Глава четвертая
Храм
– Здесь все и произошло, – глухо выговорил Марик.
Рич потрясенно молчала. За стенами Храма отгорал день, все еще стояла жара, но спасительная прохлада камня вдруг показалась ей непереносимой стужей. Все, что случилось за прошедшие сутки, все, что еще в полдень давило на нее неподъемной тяжестью, теперь казалось уже не столь важным. Но даже и то, что она, как и Тир, узнала об истории собственного рождения, не поразило ее больше, чем то, что оставило после себя след в виде выжженного пятна и треснувшего камня. Главным был черный след, что появился семнадцать лет назад на плитах большого зала храма Мелаген, а все остальное годилось лишь для зимних разговоров у потрескивающего углями камина, даже если касалось близких и дорогих людей.
Рич нащупала на шее ожерелье матери, которое, как выяснилось, та собрала из камней, вырванных из собственного тела. Коснулась рукояти, как ей казалось, простецкого, пусть и пропитанного магией меча, который был принесен в Оветту из неведомого мира еще Сето. Поймала пальцами серебряный жезл, выплавленный Ирунгом из металла, что остался на камнях после исчезновения матери Тира. Почему Марик отдал его только теперь, задала Рич себе вопрос и сама же ответила на него: потому что не смогла бы жить с новым знанием так, как жила до сих пор. «А как ты будешь жить теперь?» – снова спросила себя Рич и не нашлась что ответить.
Марик и Насьта сидели на опустевшем после исчезновения Сади постаменте. Тир, согнувшись над черным пятном, ощупывал выбоину в камне.
Рич подняла глаза. Вон на тех балках ее мать девчонкой скрывалась от зорких глаз наставниц, что учили уму-разуму танских дочек в храме Мелаген. На этих же плитах она училась танцевать и здесь же исполнила последний танец. Здесь все началось, и здесь все закончилось.
Так все и было. Ничего не утаил Марик, все рассказал, что вызнал за долгие годы, что со слов самой Кессаа, что со слов Оры, что со слов Ирунга, который до последнего своего дня не оставлял вниманием дочь некогда ненавистной ему девчонки. Пытаясь избежать похоти тогдашнего конга – Димуинна Ойду, не зная ни имени собственной матери, ни имени отца, она доверилась седому воину баль, бывшему лишь немногим старше нынешнего Марика, и ударилась в бега, рассчитывая соединить судьбу с возлюбленным Леббом Рейду. Но судьба столкнула ее с сыновьями Ирунга, которые в короткой схватке нашли свою смерть. И полоса смертей продлилась до самого храма Сето, расположенного недалеко от Дешты, где Лебб Рейду предательски убил защитника Кессаа, но так и не стал ее мужем по обычаям сайдов. У того же храма нашли смерть и конг Димуинн, и тан Олли, и многие другие. А потом случилась битва у бальского храма Исс, где погиб отец Марика, где кровь потомков Мелаген сняла древнее заклятье, освободила и Суйку, и Суррару и положила начало еще более страшной войне, чем та, что велась до сих пор. Там Кессаа убила собственную мать. Убила, защищаясь, но заплатила за убийство страшными муками…
Рич прерывисто вздохнула. Несколько жизней сплелись в такой неразделимый клубок, что выдернуть отдельную, не тревожа остальных, было невозможно. Мэйла обучала Кессаа владению мечом, потом преследовала ее, потом охраняла в ту страшную ночь с горсткой сайдов храм Мелаген, а еще через годы стала наставницей дочери Кессаа.
Мать Тира сначала преследовала мать Рич, потом спасала ее, а затем здесь, на этом самом месте, сделала вместе с ней одно дело. Как перенесет парень историю собственной матери? Как будет жить с осознанием, что его отец едва не обратил в пепелище всю его нынешнюю родину? Как свыкнется с мыслью, что его мать была обречена его же отцом на смерть? А сама Рич?..
Как она будет смотреть на Лебба Рейду, когда тот в очередной раз появится во дворе заведения Марика и, высокомерно косясь на упражняющихся сыновей, даже не спросит о том, как поживает его дочь? А ведь как бы Рич ни фыркала на любое упоминание о собственном отце, именно его она жаждала видеть. Именно его похвала ей была нужна! Не ради ли отца она истязала себя воинскими упражнениями, чтобы доказать красавцу тану, что достойна называться его дочерью открыто, а не вполголоса с многозначительными усмешками! Может быть, ей следует поговорить с ним? Например, спросить о том, почему он взял ее мать силой, почему он так изменился, ведь не могла ее мать влюбиться в напыщенного и жестокого истукана? А сможет ли она спросить? А ну как выхватит меч или кинжал и убьет собственного отца так же, как он убил воина Зиди – защитника юной Кессаа? Или так, как убила Кессаа собственную мать?..
Рич вздрогнула и открыла глаза. Насьта вытащил тонкую дудочку и начал выдувать из нее легкую мелодию – наверное, ту же самую, которой он на этом самом месте удерживал на грани сущего мира окаменевшего Сади. Точно так же он заиграл на дудочке, когда голова Мэйлы упала на стол. Может быть, именно его мелодия не дала Ильке забиться в истерике, вывела из столбняка Маэля и Лиди. А через мгновение Марик содрал с балки навеса полотенце и накрыл сидящий труп вместе с головой. Но Рич успела разглядеть. Она успела разглядеть срез. Он не кровоточил. Кровь запеклась на нем. Он был прижжен, Рич даже показалось, что она слышит запах обожженной плоти. Запах живой обожженной плоти. И это было тем ужаснее, что обожженной плотью пахло от мертвой Мэйлы. Ее строгая наставница пришла за стол уже мертвой. Рич, конечно, помнила рассказы о мертвецах, что ходили по Суйке, словно живые, но никогда не думала, что это будет выглядеть именно так.
Насьта перестал играть только после того, как Ора увела Маэля и Лиди. Она хотела увести и Ильку, но та заупрямилась. Глаза девчонки потемнели, губы сжались. Она сидела возле Рич и не сводила взгляда с Тира. Не туманного влюбленного взгляда, каким обычно светилась младшая подружка Рич, а строгого и уверенного, словно говоря ему: «Я знаю, ты не подведешь меня».
Рич даже позавидовала тогда Ильке, точнее, загрустила, что ей не на кого посмотреть таким же взглядом. Не то чтобы она никогда не примеряла на себя в грезах Тира, но их почти равенство в возрасте и постоянная воинская близость в обучении в доме Марика сделали их не просто братом и сестрой, а почти близнецами. С таким же успехом Рич могла бы примерить на себя самого Марика. Вот уж кто казался ей истинным подобием достойного внимания мужчины, но и он был настолько родным для нее человеком, что никаких других чувств, кроме безусловного обожания и доверия, в ней даже не могло шевельнуться.
А вот Ильке не помешало, что Тир становился мужчиной у нее на глазах. Впрочем, и Тиру не помешал возраст возлюбленной – сам глаз с нее не сводил, хотя и держал себя с Илькой еще строже, чем с Рич. Но вольность-то – дело наживное, натешится и губами красавицы девчонки, и ее телом после свадьбы. Всего-то осталось: через день пройти посвящение в воины на большой арене Скира. Тогда Тир получит право поступить на службу и завести собственную семью. Да и Ильке до семнадцатилетия, после которого принято принимать сватов, остался один год. Впрочем, с согласия родителей невесты, о нем можно и вовсе забыть! И появится еще один бравый воин в дружине Сната Геба. Тир, правда, рассчитывает остаться младшим наставником в школе Марика, но ведь неизвестно еще, как жизнь может обернуться?
Вот какие мысли вертелись в голове Рич, когда она сидела в двух локтях от обезглавленного тела Мэйлы и все пыталась понять, что за магия заставила мертвую воительницу дойти до стола и сесть на свободное место.
А потом во дворе заведения появился нынешний старшина стражи конга Картус, и началось долгое разбирательство. Была обыскана и опечатана комната Мэйлы, опрошены все, кто находился в доме, вызваны колдуны. Сам Бравус приплелся из храма Мелаген вместе с вечно погруженным в мрачные мысли дряхлым Вертусом. Жрец уже было начал увещевать разбирателей в том, что никакого особенного колдовства в предсмертии и смерти девицы Мэйлы применено не было, разве только раскаленный в очаге меч, но тут подал голос Вертус, и Бравус счел за лучшее замолчать. Никто лучше Вертуса не мог разобрать хитроумное колдовство, при том что сам наставник общей магии колдовать не любил и делал это редко и крайне неохотно. Вертус бестрепетно наклонился к трупу, понюхал срез, только что не лизнул его, затем поднял голову, зачем-то долго вглядывался в глаза несчастной, но подал голос, только чтобы остановить Бравуса:
– Магия огня наличествует. Хитрая и тонкая, но именно она. Рискну предположить, что речь идет о жидком огне, но приготовленном заранее и наведенном на жертву на расстоянии. Женщина была подчинена, затем неизвестный нам умелец умертвил ее дух, оставив тело на грани смерти, и набросил огненную удавку на горло. Она и подействовала… – Вертус на мгновение запнулся, но тут же уверенно продолжил: – Подействовала, едва несчастная попала в перекрестье взглядов. А сейчас мы проверим одно предположение.
Он поднял не успевшую окоченеть руку Мэйлы и заголил рукав. На смуглой коже красовались два штриха – двойная царапина. Не косой крест, нет. Уголок. Рич тут же схватилась за собственное запястье. Вздрогнул Марик. Выпучил глаза Насьта. Тяжело опустился на скамью старшина дружины.
– Одиннадцатая смерть, – вздохнул Картус, теребя обвислые седые усы. – Десять ветеранов умерли похожим образом. У кого была отсечена рука, у кого нога, но у каждого такая же отметка на руке! У некоторых были сожжены внутренности. Неизвестный маг ни разу не повторился! И всякий раз смерть случалась в людном месте. Не расползлись еще слухи по Скиру? Расползутся! Просто, когда отваливается, к примеру, нога и человек падает замертво, ущерб в глаза не бросается. И кровь не хлещет, и штаны не распадаются. Экий забавник отыскался в Скире!
– Еще будем ждать смертей? – поинтересовался Вертус.
– Вряд ли, – глухо пробормотал Картус.
Старый воин, бывший кормчий одной из самых больших галер, сменивший на посту старшего дружины Марика, стянул с головы колпак и вытер им пот со лба.
– Последняя она была, – пробормотал он. – Я всю неделю голову ломал, а потом, вчера еще, догадался. Все десятеро были во время войны в охране храма Мелаген. Ирунгу подчинялись. И Мэйла ими командовала, кстати. Сегодня хотел поговорить с ней, не успел. И у всех такая же отметка. Но, кроме этих одиннадцати, никто не выжил. Ирунг давно умер. Эх, никто его руки не рассматривал! Не было больше никого в храме в ту ночь…
– Было, – твердо сказал Марик и заголил руку.
– И я, – протянул Насьта.
– Та-ак, – озадаченно протянул Картус. – Это что же? Охрану к вам теперь приставлять?
– Для начала освободить от занятий в школе магии, – удивляясь сама себе, брякнула Рич и тоже выставила перед собой руку. – Я, наверное, тоже в той войне в храме Мелаген отметилась?
– И я? – потянул рукав Тир.
– Четверо еще, что ли? – воскликнул Бравус.
– Правда, живые пока, – помрачнел старик Вертус. – Но отметка-то у вас чуть другая, да… И высечена иначе… О Марике Дари и ремини я и сам слышал, рассказывал мне кое-что старина Дамп за кружечкой теплого вина, а вот об этой парочке… Я уже давно понял: в нашей школе без златовласой сорвиголовы никакая пакость обойтись не может, и все-таки…
– Их матери были в храме, – проговорил Марик. – И обе остались там. Одна навечно, другая… другая исчезла.
– На этом следствие прерывается, – поднялся на ноги Картус. – Повелением конга все, связанное с храмом Мелаген, отнесено к тайным делам. И служба в большом зале храма Мелаген не ведется уже семнадцать лет неспроста. Не болтать попусту! Надеюсь, повторять мне это не придется? Марик, одолжи моим ребятам тележку, на которой возишь дрова, мы увезем тело. Охрану оставить?
– Охрану? – не понял баль и окинул взглядом двор.
С тревогой, приложив ладонь к губам, смотрела на него Ора, не отрывали от названого отца колючие взгляды Тир и Рич, хлопала мокрыми ресницами Илька, ковырял пальцем клапаны в дудке Насьта.
– И что она может, твоя охрана? – вздохнул Марик. – Вот был бы жив Ирунг!..
– Ну не только Ирунг владел тайнами магии! – выпятил живот Бравус. – По моему разумению, присутствующий здесь Вертус, которого подобрал к наставничеству еще сам Ирунг, нисколько не слабее покойного тана Стейча. Достойны уважения познания и умения наставника Лайриса, да и наставники Качис, Добириус, Туск – мастера в своих областях!
– Особенно Добириус! – хмыкнула Рич.
– Не оскверняй, дочь, уста свои хулой на старшего над тобой! – поднял руку Бравус.
– Не согласна, – надула губы девчонка, вспоминая наставника по боевой магии, который один принес школе больше урона, чем она со всеми шалостями. – Я преисполнена уважения к почтенному наставнику Вертусу, признаю знания наставника Лайриса, готова смириться с Качисом и Туском, хотя толку от них тут будет немного, но Добириус… Да он сожжет заведение Марика!
– Не твоего ума дело, неразумная! – побагровел Бравус. – А дело это – есть дело, в котором заинтересован сам конг!
– Твое почтение! – с печальной усмешкой остановил поток его негодования Вертус. – Я хотел бы объясниться. Как вы уже поняли, одному из наставников поочередно с другими придется нести дозор в этом гостеприимном доме. Несомненно, Картус согласует тонкости с самим конгом, но несомненно также и то, что с тех пор, как мы начали заниматься таинственными смертями, Снат Геба настоятельно потребовал, чтобы наставники школы магии, а при необходимости и старшие школяры не оставляли вниманием данные происшествия. И это при том, что до сего дня все происходящее оставалось в тайне! Так вот по поводу уважаемого наставника Добириуса, чей пыл порой опережает его возможности, а равно и любого другого мага, хоть наставника школы, хоть жреца одного из Храмов, или даже какого-нибудь неизвестного нам до сего дня искусника, я могу сказать только одно. Никто не справится с этим забавником на том поле, на котором он, очевидно, безмерно силен, то есть в магии! Убит или остановлен он может быть только обычным или специально подготовленным оружием, если только и в этом не окажется на голову сильнее противников. Опережая вопросы, скажу сразу: как готовить такое оружие и как его применять, я не знаю. Но сказанное мною мне самому очевидно точно так же, как и то, что и сегодня на камни Скира не прольется ни капли дождя! Поэтому не ждите от скирских колдунов чуда. Все, что они могут, умереть чуть позже обычного человека, что и позволит им рассмотреть забавника или его магию в действии.
– Как давно начались смерти? – подал голос баль.
– Третьего дня, – отозвался Картус, наблюдая с мрачным видом, как рослые стражники грузят на тележку тело Мэйлы, потом махнул рукой и зло сплюнул под ноги, поворачиваясь к воротам. – Ох, не нравится мне это дело! Когда армия хеннов стояла под стенами Скира, и то так не покалывало под лопаткой!
– Мы были тогда моложе, – негромко вымолвил Марик.
– Я пришлю первого наблюдателя, – степенно произнес Бравус и тоже направился к выходу со двора, но, обернувшись возле ворот, важно изрек: – Пойдем, наставник Вертус, нам нужно обсудить происшедшее!
– Кто он? – негромко окликнул Марик шагнувшего к воротам мага. – Кто он, этот забавник?
– Кто? – переспросил Вертус и хрипло рассмеялся. – Тебе ли, славный воин, задавать такие вопросы? Или это я совершал подвиги в осажденном Скире?
– Выходит, что следы ведут в осажденный Скир? – нахмурился баль.
– Ты видел следы? – удивился Вертус. – Поведай мне, воин, что бы ты сказал, если бы кто-то на твоих глазах сумел бы в тяжелом доспехе запрыгнуть да хоть на ограду твоего двора?
– Человек не способен на такой прыжок! – воскликнул Марик.
– Вот! – хмыкнул Вертус и пошел прочь, бормоча и приговаривая: – Человек не способен… Насчет доспеха я, конечно, несколько переиначил, и все же… Конечно, человек человеку не указ, и все-таки не встречал я пока…
Тогда, после ухода Бравуса и Вертуса, после того как удалился старшина конга и до заведения Марика перестал доноситься скрип колес тележки, на которой покинула свое последнее пристанище седая воительница Мэйла, во дворе повисла тишина.
Ора молча убрала со стола, потому как никому не шел кусок в горло, да и забыли все о еде. Пришедший к вечеру пузатый и несуразный дучь Качис, наставник целительства и травничества, не отказался от блюда тушеного мяса, но и его сопение и чавканье аппетита ни у кого не вызвали. Ночь прошла спокойно, незадачливый охранник сладко похрапывал на вынесенном на воздух топчане, а рано утром навалились новые заботы.
Сонного Качиса сменил серокожий наставник Туск, который, видно памятуя о своем хеннском происхождении, не преминул поклониться Тиру. Из чего Марик заключил, что Насьта не выдумал слухи об интересе хеннов к сыну последнего великого тана, но расспрашивать специалиста по оберегам и амулетам не стал.
Голод взял свое: завтрак прошел в молчании, разве только Илька решилась подойти к Тиру, молча сдвинула рукав на его руке и приложила к ранке листок дорожной травы. Парень глубоко вздохнул, и Марик вдруг подумал, что Тиру нелегко приходится сдерживать себя, ведь давно уже положил он глаз на свою почти сестру. И еще баль подумал о том, что, если бы много лет назад Ора не осталась ждать своего избранника у далекого дома на берегу прозрачной Ласки, кто его знает, остался бы он сам жив?
Утром Рич с молчаливого одобрения Марика не пошла в школу, а вместо этого вслед за Насьтой, устроившим показательную чистку всего имеющегося у него оружия, включая пересчет полнящих тул стрел, занялась старинным мечом собственной матери, притрагиваться к которому баль разрешал в редкие дни. Теперь ей разрешение не требовалось. Тир, как обычно, разровнял песок, подтянул навес над столом, подмел опавшие от жары листья одра, побрызгал на каменные плиты водой и тоже вытащил из оружейной простой хеннский меч, который вручил ему Марик еще лет пять назад. Так и вышло, что к полудню каждый из находящихся во дворе, кроме погруженных в хозяйственные заботы Оры и Ильки да перестукивающихся потешными деревяшками братьев, занимался оружием. Даже Туск и тот перестал перебирать многочисленные амулеты, которые свешивались с его серой шеи, и принялся надраивать куском войлока самый крупный из них.
– Ну воинство, что скажете насчет недолгой прогулки?
Баль поправил на плече диковинную глевию, которую редко вытаскивал под лучи Аилле, погладил резную рукоять драгоценного меча, выполненного лучшим мастером ремини, и дал знак Рич, Тиру и Насьте следовать за ним. Ора тревожно замерла, остановив жестом рванувшихся было за отцом братьев. Илька испуганно прижала к губам ладонь, но Марик только подмигнул дочери.
– Рано прощаться еще, рано! И ты, хенн, присматривай тут за слабыми да малыми!
Туск степенно кивнул, и небольшой отряд выбрался на прокаленную светилом пустынную улицу, чтобы через недолгое время распахнуть тяжелые двери главного зала храма Мелаген, к уборке которого Рич так и не успела приступить. Тут баль и начал долгий рассказ.
Ни слова не проронили ни Рич, ни Тир, пока текло неторопливое повествование, и, когда оно закончилось, повисла долгая пауза.
– И что я ему должен буду сказать? – наконец спросил Тир, который ощупал каждый изгиб черных камней над следом давнего колдовства.
– Ты говоришь о своем отце? – крякнул Насьта, отрывая от губ дудку.
– А что, друг ремини, твой отец тоже направляется в Скир? – нахмурился Тир.
– Нет, спасибо Единому! – сделал испуганное лицо Насьта. – Только ведь тут дело такое: я бы на разговор особо не рассчитывал. Вряд ли некогда великий тан сможет тайно пробраться в столицу, но если и проберется, так не разговоры с тобой разговаривать будет! А если и собирается поговорить, то не здесь. Будь я на его месте, огрел бы тебя по башке или, того лучше, подсыпал в еду зелье да увез туда, где тебя никто не найдет, а уж там и поговорить попытался бы. Вот такушки, приятель!
– Я не хочу себе такой судьбы, – отрезал Тир. – Хотя… посмотреть в глаза отцу не отказался бы.
– Судьба подобна клубку дорог, – вздохнул Марик. – Жизнь выталкивает нас на перекресток, а там уж… Сначала мы держимся за руку и идем вслед за нашими родителями или наставниками, но рано или поздно остаемся с дорогой один на один. Ненадолго. Ровно до того момента, когда не придется вести за собой жену и собственных отпрысков, катить перед собой в повозке занемогших родителей. Не важно, парень, какой судьбы ты для себя хочешь, важно, какую выберешь.
– Я уже выбрал! – отрезал Тир.
– А если твой отец встанет на твоем пути? – прищурился Марик. – Если пойти против него будет то же самое, что переступить через его труп?
– А он сможет переступить через мой труп? – побледнел юноша.
– Не знаю, – пожал плечами баль. – Как ты понял, однажды он был готов переступить через труп твоей матери.
– Я не такой! – повысил голос Тир.
– Возможно, что и он был не такой! – выпрямился Марик. – Когда-то была мать и у Лека, сына всесильного тана Каеса. И ее смерть вряд ли вызвала бы радость Лека, но так же, как и его отец, он не противился смерти твоей матери. Думаешь, он это сделал потому, что его сердце зачерствело или он был так уж плох? Я не был с ним знаком, но готов предположить, что страсть, которая овладела твоим отцом, не оставила места в его сердце для твоей матери, парень, да и для тебя в том числе.
– Мое сердце уже занято, – глухо проговорил Тир.
– Это ли теперь самое главное? – неожиданно для самой себя произнесла Рич.
Она смотрела на друга, нервно поглаживала серый, переданный ей Мариком жезл, теребила ожерелье из зеленоватых камней.
– А что главное? – поднял глаза Тир.
– Вот, – заголила рукав Рич. – Вот самое главное! Не думаю, что отметки расставляет неведомый нам забавник, но он ли это делает, или нас предупреждает кто-то из несчастных, расставшихся с жизнью, но не ушедших к престолу Единого, важно одно: нам грозит опасность! И для начала я хотела бы выяснить, как защититься от нее. Мне бы очень не хотелось, чтобы и моя голова упала на блюдо! Это… бессмысленная смерть.
– Самый лучший способ избавиться от страха – защищать от него других, – усмехнулся Насьта. – Разве ты не поняла? Древнее предсказание предрекло тебе спасение Скира! В этом нет никаких сомнений, ты похожа на свою мать, как сестра-близнец, к тому же обладаешь золотыми волосами, которыми она похвастаться не могла. Так что это мы должны выяснять у тебя, что нам следует делать!
– Но я не знаю! – растерялась Рич.
– Я постараюсь подсказать тебе, – раздался дрогнувший голос.