О, шит!
– А, – услышал Кузьма Кузьмич ночью, спавший со своей женой, в маленькой гостинице Чехии. Эта гостиница была самой маленькой в Европе. Ну, или почти самой маленькой. Всего 3 метра восемьдесят сантиметров в длину.
– А, ах, – вскрикнули.
Кузьма Кузьмич и не спал почти, до обратного рейса самолета, оставалось всего несколько часов. Не до сна.
А тут еще эти странные звуки.
– О, о, а, – тембр голоса нарастал. Такое ощущение, что кричала женщина.
Кузьма Кузьмич покосился на жену, жена храпела.
Но не кричала. Но звук был совсем рядом. Возможно в соседней комнате.
В соседней комнате спала дочь, только позавчера вышедшая замуж.
Именно для этого Кузьма Кузьмич и прилетел в Чехию, чтоб выдать дочь замуж. «О, господи», – пронеслось в мозгу, – «что этот мерзавец с ней делает? Бьет, пытает? Ах, сволочь. Не успели пожениться, как он уже руки распускает. Ну я ему сейчас…»
Кузьма Кузьмич, как был одетым в одну майку без трусов, так и подорвался с кровати и бросился на выручку дочери. Долго бился в соседнюю дверь, в два часа ночи.
Прибежала администрация гостиницы, удивленно посмотрела на нижнюю мужскую часть, так же бившуюся в дверь, и ничего не сказав, пошла вызывать психиатрическую помощь.
Молодых в номере не оказалось. Они спокойно пили пиво в одном из ночных ресторанчиков Праги.
Кузьма Кузьмич, вернулся в номер, и решил претвориться глухонемым.
– А, – сказали рядом. Проснулась жена.
– О,о о о, – всхлипнули рядом.
Муж продолжал притворяться глухонемым. Он не знал, что происходит.
– О, шит, – сказали по английски, – шит!
– Кого-то бьют. Или даже режут. Ишь, как орет. Может полицию вызвать?
– Не вмешивайся, – сказала жена, – у нас самолет через час, не хочу опаздывать. И зевнув, проворчала:
– закрой окно, сквозит.
Сделав шаг в майке, к окну, муж увидел распахнутое окно еще одной маленькой гостиницы, примыкавшей впритык. В окне горел свет, и мелькала тень ног.
– Шит, – закричали из окна.
Муж по-русски выругался: – кончайте уже.
В окне пригласили присоединиться. Тогда, типа, быстрее кончат. И погасили свет.
Чем там занимались, до сих пор осталось тайной, мелькавших в тени ног.
Выбери меня!
Иду сегодня мимо школы, на автобусную остановку иду, чтоб на работу ехать.
А в школе уже выборы вовсю идут. И агитаторы, с листовками стоят. И тишина. И никого. В смысле людей, кроме меня, никого. И все мне своих избранников суют.
А один агитатор, даже избраницу сунул. И восхищенно так спрашивает, глядя на портрет избраницы народной:
– Ну, скажи, геверет (геверет, это я, по- еврейски) разве она не хороша? Разве есть кто умнее, честнее, красивее ее?
– Есть! – ответила геверет Жуня, – это я!
И пошла себе гордо помахивая хвостиком. Агитатор долго переваривал услышанное. Наверное, он из семейства жирафов, высоченный такой. Потом, переварив, воскликнул:
– А ты молодец! Ты знаешь? Ты молодец. В следующем году тебя выберем!
Автобус
По дороге домой, была встречена автобусным шлагбаумом. А все потому что, что хотела сократить путь к кровати. Если идти правильно, и в обход, никаких шлагбаумов нет. Шлагбаум стоял гордо-неприступно, опустив свои ресницы.
Пока я раздумывала, на сколько сантиметров к земле мне надо согнуться, чтоб пролезть в межпространственную дырку, и еще желательно так, чтоб потом я смогла разогнуться, пока я раздумывала, как будет выглядеть кругленькая тетя, почти ползущая по земле, шлагбаум вдруг проснулся, встрепенулся, и распахнул предо мной свои врата.
Для автобусов которые.
Вывод: я – автобус.
Землетрясение 1977
Румынско-Молдавско-Карпатское землетрясение марта 1977 года, отголоснулось в Днепропетровске.
Мама меня одела со скоростью, с которой одевался тогда солдат-новобранец, то есть за сорок пять секунд.
За сорок пять секунд я была одета в пальто поверх ночной пижамы, в сапоги на босу ногу, и в шарфик.
Одетая, я стояла у входной двери нашей квартиры, и ждала судьбоносного решения нашего соседа дяди Толи Борисенко, о том, бежать нам, или не бежать.
Дядя Толя Борисенко, думал долго, все шестьдесят секунд, пока землетрясение не закончилось. Но приказ дал: всем бежать. Мы подождали, пока оделись дядя Толик, его жена Людмила Сергеевна, его дочки Вика и Таня, и побежали все вместе.
Чтоб не скучно было. Пока мы бежали со второго этажа во двор, вдруг вспомнили про Марика, про кота. Вернулись за котом. Потом вспомнили про папу.
Но папы дома не было. Он был, наверное на работе. Наконец, мы выбежали во двор, где уже было много таких беженцев, и стали гулять во дворе, обсуждая полет рюмок в серванте, и крен книг. И тут появился папа, под шофе и под мухой, одновременно…
Он шел, пошатываясь, синхронно с земной осью.
– Боря, где ты был во время землетрясения? Тебя, Боря, трясло? – спросили папу соседи и родственники.
– Землетрясение? Какое землетрясение? – встрепенулся папа, – нет никакого землетрясения. Меня просто шатает от выпитого, – сказал папа и икнул.
Черный перец
Габриэль был новый репатриант. И как каждый уважающий себя репатриант, работал механиком на заводе. В те годы, все работали механиками. Это было лучше и престижнее, чем работать охранниками.
На заводе была бесплатная столовая, и даже горячая вода с душем. И полный пансион, как в лучшем санатории.
При желании можно было даже домой не ездить, ночевать на рабочем месте каких-то пару часов.
Скрутись комочком на стульчике, в комнате заседаний. И спи отдыхай. Заводская жизнь текла спокойно, но малооплачиваемо. Зачем платить, когда три раза кормят, поят и моют?
И вот один раз, Габриэль не выдержал, и решился, хотя долго тужился, решился подойти к начальнику и попросить немножко добавки на немножечко покушать.
Начальник пошел в столовую и принес хлеб. Габриэль понял, что с ним каши не сваришь, и решил пойти пообедать самостоятельно. В столовой, на столе, стояли приборы, солонка и перечница.
Габриэль взял себе супу, посолил и хотел поперчить. Но перечница в его руках, вдруг раскрылась, старая была перечница, перец вывалился в суп, попутно обрызгав и самого Габриэля, и его нос.
От такого обилия перца на носу, нос распух и начал извергать вулкан. Одновременно с носом, глаза стали мокрыми и печальными.
И слезы потекли по мужественному лицу Габриэля. У него была аллергия на черный молотый перец в глазах и в носу. В этот момент, в столовую, за хлебом, для другого просителя денежной надбавки на покушать, зашел начальник Амос. Увидел Габриэля всего в слезах, ласково спросил, что, вус***, трапылось****? Габриэль рыдая сказал, что дома кушать нечего, эйн, как говорят, ма лээхоль**, и что он решил самоубиться, потому что и зарплату не повышают, и жизнь хара*, и жить хара*. Начальник, хороший, наивный Амос, принял все за чистую монету, все перечные слезы, принял за плач души, и тут же повысил зарплату Габриэлю, на целый шекель.
2
Мышь
Сижу за компьютером. Мышкой вожу себе по коврику.
Глянь, а мышь вся потемнела, посерела, к рукам липнет, что чужие деньги. И решила я их отмыть. То есть ее, мышь компьютерную.
Мышей купать нельзя, они воду вообще не уважают, от воды могут испортиться и перестать фурычить.
Я вспомнила, что у меня есть чудо-средство для мытья всего. Называется «побрызгай и потри».
Пошла на кухню за моющим средством и чудо-тряпочкой, которая выглядит, как бумага, а чистит, как ватка. На кухню, Карл! От салона, где живет мышь, до кухни, где-то метра три, по прямой. Пришла на кухню, стою думаю, что же я тут забыла? Ага, вспомнила.
Я же пить хотела. Попила. Пошла назад в салон. Взялась за мышь, вспомнила, что хотела ее помыть. Пошла на кухню. На кухне, стою думаю, что же я хотела? Увидела орешки. Поклевала. В тазик насыпала, с собой в салон утащила. Съев тазик орешков, увидела грязную мышку. Вспомнила, что собиралась сделать. Пошла на кухню. Забыла.
Полезла в холодильник, чтоб вспомнить. Сделала себе три бутерброда с окороком, положила огурчик, разрезала, смазала солью. Редисочку, опять же. Пять штук. Штук десять помидорчиков шерри, очищенных от шкурки и чесночком пересыпанных.
О чем это я? Кто просил рецепт шерри, девочки? Ах, да. Простите. Положила все это великолепие в тазик, добавила графин воды, в салон утащила. Жрать! Взгляд упал на мышь. Стукнула себя по лбу, старая склеротичка. Пошла на кухню. Вспомнила. Вспомнила, что посуду не отнесла помыть. Я же точно помню, что хотела, что-то вымыть.
Вернулась в салон. Взяла тазик от бутербродов и тазик от орехов. Поставила в раковину. Вымыла.
Пока мыла, захотелось что-то сладенького заесть.
А нет ничего. Быстро сделала торт. Значит так, девочки, пишите рецепт, кто просил рецепт торта? 3 яйца, пачка масла, стакан сахара…
Что, какая мышь? Ах, мышь. Вспомнила. Спасибо. Так вот, девочки… Торт сделала. Пока он в духовке пекся, съела пару порций мороженного. Ну, йогуртов еще парочку. Захватив с собой хороший шмат торта, пошла в салон, к компьютеру. Взгляд упал на мышь. А, черт с ней, завтра вымою…
Мама, я беременная!
– Мама, я беременная! – решилась и сказала я маме, глядя на свой большой животик. Мы, как раз были в примерочной, примеряли мне новое платьице. Мама уже и сама увидела, величину моего животика. Надо отдать должное, мама обладания не потеряла и спокойно спросила меня, как подружка подружку:
– От кого, доченька?
– От Сашеньки Потапова, – почему-то застеснявшись, ответила я. Надо сказать, что это Сашенька, мерзавец, несколько дней назад пытался стащить с меня трусики, прямо во дворе. При помощи чайной ложки, утащеной из дома. А как по-вашему, отчего появляются дети, как не от чайной ложечки? От чего растет животик?
Мы с мамой решили рожать, и воспитывать, как можем. Сами, без Потапова. Мне было пять лет.
(Совпадения имен и событий чистое вранье)
Казино
Как-то пошла я со своим мужем Джеком в казино. А он вспотел. Жарко же там. Окон нет.
Ну, я женщина деликатная, указала мужу на его проблему, одним словом. Намекнула.
– Джек, – сказала я, – пот!
И тут же все казино оказалось у нашего столика.
Добро
Кузя тут недавно накакал. Что воздух отнюдь не ароматизировало. Я, конечно, за ним убрала, почистила, все аккуратно сложила в мешочек, мешочек в мусорное ведерко, литров на семь объёмом.
Подождала пока ведерко наполнится и только тогда решила вынести мусор. Ну не спускаться же с пустым мешком. Мешок раздувался от гордости за свое содержимое и немножко пованивал.
Нет, очистки и огрызки были все свежие, это пованивало, настоянное на жаре, Кузенькино добро. Зашла я с этим добром в лифт, спустилась на один этаж и взяла попутчиков.
Попутчики были нарядные и элитные, как наш дом. Всю дорогу, я старалась не нюхать свой вклад в мусорную комнату, но он напоминал о себе. Мне стало стыдно перед попутчиками, и уже подъезжая в лифте, к конечной остановке, я им мило сказала:
– Немного воняет.
Типа, простите. На что соседи покраснели, и приложив руку к сердцу честно сказали:
– Это не от нас!
Морская вода
Подслушано в бассейне. Две тетеньки, одна туристка, другая не туристка, преклонного возраста, чуть младше меня. Одна другую спрашивает, выходя из бассейна:
– Ой, это что бассейн с морской водой?
– Почему, с обычной, – отвечает подружка.
– А почему тогда вода такая соленая?
Везет же людям. Дожить до преклонных лет, и не знать, почему вода в бассейне соленая.
Реклама
Вот вчера в рекламе слышала: чтобы перевести деньги, просто положите их на телефон. Положила. Пятьсот баксов.
Сижу жду эсэмэс. Обещали в течении нескольких минут перевести. День жду. Два жду. Телефоном не пользуюсь, потому что то денежки тю-тю.
Слетят. Окна не открываю. Чтоб ветром не сдуло.
Неделю жду. А купюры как лежали на телефоне сверху, так и лежат! Вот недаром говорят, что реклама – вранье!
Экзамен
На экзамене по украинскому языку и литературе, на выпускном экзамене, кстати, мне попался монолог Мавки. Если что, мавка, это ни какая не обезьянка, а героиня Лісової пісні. Так чтоб вы знали себе, я его не учила, монолог этот, а по закону Мерфи, всегда, на экзаменах выпадает то, что ты не учил. Не учила. Хоть и отличница.
Но лентяйка.
Вернее, обладая хорошей памятью, я для урока быстренько выучивала все на переменке, перед уроками, отвечала, а потом все так же быстренько и забывала, и не помню по сей день, оправдывая наследственную фамилию.
Но билет выпал, и я оправдывая наследственную национальность, начала как-то выкручиваться.
Я вспомнила, что недавно написала лирическое стихотворение на русском языке, про последний звонок.
В десятом классе, я была еще романтиком с бантиком.
За отведенные 40 минут, на подготовку к экзамену, я быстренько перевела с русского на украинский, свое эпическое произведение.
Признавшись нашему преподавателю в своем грехе, я прочла вместо монолога Мавки, монолог Жуньки.
И получила пятерку.
Мало того, преподаватель украинского языка, незабвенный Федор Федорович плакал, когда я читала свои стихи.
Настоящими мужскими скупыми слезами.
Довела.
Звенит звонок, последний звонок…
А дальше экзамены. А дальше?
Урок. Каким ты был бесконечным,
Каким казался ты вечным
Скорей бы звонок прозвучал,
Так каждый из нас мечтал…
И вот этот час настал.
А дальше не помню. И в Гугле нет.
Старый грек
В прошлом году, как обычно, отдыхали с корабликом, на острове, на Родосе.
А я в этот раз взяла с собой плавательное бревно. Ну, знаете, такое, длинное, упругое-упругое, толстенькое! Можно на него лечь, сесть, между ног засунуть, и плавать, хоть в бассейне, хоть в Эгейском море!
Это для таких дефектов, как я, которые должны ощущать дно под ногами, чтоб самим бревном на дно не лечь. Или для деток, которые только учатся плавать.
Так вот, взяла это бревнышко, я с собой на берег греческий, а плавать не стала, холодно мне плавать в двадцати трех градусах. А мужу в самый раз. Он у меня морж. В тот раз, на диком пляже, никого не было, ты да я, да мы с тобой, да две русские девчушки. Предложила я мужу палочку, все равно без дела лежит.
Плавает себе, на спине, никого не трогает. Тут в воду две девчушки русские, вваливаются. Тоже моржихи.
Что для меня, избалованной израильтянки, холод собачий, для москвичек – парное молоко. Ну, вваливаются они и видят, мужа моего, седого моржа, русского израильтянина, плавающего на спине, держась за палочку купательную.
И говорит одна другой, ссыкушка осьмнадцати лет:
– Ты смотри, старый грек плавает, всю жизнь на море прожил, а плавать так и не научился…
«Умные» девочки, выводы правильные делают.
Муж сделал вид, что не понимает по-русски, чтоб не разочаровывать девочек.
Километры
Вы же понимаете, что английский язык я почти забыла, ну не могу же я говорить на четырех языках, правда? От чего-то надо отказаться? Но за рубежом, иногда, приходится вспоминать. Чтобы как-то куда-то доехать, дорогу спросить, или купить что-то.
В славном городе Лимассоле, ходит туда-сюда один автобус. А мне надо было узнать сколько километров до торгового центра. Ну я и спросила у водилы：хау мач километрим фор шопинг центр. Ну вы же понимаете, что обо мне подумал шофер, лихорадочно подсчитывая стоимость одного километра дороги.
Укроп
Вчера, на базаре, торговец укропом поливал укроп и прохожих водичкой. На мой возмущенный окрик, типа, ты что охренел, меня поливать, дядя весело ответил ：так жарко же, охладись. И не поспоришь. Он же как лучше, из лучших побуждений.
Резня
Стоим в очереди в кассу, разговорились с каким-то мужичком в кипе. Слово за слово, говорит мужичок, что операция у него завтра.
– Операция? Резать будут?
– Но зачем? Нас арабы и так каждый день оперируют,– черно пошутила я. И все засмеялись.