Израильские свадьбы
Израильские свадьбы, по моему скромному мнению, требуют особого описания. Израильские свадьбы не похожи на свадьбы «русские». Нет, что-то общее, конечно же имеется. Например, имеются жених и невеста.
И при хорошем стечении обстоятельств, имеются даже гости. В гости, то есть на свадьбу приглашают всех своих знакомых, сотрудников, родственников. Ну это и понятно.
Должна быть наполняемость зала и заполняемость сейфа, куда приглашенные кладут конверты с деньгами. Приносить цветы, на израильскую свадьбу не принято. Подарки, в виде столовых приборов и постельных принадлежностей так же не принимаются.
Они не влезут в узкую щель сейфа. Одеваться на израильскую свадьбу принято, как обычно.
То есть мятая футболка, джинсы и сандалии. И черт, я же об этом помнила, но потом, забыла. Вчера мы были приглашены в «Ресторан» White, что на Пардес-Хановщине. Прибыть надлежало ровно в 19—30.
Проклиная себя всеми проклятиями, я влезла в узкое вечернее платье, оголяющее грудь и спину с ногами, натруженные ножки засунула в шпильки.
В подсознании мелькала мысль, что кеды, намного удобнее.
Но другая мысль, отталкивала мысль подсознательную, и заставила меня все же одеть узенькие туфельки, на высокой и тонкой шпильке. На свадьбу мы прибыли вовремя. Как и приглашали. То есть к 20—30, опоздав на час. По дороге к ресторану, на земле были расставлены сигнальные огни, в виде свеч.
Что очень предусмотрительно. Так как сам путь, пролегал через деревню, коровники и мастерские. Не было б свечей, ни за что бы не догадалась, что где-то там расположен зал торжеств. Машину пришлось припарковать в 200-х метрах от зала, и пройти эти 200 метров по гравию, на высоких шпильках. Вот когда я вспомнила про кеды. Но было поздно. Зал торжеств оказался открытым. То есть закрытым с боков, и открытым небу. Над головой сияли звезды, летали комары и мошки, и весело кусали мои оголенные спину и грудь, в вечернем платье.
Кроме меня и матери жениха, в вечернем платье не было никого. Все оделись, как и положено на свадьбу, в джинсы, кроссовки и футболки. Асфальта под ногами, в этом зале торжеств не было. Была трава, мокрая, видимо ее предварительно вымыли. И земля, которая с радостью прилипла к моим шпилькам.
Во дворе стояли столики, почти журнальные для гостей. А так же столы с закусками. И бар, с барменшами. Из закусок было: Кукуруза вареная, нарезанная кольцами в 1 см толщиной. Чтоб все гостям досталось по кольцу. Лапша отварная. Чипсы жареные. Грибы на палочках. Сосиски куриные вареные. Недожаренные блинчики с горохом.
Официанты, быстренько собирали недоеденную гостями закуску. Новую не приносили. Прикинув, что соленых огурцов нет, и водку закусить нечем, я поковыляла на грязных от мокрой травы шпильках, к бару с барменшами, и попросила плеснуть мне в бокал коньяк-бренди, под именем «777».
Мой любимый напиток. Коньяка в наличии не было. Мне предложили вермут. Поскольку я вино не пью, мои глаза разглядели бутылочку «Егерь-майстера».
Второй мой любимый напиток. Ликер, настоянный на травах. На бутылочку с ликером была одета то ли соска, то ли пипетка, в общем, что-то резиновое. И из этой резины мне в бокал, ровно на два пальца плеснули жидкость. Я потребовала увеличить дозу. Плеснули еще на полпальца!
Ладно, взяв два бокала с ликером, и недожаренный грибок на палочке, мы присели на журнальный столик, в ожидании самого процесса бракосочетания.
Для тех, кто не в танке, поясню, что процесс бракосочетания, в Израиле, совершается прямо на свадьбе. (Впрочем, как и процесс обрезания крайней плоти, прямо в столовой)
Это процесс называется «Хупа». Ставят балдахин, в него заходят жених с невестой, и раввин начинает бракосочетать.
По протоколу, хупа должна была начаться в 20—30. Началась в 21—30. Раввин тихо пропел молитву, молодые обменялись кольцами, жених разбил стакан. Причем всего этого я не видела. В хупу набилось бесконечное число родственников. Не видела я так же ни жениха, и не невесты. За весь вечер, ни одного раза. Я так и не поняла, у кого была на свадьбе.
После хупы, по протоколу, все садятся за стол. Закуски, а так же бар с барменшами, исчезают, в неизвестном направлении. Имея богатый опыт прохождения ритуала свадебного стола, я ожидала увидеть на столе салаты, а так же официантов с подносами, и вопросом «Чего изволите на горячее, рыбу или курицу?»
Но мои скромные надежды не оправдались. На столе были только вилки – ложки – ножи и графины с водой. Как в столовой в гостинице в Эйлате. Мужа осенило.
– Здесь, наверное, самообслуживание, – сказал он.
После его гениального открытия, все бросились искать шведский стол с едой. Его не было. Зато были четыре стойки, с поддонами, в которых варилась рыба, жарились блинчики, мясо и плескалась лапша. Был еще рис. Это меню свадебного стола. Ах, да, во дворе, на мокрой траве с мошками, был еще салат из помидоров. И хлеб. Склевав пять рисинок, запив их водой из графина, я пошла за помидорами.
И опять была искусана комарами с мошками. После обильного ужина, подавали кофе. Вернее не подавали. За кофием и чаем, нужно было идти в другой конец зала, и самообслуживаться.
С момента бракосочетания, и до конца ужина прошло ровно полчаса. Сытые и довольные гости, стали расходиться. На выходе их поджидал столик с фруктами. Дыня, арбуз, сливы и абрикосы. Чтоб, так сказать, подсластить пилюлю.
Вам наверное интересно знать, сколько мы подарили? Всего ничего. 100 долларов. Каждый!
Палец вверх!
Осень 1978 года. Нас, первокурсников послали в колхоз, на картошку. Но это только так называется, на картошку. На самом деле полевые работы предстояли разные. В том году, наверное, картошка плохо уродилась, или весь урожай разворовали колхозники. Короче, картошки не было. Зато был лук. Но не у колхозников, а у корейцев, которые взяли у колхоза подряд на выращивание лука.
И вот нас, «первоклашек», послали этот лук резать. Лук был уже собран, вернее выдернут из земли, и у него, у лука, были огромные и жесткие хвосты. Выдали нам огромный секач, которым можно было пшеницу косить, и приказали отрезать головки от хвостика. В те годы, опыта по выращиванию лука, у меня не было абсолютно никакого.
Я не выросла в колхозе, у нас не было огорода, и даже зеленый лучок, мы на подоконнике не проращивали. Корейцы, правда, объяснили, каким образом нужно выполнять столь ответственную работу. Но объяснили по-корейски. В то время, корейского языка я не знала. Впрочем, не знаю его и сейчас.
Наглядно, для примера, это простое действие не показали, на пальцах не продемонстрировали, в то время распальцовка еще не существовала.
Каждый студент понял объяснение, соответственно своей смекалке и знанию корейского языка. Я взяла лук с хвостом в левую руку, поместила его на открытую ладонь, между большим и указательным пальцем. А правой рукой, со всей дури, рубанула секачем по хвостику. Хвостик отлетел тут же.
Вместе с мои большим пальцем. Нет, вру, палец остался на месте. Но из него почему-то, совсем непонятно почему начала фонтаном хлестать кровь. Красная-красная. Моя. Никаких антисептических средств, в чистом поле, предусмотрено не было.
Ни йода, ни бинтов, не пластырей, ни даже спирта в то время не было.
Я не говорю уже о таком защитном средстве, как перекись водорода. Полное обнищание колхозов. Прежде, чем упасть в обморок, я спросила бригадира корейцев, что мне делать, в таком случае.
Бригадир, тщательно подбирая слова, сказал на ломанном русcком:
– Иды попысай, девочка. Палец вверх!
Девочка побрела искать кустик, придерживая второй рукой окровавленный палец. Вверх, он, палец, никак не хотел подниматься. Кое-как, выполнив указания, то есть попысав, я вернулась на место происшествия, недоумевая, зачем мне надо было справлять нужду, в которой и потребности не было.
Кровь продолжала хлестать.
– Ты попысал, дорогая?, – почему-то подозрительно спросил кореец. Я еще подумала, какое ему, собственно говоря, дело до моих интимных потребностей? Да что он себе позволяет, в конце-концов.
Но додумать не успела, потому что решила все же потерять сознание. Очнувшись в сельском медпункте, я узнала, что вся корейская мишпуха потешалась, над глупой горожанкой.
Ведь всем известно, чтоб самый лучший антисептик, это урина. И попысать нужно было не под кустик, а на палец.
С тех пор, я всегда держу большой палец левой руки вверх!
Коммунистка
Коммунисткой я была с пеленок. Это потом уже, вылезши из пеленок, я коммунисткой быть перестала. Год где-то 1968. Жуткая старина, древняя. Но мне – 7 лет. И я уже октябренок. И с гордостью ношу на груди значок. С кудрявым дедушкой Лениным. Ношу на левой, еще не четвертого размера груди! В те годы, я была деточкой хрупкой и слабенькой, болезненной. Несмотря на коммунистическую идеологию. И во время очередной болячки, мама повела меня в больницу. Чтоб, значит, в больнице той, из меня эту болячку извлекли. В коридорах было полно людей. То есть больных детей. Надо полагать, что больница была все же детская, хотя достоверно сказать не могу, не помню. Зато помню, что в коридоре этой больницы сидел мальчик, малявка совсем, пацан. Лет пяти. А мне же тогда уже 7 лет было. Барышня на выданье. И эта малявка, пацан совсем, носил на груди, точно такой же октябрятский значок, как и у меня. С тем же кудрявым дедушкой Лениным, восьми лет от роду. Пацан вел себя нагло. Ковырял в носу, чихал на окружающих. Но это еще полбеды. Самая главная беда заключалась в значке на груди. Этого моя коммунистическая душа выдержать не смогла. Я подошла к пацану, вытащила его палец из его же носа. И строго спросила, сколько ему лет? Малявка проблеял, что ему пять лет.
– И тебя уже приняли в октябрята?– опять строго спросила я.
– Нет, это значок моей сестры.
– Ну раз ты не октябренок, ты не имеешь права носить этот значок, сними сейчас же, – приказала я, барышня семи лет, коммунистка. Малыш послушался и снял.
Больше проявлений такого ярого коммунизма, я за собой не замечала. Если не считать конечно, присягу юного пионера и отдания чести каждому встречному.
Собачий кабель
История, которую я хочу рассказать, произошла на втором году нашей удачной абсорбции в Израиле. Неудачной абсорбции вообще не бывает! Потому что, или ты абсорбируешься, то есть впитаешь в себя окружающую среду, или абсорбируют тебя. То есть втопчут в ту же среду. В те годы, кабельное телевидение еще не приобрело такую популярность, как сейчас.
Да и доступно оно было не всем. Но хотелось очень. А когда хочется, оно же хуже, чем болит.
Интернет в те годы, еще не проник в каждый Израильский дом и, конечно же в нем, в интернете, не было еще кабельных каналов.
Да и компьютер у нас тогда был, но без интернета. Дикие времена.
Поскольку абсорбция у нас была удачной, бедными мы себя не считали, и решили провести кабельное телевидение в съемную квартиру. Мы тогда еще жили на второй, и последней, съемной квартире.
Для того, чтоб провести кабель, нужно было разрешение хозяйки квартиры, на пробитие дырок, для кабельных проводов, в стене дома.
Хозяйка была вызвана для переговоров.
На втором году удачной абсорбции, я иврит, конечно же уже выучила, но не так хорошо, как сейчас. Я даже путала некоторые слова и буквы, особенно, когда волновалась.
Но вооружившись словарем, подготовилась к разговору с хозяйкой. Я даже выучила слово кабель, а вернее это слово в множественном числе, то есть – кабеля.
Кабель, кабеля, похоже на кобель, на кобелей, по звучанию, не правда ли? На иврите кабель – это кевель, или, если их много – квалим.
Легко и просто для запоминания.
Напоив хозяйку водой, я приступила к изложению своей просьбы.
– Я хочу клавим, – без предисловий начала я.
– Асур! (Запрещено), – кротко ответила хозяйка.
– Почему нельзя? У многих уже есть, и мы хотим завести клавим.
– Вот купите свою квартиру и заводите себе клавим, сколько вам надо, а у себя в доме я не разрешу это паскудстве держать!
– Почему паскудство? Я тебе обещаю, что мы не будем порнографией заниматься!
– Меня не интересует чем ты будешь заниматься с клавим, но я не разрешаю! – хозяйка смотрела на меня волком. Решив, что живой она от нас не уйдет, я решила взять ее измором.
Пустив слезу в глаза, я стала ее умолять, разрешить мне клавим, потому что без них, наша жизнь в новой стране пуста и ограничена.
– Ты так сильно любишь животных? – удивилась хозяйка.
Я не поняла, причем тут животные, но виду не подала, решив во всем с ней соглашаться.
– Да, очень люблю. И потом они не принесут вреда твоему дому. Дырочки будут маленькие.
– Какие дырочки? – в очередной раз удивилась хозяйка.
– Ну дырочки для клавим, в стене, они же в дырочки должны входить и выходить.
– У вас, у «русских», клавим выходят в дырочки? – хозяйка на всякий случай отодвинулась от меня подальше. Я опять не поняла, причем тут «русские», но на всякий случай согласно кивнула.
Хотя мне было интересно узнать, а у коренных израильтян куда входят кабеля. Не в дырочки?
Хозяйка залпом выпила не запланированный протоколом встречи, лишний стакан воды.
– А без дырочек никак нельзя? – хозяйка начала сдавать свои позиции.
– Нет, дырочки обязательно нужно пробить. Не могут же клавим болтаться в воздухе, их обрезать могут.
– Кто? Моэль? Моэль обрежет клавим?
Теперь уже от хозяйки, на всякий случай отодвинулась я. Наверное ей жарко. Вот бред и несет. Всем известно, что моэль обрезает крайнюю плоть у людей, а к кабелям не имеет никакого отношения.
– Нет, клавим, если они на улице, а не лежат в стене, может обрезать кто угодно, любой дурак. Не обязательно моэль. Хозяйка упала в обморок. Пришлось вылить на нее остальную воду.
– «Бедняжка, сомлела от сорокаградусной жары», – подумалось мне.
Это уже потом выяснилось, что я, от волнения поменяв местами слагаемые, от которых изменилась вся сумма. потребовала у хозяйки кобеля.
И не одного, а свору кобелей. Потому что келев или клавим, то слово, что я упорно повторяла, это собака, а во множественном числе – стая собак.
Это я хотела пробить для кобелей дырочки в стене, чтоб они могли свободно выходить гулять. А порнографией я с ними, конечно заниматься не хотела.
Это я боялась, что свора кобелей будет летать в воздухе, и их может обрезать любо дурак.
А моэль их обрезать не будет, потому что только людей обрезает. Кабельное телевидение мы провели, конечно. Хозяйка дала свое согласие на все.
Даже разрешила нам взять в дом щенка…
Разговор по телефону
У мужа на работе, есть несколько сотрудников-арабов, живущих на территориях, но которым разрешено работать в Израиле. Всем известно, что у арабов прекрасные оливковые сады, а так же отличное оливковое масло, сделанное для себя. Две недели назад, я обнаружила, что запасы оливкового масла, растаяли. Муж сделал заказ одному из сотрудников, который, обещал купить масло у соседа, у которого есть маслобойня, и привезти нам литров 10. Проходит день, проходит неделя, масла нет. Сын ругается, на растительном масле не желает делать яичницу, по ночам. Я пилю мужа, муж выясняет отношения с поставщиком. Бесполезно. Масла нет. Я плюнула, и купила в в магазине. Конечно, и выжимка не та, и качество не то, но что делать. Вчера звоню мужу, он не слова не объясняя, дает трубку поставщику – арабу.
Он: – Привет, Дженни, как дела, как ты себя чувствуешь, у тебя хороший муж, ты знаешь?
Я: – Привет, мотек (потому что понятия не имею, как его зовут) спасибо, все в порядке, хорошо, да я знаю!
Он: – А ты говоришь на арабском?
Я: – А ты говоришь по-русски?
Он: – Да, я знаю несколько слов.
Я: – Ха, так я тоже говорю на арабском, – среагировала я, и выдала ему скороговоркой, но с ошибками и акцентом):
– Собак аль хер, дир баллак, кус охта, кус эмек, ана ареф, ана курди, хайде-хайде, мейдан Тахрир, шукран!
Кто не понял, перевожу, по индийски это звучит, как «Хинди-руси, пхай-пхай», что в переводе на русский означает, по-порядку:
– Добрый день, обрати внимание, твою сестру, твою мать, я знаю, я курд, давай вперед, площадь Тахрир, спасибо!
Поставщик выслушал и в ответ, произнес одно русское слов:
– Физда.
С ударением на букву и.
– Кто? – возмутилась я.
– Физда, физда, хорошо-то, – ответил араб.
– Что хорошо-то, – возмутилась я, – кто физда?
– А кто кус охта, кус эмек, собака и курд? – возмутился поставщик.
– Не ты, это я тебе знание своего арабского показываю, я ведь правильно все сказала?
– Физда, – согласился араб.
– Кто?
– Не ты, кус охта и кус эмек, это физда! – объяснил мне араб. А то я без него не знала!
В общем мы друг друга поняли. Он красиво говорил по-русски, я так же красиво по-арабски. Правда, потом, он высказал мужу свое «Фи». Сказал, что интеллигентная женщина не должна произносить такие слова вслух. Муж пообещал, что я больше не буду!
– Картошка, физдуй немножко, – согласился араб по-русски.
Мафиозо
Две минуты назад, звонит мне сосед мой, местный мафиози и спрашивает:
– Дженни, это ваша машина красненькая стоит во дворе?
– Наша, – отвечаю, – мест на стоянке не было с утра, муж во дворе машину поставил, а что?
– Да, нет, ничего страшного, просто мы хотели шины проколоть, решил на всякий случай узнать, это ваша машина или нет.
Анекдот из жизни
Израиль. Тель-Авив. Жара. 40 градусов в тени.
По улице ходит мужичок, в вязаной шапке и в свитере. в резиновых сапогах и в шарфе а-ля Остап Ибрагимович.
На него никто не обращает внимание, израильтянам по фиг, кто во что одет. Нашелся один умник и спрашивает мужичка в шапке:
– Слушай, друг, тебе не холодно?
Тот невозмутимо отвечает:
– Нет, почему мне должно быть холодно, сорок градусов тепла же.
Финики
Вчера, супермаркет:
– Моя госпожа! (это меня имеют ввиду), а что это у тебя такое, в упаковке? Финики, да? Финики? – старушка, не говорящая по- русски, проявила русское любопытство, разглядывая мой товар, приготовленный к оплате.
– Моя госпожа (это она, госпожа), это вареная красная свекла, – вежливо отвечаю я старушке.
– А что ты с ней делаешь?
– Можно холодный борщ, можно винегрет, можно шубу, можно различные салаты.
– Что есть шуба? Что есть боршт? Что есть винегрет?
Приходится объяснять, что есть что у этих странных русских.
– Ты смотри, какая красота, какие вкусные вещи, оказывается можно приготовить из этих фиников, – радуется старушка…
А пожрать?
Решили мы куда-нибудь поехать, на несколько дней. Когда-нибудь, через пару недель. Тела бренные утешить горячими источниками, да едой обильной, желательно вечерней, чтоб прямо на месте, не рыская в поисках ресторанов и забегаловок, можно было бы утробу набить и спать завалиться.
Недосып, переработки, вкалывание на ниве домашнего хозяйство, и вечный кот под моим одеялом, двадцатиградусный холод декабря, срочно требуют компенсации.
Нашла я подходящее местечко на сайте подходящего местечка, все хорошо и прекрасно, теплое озеро, внутренний подогреваемый бассейн, спа, и рыба в пруду.
Но вот только про ужины ничего не написано. Дала мужу маленькое, но очень ответственное поручение, позвонить в киббуц, и узнать, а не подают ли они ужин на ужин? Муж позвонил, но служащий, ответивший на звонок, про ужин ничего не знал, не ведал, и обещал перезвонить, минут через надцать, когда все выяснит у своего начальства.
И действительно, минут через надцать раздался звонок. Это звонил мой зубной врач пригласить меня на просмотр захватывающего фильма, под названием «Жунькины зубки».
То есть на профилактический осмотр. Муж, в полной уверенности, что звонит служащий из киббуца, не стал слушать длительное восточное вступление моего врача, о здоровье, о мире, и вообще о том, что слышно, а напрямую спросил служащего, не будет ли после процедур ужин?
Врач удивился и осторожно намекнул, что он вообще-то после процедур ужин клиентам не подает, и максимум, на что мы можем рассчитывать, это на кофе, в приемной.
Мужу это предложение не понравилось, он сказал, что, если нет ужина, то и суда нет.
То есть мы не приедем, и не осчастливим своим присутствием столь учтивое заведение. Врач понял, что не может терять постоянных клиентов, которые уже два года кормят его и его семью, и предложил компромисс, что он принесет из дома сэндвич и накормит мужа…
Мужу предложение не очень понравилось, потому что обещанный сэндвич был один!
Спустя пару минут он понял, что голос в трубке, больно знакомый, и он его где-то слышал не раз.
Начал перебирать в уме, всех служащих киббуца в котором ни разу не был, но споткнувшись на первом, опять напрямую спросил собеседника, кто он такой?
– Врач ваш, – засмеявшись, ответил врач наш. Вечером того же дня, мы сидели в приемной.
– Кофе хотите? – предложил нам доктор Муаяд…
– А что ужина у тебя так и нет? – хором ответили мы…
И засмеявшись все втроем, дружно вошли в кабинет, осматривать мои зубки. Вопрос куда поехать на три дня зимой, где купаться в теплой джакузи, и что жрать на ужин пока остался открытым.
День яйца
Говорят, что сегодня день яйца. Ну, пусть будет день яйца. Одного! Меня, вон тоже в детстве, мама кормила яйцом, глазуньей.
Боже мой, я эту гадость скользкую, до сих пор не ем, оно, яйцо, в виде глазуньи, противно всему моему существу.
Но тогда, в шесть лет, я не могла оформить свое отношение к яйцу, в правильные слова, и потому только сразу ревела, стоило маме подсунуть мне эту гадость. Ревела и плевалась.
Мама очень огорчалась. Мама хотела, чтоб я была толстой и здоровой, а я не хотела ради красоты и толстоты, жрать эту дрянь, под названием глазунья. Но и маму огорчать тоже не хотелось.
И вот однажды, я нашла выход… Мама, по-прежнему, каждый вечер кормила меня глазуньей, но я уже не устраивала истерику. Вначале, я съедала сосиску, чтоб потом отдать должное яйцу. Мама, видя, что я ем, спокойно покидала кухню. Мир и благодушие, даже счастье царили в семье.
– Гетта, Женька начала есть яйца! – рассказывала мама своей сестре, моей тете.
Гетта радовалась вместе с мамой. Я толстела и здоровела.…
Однажды, мама решила сделать на кухне генеральную уборку. И отодвинула кухонный шкафчик, с посудой.
За шкафом, на полу, мирно лежала вся глазунья, которую я выбрасывала, в тот момент, когда мама выходила из кухни…
Нет, меня не били!
Позвони мне, позвони!
Никогда еще в жизни, она не ждала звонка от мужчины, с таким нетерпением как от него. Она ходила по квартире, нет, не ходила, металась, с тоской поглядывая на телефон.
Второй телефон мобильный, был постоянно включен, что не случалось с ней последние пять лет. Обычно она мобильный выключала, когда знала. что все, кто могут по нему позвонить, уже дома. Рядом с ней.
Она металась по квартире, а телефона молчали, оба, два, как партизаны на допросе. Она даже напевала песенку из кинофильма «Карнавал»:
– Позвони мне, позвони, позвони мне ради бога.
Но он не звонил. И это было обидно, потому что прежде, чем расстаться с ней позавчера, он во-первых назвал ее милой. А во-вторых спросил, согласна ли она. Хочет ли?
Она не колеблясь, сказала, что согласна. И вот, пожалуйста, прошло три дня, а он не звонит.
Даже после ее согласия, не звонит. Коварный. Уговорил ее, яркими красками расписывая будущее, соблазняя немыслимыми перспективами.
И если в начале, когда она шла к нему на свидание, она еще сомневалась, соглашаться ей или нет, то после его сказочной россыпи слов и комплиментов в ее адрес, она сомневаться перестала и решилась сказать: да!
Хотя ее согласие, в корне бы поменяло ее теперешнюю жизнь, привычный мерный распорядок дня, дневной сон, ночные чтения. От всего этого пришлось бы отказаться, ради него. Правда он намекнул, что у него на примете есть другая, даже две, но он все же отдает предпочтение ей, уж чертовски хороша ее улыбка, и манеры.
Тогда она не обратила внимание на его слова, считая себя, как всегда вне конкуренции. Тем более, что она видела ту, вторую, о которой он говорил.
Видимо, коварный искуситель назначил им обеим свидание в одно и тоже время, но она пришла раньше, а та, вторая, невзрачная, угрюмая, опоздала. Она попрощалась с ним за руку, уходя. И он сказал, что позвонит. Разве можно верить мужчинам?
Он так и не позвонил. И она поняла, что ее место служащей, в ведущей компании страны, ей никогда не достанется.
Он не принял ее на работу. Коварный.
Хрусталик
Вадим, мойщик моего подъезда, которым я управдомлю, пришел на работу в солнцезащитных очках.
– Что случилось, Вадим?
– Да вот, операцию сделали, новый хрусталик в глаз вставили. А ты, Женя, почему такая красивая сегодня? Куда-то идешь?
Женя поглядела на себя со стороны. Домашний халат. Вязаные носочки. Взъерошенная прическа. Тапочки. Глаза еще не проснулись. Одного совсем нет.
– Да нет, Вадим, это тебе новый хрусталик в глаз вставили.
Барух ха-шем
Раньше Барух был Борисом. Но с приездом в Израиль, решил сразу стать израильтянином, и поэтому пошел в Министерство внутренних дел и запросто поменял имя.
Оно ему очень нравилось, потому что было все время на слуху.
На его, Борином слуху.
И хотя он еще плохо понимал иврит, но все же сумел выучить такое красивое слово: «шем», что значит имя.
И постоянно его слух улавливал:
– Барух-а-шем, барух-а-шем, – это проходящие мимо люди в черных халатах, радовались и приветствовали его, Бориса. Так и говорили:
– Барух-это имя!
Типа, Чемберлен, это голова!
Барух Чемберленом не был, иврит давался с трудом, и поэтому он решил начать новую жизнь, в новой стране, зарабатывая себе на жизнь горбом.
На пятый день пребывания в стране, Барух устроился грузчиком на холодильный завод, и перетаскивал на своем горбу холодильники «Амкор». И однажды, то ли горб не выдержал, то ли ремень, державший холодильник на спине протерся, только упал холодильник с Баруховой спины, на пол упал, на заводской пол.
Но заводик был старенький, пол дощатый не выдержал падения холодильника и раскололся. Тут же прибежало холодильное начальство, и начало искать виноватых.
Так и спрашивало у всех: ми ашем? И у Баруха спросило: ми ашем, мол?
Барух справедливо решил, что его спрашивают, как его, Баруха имя. Его, правда, при приеме на работу спросили: «ма шем», но наверное, сейчас просто забыли, из-за аварии.
– Ми ашем? – повторило начальство, почему-то грозно.
И Борис, гордо выпрямившись честно сказал:
– Ми ашем? Барух -а-шем!
– Кто виноват? – спросили Бориса.
– Как твое имя? – понял Борис.
– Барух мое имя – сказал Борис, так думая.
– Барух-а-шем: слава богу – ответил Борис на самом деле.
1