Журнал «Фантастика и Детективы» №2 (14) 2014. *** ( Сборник, 2014)

Телефонный звонок бил в голову пулеметными очередями. Не открывая глаз, Джереми Монготройд нашарил проклятый аппарат и сбросил номер. Телефон тут же завопил снова.

– Что случилось, приятель?

Из-за груды подушек показалась недовольная женская физиономия. Пышная брюнетка с татуировкой на шее выглядела вполне аппетитно. Вот только имени её Джереми абсолютно не помнил и вспоминать не хотел. Он сделал значительное лицо и поднес трубку к уху:

– Да, мама!

– Немедленно приезжай, Джей! – в голосе миссис Монготройд чувствовался неподдельный страх.

– Джереми, мама. Дже-ре-ми. Восемь утра. И ты знаешь, что я работаю. Очень сложное дело. Тайна киноактрисы, – Джереми зажмурился от приступа острой боли. Яду мне! Или хотя бы джина. С ледяным тоником, в тонком бокале, покрытом испариной…

– Бабушка в госпитале. Ей так плохо, Джей! Вчера вызвали амбуланс в Лейк-Парк, и потом позвонили нам с Бобби.

– Что с ней, ма? Сердце? Почки? – Джереми знал, что Ба так легко не сдается, но в девяносто четыре трудно сохранять здоровье.

– Джей, дорогой, знаешь…

Пауза затянулась. Что-то кольнуло в груди. Неужели?!

– Она умерла?

– У неё галлюцинации, бред и галлюцинации! Приезжай скорее, умоляю тебя, я в отчаянии.

Только этого не хватало.

– Через два часа буду. Где она?

– В Виста Медикал Центре, в неврологии. И ещё, милый, – голос матери стал сладко-приторным.

– Сколько? – Джереми хорошо знал свою маму.

– Полторы тысячи. Спасибо, сынок, ты так нас любишь. Я буду ждать тебя дома, с обедом. Суп из бамии, морковные котлетки и витаминное…

Джереми беззвучно выругался и нажал кнопку. Брюнетка потянулась, показав большие мятые груди, сунула руку под одеяло:

– У нас ещё час, приятель! Побалуемся?

Прикосновение её настойчивых пальцев к животу было неприятным, и пахло от женщины кислым потом. Из вежливости Джереми потеребил смуглый сосок брюнетки, шлепнул её по боку и поцеловал в щеку.

– Ты прелесть, милая. Я бы остался, но мать просила срочно приехать. Я позвоню.

Слегка пожав плечами, женщина отвернулась:

– Вытри за собой в ванной.

Контрастный душ – лучшее средство от похмелья и короткого сна. Безопасная бритва и крем у незнакомки нашлись, зубную щетку он с вечера оставил на полочке. Сполоснув щеки, Джереми глянул в зеркало – неплох для своих тридцати семи. Широкие плечи, сильные мышцы, виден лишний жирок, но немного, совсем немного. В школе он комплексовал из-за роста, но с годами убедился, что долговязые парни проигрывают при перестрелке – в них проще попасть. Гладкие щеки с ямочками, крупный улыбчивый рот, дорогие белые зубы, пушистые, как у девчонки ресницы и пышные кудри до плеч работали на образ добродушного симпатяги. Выдавали мистера Монготройда только глаза – желто-зеленые, с хищным прищуром стрелка. Джереми не был злым человеком, но умел хорошо считать, внимательно смотреть по сторонам, делать выводы и попадать в цель. За это ему и платили – достаточно, чтобы жить так, как ему хотелось.

Он вышел из ванной, быстро оделся, отказался от кофе, но попросил воды – растворить алка-зельцер. Два варианта – брать такси до Вакигана или заехать за ноутом и пересесть в свою машину. Серый, мощный, похожий на акулу понтиак «Firebird» прикрывал спину вернее любых напарников и создавал ощущение дома лучше, чем безликая типовая квартирка. Быстрая езда была одной из слабостей мистера Монготройда.

Женщина, завернувшись в халат, вышла его проводить. Прощальный поцелуй пах зубной пастой «Дэнгем» – самой модной в этом сезоне. Завтрак ждал Монготройда в «Мели» – уютном кафе с упоительно вкусной яичницей. Оттуда за десять минут такси подбросило его до Октон-стрит. Джереми быстро проверил почту, проглядел сообщения от агентов, отчаянное письмо клиентки, когда-то успешной брокерши, ныне – записной наркоманки. Терпит… Он сменил рубашку, ещё одну вместе с бельём и бритвой уложил в «дипломат». Ровно в девять заиграл телефон. Пунктуальный Сантана доложил, что никаких документов о родственной связи уважаемой клиентки и Мэрилин Монро не обнаружено, максимум, что можно ей предложить – подлинную справку от 1928 года о пожаре в Лос-Анджелесском архиве. Пятьсот баксов.

– Шестьсот! – хмыкнул Джереми. – Спасибо Эд! У меня тут кое-какие проблемы у предков, меня может не быть до завтра. Если что – шли всех в офис и звони мне.

Громкое название «офис» носила комнатушка на восьмом этаже, разделенная перегородкой надвое. В одной половине секретарша Франсина сочиняла роман, в свободное от размышлений время отвечая на звонки и подавая чай с печеньем особо важным клиентам. В другой – за старинным столом времен Великой Депрессии – возвышался он сам. Частный детектив Монготройд. В рамках на стенке: диплом, благодарности от полиции Чикаго и церкви «Новые облака» – самым крупным успехом Джереми была поимка их пастора, сбежавшего вместе с казной общины. Монготройд гордился своей конторой. Десять лет назад они с Сантаной служили вместе в чикагской полиции, он был молодым офицером, а Эд – старым служакой. Семь лет назад Джереми надоело брить голову и подчиняться приказам, а у Эда случились неприятности из-за тяжких телесных у педофила, отловленного им в школе. С тех пор они работали в паре. И неплохо работали, черт побери! Монготройд положил в «дипломат» ноутбук, плоскую фляжку с виски, выложил и убрал в сейф «беретту». Немного подумав, повесил на руку серый плащ и тщательно закрыл за собой дверь квартиры.

Понтиак мягко тронулся с места. Монготройд решил уйти на шоссе 294 – по утрам пробки были плотнее. В наушниках фоном играли «Дорз» – задавали ритм трассы и не мешали думать. Выехав на хайвей, встроившись в плотный поток машин, Джереми наконец-то позволил себе испугаться за Ба. Он любил её больше всех в семье и рос у неё на руках, пока мать с отцом постигали вечные истины то в индийском ашраме, то в хипповской коммуне Фриско. Он до сих пор помнил узор трещинок на половицах старинного дома, книжный шкаф, полный ветхих томов вперемешку с яркими покетбуками, чашки из тонкого, покрытого синими цветами фарфора, в которые Ба разливала по утрам чай. Её маленькие, сильные руки швыряли и резали тесто, выдавливали косточки у вишен, виртуозно пластали сыр на прозрачные ломтики, накладывали на рубашки невидимые заплаты, утирали слезы и сопли и ни разу не поднялись, чтобы ударить непутевого внука. Она вечно хлопотала по дому и ни дня в своей жизни не работала за деньги, обихаживала внуков, племянников и бесчисленную родню, безнадежно увещевала мать и отца наконец пожениться. Она была Ба, лучшая в мире бабушка. Через три года после смерти отца она переехала в Лейк-Парк – чтобы не становиться обузой для родственников. Джереми избегал думать, каково деятельной, независимой Ба прозябать среди стариков, но такова жизнь. Каждый месяц… каждые три месяца он навещал Ба, выводил её на прогулку, дарил цветы и беседовал. Она бодрилась, подшучивала, когда внук одарит её правнуками. И вот – галлюцинации. Возраст, проклятый возраст!

Приземистое коричневое здание выглядело угрюмым. Больница есть больница. Безразличный клерк в регистратуре оторвался от груды бумаг, чтобы сообщить: миссис Сполдинг, третий этаж направо, в сознании, врач будет завтра, подробности у медсестры на этаже. Джереми с отвращением втиснул себя в кабину – он терпеть не мог больничные лифты с их теснотой и запахом дезинфекции. Палату он нашел сразу. Ба дремала, откинув голову на подушку, беззащитная, маленькая, в отвратительной белой рубахе. Подойдя ближе, чтобы разбудить бабушку, Джереми разглядел ещё кое-что и вздрогнул. Они привязали её! Ремнями к поручням! Вот ублюдки!!! Волна острой ненависти подступила к горлу, но он сдержался:

– Просыпайся, Ба! Овечкам пора на лужок.

Бабушка улыбнулась, не открывая глаз:

– Дуглас, ты почистил зубы? Молоко выпей! И никаких конфет…

Не узнает. Монготройд шагнул к постели:

– Ба, это я, Джереми. Ты в больнице, все хорошо.

Лицо бабушки дрогнуло, блекло-голубые глаза распахнулись – ясный взгляд здорового человека.

– Доброе утро, милый! Мне снилось, что твой папа и дядя Том подрались в ванной за право написать зубной пастой на зеркале «Мама, я тебя люблю!».

Монготройд хихикнул, представив своего стокилограммового дядюшку за подобной забавой:

– Они и вправду так развлекались?

– О, да! И поверь, Джереми, это было самой невинной из их забав. Как твои дела?

– Отыскал мальчишку, который сбежал из дома. Взял хороший куш на свидетелях избиения папарацци. Я б и сам ему врезал, но…

– Это твой клиент, понимаю, – бабушка хитро посмотрела на Джереми.

– Нет, не женился. И не планирую. Как ты себя чувствуешь, Ба?

– Совершенно здорова. Сердце как у девчонки, аппетит прекрасный, по утрам очень хочется танцевать.

– Ты красавица, Ба! – Монготройд потянулся поцеловать бабушку в прохладную щеку. Она поморщилась:

– Опять пил?

– Совсем немного, Ба. Мы с приятелем зашли в бар обсудить его проблемы с девчонкой. Засиделись, потом позвонила мама, сказать, что ты в больнице. Вот я и приехал.

– Они считают меня сумасшедшей, – спокойно сказала бабушка. – Год назад у нас сменился директор пансиона. Господин Циммерман переехал в Техас, ближе к сыну, а на его место явилась мисс Фуллер и за год взяла всех в ежовые рукавицы. Никаких прогулок в городе, никаких домашних животных, даже фиалки на окнах ей не угодили. Стариков стали пичкать успокоительными, обращаться с нами, как с детьми или идиотами. Знаешь, за что меня упекли в больницу?

– Нет.

– После полуночи я смотрела телевизор в холле первого этажа.

– Вот как, – Монготройд нахмурился. – А подробнее?

– Мы с друзьями захотели посмотреть сериал. «Семейку Адамс» – да, это безвкусно, но иногда очень смешно. Его показывали в час ночи, на первом этаже никто не живет, мы никому не мешали. Ночная сестра доложила этой Фуллер, что мы собрались у телевизора, смеемся и шутим. И вот я здесь.

– Интересно выходит… А кто она, эта Фуллер?

– По-моему, она дурно воспитана и никогда в жизни не бывала в приличном обществе. Не замужем и бездетна, обожает вульгарные туфли на шпильке, как-то хвасталась по телефону, что неплохо играет в боулинг. Водит розовый «Шеви», отдыхает на мексиканских курортах, одевается от «Энн Тайлор», курит «Винстон», обедает у Пепе, по вечерам пьет коктейли в баре «Фроулик», недавно рассталась с бойфрендом.

– Ба, ты могла бы отбивать у меня клиентов, – восхитился Монготройд.

– Невнимательный человек обкрадывает себя, малыш. Дай мне попить!

Монготройд взял пакетик дешевого сока с тумбочки, осторожно вставил кончик трубочки в рот старушки и подождал, пока та утолит жажду.

– Я схожу к медсестре, узнаю, что говорят врачи, разберусь с твоей Фуллер, и, самое позднее, через три дня ты вернешься обратно. И никто тебя больше пальцем не тронет! Отдыхай и лечись.

– Спасибо, – растроганная бабушка откинулась на подушки. – Я люблю тебя, Джереми.

– Я люблю тебя, Ба. Ты лучшая!

Толстая афроамериканка в некрасивых очках, посмотрев в карточку, заявила, что миссис Сполдинг стабильна, показатели в норме, страховка все покрывает. И взяток в клинике не берут, сэр! Да, за отдельную плату можно устроить круглосуточную сиделку. Хорошо, если вы подпишете вот здесь, что берете ответственность, мы изменим режим. Благодарю сэр, вам того же!

Отыскав понтиак на парковке, Монготройд сел в машину и начал думать. Если всплывет, что директор дома престарелых отправляет в больницу стариков под предлогом галлюцинаций – это деньги, и неплохие. У бабули или дедули от стресса расшатаются нервы, он впадет в беспокойство – и диагноз готов. Или можно добавить в чай кусочек сахара, пропитанный кое-чем, совсем маленький кусочек – и никто ничего не докажет, потому что стандартным анализом лизергиновую кислоту не найдешь. Желающих заплатить найдется достаточно – от адвокатов больницы, до родственников потерпевших. А Фуллер – сядет… Ловит ли здесь вай-фай? Интернет был, и страничка мисс Кэролайн Фуллер в фэйсбуке тоже была. Точнее, нашлось пять Кэролайн, но только одна из них жила в Вакигане. Сорок четыре года, фигуристая блондинка с голодным взглядом, состоит в клубе знакомств, танцует гоу-гоу, посещает «Фроулик» и таверну «Гринтаун», занимается фитнесом в зале Ти-Эн. Любит мохито и ананасовое желе, следит за фигурой, чайлдфри и отстаивает свою позицию, смотрит «Секс в большом городе», «Домохозяек» и «Клинику». Друзей у Фуллер около ста, в основном мужчины. Тоже показательно. И сегодня в половину девятого она играет в боулинг с Лорой Инсли, гинекологом из Окружной, в клубе на Вашингтон-авеню. Социальные сети – лучший помощник детектива, не надо тратить время на слежку, свидетелей, диктофоны и видеозаписи. Человек сам про себя всё расскажет. Оставалось решить вопрос – поехать ли в офис и провести день с пользой или заехать к маме, пообедать у неё, а на десерт послушать про кабалистическую тантру, позитивные аффимации и прочий бред. Пока был жив отец, мама как-то держалась в рамках, но когда в доме поселился старина Бобби, общаться с ней стало невыносимо. Монготройд представил себе серый офис, пыхтение кофеварки, писклявый голос Франсины – и понял, что работать он сегодня не будет. Свидание с Ба разбудило в нем ностальгию, а в гараже на Гольф-роуд до сих пор стоял его старый велосипед. Он позвонил маме.

Небольшой желтый дом совершенно не изменился. Он подкидывал матери денег, надеясь, что она подстрижет деревья, покрасит забор и крышу, обустроит ветшающую беседку – тщетно. Старину Бобби интересовали только его барабаны, травка и такие же седые, волосатые неудачники. Мать преподавала йогу, зарабатывала кое-что на занятиях для беременных, доедала оставшиеся от отца сбережения и за домом следила спустя рукава. В молодости она хорошо пела, выступала в чикагских клубах, её любили друзья, и, сказать по совести, она была не самой плохой матерью. Но ожидать от неё заботы было попросту глупо. Джереми понимал сестру, которая, уехав в Вермонт, показывалась домой раз в году, на день Благодарения. Сам он так не умел. «Наша порода», с гордостью говорила Ба. Поэтому, в общем, и не женился – ему претила семья, в которой каждый был сам по себе и сам за себя.

У матери, к счастью, нарисовалась клиентка, нуждающаяся в особо продвинутом комплексе йоги для зрелых дам. Поэтому короткий рассказ Монготройда о врачебной ошибке был воспринят спокойно – сын приехал, значит, все будет хорошо. Обед в два, ужин в семь, деньги оставь в буфете! Его бывшая детская по-прежнему пустовала, он сложил вещи в комнату, бросил сонному Бобби «буду вечером», вывел из гаража велосипед, сел и поехал.

«Лайонс Вудс» был лучшим парком на свете. Лесом, прерией, островом Робинзона, чужой планетой, обиталищем Душегуба и полем брани для рыцарей плаща и кинжала от восьми до двенадцати лет включительно. Там жили еноты, лисы и белки, важно трясли хвостами бесстыжие скунсы, ухали совы, трещали и стрекотали мелкие птицы – у Джереми никак не получалось запомнить, какая из них как называется, а зазнайка Марк Гриншпун знал всех. Он сейчас в Филадельфии, Марк, изучает своих дроздов под руководством самого Джеймса Бонда – старикашки-профессора с кучей регалий. А красавчик Пит Кроу умер от героина в девяносто девятом. А Миха Плотникофф, славный Миха, которому не было равных в бейсболе, связался с русской мафией и схлопотал пожизненное. А Сэмюел Айерс приобрел аптеку на Джексон-стрит – он когда-то мечтал полететь на луну, Сэм, а теперь пересчитывает таблетки и боком проходит в двери. А на этой скамейке с видом на дубовую рощу мы с Меделайн в первый раз целовались – у неё на зубах были скобки, и она жутко стеснялась…

Подгоняемый теплым ветром мистер Монготройд крутил педали и наслаждался. Он не помнил уже, когда в последний раз мог позволить себе просто гулять по лесу, валяться на свежей траве, подманивать белку завалявшимся в кармане арахисом, любоваться на пышный ковер золотых одуванчиков. Он четко знал – жизнь спешит, кто остановился – отстанет и будет сметен на обочину, к беспомощным старикам и тупым маргиналам, живущим на пособие, жрущим и пьющим. В мире нет ни места, ни времени для подлинной пронзительной красоты. «Спокойное достоинство, каким отмечена жизнь людей благородных, исконное изящество былых времен. В те времена я просто жил, не понимая их медлительного очарования и прелести – этого их совершенства, этой гармонии, как в греческом искусстве». Раньше было куда бежать, нынче вай-фай, кока-кола и целлулоидная улыбка цивилизации украшают жизнь даже в Африке и Тибете. Что говорить об одноэтажной Америке? Черно-белые фильмы остались в прошлом, Дина Дурбин с божественным «Весна в моем сердце» перестала звучать… «Старый ты хрен, Монготройд! – усмехнулся Джереми. – Нашел о чем тосковать – время проходит и без толку раскорячиваться в потоке у него на пути». Он пустил велосипед под горку и по-мальчишески рассмеялся, чудом удержав равновесие. Вокруг, как оглашенные, орали вороны, молодая зелень рвалась вверх, к солнцу, и до заката жизни оставалась вся жизнь.

Он вернулся домой к пяти, усталый и счастливый. Привычное ворчание мамы согрело душу, обещанный суп из бамии, приправленный ради дорогого гостя настоящими сливками, оказался отнюдь не таким противным, как ему помнилось, и даже сальные шуточки Бобби не раздражали Монготройда. Другой семьи у него всё равно не было. После ужина он повалялся часок в своей комнате, пересматривая старые записи, копаясь в школьных фотографиях, разглядывая лица друзей. Потом принял душ, сменил рубашку, тронул щеки одеколоном и распустил волосы – женщинам это нравилось.

…Мисс Фуллер, как и ожидалось, клюнула сразу. Монготройд немного последил за игрой, похвалил бросок – играла она вправду классно, била сильно и швыряла мячи красиво. Он предложил партию, аккуратно проиграл, поставил девушкам по коктейлю, а потом, когда мисс Инсли отлучилась попудрить носик, поинтересовался, что очаровательная Кэролайн думает по поводу мохито в «Гринтауне». Остальное было делом техники – Монготройд умел очаровывать женщин, ничего им не обещая. К одиннадцати мисс Фуллер была болтлива, пьяна и готова на все.

– Так что учудил этот старик, Кэролайн?

– Заявил, что знает Маркуса дольше, чем меня, и предпочтет расстаться с Лэйк-Парком, чем со своим паршивым котом. И представляешь себе – тотчас позвонил сыну, тот примчался из Оклахомы, и спустя неделю этого упрямого идиота перевели от нас на Сансет-роуд. Дом потерял хорошие деньги. И я тоже.

– Люди к старости порой становятся невыносимы, – посочувствовал Монготройд. – На них не угодишь.

– У них всё есть – прекрасный уход, сбалансированное меню, чудный вид из окна и свежайший воздух. Все дорожки в парке расчищены, все коляски для прогулок – самых лучших моделей. Никаких беспокойств, никаких треволнений, если кто-то из персонала позволяет себе повысить на пациента голос, его тут же уволят… Что им ещё нужно? – у Кэролайн дернулось веко, она всё больше злилась.

– Не иначе, чтобы директор собственноручно носил их в ванную и отмывал их старые задницы, не так ли?

Кэролайн выругалась и сбила со стола бокал. Монготройд махнул рукой официанту и подмигнул, мол, включите в счет.

– Они думают, что за деньги их капризы должны выполняться в точности, дорогая?

– Ненавижу. Ненавижу эти дряблые туши, тупые глаза, сопли, слёзы и постоянный визг. Ненавижу затхлый, сладенький запах, словно они уже умерли, дрожащие пальцы, слюнявые рты, бесконечную идиотскую болтовню, сплетни, бред, крики и жалобы… Думаешь, я стерва, что их не жалею?

– Ну что ты, дорогая, я прекрасно тебя понимаю, адская работа…

– Ни хрена ты не понимаешь, чистюля! Ты дерьмо хоть раз в жизни видел?!

– Видел, – угрюмо сказал Монготройд. – Когда я служил в полиции, и нас вызвали к наркоманке, умершей от передоза. Она обделалась перед смертью и смердела как слон, а её сын сидел рядом и говорил: «Мама спит, не будите маму».

Сразу замолчав, Кэролайн сильно, до хруста сжала ему руку. Он ощутил её страх и её сочувствие – истеричное, пьяное. Она жалела его за ту боль, которую ощущала сама.

– Выпьем?

Кэролайн залпом осушила бокал. Джереми пригубил свой виски.

– А тебе никогда не хотелось избавиться от самых назойливых из этих крикунов? Я слышал, есть способы успокаивать их безопасно и быстро.

Кэролайн наклонилась через столик, в её темных глазах отразилось по крохотному Монготройду.

– Хотелось бы! Очень хотелось. Но я никогда этого не сделаю, потому что хуже старости только смерть. У них был выбор – умереть самим или догнивать. Когда придет моё время, я поступлю по-другому.

– Понимаю тебя, Кэролайн, – кивнул Монготройд. – И все же: если одному старику или старушке приспичит нарушать распорядок дома, например, слушать музыку или смотреть телевизор ночью, неужели не проще объявить нарушителя сумасшедшим, чем увещевать его?

– Проще, конечно. Но это незаконно и… стоп. Позавчера от нас в госпиталь увезли такую старуху. Миссис Сполдинг, с галлюцинациями. Почему ты спросил?

Монготройд сделал вид, что смутился:

– Я читал детектив про вдову, у которой…

– Почему ты спросил, засранец?! – мисс Фуллер нависла над Монготройдом, как разъяренная гарпия.

– Я внук этой старухи, мисс Фуллер. И я хотел узнать, почему мою бабушку упекли к сумасшедшим.

– Потому что она и есть сумасшедшая. Миссис Сполдинг за полночь смотрела телевизор в холле первого этажа. Она беседовала с друзьями, смеялась и шутила с ними.

– Это преступление? – перебил Монготройд.

– Нет, – почти весело продолжила Кэролайн. – Только все эти друзья давно умерли.

Как истинный джентльмен, Монготройд заплатил по счету, вызвал такси, проводил мисс Фуллер до дома и оставил ей свою визитную карточку – мало ли, пригодится. Если б он настоял, скорее всего, Кэролайн пригласила бы его на чашечку кофе – леди любят мерзавцев. Но ему не хотелось обманывать женщину ещё раз. До дома Монготройд пошёл пешком, мимо старого парка. В самом Чикаго он, наверное, не позволил бы себе такой роскоши, в родном Вакигане на улицах было безопаснее. Человек, идущий пешком – редкое зрелище, диковинка в наши дни. Но Монготройду так нравились запахи мокрой земли, первых листьев и особенной ночной свежести. Енот, по своим звериным делам вылезший из темных зарослей в круг фонарного света, присел на задние лапки, осуждающе разглядывая прохожего. Монготройд свистнул и рассмеялся, увидев, как испуганно улепётывает зверек. Джереми не хотелось думать о завтрашнем дне, о разговоре с Ба. В больнице он был уверен, что она говорит чистую правду, да и о мисс Фуллер бабушка отозвалась вполне здраво. Но и Кэролайн не было смысла врать. А по принципу бритвы Оккама из двух вариантов надо выбрать более реалистичный. Впрочем, он постарается убедить Ба…

Убеждать не пришлось. В восемь утра маме позвонил клерк из больницы – миссис Сполдинг скончалась в два часа ночи, остановка сердца во сне. Монготройд не успел остаться наедине со своим горем – на него свалились все хлопоты по организации похорон. И в больницу мотался он – у матери началась истерика. Ба хотела быть похороненной в обычном гробу, там же где муж и сын, на Риджвудском кладбище, под мраморной желтоватой плитой. Погребальную службу должен вести баптистский пастор. Имущественные дела давно улажены, старый дом Ба давно продала, восемь тысяч ушло на благотворительность, вещи – Армии спасения.

День похорон оказался удивительно солнечным, с залива налетели чайки и, наперебой крича, кружились над кладбищем. Ба лежала в гробу, утопая в цветах, в белых розах – еще пара недель и можно было бы отыскать её любимый жасмин. Аккуратные локоны обрамляли строгое лицо, накрашенные губы чуть улыбались, казалось, ещё минута и она сядет, погрозит сухоньким пальчиком – что это вы тут затеяли, а, негодники? Монготройд поцеловал её в лоб, поразившись неприятному ощущению – словно трогаешь холодное тесто. Давным-давно отец говорил: смерть – это восковая кукла в ящике, я видел ее в шесть лет, тогда умер прадедушка и лежал в гробу, точно огромный ястреб, безмолвный и далекий… Отца давно нет, а теперь из жизни ушла и Ба. Родственники рыдали, простуженный пастор читал невнятно, но с чувством. Когда комья земли застучали о крышку гроба, Монготройд отвернулся. Вечером он напился до одурения, закрывшись у себя в комнате, и рыдал как ребенок. Мать стучалась, хотела утешить, он не открыл.

На следующее утро пришлось ехать в Лейк-Парк за одеждой и прочими мелочами. Голубое угловатое здание выглядело мрачным, давящим, несмотря на веселенький цвет стен и кружевные занавески на окнах. Впрочем, от дома престарелых трудно было ожидать радостей. И внутри было не веселее. Портреты президентов и фотографии стариков в рамочках на белесых стенах, сухие фикусы в кадках, почему-то украшающие холл, пятна протечки на потолке, запах гари в воздухе – словно где-то жгли много бумаги. У тощего менеджера, который встретил его, был озабоченный вид, его явно не волновал визит родственника бывшей пансионерки. Комната Ба была на третьем этаже, в лифт почему-то садиться не стали, поднялись по лестнице. Она жила одна. Джереми быстро сложил в сумку платья, пижамы, туфли и тапочки, отдельно упаковал книги – ОТенри, Динкинсон и Уитмена он намеревался забрать себе. Напоследок он осмотрел тумбочку – вдруг Ба оставила письма или дневник. Но единственное, что нашлось – старинная, ветхая фотография с резным краем – прелестная девушка лет двадцати улыбалась из-под кружевного зонта. Типичная американка сороковых, чем-то похожая на Вивьен Ли – лицо сердечком, крупные кольца кудрей, большие распахнутые глаза, простое белое платье. Облик, полный естественной прелести, неуловимого совершенства, которого не видать целлулоидным звездам и отлитым из одной формы моделям. И надпись на обороте выцветшими чернилами – Дорис Итан, 1946 год. «Если Дорис ещё жива, она похожа на тех старух, что дремлют на койках в этой чертовой богадельне», – с отвращением подумал Монготройд и с силой задвинул ящик. Потом снова открыл его и сунул фотографию в бумажник – в конце концов, мисс или миссис Итан была подругой покойной бабушки, а уборщицы просто отправят её в помойку.

Иллюстрация к рассказу Макса Олина

Слабый крик из соседней комнаты вдруг привлек его внимание. Он выглянул в коридор и увидел, что из соседней двери валит дым. Горел телевизор в комнатушке у двух старушек. Монготройду хватило минуты, чтобы прибить пламя ковриком и только потом он заметил, что провод валялся рядом с розеткой. На вой сигнализации сбежались служащие, Джереми в двух словах описал им произошедшее и отправился назад за вещами – ему не хотелось задерживаться. В холле первого этажа он столкнулся с мисс Фуллер. Она показалась Монготройду старшей сестрой той женщины, с которой он несколько дней назад пил вместе – строгий серый костюм с белоснежной блузой, гладкий узел волос, свинцовый взгляд.

– Чашечку кофе, мистер детектив?

– К сожалению, спешу, – Монготройд натянул на лицо фирменную улыбку. – Может быть, в другой раз?

– У меня к вам деловой разговор, – холодно процедила Кэролайн.

В неуютном, обставленном в стиле хай-тек кабинете секретарша подала кофе и оставила их одних. Монготройд молчал – клиент всегда говорит первым.

– Кто-то решил разорить нас, – наконец, произнесла мисс Фуллер.

– А поточнее?

– Последнюю неделю в доме творится полная ерунда. Застревают лифты, лопаются трубы водоснабжения, подгорает и портится еда на кухне. Вчера отключились все телефоны, сегодня, как вы видели, загорелся телевизор. Двоих стариков уже перевели, ещё трое подали заявление…

– Видимо, ваш стиль руководства не удовлетворил кого-то из родственников пансионеров, – не удержался Монготройд.

– Не исключаю, – пожала плечами мисс Фуллер. – Так вы беретесь?

– Пятьсот в день. И две тысячи за результат. И накладные расходы, – Монготройд строго посмотрел на кислую физиономию Кэролайн. – Или ищите того, кто возьмет с вас дешевле, прыщавого Шерлока Холмса из захолустного колледжа. Хотите?

– Вы обещаете, что решите проблему?

– Я постараюсь, – осторожно улыбнулся Монготройд.

Через час он имел полный список потенциальных врагов, недовольных клиентов и уволенных служащих. Через полтора Сантана и Франсина в Чикаго шерстили Интернет и всевозможные базы данных, а он в понтиаке мчался по хайвею в Чикаго. Через четыре часа Монготройд, вооруженный подобающей случаю техникой, начал осмотр клиники. Намекнул охране, что неплохо бы подключить камеры слежения на этажах, обошел коридоры в поисках «жучков» и вредоносных устройств, осмотрел кухню и столовую, ещё раз полюбовался на бренные остатки телевизора, поболтал с разговорчивым старичком, помнившим времена Великой Депрессии, но забывшим какой нынче на дворе год, раздал мелочь уборщицам и санитарам и получил взамен массу полезных сведений. Мисс Фуллер по своей инициативе заказала для него из ресторана хорошую пиццу, колу и выпивку, так что можно было никуда не спешить.

С ноутбуком и записной книжкой (какие-то вещи проще писать руками) Монготройд расположился в холле первого этажа, наблюдая за стариками у телевизора, улыбчивым персоналом и общей атмосферой дома. Он чувствовал какую-то неправильность, но пока что не мог объяснить, в чем дело. Интуиция никогда не подводила его. К десяти вечера стариков развезли по палатам, к половине одиннадцатого медсестры разошлись по своим постам. На первом этаже были процедурные кабинеты, тренажерные залы, столовая и хозяйственные помещения, охрана спала в дежурке у входа – по опыту Монготройд был уверен, что бодрствовать эти служаки не собираются. Он остался один.

Лучший способ понять, чем дышит организация – неважно, завод ли это, библиотека, брокерская контора или бордель – побывать там глухой ночью, когда все жители разбрелись по своим углам и можно настроиться на волну, ощущая почти мистическое родство с местом. Скрипы и шорохи, сквозняки и капли, узоры теней, негромкие запахи – всё это складывается в особый рассказ, прочитать который в состоянии только грамотный, внимательный человек. Монготройд приглушил верхний свет и подумал, а какое бы место выбрала Ба? Скорее всего, большое мягкое кресло чуть наискось от телевизора. Монготройд с ноутбуком перебрался туда. Ему надо было спокойно подумать – по отчету Сантаны дочка недавно умершего старика обсуждала в своем блоге, что подаст в суд на дом, где по недосмотру отбросил копыта её папаша. И бывший бойфренд Кэролайн, оказывается, считал для дома налоги. И попробовал надуть мисс Фуллер, а она об этом узнала. Непростительная ошибка. И ещё… Монготройд заметил пульт от телевизора на сиденье соседнего кресла. Какой-нибудь старый фильм или глупый сериал вроде «Доктора Хауса» сделает белый шум, помогающий размышлению. А когда резко выключишь телевизор, звуки станут слышнее. Монготройд нажал на пульт, начал щелкать каналами, не ожидая, впрочем, особого разнообразия. Почти сразу он наткнулся на ролик с юной Джуди Гарланд – юбилей у неё, что ли? Но какой голос…

Чуть дребезжащий, но ещё богатый голос влился в негромкую мелодию.

– Да, до Гарланд мне далеко, но за эту песню меня заваливали цветами.

Невысокая, совершенно седая старушка оказалась рядом с креслом, в котором сидел Монготройд. Простое, закрытое белое платье, серебряные туфли с ремешком, обвивающим все ещё тонкую щиколотку, и остреньким каблучком, элегантная прическа, молодые, искрящиеся глаза. «Мне знакомо это лицо, – подумал Монготройд. – И как она на каблуках сумела подойти ко мне незаметно?»

– Вы способны были затмить её, мисс…

– Лесть не красит мужчину, дорогой мой. Даже если женщина вам небезразлична, говорите ей те комплименты, от которых сердце растает медом на солнце раньше, чем она успеет заметить, что ей льстят.

– О, простите! – смутился Монготройд.

– Я вас прощаю, – с царственной улыбкой произнесла старушка. – Во-первых, трудно не простить мужчину, который носит в бумажнике фотографию своей дамы, а во-вторых, вы включили нам телевизор.

Монготройд огляделся. Две старушки и три старичка комфортно расположились на диванчиках холла и с довольным видом смотрели, как сменившая Гарланд Фицжеральд выпевает свои коронные скэты. Как они сумели пробраться сюда тихо – не закашляться, не зашаркать ногами?

Конец ознакомительного фрагмента.