На прощанье шаль с каймою
Ты на мне узлом стяни.
Как концы ее, с тобою
Мы сходились в эти дни.
Как концы ее, с тобою
Мы сходились в эти дни.
Кто-то мне судьбу предскажет?
Кто-то завтра, милый мой,
На груди моей развяжет
Узел, стянутый тобой?
На груди моей развяжет
Узел, стянутый тобой?
Ночь пройдет, и спозаранок
В путь далекий, милый мой,
Я уйду с толпой цыганок
За кибиткой кочевой.
Я уйду с толпой цыганок
За кибиткой кочевой.
Вспоминай, коли другая,
Друга милого любя,
Будет песни петь, играя
На коленях у тебя.
Будет песни петь, играя
На коленях у тебя.
Мой костер в тумане светит,
Искры гаснут на лету,
Ночью нас никто не встретит,
Мы простимся на мосту.
Ночью нас никто не встретит,
Мы простимся на мосту.
Это стихотворение написал поэт Яков Полонский. А кто придумал музыку – неизвестно.
Но вот что интересно: в этом романсе есть одна особенная черта. Его ритм можно посчитать так:
Мой костер в тумане светит… раз-два-три раз-два-три раз-два-три раз-два-три «Раз» – это сильная долька счета. На нее хочется сильно хлопнуть в ладоши или топнуть в пол ногой. «Два» и «три» – это слабые дольки. На них тоже можно хлопать в ладоши или топать ногами, но слабее, чем на счет «раз». Такой ритм бывает у вальса – немецкого танца. Он тоже попал в Россию в XIX в. Это очень заводной танец, который заставляет танцоров без устали кружиться, как будто внутри у них маленький моторчик. Русским поэтам и музыкантам вальс очень понравился, и появились русские народные вальсы.
«Когда б имел златые горы
И реки, полные вина,
Все отдал бы за ласки, взоры,
Чтоб ты владела мной одна!»
«Но как же, милый, я покину
Семью родную и страну?
Ведь ты заедешь на чужбину
И бросишь там меня одну!
Не упрекай несправедливо,
Скажи всю правду ты отцу,
Тогда свободно и счастливо
С молитвой мы пойдем к венцу!»
«Но не твою ль, голубка, руку
Просил я у отца не раз?
А он не понял моей муки,
И дал жестокий мне отказ».
Тогда бежать я с ним решилась,
Поверив клятве роковой,
На Божий храм перекрестилась,
В слезах взглянув на дом родной.
Умчались мы в страну чужую,
А через год он изменил,
Забыл и клятву роковую,
Когда другую полюбил.
Он мне сказал, стыдясь измены:
«Ступай обратно в дом отца!
Оставь, Мария, мои стены!»
И проводил меня с крыльца.
За ласки, речи огневые
Я награжу тебя конем,
Уздечка, хлыстик золотые,
Седельце шито жемчугом!»
«Не надо мне твоей уздечки,
Не надо ворона коня!
А за твою, злодей, измену
Я отомщу тебе сама!»
Конечно, это не веселый немецкий вальс. Это русский романс, и притом романс жестокий. В нем обязательно есть любовь, причем неудачная. А еще – измена и месть:
Проходит год и две недели,
И с ним случилася беда:
С пустой котомкой за плечами
Стоит бродяга у окна.
«Прости, Мария, дорогая,
За все, что сделал я с тобой.
Давай же будет все, как прежде,
Ты будь мне верною женой».
«Идите все, мои родные,
Прогнать бродягу от окна —
Он прожил горы золотые,
И реки, полные вина!»
В этом романсе герой-изменщик еще сравнительно дешево отделался. А вот в другом, очень известном даже погиб из-за своей измены:
Окрасился месяц багрянцем,
Где волны шумели у скал.
«Поедем, красотка, кататься!
Давно я тебя поджидал!»
«Я еду с тобою охотно,
Я волны морские люблю,
Дай парусу полную волю,
Сама же я сяду к рулю!»
«Ты правишь в открытое море,
Где с бурей не справиться нам.
В такую шальную погоду
Нельзя доверяться волнам!»
«Нельзя? Почему ж, дорогой мой?
А в прошлой, минувшей судьбе,
Ты помнишь, изменник коварный,
Как я доверялась тебе!»
…Всю ночь волновалося море,
Шумела морская волна,
А утром качались на волнах
Лишь щепки того челнока…
В общем, все утонули – и коварный изменщик, и несчастная девушка… Оба эти романса – «Златые горы» и «Окрасился месяц багрянцем» – пела великая русская певица Лидия Русланова. До нее они считались неприличными, потому что до Руслановой такие романсы пели только в трактирах.
А певица превратила их в произведение музыкального и певческого искусства. Русланова пела их под гармошку. Под гармошку жестокие русские романсы уже совсем не похожи на испанские или цыганские песни. Русские музыканты «обжили» их и сделали совершенно своими. Но дело этим не кончилось. Русская песня продолжала примерять всякие маски. Вот она надевает личину мальчика-еврея, который торгует на улице папиросами. Таких мальчиков было очень много в начале XX в. в России, потому что многие дети потеряли родителей из-за войны и революции.
Ночь туманная такая,
А вокруг темно,
Мальчик маленький стоит,
Мечтая об одном,
Он стоит, к стене прижатый
И на вид совсем горбатый,
Он поет на языке родном:
А дальше в русской песне встречается слово на еврейском языке: «койфте». Это значит – «купите». Потому что, когда русская песня надевает маску, то кажется, что это даже не маска. Так всё правдиво получается!
Припев: Купите, койфте, койфте, папиросы!
Дайте сиротке медный грошик!
Дай вам Боже много хлеба,
Сироту услышит небо,
Посмотрите – ноги мои босы!
Купите жизнь за медную копейку!
Бедного бродяжку пожалейте!
Я голодный и раздетый,
Дай Бог вам и вашим детям,
Господин хороший, не болейте!
Но, кажется, не очень-то удачно торгует мальчик папиросами.
Ходят под зонтами дамы
В шляпах и манто,
И гуляют с ними дети
В новеньких пальто,
Стали пальцы непослушны,
А он смотрит прямо в душу,
И дрожит, как на ветру листок.
Припев
Конечно, это очень грустная песенка. Жалко мальчика. И жалко тех девушек, которых обманули коварные изменщики, и все из-за этого погибли. Но есть и другие песни. В них тоже рассказывается о всяких несчастьях, но никого не жалко. Может, потому что герои их живут не рядом с нами, а где-нибудь далеко, за границей? У них красивые заграничные имена, и даже песни эти называются «шансон», т. е. «песня» – но только по-французски.
Вот одна такая «песня по-французски». Впервые ее спела в начале XX в. одесская певица Ида Кремер. А народ подхватил и поет уже сто лет.
В стране далекой юга,
Где не бушует вьюга,
Жил-был красавец
Джон Грей, ковбоец,
Джон Грей – большой повеса,
Силою – с Геркулеса,
Ростом, как Дон Кихот.
Рита и крошка Нэлли
Пленить его умели,
Часто он клялся
В любви обеим,
Часто порой вечерней
Он танцевал в таверне
Танго и фокстрот.
Роскошь, вино и чары,
И перебор гитары.
При лунном свете
Кружатся пары.
У Джонни денег хватит,
Джонни за все заплатит,
Джонни всегда такой!
Вот уж две недели
Джонни не видит Нэлли,
Рита с усмешкой
Шепчет на ухо:
– Нэлли вам изменила,
Время проводит мило
С Гарри в «Отеле Роз».
Джонни спешит к отелю,
В номер коварной Нэлли
Тихо стучится,
Слышит: «Войдите!»
Нэлли застал он в паре
С другом – ковбойцем Гарри,
Джонни тогда сказал:
«Ваша подруга Рита
Очень на вас сердита,
Шлет вам подарок —
Нате, возьмите!
А я так устал с дороги,
Будьте ко мне не строги,
Дайте бокал вина!»
Сталь засверкала
В руках у Джонни,
Нэлли упала
На пол без стона.
Гарри вскочил на ноги,
Джон крикнул:
«Прочь с дороги!»
В Гарри он нож вонзил.
Это тоже русская песня. Хоть и поется в ней про «страну далекую юга, где не бушует вьюга».