2
Это была совсем ничего не обещающая встреча. Случайно столкнулись в дверях магазина студент Инночкин и его преподаватель Вербицкая – она с авоськами, он за пельменями шел, угнетаемый голодом.
– Давайте я вам помогу.
И поднялись в квартиру одинокой женщины – она с желанием отблагодарить знакомого парня ужином, он с желанием принять ее благодарность. Поели, попили кофе, послушали классическую музыку…
– Что это было?
– Бах. Доступный и гармоничный Бах. Тебе он понятен?
Чтобы не врать:
– У вас отличный вкус.
– А что ты любишь из классики?
– Мне, пожалуй, пора.
Инночкин встал.
– Как скажешь, – Клара Оскаровна заметно погрустнела, и Косте захотелось сказать ей что-нибудь хорошее.
– Спасибо за ужин, все очень понравилось, особенно музыка.
– Тебе спасибо. Так приятно провести вечер в чьей-то компании…
– Переезжайте в общагу, – пошутил. – Там этого добра…
– Много не надо. Достаточно одного, но хорошего, – Вербицкая подошла вплотную к Инночкину и неожиданно обвила свои руки вокруг его шеи.
Костя мягко попытался освободиться, но хрупкие на вид руки Клары Оскаровны держали его крепко.
– Мне так хочется, чтобы ты остался у меня еще ненадолго, – губы у доцента и кандидата экономических наук были горячими, и слова они произносили обжигающие. – Думай обо мне что хочешь, только не уходи.
Что же мы делаем? – хотел сказать Инночкин, но не подвластные разуму руки его уже обнимали женщину, а губы тянулись к ее губам. Поцелуи с одновременным освобождением друг друга от одежды продлились не более минуты. Затем Клара Оскаровна увлекла Костю через коридор в спальню.
– Я твоя, – сказала она, извиваясь в его объятиях, и больше ничего не говорила, только постанывала от наслаждения.
В глубине души Инночкин понимал, что никакая это не любовь: им просто-напросто пользуются – ну, да и пусть!
– Это называется – нечаянная радость, – сказала Вербицкая, когда они, наконец, утолили страсть. – Ты сердишься на меня?
– Нисколечко не сержусь, – ответил Костя и не соврал.
Какой смысл сердиться на соблазнившую тебя женщину? В конце концов, им обоим было хорошо друг с другом, Ему, во всяком случае, точно было хорошо. Даже очень.
– Это хорошо, – Клара приподнялась на локте и посмотрела Инночкину в глаза. – Ты придешь еще?
– Не уверен, – ответил Костя.
– Почему? – тонкие брови хозяйки квартиры взметнулись вверх. – Я слишком торопилась, да? Извини, просто у меня больше года никого не было. В следующий раз буду вести себя как надо. Ты оценишь.
– Да не в этом дело. – В подобной ситуации было просто невозможно не обнять женщину и не привлечь к себе. – У меня ведь девушка есть.
– Странно было, если бы у тебя ее не было – такой парень! – сказала Вербицкая, прижимаясь к нему всем телом. – Но я ведь ни на что не претендую, только на встречи… Иногда.
– Я буду себя чувствовать предателем по отношению к ней.
– Да, это проблема, – вздохнула женщина. – Скажу для сведения – я люблю жить одна и не собираюсь жертвовать своим одиночеством, чтобы не пришлось считаться с чужими привычками и желаниями. Когда-то очень хотела завести ребенка, но выяснилось, что мне и это не под силу, поэтому внебрачных детей от меня можешь не опасаться. Для бесед по душам и поездок на море у меня есть подруги…
– Тогда зачем тебе я? – полушутя-полусерьезно спросил Инночкин.
– Исключительно ради секса.
Костя уже достиг того возраста, когда начинаешь понимать, что секс не может быть просто сексом и не влечь за собой ничего. На самом деле с секса все только начинается – и настоящие отношения, и взаимные обязательства, и осложнения с неприятностями.
Правильнее всего было встать, молча одеться и уйти. Навсегда. И при встречах в универе коротко, по-деловому здороваться, не более того. Но подумать легко, а сделать трудно. Хотя бы потому, что подобное поведение было бы невежливым по отношению к милой, очень симпатичной и явно расположенной к нему женщине, которая пригласила его в гости, накормила, угостила вкусным кофе, развлекла музыкой и напоследок показала ему «небо в алмазах». Оттолкнуть ее и начать одеваться было невозможно. Раньше надо было отталкивать. До того, как… Но и просто лежать тоже было тяжело – чувство недовольства собой нарастало и могло спровоцировать взрыв.
Положение спасла Вербицкая – если, конечно, это можно было назвать спасением.
– Ты все же сердишься, – тихо сказала она и замолчала, то ли ожидая ответа, то ли обдумывая следующую фразу.
Инночкин молчал.
– Ты больше не придешь…
– Наверное – да, – «наверное» Костя вставил из вежливости. – Не приду.
– Тогда я сейчас возьму от жизни все, что она способна мне дать, – женская рука скользнула вниз по животу парня, проверяя, готов ли он к новым подвигам.
Для того чтобы немедленно встать и уйти, надо быть святым-пресвятым.
Семь бед – один ответ! – рассудил Инночкин и ни о чем больше не думал…
На завтрак Клара разогрела в микроволновке пиццу, которую они пошустрому съели и выпили кофе….
Потом поехали в универ.
Прошло десять лет.
Рубахин подкинул Костю до банка, пообещал заехать по звонку, но расставаться не торопился:
– А с госпожой Вербицкой у тебя что-то было или только складываются предпосылки?
– Хорошая сегодня погода, – ответил Инночкин, покидая салон. – Солнце светит в синем небе, птички поют, травка зеленеет. Чувствуешь, какой свежий воздух? Как за городом….
– Чувствую, – ответил Рубахин. – Дышу полной грудью. И не стоит так напрягаться; просто подумал: раз ты примерный семьянин, то мог бы я погрешить за тебя – мне не впервой. Тем более по возрасту она мне более подходящая.
Печально все это, – думал Инночкин, поднимаясь по ступеням в банк. – Даже умные люди не могут без пошлости воспринимать существующее бытие.
Когда-то, еще в студентах, Костя склонен был верить в то, что окружающий мир устроен разумно и логично. По мере взросления и накопления опыта, особенно делового, он все больше и больше убеждался в том, что никакой логики в устройстве мира нет. Есть только хаос и определенные причинно-следственные связи, большей частью – неподвластные разуму.
Самое стройное и грамотное, на его взгляд, объяснение придумали индусы. Поступки, совершенные в одной жизни, влияют на все, что творится в другой. Индус бы ответил Рубахину на его закидон – будешь злоупотреблять этим, в следующей жизни станешь пенисом. А Костя не смог.
Госпоже Вербицкой, сказали в банке, занездоровилось, и она уехала домой.
Инночкин позвонил Кларе.
– Что с тобой?
– Мой грех! – повинилась она, совершенно не удивившись звонку Константина. – Что-то неважно себя почувствовала и сачканула. Все документы твои готовы – я их с собой забрала. Приедешь? У меня сейчас просто нет сил снова выходить из дома. Как вернулась с работы, пала трупом и думаю – кто бы мне ужин приготовил? Если хочешь, я завтра встану пораньше и к восьми подвезу тебе эти проклятые бумажки, а?
Последняя фраза была сказана с такой надеждой на то, что слишком рано вставать не придется, что только конченая сволочь могла сказать: «Хорошо, привози утром».
Инночкин не был сволочью, тем более конченой. Поэтому он ответил:
– Я сейчас возьму пельменей и спасу тебя от голодной смерти. Или пиццу?
– Из твоих рук даже яд. Жду.
Затем Костя отказался от услуг Рубахина – не хотелось пошлости слушать, и поймал такси: свой авто на профилактике в СТО. Подумав о Соломоне Венедиктовиче, поймал себя на мысли о том, что пьяный Рубахин нравится ему гораздо больше трезвого – никакой заносчивости, никакого апломба, никакого негатива в отношениях с окружающими. Напротив – сплошной позитив. Да он и сам на лесть подчиненных «Золотой вы человек, Соломон Венедиктович!» говорил без бахвальства: «Когда выпью – да!»
– Как ты вовремя! Молодец! – похвалила Клара, открывая дверь.
В прихожую тут же потянуло запахом свежей выпечки, к которому примешивались ваниль и корица.
Несмотря на заявленное «нездоровье», Вербицкая была не в халате, как ожидалось, а при полном домашнем параде – кремовая трикотажная блузка, светло-коричневые бриджи с завязками на поясе, легкий, естественный, без ярких красок макияж.
– Я испекла сметанный кекс с изюмом, – придав голосу заговорщицкий оттенок, словно речь шла о чем-то запретном и оттого еще более желанном, сообщила хозяйка. – Можешь считать, что старалась к твоему приезду. Так что ты просто обязан попробовать.
– А это куда? – пакет пельменей в руках.
– В морозилку или домой увезешь.
Кекс, стоявший посреди стола, уже успел остыть до той кондиции, когда его можно есть.
– Чай? Кофе?
– Чай, и покрепче, пожалуйста, – попросил Инночкин.
Незаметно для себя Костя слопал почти весь кекс. Хозяйке досталось всего два кусочка, но она не была в претензии.
– Я так радуюсь, когда моя стряпня кому-то нравится, – сказала она. – Иногда накатит: испеку что-нибудь и везу утром на работу, народ угощать. Хлопот на копейку, а удовольствия на миллион.
– В следующий раз, когда что-нибудь съедобное в банк привезешь, не забудь и меня пригласить, – напросился Инночкин.
– Я тебя уж не раз приглашала заглядывать на чашку чая, когда захочется. Только ты такой деловой….
– Ну а как же! Семью кормить надо.
Вербицкая поджала губы:
– Разумно. Только давай об этом не здесь и не сейчас. Еще хочешь чаю?
– Полчашки.
– Мужчины такие странные…, – Клара налила гостю чаю, отставила чайник в сторону. – Почему неудобно приходить в гости, если женщина приглашает? Почему нельзя получить максимум удовольствия от общения, если хочется? Почему, если нет никаких осложнений, их надо придумывать?
– Сама запрещаешь и сама начинаешь. Да будет тебе известно: я женат…
– Знал бы ты, как приятно соблазнять серьезных мужчин с моральными принципами! – рассмеялась Вербицкая. – Даже если известно, что ничего не получится, сам процесс увлекает и развлекает. Да ладно, не хмурься, тебе не идет суровость, ты и без нее красивый. Допивай чай и пошли смотреть бумаги – Ланселот же за ними прискакал.
Последняя фраза Клары была буквально пропитана сарказмом, но Инночкин предпочел его не заметить. Допил, как ему было велено, чай, и потопал за хозяйкой в ее кабинет.
«Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними», – сказал римский поэт Овидий в год рождества Христова.
За прошедшие десять лет кандидат наук и доцент кафедры экономики Южноуральского государственного университета Вербицкая Клара Оскаровна, отчаявшись защитить докторскую диссертацию, поменяла место работы. Теперь она в «Альфа-банке» заведовала кредитным отделом. Приобрела права и машину «Альфа-Ромео», новую квартиру в новом доме нового спального района города. Только статус незамужней женщины не поменялся. Да и сердечная привязанность тоже.
Инночкин закончил университет, поработал на стройках, приобретая навыки. Женился, купил две машины – себе и жене, квартиру в центре города. Теперь он совладелец и финансовый директор процветающего предприятия «Рубин». Жизнь задалась – можно сказать расхожею фразой, или по-рубахински: мужик решил – мужик сделал; респект ему и уважуха!
Документы действительно были готовы. Инночкин полистал для проформы.
– Я молодец? – Клара подставила щеку для поцелуя. – С тебя причитается.
– Хочешь заставить меня мыть посуду?
– Да ты че? – округлила хозяйка глаза. – До таких интимностей между нами вряд ли когда дойдет. Я хочу лишь, чтоб ты был так любезен, помочь мне растрясти жирок.
Мнимые излишки жира были продемонстрированы столь соблазнительным образом, что устоять было невозможно. Впрочем, Инночкин и не собирался себя сдерживать. Назвался груздем – цепляйся на вилку!
– А потом мы обсудим еще одну тему, – пообещала Клара, исступленно целуя гостя. – Давно хотела поговорить.
– Если у тебя останутся силы, – плотоядно усмехнулся Костя.
– Останутся. Сегодня ты будешь просить пощады…
– Нет, ты, – упрямился Костя, стягивая с нее одежды.
– О, пощади меня, мой господин – ты же добрый такой…
– Это тебе так кажется, или ты хочешь в это верить! На самом деле – я холодный и расчетливый мерзавец, преследующий своекорыстные цели…
– Да ты, я вижу, проблемный парень!
– Отнюдь – кто мне не создает проблем, со мной проблем никогда не имеет.
Многолетняя привычка жить на два дома давно уже вытравила из Инночкина угрызения в стиле – мачо ты, кобелячо. Утолив первый натиск страсти, он лежал закинув руки за голову и ее проветривал – не думая ни о чем. Клара нежно теребила его ключицу.
– Слушай, мы вместе уже десять лет. Наверное, это любовь. Ты чему улыбаешься?
– Тому, как причудливо в тебе сочетаются романтизм и практицизм.
– Да – я практичный романтик, – кивнула Вербицкая. – И помечтать люблю, и деньги считать умею. Женщина двадцать первого века.
Инночкин внезапно почувствовал себя не очень молодым. Ощущение, если честно, не из приятных. Бизнесмена работа обязывает держаться солидно – это, во-первых. А во-вторых, когда называют по имени-отчеству, поневоле прибавляешь себе годков. В-третьих, любовница на семь лет старше – даже Рубахина это цепляет.
Впрочем, нашел успокаивающее – зря он кручинится, его ж сегодня в магазине дважды молодым человеком обозвали. Так что не все потеряно в жизни…
– Знаешь, никак не могу привыкнуть к тому, что ты уже папа! – глаза Клары повлажнели. – Я ж тебя еще…
– Вот таким помнишь! – Инночкин слегка развел в сторону ладони, показывая, каким именно его помнит любовница с десятилетним стажем.
– .. студентом далеко не прилежного поведения.
– Ага, теперь скажи, что я тебя силой взял, и ты меня хотела за это отправить в тюрьму.
– Дохамишь сейчас – повторить заставлю.
– А понравилось?
– Да уж…! Прибежал, перекусил, перепихнул – все наспех, по-быстрому: не успел вставить, как уже кончил. Дома так же? Смотри, привыкнешь – а эту привычку перебороть трудно.
– Ты чего? – Костя изумленно. – Какая насекомая укусила?
Несколько минут лежали молча, холодно соприкасаясь обнаженными телами.
– Ты хотела об этом поговорить?
– Ты прости меня. Я поплачу – ладно?
Клара уткнулась носом в его предплечье и зашвыркала носом, и завздрагивала телом. Спасибо, что не голосила. Инночкин погладил ее по роскошным волосам.
– Я понимаю – усталость, нервы, одиночество…
Женщина покивала головой, изображая согласие и полную покорность судьбе.
Инночкин, по привычке доверяться рассудку, а не эмоциям, просчитал ситуацию. Клара не гонит его – это плюс. Упрекает, любит значит – это с одной стороны вроде как плюс, если закрыть глаза на то, как упрекает и чем; если не закрывать – тогда большой минус. Ему – молодому и самолюбивому. Но сам-то он знает, что с ним все в порядке – и этот плюс пересилит все минусы.
А вобщем-то, какая-то идиотская театрольно-киношная ситуация. И Клара так на себя не похожа. В конце концов, Инночкин пришел к выводу, что ничего изменить он не в силах: сама затеяла инцидент, сама пусть разруливает.
Мышление странным образом раздвоилось: мысли уже потянулись к документам, подготовленным для него Кларой, а какой-то участок мозга все еще «переваривал» внезапную слабость в ее поведении.
О чем сейчас думает? Молча лежит, не требует утешения. И на том спасибо. Не потому, что он, Инночкин Костя, черствый по жизни человек. Просто он знает – все утешители врут, все утешения – ложь. И Клара знает – сама говорила. А жизнь, – считают великие – на десять процентов состоит из того, что с нами происходит, и на девяносто процентов из того, как мы на это реагируем.
– Знаешь, чем умный человек отличается от дурака? – Клара справилась со своими чувствами, и голос ее стал почти нормальный, снисходительно-поучительный, преподавательский. – Тем, что знает, что ему надо.
Не зная к чему она, Инночкин осторожно:
– Пустячок, а приятно.
Потом, подумав:
– Но человеку свойственно ошибаться.
И все-таки не угадал.
– Скажи, чего ты хорошего нашел в бизнесе? – Клара подняла голову, подперла ее рукой, согнутой в локте, и заглянула Инночкину в глаза. – Строил бы себе да строил… Это ж красиво – новые здания, нестандартные архитектурные решения. Поэзия плюс романтика! Чему улыбаешься?
– Ты, конечно, права, но…, – замялся Костя. – Знаешь, как больно сердцу, когда стройка замирает от недостатка средств. Самое поганое ощущение – строили, строили и… и ни хрена не построили!
Он хотел добавить еще пару соображений, но вместо этого оборвал себя на полуслове и закрыл глаза, словно увидел внутри нечто интересное, доселе невиданное.
– Я поняла тебя. Но менеджмент предприятия и бизнес – это наука. Тебе надо учиться, дорогой.
– Да я сейчас, – усмехнулся Костя. – Только штаны натяну.
– Я серьезно.
– Серьезно хочешь сделать из меня дипломированного финансиста?
– Сначала студента.
– Тебе напомнить дату моего рождения?
– Не надо. Какое сегодня число, я и так помню.
– Давай рассказывай, что ты задумала?
– В обиде не будешь: я-то уж знаю, как угодить таким крутым перцам, как ты.
– Какая интрига! Ну, не томи!
В Библии сказано: «Всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». А вот Инночкину без этих манипуляций от Всевышнего подвалило – не много, не мало, а направление от «Альфа-Банка» на обучение в Кембриджский университет. Вот так!
– У вас своих идиотов мало? – не поверил Костя предложению.
– Идиотов полно, – вздохнула Клара. – Еще бы – Британия! Только там учиться надо, а не по Пикадилли гулять с певичками. Без диплома приедешь, денежки банку придется вернуть.
– И мне?
– И тебе.
– Что за причуды?
– Это из национальной программы подготовки менеджерских кадров высшего звена. Перед правительством и ЦБ прогнуться хочет наше руководство.
– Вот даже как! А при чем же здесь я?
– Балда! Это же очень демократичный шаг – отправить клиента банка, а не сотрудника. Характеристику я тебе напишу подходящую – мол, сама надежность и предприимчивость. Направление от предприятия – ну, это уже твоя забота. Да и в Администрацию заскочи – ты говорил: у тебя там приятель – попроси рекомендацию, лишней не будет. Три документа – и ты в Кембридже. Господи, Костя, как я завидую!
– Так и ехала бы сама.
– Это не вежливо с твоей стороны напоминать о моем неперспективном возрасте.
– Прости. Ты считаешь, мне по силам получить диплом Кембриджского университета?
– Ни грамма сомнений. А в отпуске я прилечу к тебе в Англию, и мы прошвырнемся по Пикадилли – ну, как та, которая ускоряла шаг. Представляешь? Эх, ты! Ни на грош романтики! Действуй, любимый – мысленно я с тобой!
Выйдя от Клары, Инночкин всей душой и телом ощутил приближение праздника. Радость проявлялась во всем – в улыбках девушек, в слабом ласковом ветерке, в солнечных бликах отраженных от стекол окон и витрин. Даже милицейский патруль, проверявший документы у двух «нацменов», делал это как-то добродушно, если не гостеприимно – добро, мол, пожаловать, дорогие гости, в град стольный Южного Урала.
Приветствуя мир все увеличивающейся в размере улыбкой, Костя позвонил Рубахину.
– Ты где? Подъезжай – документы со мной.
Пока ждал, купил и с наслаждением уплел эскимо, укрывшись от солнца под раскидистым кленом и пытаясь постичь его возраст. По всем приметам выходило, что не менее ста лет. Живуч, старина!
Рубахин то ли наугад пошутил, то ли был в курсе миграций Инночкина.
– Ожидал увидеть тебя перемазанным губной помадой, а не мороженным.
– Сейчас помада не мажется, – с наигранным сожалением ответил Костя. – Я проверял.
– Ты сияешь, как только что отчеканенная монета. Тебе в банке выдали премию?
– Представь себе: да – посылают учиться за их счет.
– Куда?
– В Кембридж. В Англию. На два года.
– О, Господи! Костян, с тобой все хорошо?
– Нормалек!
– Ты решил сдернуть с «Рубина»?
– Да с чего ты взял? Ты же сам говорил: надо работать на перспективу – расширять горизонты, выходить на международные стройплощадки. А для этого надо знать правила их игры. Чего не понятного?
– Это тебе Вербицкая удружила?
– Нам, Соломон – мне, тебе и «Рубину».
– Значит, командировочка на два года?
– Не командировка, а мечта. Сказка! Песня!
– Чувствую, потеряем мы тебя: заграница всегда портила русских людей.
За разговорами приехали в офис. Рубахин заказал Ксюше кофе, а Инночкин открыл Интернет. Нашел сайт Кембриджского университета, факультет экономики и бизнеса.
Рубахину:
– Вот, что тут написано о его выпускниках – слушай, вникай: «Хозяева своего дела, обладающие сборником тех качеств, которыми должен владеть настоящий боец, твердый в своих решениях и непоколебимый в своей стратегии. У них есть способность к логическому мышлению, которую иногда называют математическим складом ума. При всей своей доброжелательности они очень хитры и своего не упустят».
Генеральный директор МП «Рубин» поперхнулся кофе:
– Ага, вот где собака-то покопалась – «…хитры и своего не упустят».
– Ну, это ж реклама. Хотя…
– А я тебе вот что скажу – и не обижайся: как другу. Мои приятели и знакомые вобщем-то лестно о тебе отзываются – молодой, умный, напористый. Но вот не вписываешься ты в их компанию. И это плохо. Бизнес делают не только в офисе, но и в сауне, и в шашлычке. А ты не пьешь, к бабью равнодушен – и как же ты с ними общий язык найдешь? Хочешь совет? Учись жить, Константин, а не этому, как его? – менеджменту. Давай в конце лета махнем на Карибы семейно в кампании. Бабам шубы купим, ребятишкам компьютеры, сами оттянемся всей душой.
– Не катит. Сгоняй один до сентября, а потом на два года забудь про отпуск. Ну, а подарки… В шубе неудобно управлять машиной, двух «нотиков» в доме хватает, а на море акулы людей пожирают – вконец распоясались зубастые сволочи: почитай газеты.
На некоторое время в кабинете генерального директора «Рубина» повисла напряженная тишина. Костя, гоняя по скулам желваки, сверлил приятеля взглядом на предмет положительного ответа. И тот сдался.
– На два дня, на два дня вы забудьте про меня, – пропел Соломон Венедиктович и хмыкнул, покрутив головой. – Ну, делай, как знаешь, а мне в лом твой отъезд.
«Где поют – ложись и спи спокойно: кто поет, тот человек достойный» – вычитанное где-то утверждение Костя считал абсолютно ложным. Ему не раз приходилось встречать совершенно недостойных людей, обладавших недурственными вокальными способностями и любивших петь. Но это был не тот случай – сейчас согласие Рубахина многое для него значило.
– Ну, тогда, с твоего позволения, готовлю в «Альфа-Банк» наше представление? И будь уверен – ни «Рубину», ни державе за меня не будет стыдно.
Рубахин покачал головой, что можно было бы расценить и как знак согласия и как осуждение. Выберем среднее – осуждающее согласие или согласное осуждение. Инночкин тут же зашуршал клавиатурой, а Соломон Венедиктович потянулся в кресле:
– Знающие люди говорят: англичанки – зеленоглазые блондинки, похожие все на Милен де Монжо. А, ну да ведь ты туда с семьей, наверное? Пожалеешь…
– А сами англичане знаешь как говорят, – ответил Костя. – С утра выпил – весь день свободен.
– Разумно. Надо запомнить.
Костя нажал кнопку селектора:
– Ксюш, с принтера принеси, пожалуйста, документ.
Достал из кармана мобильный, нашел запись «Ксенжик», сделал вызов.
– Привет, старина, говорить удобно?
Владислав Ксенжик был институтским однокашником – после учебы попал в министерство строительства правительства области и сидел там, год от года повышая должность. Когда-то Костя выручал его, студента-ботаника и такого зануду, про которого говорят: и в курином яйце найдет клочок шерсти, из передряг – теперь Владислав Романович манил однокашника под свою высокую руку.
– Ты надумал и хочешь меня обрадовать?
– Нет. Но мне от тебя кое-что нужно.
– И что же?
– Не по телефону. Давай встретимся.
– Подлетай. Я уже почти свободен.
– Я без колес.
– Отвезу, – это Рубахин.
И отвез.
Костя Ксенжика снова вызвонил. Присели в скверике у Администрации.
– Мой племянник собирается в ЮРГу на наш факультет, а я его отговариваю.
– Почему? – Костя припомнил в каком году они поступали и ужаснулся быстрому течению времени. – И как ты его отговариваешь? Какие доводы приводишь?
– Да не модно сейчас, говорю, – вздохнул Ксенжик. – И потом: любой кризис пустяшный стройки сворачивает – сидишь без работы.
– Ты ж не сидишь. А губернатор намедни сказал, что наша-то отрасль самая что ни есть градообразующая в Челябинске: один строитель обеспечивает работой еще четырех человек инфраструктуры.
– За прессой следишь? Это похвально. Но ты что-то хотел.
Инночкин поведал, но по мимолетному недружелюбно-колючему взгляду приятеля понял, что тот не в восторге от просьбы и новости.
– Ты сомневаешься в моих способностях?
– Как ты вышел на них?
– Через Вербицкую. Помнишь, экономику нам читала?
– А! Ну да – у тебя ведь с ней были шашни. Сейчас ей сколько? Не стара наша Клара для дел интимных? Или, как говорится, когда делу надо, и русалка женщина. Так?
Вдох-выдох, – приказал себе Инночкин. – Дышим медленно, глубоко и плавно. Прогоняем раздражение.
Раздражение и не подумало исчезать.
– Да не напрягайся ты – я шучу. Мне уже говорили: ты ловко устроился – банкиршу попехиваешь и кредиты берешь через это дело. Мо-ло-дец! Мы тут сидим….
Зачем они там сидят в правительстве области Ксенжик не успел рассказать.
Сигарета вдруг выпала у Кости из пальцев – неловко дернувшись за ней, он заехал локтем приятелю в солнечное сплетение. Разумеется, совершенно случайно.
Ксенжик согнулся и пал на колени, выпучив глаза и, как рыба, ловя воздух ртом. Наконец, зачерпнув пригоршню в легкие, промычал что-то нечленораздельное.
– Блин, сигарета чертова! Извини, получилось так. Ты в порядке?
– Ну, ты идиот! Голова кружится. Похоже на сотрясение мозгов.
– Откуда они у тебя? Скорую вызвать? Нет? Ну, тогда я пошел. Будь здоров!
Машина Рубахина стояла на прежнем месте.
– За что ты ему?
– Ты следишь за мной?
– Ну что ты, Костян! Хотел посмотреть, с кем ты в Белом Доме дружбанишь.
– Да уж, дружба – козла с идиотом.
– Простите, вы-то кто будете? – с невинным видом осведомился Рубахин.
– Идиот, раскатавший губы.
– А мое такое убеждение – не пристало финдиректору «Рубина» обращаться с просьбами к разной шушере. Твой приятель здесь должностью что-то вроде старшего полового, а гонору – я те дам! Ты, Костян, ко мне обращайся. Али мы не буржуи? Сегодня, между прочим, приглашен в компашку, в которой, по слухам, сам областной «папа» будет. Разговор затеется, о чем попросить?
Инночкин уважал людей, следующих своим убеждениям – хоть и не было настроения трепаться, сел в машину к Рубахину.
– Так что же вы с друганом-то не поделили? – Соломон Венедиктович решил, что вопрос уместен.
И Костя ответил:
– Плохим пацанам свойственно бить хороших мальчиков, которых родители ставят в пример. Синдром отрицания.
– Это по-нашенски. Вот если б ты еще пить научился, цены тебе не было. Римляне говорили: «In vino veritas», – блеснул эрудицией Рубахин. – Истина в вине! А ты морду воротишь…
– Ищу смысл трезвой жизни, – ответил Костя. – Ты его случайно не видел?
– В моей жизни никогда не было такого смысла, – признался Рубахин, выруливая на дорогу. – Я его и не искал никогда. Тебя домой?
В полдень следующего дня позвонила Вербицкая:
– Поздравляю! У тебя появился соперник.
– И кто он?
– Ксенжик из министерства строительства области. Известна фамилия?
– Да. И что теперь будет? Твой «Альфа-Банк» устроит нам конкурс?
– Безальтернативно поедешь ты. Или я тут для бумаг скрепка? Вези представление от своего предприятия.
– Мне тут Рубахин обещал ходатайство губернатора в ваш банк, да не могу дозвониться – на связь не выходит.
– Было б здорово! Ищи его – время терпит.
Да где ж тебя черти-то носят! – снова и снова набирал Костя номер гендиректора.
А Ксенжик – стервец. То ли нарочно провоцировал, то ли совсем меня в грош оценил. Прав Рубахин – в Белом Доме чем ниже должность, тем больше гонору. Бюрократы – етивашувкорень! Ну, поговорили, ну не договорились, не совсем мирно разошлись. Так он что мне теперь – мстить собрался?
Откровенный выпад Ксенжика вроде бы не обречен на успех – Клара считает. Но, немного подумав, Костя решил, что это дело он так не оставит и что-нибудь предпримет в плане ответных мер. Но не сейчас. Сейчас главное знать – говорил ли Рубахин с «папой» по поводу рекомендации в «Альфа-Банк».
На очередное – абонент выключен или находится вне зоны досягаемости! – покатал на языке словосочетания «Соломон-Болобон, Рубахин-Дурахин» и решил отвезти Кларе представление «Рубина». Хоть что-то пока…
Вербицкая продемонстрировала ему письмо подписанное министром строительства Челябинской области.
– Вот, пошла на должностное преступление – держу у себя и трясусь от страха: вдруг додумаются позвонить управляющему банка.
– А ты сама позвони, – сказал Инночкин и объяснил, что и как надо сказать главному строителю области.
Вербицкая усмехнулась:
– Зачем тебе в Кембридж? Ты уже сейчас законченный интриган.
Но трубку взяла и позвонила в приемную министерства:
– Мне господина Серова. Вербицкая, завотделом кредитования юридических лиц, «Альфа-Банк». Здравствуйте, Александр Петрович. Вот я по какому вопросу: тут у меня направление ваше на Ксенжика… да-да, но дело в том, что у меня на руках ходатайство перед банком от губернатора области за другого господина. Тоже строителя…. Значит, вы не настаиваете? Значит, я правильно вам позвонила? Ну и прекрасно!
Закончив телефонный разговор, Клара, шумно выдохнув, прищелкнула пальцами:
– Полцарства за кофе! Смотри, дорогой, как руки трясутся. Это у меня от излишней образованности. Скоро и ты будешь таким.
От недостаточной, – подумал Инночкин про образованность кандидата наук, но спорить не стал, а потопал в коридор к кулеру за кофе.
Попив и успокоившись, Клара разговорилась:
– Давай после Кембриджа в мой отдел – к чуткой и доброй начальнице. Поднатаскаешься и на мое место.
– А ты куда?
– Под тебя. В производственном, конечно, смысле.
– Милая, ты же прекрасно знаешь: я – строитель и строить люблю.
– Да знаю я, что и кого ты любишь! Я для тебя – лишь ступень карьеры, орудие, так сказать, производства.
– Ты от меня устала? – Инночкин поднялся. – Как соскучишься, позвони.
Он уже был у дверей, Клара сказала:
– Да это я так, со зла бабского. Знала же, кого полюбила: ты у меня тот еще хам, но хам справедливый – зря в бутылку не лезешь и благодарностью за добро преисполнен. Ты не обижайся – это пройдет.
– Знаю, только не надо меня успокаивать. Я с трехлетнего возраста уяснил, что люди все далеки от идеала. А ты, пока не поздно еще, обрати драгоценное внимание на второго соискателя – молодой, разведенный…
– Ты про Ксенжика?
– Про него.
– Ага, испугался! Вот иди и подумай, как ведешь себя, неблагодарный.
Вербицкая показала Косте язык.
Рубахин отзвонился через два дня.
– Ты прости меня – подзагулял.
– Да все нормально – путевка наша.
– Я про «папу» тебе обещал… «Папы» не было.
– И здесь все устроилось: мы сыграли на его имени – враг разбит и позорно бежал.
Мир наш завязан на балансе черного и белого, хорошего и плохого. Самое опасное состояние – это когда человек восклицает: остановись, мгновение, ты прекрасно! Но мгновение не замирает, а сразу за ним наступает черная полоса шириной во всю оставшуюся жизнь. И от этого не застрахован никто.
Пусть все будет хорошо, думал Костя Инночкин, просчитывая возможные вариации предстоящей учебы в Кембридже, но еще лучше, когда для полного блаженства или окончательной и громогласной победы всегда не хватает какой-то малости. Так надежней….