II
В ответ и возражение на письмо Шатобриана, в Журнале Прений напечатанное, против закона об управе печати (police de la presse), представленного ныне в Палату Депутатов и взволновавшего всю Францию, министерство пустило в Монитере статью полуофициальную, в которой защищает оный закон и, следовательно, нападает на его противников, между прочим и на Шатобриана, а в лице его и на журналистов, или, по крайней мере, на участвующих в журналах. «Один писатель имеет два звания», сказано там: «он журналист и сверх того член Парламента. Как журналист, он пишет статьи в пользу своего ремесла (profession); это в порядке. Как оратор, он будет произносить речи в оправдание своих статей; это также естественно. Но я вижу участие, которое он имеет в этом деле и доводы его уже для меня не убедительны: он ходатайствует за себя». Сия выходка устремлена на Шатобриана. В нескольких из следующих No Журнала Прений напечатаны сильные возражения против помянутой статьи, худо оправдывающей проект закона. В одном месте сказано: «Менее презрения к журналистам. Не забудем того, что революция изменила во многих отношениях наши понятия и породила потребности нападений и отражений, дотоле нам неизвестные. От 1789 года до 1827 г., вы, может быть, не найдете ни одного замечательного человека в различных слоях общества, который не воспользовался бы печатанием периодическим. Оба Мирабо, злополучный граф де Клермон-Тоннер, большая часть членов Собрания Образовательного и Собрания Законодательного во дни первой монархии, республики, империи, монархии восстановленной, Шамфоры, Лагарпы, Сюары, Фонтаны и проч., в Англии Болингброки, Бурки, Шериданы, Каннинг, тысяча других, которых имена не представляются теперь памяти моей, наконец, самые монархи не гнушались поприщем, на коем мнение одержало столько побед». Аристократическая грамота журналитета основана здесь на блестящих именах, в особенности же для нас, Русских, журнальная геральдика освящена великим именем. Перо, писавшее Наказ, начертило несколько страниц в издании Собеседника. С любопытством и уважением находим мы в сем периодическом сочинении изумительные доказательства политической терпимости императрицы Екатерины II в ответах, данных ею на некоторые, немного отважные запросы Фоневизина. Аристократия талантов также не чуждалась у нас журналов. Мы встречаем в разряде журналистов наших имена: Сумарокова, Новикова, Крылова, Жуковского, Карамзина. Жаль, что сия ветвь литературной деятельности не осталась у нас в подобных руках. Под сенью такого покровительства процвели бы более и более успехи периодические. Увлеченные ободрительным примером, замечательные сограждане, государственные люди, хотя и не совершенно принадлежащие авторскому званию, стали-бы, может быть, в часы досуга, поверять периодическим листам плоды своей опытности, своих наблюдений, патриотические свои замыслы, поучительные указания. Журналы тогда были бы отголоском мнений и понятий людей, имеющих мнения и понятия, свидетельствами настоящего и указателями в будущем с цели усовершенствования, к коей стремится ум человеческий на всех поприщах, открытых пред ним. Таково должно быть предназначение журналов политических, литературных, нравственных и относящихся до какой бы то ни было отрасли наук и художеств. К сожалению, наши журналы по большой части не заглядывают вдаль и продовольствуют себя и читателей своих побором домашней мелюзги: мелочной прозы и мелочных стихов рукоделья своего, родственного или приятельского. Это тем более достойно сожаления, что публика наша охотница до периодического чтения, будь оно сказано ей не в похвалу, а в засвидетельствование истины. Большая часть читателей наших слишком ленива, развлечена тем и другим и не довольно запасена основными сведениями, чтобы выдерживать чтение важнейшее, требующее времени, постоянного напряжения и предварительных приготовлений. Ей именно было-бы весело в разнообразном и неотягчительном занятии хватать вершки; во уже за то старайтесь, чтобы эти вершки были точно ярки и чтобы с них можно было окидывать взором обширные и занимательные окрестности. У нас многие писатели жалуются на равнодушие публики, на недостаток Русских читателей, а между тем журналы не убавляются, а, напротив; следовательно есть подписчики, и в двадцать, в пятьдесят, во сто раз более того читателей. Спросите у журналистов сказать по совести: в них ли заключается неодолимая прелесть, или в охоте, в потребности подписчиков и читателей читать их журналы. Войдите в кабинет чтения, находящийся в каком-нибудь общественном заведении: иной морщится, другой зевает, а весь стол, покрытый периодическими изделиями, отечественной работы, обсажен добровольными тружениками, которые, в смирении духа, переходят от красной обертки к синей и так далее, ищут, чем поживиться, и часто, часто встают из-за стола натощак. Долголетие некоторых из журналов наших, о коих нельзя даже сказать, чтобы жили они сгоряча, а только по какой-то силе живучести, неподлежащей никаким соображениям и рассчислениям, убедительно доказывает, что журналы сделались у нас общежительскою необходимостью, и что если и дурные журналы имеют подписчиков, то есть поддержателей, ибо вероятно никто из одной чести издавать журнала не будет, то истинно-хорошие журналы, отвечающие потребностям любопытных современников, были-бы у нас нарасхват и с великою пользою получаемы и читаемы.
Конец ознакомительного фрагмента.