Житие преподобного Паисия Святогорца. Глава VI. В священной обители Филофей ( Анонимный автор, 2015)

Монастырь Филофей (архив издательства «Милитос»).

В идиоритмическом монастыре

Отец Аверкий пришёл в монастырь Филофей с ревностью к ещё большим духовным подвигам, чем раньше. В Филофее, как и во всех идиоритмических монастырях, должности игумена не было. Управление монастырём осуществлялось сообща соборными старцами. Каждый из соборных старцев брал несколько послушников, которые жили рядом с ним, в смежных кельях. Он следил за их духовной жизнью и был их восприемником при постриге. Придя в Филофей, отец Аверкий попросился в послушники к отцу Симеону. Но все послушнические кельи рядом с отцом Симеоном оказались заняты. Поэтому отца Аверкия взял в послушники старец Спиридон, келарь[140] монастыря. Однако для духовного руководства отец Аверкий ходил в Кутлумушский скит, к иеромонаху Кириллу. Сей преподобный старец часто получал от Бога извещение не только о том, что вскоре к нему придёт отец Аверкий, но и о том, какой конкретно духовный вопрос его беспокоит. Отец Аверкий приходил в скит, входил в келью духовника и только собирался о чём-то спросить, как старец Кирилл уже сам отвечал на его вопрос. Или же он давал отцу Аверкию открытую книгу, в которой было отмечено карандашом какое-то место, заключавшее в себе ответ. Так отец Аверкий получал ответ, как из уст Божиих, клал перед старцем Кириллом поклон и уходил, получив духовную пользу.

На второй день своего пребывания в Филофее отец Аверкий ради духовной пользы пошёл посетить очень простого и смиренного русского подвижника, старца Августи́на.[141] Старец жил в принадлежавшей Филофею келье Введения во храм Пресвятой Богородицы. Отца Августина в келье не было, и отец Аверкий оставил на пороге немного продуктов для него. Он вернулся в обитель, стараясь, чтобы никто из отцов его не заметил и не начал про него думать, что, не успев прийти, он уже начал гулять по кельям и раздавать монастырские продукты. Однако уже на следующий день старец Августин сам пришёл в Филофей и начал спрашивать братию: «Где у вас живёт один монашек по имени Аверкий?» Отцы удивились, потому что сами ещё не успели как следует познакомиться с новым насельником. Они показали ему келью отца Аверкия. Как только тот открыл дверь, отец Августин положил перед ним земной поклон и с милым русским акцентом сказал: «Благословите! Спаси Господи за благословения,[142] что ты мне принёс. В тот день, когда ты меня посещал, я в скит пророка Илии ходил, но тебя видел, видел». Скит святого пророка Илии отстоит от Введенской кельи в четырёх часах пешего пути, и увидеть на таком расстоянии телесными очами никак нельзя, но возможно с помощью «духовного телевидения» – дара прозорливости, которым обладал старец Августин.

Первым послушанием отца Аверкия в новой обители была помощь старцу Спиридону в келарне. Каждое утро после Божественной Литургии они шли в келарню и раздавали братии продукты: хлеб, сыр, сардины, маслины. Отец Аверкий помогал носить и переставлять ящики с продуктами. Также он делал всё возможное, чтобы помочь братии. У него была сумка с основными столярными инструментами, и если его просили сделать какие-то столярные работы в монастыре или близлежащих кельях, он всегда с готовностью откликался.

Однажды, когда он пришёл для таких работ в филофейскую келью святого великомученика Георгия «Парисе́он», старец кельи попросил, чтобы рядом с ним поработал и поучился столярному делу один молодой послушник. В то время этот послушник страдал от брани плотских помыслов. Поработав рядом с отцом Аверкием, он попросил своего старца:

– Геронда, можно мне поговорить с отцом Аверкием?

– Поговори, поговори… – ответил старец. – Он ведь и сам молодой ещё человек, глядишь, и поможет тебе чем-то.

Всё время, пока послушник рассказывал отцу Аверкию о своём состоянии, тот слушал его, склонив голову. Когда послушник закончил, отец Аверкий взглянул на него и спросил:

– Стало полегче?

– Помощью Пресвятой Богородицы и святого великомученика Георгия, сейчас мне очень легко и хорошо, – ответил послушник.

– Одну вещь запомни, – сказал тогда отец Аверкий. – Сеет диавол – жнёт Христос. Все эти помыслы были посеяны в тебя лукавым, но пожал их Христос. – И в продолжение разговора отец Аверкий смиренно сказал о себе так: – Как вагоны тянутся за паровозом, так за мной тянутся мои грехи.

Когда работы закончились, старец в благодарность хотел дать отцу Аверкию в благословение немного яиц, но тот отказывался и говорил:

– Ладно тебе, отец Георгий! Выглядит так, как будто ты заплатить мне хочешь.

– Да не заплатить же, не заплатить! – расстраивался отец Георгий. – Просто в благословение дать! Неужели не возьмёшь ничего в благословение от святого великомученика?

Не желая расстраивать старца, отец Аверкий взял несколько яиц и немного фасоли из их огорода.

В Филофее отец Аверкий предал себя ещё большим аскетическим подвигам. Но насколько строг он был к себе, настолько нежно заботлив по отношению к другим. В июне 1956 года в монастыре ночевал один юноша. Утром он, ничего не поев, стал собираться, чтобы идти дальше. Вдруг к нему подошёл отец Аверкий и спросил: «Ну что же вы убегаете? Даже молочка не попили», – и дал ему кружку молока с сухарями. Подвижнический вид незнакомого монаха и это краткое общение произвели на юношу неизгладимое впечатление.

В те же дни в монастырь заехал один епископ из Иерусалимской Патриархии. Он набирал монахов, желающих жить и подвизаться в святых местах. Вся братия собралась в зале для приёмов, и епископ начал спрашивать, не готов ли кто из них нести послушания на Святой Земле. Отец Аверкий уже был готов вызваться на это служение, но один соборный старец, который его очень любил, – отец Евдоким – удержал его, говоря:

– Ну куда тебя несёт? Поедешь на Святую Землю и помрёшь там.

– Этого-то я и хочу, – ответил отец Аверкий. – Поехать на Святую Землю и там помереть.

Болезнь. Коница

Очень сырой климат монастыря Филофей быстро сделал своё дело: отец Аверкий слёг в кровать с высокой температурой, и у него опять начались горловые кровотечения. Пригласили врача. Тот осмотрел больного и прописал трёхмесячный курс инъекций стрептомицина и сухой климат. Отец Симеон посоветовал отцу Аверкию ехать лечиться в Коницу.

Так, с благословения обители, отец Аверкий опять оказался у себя на родине. Он не стал заходить домой, но поселился в церковке святой Варвары. Там-то на него случайно и наткнулась благоговейная жительница Коницы Кёти (полное имя Эррикёти) Патера, которая знала его ещё ребёнком. Вначале она его даже не узнала: он был совсем исхудавшим, словно преподобный монах с древней фрески. Потом он объяснил ей, что находится в Конице на лечении, но в родительском доме жить не может, поскольку монахи должны хранить обет уклонения от мира. Кети предложила Арсению пожить в доме её старухи-матери, и тот согласился.

В этот дом приходила сестра отца Аверкия Христина и делала брату уколы. Но помимо сестры к отцу Аверкию стали приходить многие жители Коницы. Они рассказали ему об одном протестанте, который в последнее время стал привлекать в свою секту много духовно не окрепших душ. Отец Аверкий хорошо знал, о ком идёт речь. Это был тот самый выходец из Фарас, которого они с Христиной десять лет назад приютили в Янине.[143] Тогда Арсений ещё сжёг много протестантских брошюрок, найденных у него в вещмешке. И вот сейчас некоторые из земляков стали упрашивать отца Аверкия остаться в Конице, чтобы разорить осиное гнездо, пока оно ещё не построено. Однако для отца Аверкия было немыслимо оставаться жить в миру. Как только закончились три предписанных врачом месяца лечения, он вернулся в Филофей.

Мантийный монах Паисий

Вернувшись в обитель, отец Аверкий попросил у Духовного собора благословение быть «общим братом». Так в идиоритмических монастырях называли монахов, которые не были послушниками ни одного из соборных старцев обители. Такое благословение ему дали, и он стал жить не рядом с отцом Спиридоном, а в одной из самых дальних и уединённых келий в братском корпусе. Хотя в монастыре он прожил совсем недолго, соборные старцы хотели постричь его в великую схиму. Отец Аверкий снова начал отказываться. Ведь он собирался подвизаться в пустыне и не желал привязывать себя обетами к обители пострига. Когда он спросил, что ему делать, у своего духовного отца, старца Кирилла, тот посоветовал ему согласиться принять постриг в малую схиму.

И вот 3 марта 1957 года инок Аверкий был пострижен в мантию с именем Паисий. Восприемником при постриге стал благоговейнейший старец Савва. Старец Савва воспринимал при постриге всех «общих» братьев. Он прожил в обители пятьдесят лет, и хотя ему много раз предлагали стать соборным старцем, всегда отказывался, не желая, чтобы заботы по управлению монастырём мешали ему в духовном делании.

Имя «Паисий» при постриге предложил старец Симеон. Будучи родом из Фарас, он расстраивался, что отец Аверкий уже не носит имя преподобного отца Арсения (Хаджефенди). Поэтому отец Симеон и попросил старца Савву дать молодому монаху имя отважного епископа из Фарас Паисия II.[144] Излишне и говорить о том, что для самого отца Паисия значение имело не имя, а духовный подвиг, который предстоял ему как мантийному монаху. Через несколько дней после пострига он написал в одном письме: «Вот, я восприял и более тяжкое бремя. Но уповаю, что силою сладчайшего нашего Жениха Христа донесу тяжёлый крест до самой Голгофы». Вскоре он послал своей матери фотографию, на обороте которой написал прощальное письмо в виде стихотворения:

Пост, бдение, молитва

Отец Паисий был образцовым монахом. «Вот – хороший монах», – говорил о нём старец Евдоким. На службах отец Паисий обычно стоял в притворе, в одной из стасидий у западной стены. Всё его внимание было сконцентрировано внутри. Вечером, после заката, когда ворота монастыря запирались, отец Паисий тоже закрывался в своей келье и один, молясь по чёткам и делая поклоны, совершал всенощное бдение. Продолжалось оно пять-семь часов. Бледное, почти белое лицо отца Паисия свидетельствовало о том, что спал он совсем мало. На его коленях и костяшках пальцев рук появились грубые мозоли от многих поклонов.

Его ежедневным чтением, пищей и наслаждением была книга святого аввы Исаака Сирина. Каждый день он читал из этой книги небольшой отрывок, который потом постоянно держал в уме и старался применить на деле. Если применить на деле прочитанное не получалось, то дальше книгу он не читал. Сам он называл аскетические творения святого аввы Исаака «целой святоотеческой библиотекой». Так, медленно, со вниманием и исполнением прочитанного на практике, отец Паисий постигал эту книгу. Чтение затянулось на целых семь лет. Кроме того, он продолжал выписывать отрывки и из других святоотеческих книг, как делал это раньше, в Эсфигмене.

Свободный порядок идиоритмического монастыря давал отцу Паисию возможность совершать большие подвиги и строго воздерживаться – и при этом оставаться незаметным. Живя в смежной келье с отцом Спиридоном, он по многу дней подряд ел одно и то же: например, рис, картофель или бобовые, – чтобы «утомить» свой вкус каждым видом пищи и научиться есть любую еду без пристрастия и аппетита. Потом, когда он стал жить в отдельной келье, его ежедневной пищей стала фасоль, в которую после варки вливалось немного разведённой в воде муки. Перед Божественным Причащением отец Паисий всегда три дня полностью воздерживался от пищи и воды. В свою первую Страстную неделю в Филофее он тоже совсем ничего не ел. Только в Великую Пятницу выпил уксуса – по любви ко Христу Которому давали пить уксус, когда Он висел на Кресте. Но поскольку желудок отца Паисия уже несколько дней был пуст, а сам он – крайне истощён, выпитый уксус привёл к обмороку. Отцы начали приводить его в чувство, но он быстро пришёл в себя и продолжил абсолютное воздержание до самого Светлого дня Пасхи.

Успенский пост 1957 года отец Паисий разделил на две части совершенного воздержания. От начала поста до праздника Преображения он совсем ничего не ел. На Преображение ради духовной радости праздника немного поел, и опять ничего не вкушал до самого Успения. В день Успения, сразу после отпуста Божественной Литургии, один соборный старец велел ему отнести письмо в Иверский монастырь, где совершался торжественный престольный праздник. Затем старец велел ему дождаться на иверской пристани одного пожилого паломника, который должен был приплыть на кораблике из Иериссоса, и уже вместе с ним вернуться в Филофей.

Отец Паисий тут же пошёл в Ивиро́н,[145] не взяв с собой даже сухарей. Часа за полтора он спустился к Ивирону, отдал письмо и пошёл на пристань ждать паломника. Кораблик задерживался. Где-то к полудню у отца Паисия начала сильно кружиться голова. «Отойду-ка я куда-нибудь в сторонку, – подумал он, – чтобы никто меня не увидел и не начал расспрашивать, что да как». Недалеко от пристани были сложены горы брёвен, ожидающих погрузки на корабль, – из них в миру делали телеграфные столбы. Отец Паисий спрятался среди этих брёвен. У него появился помысел помолиться по чёткам Пресвятой Богородице и попросить Её послать ему немного еды. Однако он тут же прогнал этот помысел, словно он был богохульным. «Окаянный!.. – сказал он себе. – Будешь такими пустяками Матерь Божию беспокоить?» Не успел он «включить в работу» этот смиренный и любочестный помысел, как перед ним появился монах, который держал в руках круглый монастырский хлеб, две смоквы и большую гроздь винограда. Он протянул всё это отцу Паисию со словами: «Возьми это во славу Госпожи Богородицы». От этих слов, как вспоминал позже сам преподобный старец, он «рассыпался в прах». Слёзы благодарности за скорое и тёплое предстательство Богоматери долго катились из его глаз.

Пришло Рождество 1957 года.[146] На праздник иеромонах Симеон сказал одному из своих послушников: «Пойди, позови отца Паисия. Пусть поест с нами немного супа, а то смотреть больно, как его ветром шатает». А отец Паисий как раз перед Рождеством неделю промучился от высокой температуры и кровотечений из горла. Но приглашения на обед он не принял. «Спасибо, благословенная душа, – ответил он. – Только знаешь, я себе столько всего наготовил!..» Но брат прошёл в его келью и, приоткрыв крышку кастрюльки, увидел, «сколько всего наготовил» себе отец Паисий: как и всегда, это была горсть варёной фасоли с мучным клейстером. Оправдываясь перед братом, отец Паисий стал придумывать на ходу: «Представляешь, не могу есть ничего другого – сразу желудок схватывает. Так что, пока не приду в себя, придётся на фасоли посидеть». Но на самом деле эта аскетическая пища приносила отцу Паисию столько радости, сколько не мог дать даже стол, уставленный множеством вкусных и богатых яств.

Брань искушений

Преподобный умножал свои подвиги, а лукавый – свои приражения. Искушения были настолько сильными, что однажды, услышав от кого-то, что благоговейнейший игумен монастыря Констамонит отец Филарет с печалью говорил: «Сегодня совсем не было искушений – видно, оставил нас Бог», отец Паисий не смог сдержаться и воскликнул: «Я готов с отцом Филаретом немного ими поделиться!..» Потом, когда начинались искушения, отец Паисий даже говорил лукавому так: «Если ты такой храбрец, то иди в Констамонит и поискушай отца Филарета. А меня, слабого, искушать не надо».

Был период, когда диавол приносил ему хульные помыслы, в том числе и во время молитвы. Отец Паисий тут же вставал и в очень неспокойном состоянии шёл к духовнику отцу Анфиму, который жил в Филофее, и с сокрушением исповедовал эти помыслы. Опытный отец Анфим советовал: «Не волнуйся. Эти помыслы не твои. Это помыслы дьявола. Если человек расстраивается из-за проходящих через его ум скверных помыслов против святыни, это доказывает, что помыслы не его, а внушаются ему извне». Однако отец Паисий всё равно не мог успокоиться. Когда хульные помыслы приходили к нему во время богослужения в храме, он тут же шёл в соборный придел Честного Предтечи. Там он прикладывался к иконе Честного Предтечи Господня Иоанна и чувствовал благоухание. Приложившись, он возвращался в свою стасидию, и ему было легче. Когда хульные помыслы вновь возвращались, он снова шёл в Предтеченский придел, снова прикладывался к иконе, и она снова благоухала. Так продолжалось много раз.

Но однажды произошёл случай, из которого отец Паисий окончательно понял, что эти хульные помыслы – бесовская брань. Во время Божественной Литургии, на Трисвятом, он тихо подпевал певчим. Внезапно он увидел, как из дверей, ведущих в притвор, выходит некое страшное существо: огромная зверюга с пёсьей головой, а из пасти и глаз вырывается пламя. Существо это повернулось в сторону отца Паисия и сделало мерзкие оскорбительные жесты. Отец Паисий скосил глаза на стоявших рядом с ним братьев: но нет – кроме него, никто ничего не видел. Когда он исповедал происшедшее отцу Анфиму, тот сказал: «А, видел его теперь? Вот он и есть «автор» этих помыслов собственной персоной. Теперь успокоился?»

А однажды ночью искуситель напал на отца Паисия по-другому. Лёжа на койке, он почувствовал прямо у себя над ухом живое дыхание женщины. Содрогнувшись, он вскочил, зажёг керосиновую лампу и начал петь разные тропари и стихиры: это был лучший способ борьбы с таким искушением. Утром он пошёл и исповедовал случившееся отцу Симеону. «С аскезой, которую ты совершаешь, такому искушению оправдания нет, – сказал тот, выслушав исповедь. – Видимо, в тебе есть какая-то скрытая гордость. Поэтому давай так: какое-то время ты будешь каждый день приходить ко мне, а я буду давать тебе нормальную пищу». Отец Паисий смиренно принял сказанное отцом Симеоном и в течение месяца после этого искушения приносил ему продукты, а приготовленную еду забирал. Вглядевшись в себя повнимательней, отец Паисий понял, что действительно иногда помысел говорил ему, будто бы он что-то из себя представляет, будто бы совершает что-то немаловажное. «Скрытая гордость, – говорил преподобный старец позже, – это очень коварная вещь. Только искушённый и опытный человек способен её разоблачить. Однако если ты даёшь другим право делать тебе замечания, это очень помогает в такой борьбе».

Пчела цветника духовного

Сам отец Паисий от всех принимал замечания и у всех спрашивал совета. Заходивших в монастырь подвижников-келиотов он приглашал к себе в келью, оказывал им тёплый приём и просил у них духовного совета, да и не только у тех, кто заходил в монастырь. По всему Саду Пресвятой Богородицы[147] он, подобно трудолюбивой пчеле, искал благоуханные духовные цветы – добродетельных старцев. Он с благоговением собирал их духовный опыт и поучения, которые перерабатывал в мёд добродетели. Услышав, что где-то в других монастырях, в окрестных кельях, в удалённых местах (например, в скиту святой Анны, на Кавсокаливии, в Керасье[148]) живут монахи-подвижники, он посещал их и записывал беседы с ними.

Общался он и с юродивыми ради Христа, например со старцем Дометнем, который жил в монастыре Филофей и притворялся бесноватым, и со старцем Елисеем из Вознесенской кельи. Юродивые, понимая, что отец Паисий судит не внешне, но духовно взвешивает то, что видит, доверяли ему и прекращали в разговорах с ним свои юродства. Общаясь с этими тайными подвижниками, преподобный понял, насколько великая борьба необходима для того, чтобы скрывать своё духовное богатство и хранить его нерасхищенным.

Примерно раз в полгода в Филофей приходил старец Пётр[149] с Катунак. Он оставлял в монастыре своё рукоделье (он плёл чётки) и брал немного сухарей. Все звали его Петракисом,[150] поскольку он был очень маленького роста, совсем худенький, простой и искренний, как малое дитя. Но отец Паисий относился к старцу Петру с великим благоговением. «Я был знаком со многими подвижниками, – писал он позже. – Однако в старце Петре было что-то отличавшее его от других. Лицо его излучало некую божественную сладость».

Когда другие отцы подходили к старцу Петру и пытались получить от него какую-то духовную пользу, тот начинал стесняться и уходил от разговора. Однако с отцом Паисием у старца Петра выстроились особые духовные отношения. Ведь двух подвижников соединяло между собой духовное родство. Однажды с отцом Паисием произошло некое духовное событие, и он спросил о нём старца Петра, сомневаясь, от Бога оно было или от лукавого. Старец Пётр ответил, что от Бога, и добавил: «Отец Паисий, я постоянно переживаю такие божественные состояния. Когда меня посещает Божественная благодать, моё сердце сладко согревается от любви Божией, и некий дивный Свет освещает меня изнутри и совне, даже в тёмной келье моей становится светло. Когда такое происходит, я снимаю скуфью, сокрушённо склоняю голову долу и прошу Христа: "Христе мой, пронзи моё сердце копием Твоего сострадания". Тогда из глаз моих начинают литься сладкие слёзы благодарности, и я славословлю Бога. И чувствую тогда, как светится моё лицо. В такие часы, отче Паисие, всё останавливается, потому что я понимаю, что Христос совсем рядом со мной, и не могу уже ничего у Него просить, потому что молитва тоже останавливается. Даже чётки пальцами я перебирать не могу».

Конец ознакомительного фрагмента.