Введение
I. Христианские подвижники до святых Павла и Антония
Чтобы окончательно убедиться в том, что иночество глубоко коренится в духе и сущности христианства, стоит только раскрыть правдивые сказания лет древних, и мы увидим, что иночество началось вместе с проповедью Евангелия, что с самого начала христианства души, наиболее верные Евангелию, избирали путь отречения от мира и мирских привязанностей. Преподобные явились на земле в лице тех, кто всеми силами души стремились уподобиться сладчайшему Иисусу.
Отшельничество представляется прежде всего как дело необходимости для тех, кто жаждет полного и нераздельного, ничем не смущаемого служения Господу. «Не на всяком ли месте можно поставлять Ему обитель в душе и поклоняться Ему духом и истиной? – спрашивает святитель Филарет, митрополит Московский. – На всяком месте владычествия Его благослови душе моя Господа! (Пс. 102, 22). Но что делать, если сие благословенное приглашение всюду и всегда благословлять Господа без успеха я повторяю душе моей оттого, что мир в то же время оглашает и оглушает ее своими разнообразными гласами требований, прещений, прельщений, смущения, развлечения, нужд, забот, похотей и она не находит довольно силы противоборствовать им или, утомленная сим противоборством, жаждет приблизиться к Богу без препятствий со стороны тварей и служить Ему без развлечения? В сем случае не остается иного, как расторгнуть всякие узы, привязывающие к миру, бежать из него, как из Египта, как из Содома, и учредить для себя в пустыне новое жительство добровольного изгнанничества, в котором бы всё окружающее говорило нам, яко не имамы зде пребывающаго града, но грядущаго взыскуем (Евр. 13, 4)».
Вот почему еще в Ветхом Завете встречаются следы монашества. Таковы были назореи, посвящавшие себя Богу по особенному обету на время или на всю жизнь; рехабиты, жившие в палатках и отрекавшиеся от имущества. Таковы были Илия, Елисей, сыны пророческие, соблюдавшие целомудрие и нестяжательность и жившие в пустынях; таковы были все те, которые, по слову Апостола, скитались в милотях[5] и козьих кожах, терпя недостатки, бедствия, озлобления; те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли (Евр. 11, 37–38); таков был и Предтеча Господень.
Но в полном совершенстве иночество раскрылось только в Новом Завете. По словам аввы Пиаммона, новозаветное иночество ведет свое начало от самих Апостолов. Таким вначале было и все множество первых уверовавших во Христа[6]. Свт. Василий Великий в самом обществе Господа Иисуса Христа и Апостолов видит первообраз иночества…[7] Действительно, некоторые из апостолов, не вступившие в брак до своего призвания к апостольству, остались навсегда девственниками: св. Иаков, брат Господень, сыны Зеведеевы – Иоанн и Иаков и апостол Павел[8]. Ученики св. апостола Павла Тит и Тимофей, подобно своему наставнику оставшись безбрачными, всецело посвятили себя на служение Господу[9]. Дщери перводиаконов Филиппа и Николая пребывали в девстве[10]. Климент, ученик апостольский, писал уже окружные послания к девственницам…[11] С самых времен апостольских идет почти непрерывный ряд свидетельств церковных писателей о девственниках и девственницах. Св. Игнатий, св. Иустин мученик, апологеты Афинагор и Минуций Феликс, Ориген, Тертуллиан, св. Мефодий Тирский, св. Киприан говорят нам о существовании в древней Церкви по движников и подвижниц, отрекавшихся от мира для нераздельного служения Господу[12].
Карта Египта IV века
После апостолов из подвижников и подвижниц первого века нам известны: святые Фекла, Зинаида и Филонида, Евдокия и Телесфор.
Св. Фекла, после проповеди апостола Павла и Варнавы в Иконии уверовав в Господа, оставила своего жениха. После чудесного избавления от огня в Иконии и зверей в Антиохии, с благословения апостола Павла, «иде в Селевкию и вселися в пустем месте на некоей горе близ Селевкии и тамо живяше в посте, и молитвах, и богомыслии», – до 90 лет своей жизни. Память ее 24 сентября.
Святые Зинаида и Фелонида были сродницами апостола Павла. «Оставльше своя стяжания и всего отрекшеся мира», они пришли в Фиваиду и там близ города Димитриады «в некоем вертепе житие свое провождаху». Язычники, «нощию нападше, камением побиша их, и тако блаженным сном уснуша»… Память их 11 октября.
Святая Евдокия прежде была блудницей в Илиополе и обладала огромным богатством. Ее обратил ко Христу «инок некий, именем Герман», который в своей обители «имяше братий семьдесят иноков». Искренне раскаявшись, св. Евдокия в Святом Крещении возродилась (в 96 году) к новой жизни и, раздав все свои сокровища, вступила «в монастырь девическ, в пустыни». Скончалась мученической смертью уже в 152 году, прожив царствования Домициана, Нервы, Траяна, Адриана и Антонина. Память ее 1 марта.
Святой Телесфор проводил до своего избрания в папы отшельническую жизнь. Скончался мученической смертью (128–139 годы).
Из второго века известны своей подвижнической жизнью: святой Фронтон имевший под своим руководством до 70 иноков и построивший монастырь в пустыне Нитрийской; св. Параскева, раздавшая по кончине родителей все имущество и принявшая иноческий чин, впоследствии пострадавшая за Христа; св. Наркисс, епископ Иерусалимский. Оставивши престол, он удалился в пустыню, где и пробыл до конца дней своих в подвигах иноческих. Св. Евгения, римлянка, дочь наместника александрийского, в царствование императора Коммода, обратившись ко Христу чтением Священного Писания, тайно удалилась из дома родительского и по дороге встретила обитель. Ее сопровождали евнухи Протасий и Иакинф. «Слышу, яко Елий, епископ христианский, – сказала она слугам, – созда зде монастырь, в немже черноризцы непрестанно во дни и нощи хвалят Бога песньми». Увидав Елия, посещавшего монастырь, она приняла Святое Крещение вместе с евнухами. Переодетая в мужскую одежду, Евгения принята была в мужской монастырь, «юноши подобна одеянием и остриженными власы». «В монастыре живяше, добре иночествуя и работая Богу». Избранная по смерти аввы в настоятели, она подверглась низкой клевете. Явившись на суд к наместнику Филиппу, своему отцу, она открыла ему свой пол и происхождение. Впоследствии основала женский монастырь, в котором была настоятельницей. Жизнь свою окончила мученически. Память ее 24 декабря.
В III веке прославился своими подвигами св. Никон. Родом из Неаполя, он после Святого Крещения отплыл на остров Хиос, где на горе Ганос был крещен епископом Кизическим Феодосием, укрывавшимся в пещерах от гонения со множеством иноков. «По приятии крещения святого блаженный Никон живяше в пещерном том монастыре, учася божественным книгам и иноческому присматриваяся житию: таже и сам облечен бысть во иноческий образ кротости ради своей». Пред кончиной Феодосий поставил его во епископа. После того св. Никон, «всех монахов поемши», отплыл в Сицилию и высадился близ горы Тавроменийской. Там при речке Азинос он нашел «место безмолвно и красно», где и продолжал свои подвиги. Скончался мученически. Память его 23 марта.
Святые Галактион и Епистима – из г. Емеса в Финикии. Св. Галактион, будучи христианином, по воле родителей был обручен с язычницей Епистимой. Обратив ее ко Христу, он убедил ее вести девственную жизнь. Ночью они удалились из дома и пришли к Синаю, и там близ горы Публиона Галактион вступил в мужской монастырь, а Епистима – в женский. «Подвиги его и труды кто изрещи может? Никогда не виден бысть празден, но или делаше, что монастырю потребно, или моляшеся; пост его бе безмерен, иногда бо во всю седмицу не вкуси. Толикий же целомудрия и чистоты своея бе хранитель, яко во вся лета постничества своего соблюдашеся опасно, да не видит лица женска…» Впоследствии Галактион и Епистима сподобились мученического венца. Память их 5 ноября.
Св. Пансофий, родом из Александрии, по смерти отца своего Антипата раздав все свое имущество, удалился в пустыню. Скончался мучеником в царствование Декия. Память его 15 января. В то же царствование пострадал за Христа инок диакон Авив. Память 6 сентября.
Св. Анастасия Римляныня. Близ Рима «на уединенном и незнаемом» месте находился женский монастырь. Круглой сиротой Анастасия трех лет была взята на воспитание игуменией Софией. Она выросла красавицей, но, «вся уметы вменивши, уневестися Христу и день и ночь в молитвах служаше». На 21 году от роду скончалась мученически. Память ее 29 октября.
Св. мученик Моисей удалился в пустыню Раифскую в 233 году и там застал уже пустынников. В конце третьего века в Раифе и Синае было уже много пустынножителей. Египетский инок Аммоний, описавший в качестве очевидца избиение их сарацинами, говорит, что между ними были такие, которые подвизались по 70 лет в тех местах. Они жили в пещерах и одиноких кельях. По воскресеньям собирались для богослужения и принятия Святых Тайн и затем снова расходились. Память их 14 января.
Ручейки, сливаясь вместе, образуют большую и многоводную реку, приносящую благоденствие целой стране, по которой протекает. Отдельны друг от друга и потому мало заметны были первые проявления иночества в разных странах древнего мира. Но с начала IV столетия иночество является пред нами уже во всем своем величии, как могучее и святое учреждение христианства, с тех пор оказывавшее уже неотразимое влияние на жизнь всего христианского мира. Вот почему первоначальными основателями пустынножительства считаются святые Павел Фивейский и Антоний Великий, но не они были первыми иноками в мире… Предлагаем о них более подробные сказания.
II. Святой Павел Фивейский
Страшен безжизненный и однообразный вид африканских пустынь! Огромные пространства то перерезаны глубокими ущельями и серыми скалами, то представляют безбрежные, засыпанные желтым песком равнины… Тишина и мертвенность кругом, нарушаемая лишь ревом диких зверей или при ветре высоко воздымающимися столбами песка, которые при ярком освещении солнца кажутся огненными и с невообразимой быстротой носятся по безбрежному песчаному морю… И круглый год пылает здесь жаркое солнце, иссушая воздух и раскаляя пески и скалы. Лишь изредка попадаются счастливые местности, орошаемые ключом, пробившимся из скалы. Пальмы, выросшие вокруг, и кусты мимоз защищают благодетельную влагу и веселят своей зеленью взор, утомленный страшным однообразием пустыни.
Не в далеком расстоянии от Чермного моря, среди необычайно пустынной местности, почти на тысячу футов над уровнем моря возвышается дикая скала. С вершины ее открывается величественный вид: Хорив и Синай, горы Фиваиды, бесконечные бесплодные равнины, зеленая лента Египетской долины, орошаемой Нилом, – вот что представляет здесь кругозор. У подошвы скалы пробивался небольшой ручей, скрывавшийся под зеленью пальм и кустарников. Здесь-то уже долгие годы подвизался великий Антоний, прославленный Богом дарами чудотворения и духовной прозорливости[13]. И пришло ему однажды на мысль: «Нет другого отшельника в этой пустыне, кроме меня!» Но в ту же ночь ему было откровение свыше, что в самом отделенном краю пустыни живет другой отшельник, гораздо более совершенный, чем он.
– Верую Богу моему! – воскликнул Антоний, восстав от сна. Он покажет мне раба Своего, которого явил мне ночью…
Взяв свой посох, девяностолетний старец, уже семьдесят лет подвизавшийся в пустыне, бодро отправился в путь. И чем далее шел он, тем страшнее становилась пустыня и тем чаще попадались следы диких зверей. Целый день идет подвижник. Вот ночь покрыла его, и ярко засияли звезды в прозрачном воздухе… Настало утро, и другой день уже склонился к вечеру… Антоний все еще идет, не чувствуя утомления, подкрепляемый высшей силой. Настал третий день, и в час утренней молитвы путник приметил гиену, которая мчалась по направлению к пещере. Антоний пошел за зверем: внутренний голос сказал ему, что зверь укажет ему жилище отшельника, и он возрадовался духом. Подойдя к пещере, Антоний заглянул внутрь, но вследствие царившего там мрака ничего не мог различить. Постояв немного, чтобы перевести дух, он начал ощупью продвигаться понемногу вперед, пока наконец заметил вдали слабое мерцание света. В радости он ускорил шаги, но споткнулся о камни. Ощутив приход путника, отшельник затворил дверь. Приблизясь к ней, Антоний постучал, но ответа не было. Стучал еще и еще, но – без успеха. Повергшись на землю у самого порога пещеры, Антоний долго молил неизвестного отшельника пустить его к себе.
Вид пустыни
– Откуда ты? – послышался голос изнутри пещеры. – Зачем пришел сюда?
– О, я знаю, – воскликнул Антоний, – что я недостоин видеть тебя. Но если ты не отвергаешь диких зверей, то неужели не примешь человека? Я долго искал тебя и нашел: скорее умру здесь, у порога твоего, и ты похоронишь меня…
– Никто не просит с угрозами…
С этими словами пещера открылась. И два ветхие старца бросились в братские объятия друг другу.
– Антоний! – воскликнул Павел.
– Павел! – сказал в ответ ему Антоний.
Сам Господь открыл им имена друг друга.
Горячо приветствовав своего гостя, Павел сел с ним у источника чистой воды под тенью склонившихся пальм.
– Зачем ты предпринял столь великий подвиг? Ужели для того только, чтобы взглянуть на ветхого, полуистлевшего старика, который на твоих глазах может рассыпаться в прах?
Антоний с радостным изумлением молча взирал на дивного пустынника. Целых девяносто лет уже прожил Павел в пустыне, не видя никого из людей, не слыша живого говора людского.
– Скажи мне, как живет род человеческий? Строятся ли еще новые здания в древних городах? Кто теперь и как управляет миром? Осталось ли идолопоклонство?
Вдруг у ног старца опустился ворон и положил хлеб.
– Вот Господь устроил нам и трапезу, – сказал Павел. – Воистину Он щедр и милостив! Семьдесят четыре года получаю я ежедневно по половине хлеба, а ныне, ради твоего посещения, Христос удвоил жалованье Своим воинам…
Старцы расположились у источника для вкушения скромной трапезы. И начал Павел свой дивный рассказ…
Павел родился в нижней Фиваиде около 228 года по Рождестве Христовом в царствование Александра Севера (222–235). Родители его, ревностные христиане, воспитали его в духе христианского благочестия. Обладая значительными средствами, они постарались дать и научное образование, познакомив сына с сокровищами греческой и римской образованности, но светские науки не отвлекли юношу от «единого на потребу», не погасили ревности о спасении души и очищении сердца. Рано почувствовал юный Павел в душе своей равнодушие к благам мира и стремление к свободе духа от уз житейских… Родители его умерли, когда ему было не более 15 лет от роду. Пред своей кончиной они разделили свое большое имущество между Павлом и его старшей сестрой, которая была уже замужем. Около этого времени открылось жестокое гонение на христиан, свирепствовавшее во времена Декия (249–251) и Валериана (253–259). С особенно ужасной силой разразилось оно в Египте и Фиваиде. Св. Павел, насмотревшись на ужасы мучений, рассудил не подвергать себя опасности и укрыться, пока пройдет гроза. Не по равнодушию к вере, не из страха смерти так поступил он: его глубокое смирение побудило его не стремиться к венцу мученичества с неокрепшими силами, а может быть, и перст Господень, располагающий и внешнее, как и внутреннее, в душе верных рабов Своих, указал ему иное призвание…
Сначала он укрылся не в дальнем расстоянии от своего родного селения в близлежащем поле. И в то время, как он считал себя в безопасности от чужих гонителей, свои домашние сделались злейшими его врагами. Алчный зять его замыслил предать его властям с тем, чтобы после мученической кончины своего шурина захватить принадлежавшую ему часть имущества. Ничто не могло отвратить от злого умысла: ни слезы жены, ни узы родства, ни страх Божий, ни бескорыстие св. Павла. Предатель упорно стоял в своем намерении, и св. Павел, узнав об этом ожесточении от своей сестры, решился искать среди диких зверей безопасности, которой не мог найти у людей.
Однако он не уходил далеко. Может быть, он надеялся еще вернуться в общество людей, когда стихнет гроза и пройдет злоба. Но, мало-помалу привыкши к ужасам пустыни и вкусив сладости безмолвия, он понемногу удалялся вглубь страны и добрался наконец до скалы, где увидал пещеру с закрытым входом. Раскрыв вход, он нашел пальмы, листья которых скрывали дальнейшую внутренность пещеры, и тут же струился источник светлой воды, питавший ручей. Оглядевшись кругом, он сообразил, что эта местность некогда была обитаема. Поблизости пещеры виднелись жилища, кое-где были разбросаны резцы, молотки и наковальни. По всей вероятности, здесь кто-то укрывался…[14]
«Сам Господь дает мне сие место в жилище!» – воскликнул Павел.
Кто может поведать нам о подвигах св. Павла в безлюдной африканской пустыне? Кто может исчислить потоки слез, воздыхания, молитвы?.. Но необычайный дар прозрения, дивное послушание зверей, чудесно приносимая пища дают понять, что его житие в пустыне было более ангельское, чем человеческое. Освободившись от страстей и очистивши сердце, он укрылся в тайне лица Божия и, востекши на высокую степень духовного совершенства, восприял всю силу безмолвного с Богом и в Боге пребывания…
Только святая Церковь, ведущая пути святых своих, может живописать нам их подвиги.
Св. Павел – первый пустыни житель![15] Подвиг его безмолвного жития – стезя небоходная, которой он положил начало[16]. Он устремился на эту дивную стезю, потому что вперил весь ум к Божественному желанию[17] и, к Богу оком души свое взирая, Того единого возлюбил, земная возненавидев[18]. Исполнившись самоотвержения и весь предавшись Богу, он простер руки к Богу и благоугождал Ему во дни и в нощи[19]. Полагая духовные восхождения в душе своей, он наконец достиг края добродетелей[20]. Многие болезни[21] подъял в пустыне, погубляя терния страстей[22]. Подвизаясь подвигом добрым, он пожил в пениях и пощениях, молитвах же и бдениях[23], плотская восстания увяждая постничеством[24], пещи страстей угашая росой воздержания[25], в страхе Божием себе пригвоздив[26]. Огнем любви Божией терние страстей попалив[27], он уносился в мир дивных видений[28] и жил в Господе[29]. Плодами столь великих подвигов были: мир души, утишение бури страстей, достижение небурного пристанища Христова на ветрилах крайнего постничества[30], явление благодати Святого Духа, радование души, Божие веселие, к Богу дерзновение, служение ему тварей, жизнь небесная в раю… Мудрование плотское покорив духу, спасен быв от сетей вражиих, весь пламень страстей поправ постнически, преподобный радуяся вопиял: благословен еси во веки, Господи Боже отец наших… Всего себе воздержанием очистив, всеблаженный, он явился жилище Божие и Ангелов единосельник и жилище Духа – к Богу вселившись, вышним Силам собеседник был и дерзновение к Богу стяжал. Небесным хлебом питаяся, яко Илия древле враном, мысленныя Иезавели отбегл – к покрову Христову. Поревновав Иоанну, богомудрому Предтече, в пустыне постяся, с ним же сподобился получити жизнь присносущную, раем соделал пустыню, в ней же преизяществовал во всякой добродетели…[31]
Так прославляет св. Церковь великого пустынножителя, но, без сомнения, в беседе с посетителем св. Антонием глубокое смирение Павла смыкало уста его, и только голос Церкви раскрывает нам тайны пустыни…
Древние гробницы в Египте
Поведав о своей жизни, св. Павел в заключение беседы сказал Антонию:
– Теперь настало время моему успению, и ты послан от Бога, чтобы покрыть мое тело землей.
Со слезами взмолился Антоний не оставлять его и взять с собою.
– Нет! – возразил Павел. – Тебе еще надобно жить для пользы братии. Ступай в свою обитель и принеси одежду, которую подарил тебе епископ Афанасий.
Антоний внимал в безмолвии. Слезы неудержимо струились из очей его. Он лобызал руки и очи Павла… Долго не мог он оторваться от созерцания дивного отшельника… Наконец с глубокой скорбью пошел в обратный путь.
– Где ты, отче, так долго был? – такими словами встретили возвратившегося Антония ученики его.
– Горе мне, грешному! – взывал старец, обливаясь слезами. – Я инок только по имени… Я видел Илию, я видел Иоанна – воистину я видел Павла в раю…
И, немедленно взяв одежду, снова отправился в путь. Весь погруженный в себя, он идет уже второй день – и вот внезапно дивное видение предстало ему… Тьмочисленные сонмы ангелов… Лики пророков… святые апостолы… и блаженный Павел… И волны света неизреченного, и райское пение, и дивные глаголы, ихже не леть[32] глаголати…
– Павел, зачем ты меня покинул? – воскликнул Антоний, заливаясь слезами и возрыдав. – Что же ты не дал мне последнего целования?
И он пал среди пустыни на лице свое и голову пеплом посыпал, и слышались горькие стенания…
Поднявшись с земли, Антоний спешит к знакомой пещере. Что ж это? Блаженный Павел как живой стоит на молитве, глава и руки подняты к небу. Затрепетал Антоний. Поспешно устремляется он к подвижнику, ликуя при мысли, что он жив, но, приблизившись, увидал, что то молится тело Павла, душа же его на небе… И снова слезы и рыдания…
Собравшись с духом, Антоний облачил тело подвижника и изнес его из пещеры. Безмолвная пустыня огласилась пением псалмов и погребальных песнопений…
Пустынна окрестность. Камениста и зноем иссушена земля. Как и чем ископать могилу?
Но дивный Павел сам помог Антонию и «звери на погребение собра»[33]: два льва появились в пустыне и принялись рыть могилу. Со слезами, несчетно лобзая, похоронил Антоний тело подвижника, а пальмовую одежду Павла взял с собою.
Наступали светлые дни Пасхи, Пятидесятницы, и Антоний облачался… в одежду из пальмовых листьев. Эта одежда была для него дороже и светлее царской порфиры.
«Если бы Бог представил и мне на выбор, – говорит знаменитый церковный писатель, – то и я скорее избрал бы рубище Павла с его подвигами, чем порфиру царей с их царствами…»
Память блаженного Павла празднуется 15 января.
III. Святой Антоний Великий
Чудесная в мире страна – Египет. По обеим сторонам ее, с востока и запада, расстилаются страшные песчаные пустыни, лишенные всякой растительности и жизни. Вид мертвой пустыни, необозримость песчаных равнин, однообразие и глубокое царствующее там молчание производят сильное впечатление на душу. Тем более своей противоположностью этому царству смерти поражает вид цветущей долины Египта. Но и самый Египет был бы такой же песчаной пустыней, если бы его не орошала великая река Нил, потому что в тех странах никогда не бывает дождя и солнце светит круглый год с безоблачного неба, озаряя все ослепительным блеском. С ненарушимой правильностью разливается Нил ежегодно, и также правильно жизнь природы то замирает в Египте, истощаясь от засухи, то вновь возрождается после плодотворного разлития. Нигде нет такой противоположности яркого света и тени, жизни и смерти, как в Египте, нигде правильная смена явлений природы – возрождения и истощания – не говорит так ясно о тленности всего живущего и будущем обновлении. Нигде поэтому столь строго не задумывались люди о загробном существовании – и вот воздвиглись пирамиды, расстроились целые города мертвых, и всюду – гробницы, и всюду – мысль о ничтожестве и тленности земной жизни… Земная жизнь коротка, а загробная вечна – и египтяне не щадили трудов, чтобы увековечить свое посмертное существование. Но только христианская вера озарила истинным светом великую тайну, которая так глубоко занимала душу древних египтян, тайну будущей жизни, бессмертия души и последнего воздаяния. И ненужными оказались вековечные пирамиды и пышные гробницы; излишними стали все заботы о сохранении мумий[34]. Не о сохранении тленного тела – о чистоте бессмертной души, о святости жизни, по заповедям Евангелия, вот о чем необходимо было ревновать теперь для вечного блаженства, и не мудрено, что «нигде слова евангельского учения ни над кем не явили столько силы, как в Египте»[35].
В половине третьего столетия близ Гераклеополя, расположенного на левом берегу Нила, в селении Кома у христианских родителей родился сын Антоний[36]. Родители его были люди зажиточные[37]. Они обучали своего сына чтению и письму на родном коптском наречии, но, охраняя его как зеницу ока, не желали знакомить его с греческой[38] образованностью: слава светской учености не привлекала их. Чистое евангельское учение всецело было воспринято юным Антонием и овладело его душой без всяких посторонних влияний. Его отпускали из родительского крова только в храм Божий. Но юноша и сам не рвался наружу: его тихий, задумчивый характер располагал его к уединенному размышлению о глубоких истинах веры.
Благодать Божия беспрепятственно действовала в нем на созидание его, и он рано уже почувствовал сладость жизни по Богу… Пока живы были родители, Антоний спокойно отдавался своим духовным стремлениям. Но вот они скончались, когда ему минуло не более двадцати лет. Кроме обременительных хлопот по хозяйству, ему предстояло позаботиться о воспитании и устройстве малолетней сестры. На первых же порах пришлось ему увидать, как трудно служить двум господам – Богу и миру, как далеко он уже отрешился от многозаботливой мирской жизни. Чаще и чаще ему приходило на мысль оставить все и посвятить всего себя только на служение Богу. Не раз приходил ему на ум евангельский юноша, исполнивший весь закон, но не последовавший по зову Спасителя из любви к богатству, и, в противоположность ему, самоотверженная любовь апостолов, оставивших все из любви к Учителю.
Среди таких размышлений однажды он пришел в храм, и первое, что он услышал, были слова Евангелия: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим: и имети имаши сокровище на небеси (Мф. 19, 21)[39].
В этих словах он услышал как бы ответ свыше на запросы своей совести и Божие благословение на исполнение тайных стремлений своей души. Вскоре он продал свои имения и разделил свое имущество бедным. Сестру свою он поручил девам, посвятившим себя на служение Богу.
Древние пирамиды в Египте
В Египте уже были отшельники. Оставив жилые места, они жили в опустелых каменных гробницах. Их примеру последовал и Антоний. Сначала он поселился недалеко от родного селения, а затем и дальше. Один крестьянин приносил ему хлеб и отбирал для продажи его рукоделия. Антоний делил свое время между молитвой и трудом. Сам Господь научил его такому образу жизни. Однажды шел он по пустыне, занятый одной мыслью – о спасении души. Вдруг видит: сидит кто-то похожий на него, сидит и работает, затем встает для молитвы и снова садится за работу. Опять молитва и опять труд… То был ангел Божий. «Вот так поступай и ты – и спасешься!» – сказал ангел[40].
Вот как описывает его «жестокое житие» церковный историк Созомен: «Пищею его был только хлеб с солью, питьем вода, а временем обеда закат солнца: нередко, впрочем, дня по два и более оставался он без пищи; бодрствовал же он, можно сказать, целые ночи и в молитве встречал день… Ложился большей частью на голой земле… Лености терпеть не мог, и работа не выходила у него из рук целый день»[41]. Одеждой ему служила власяница.
Святая Церковь так прославляет чудесную решимость св. Антония отречься от мира для беспрепятственного служения Богу[42]:
«Преподобне отче, из младенчества прилежно обучився, орган был еси Святаго Духа!»
«Преподобне отче, глас Евангелия Господня услышав, мир оставил еси, богатство и славу в ничтоже вменив. Тем всем вопиял еси: возлюбите Бога и обрящете благодать вечную…»
«Преподобне отче Антоние, истинныя ради жизни во гробе заключился еси, никакоже бояся невидимых врагов».
«Христов глас услышав, шествовал еси вслед Того заповедей и отвергл еси попечения вся, стяжаний, имений и рабов твоих, и сестры любление, богоносе Антоние, и един в пустынях Богу беседуя чистейше, разума благодать приял еси!»
«Ревнителя Илию нравы подражая, Крестителю правыми стезями последуя, отче Ан-тоние, пустыни был еси житель, и вселенную утвердил еси молитвами твоими…»
«Душу твою связав любовию Христовою, земная возненавидев вся мудре, водворился еси, отче преподобне, в пустынях и горах…»
«Млад сый возрастом телесе, нов путь добродетели восприем, сим безбедно шествовал еси, закону новому повинуяся Спасову и живоносным повелениям Евангелия последуя…»
Начало подвижничества – послушание. «Без поверки своей жизни жизнью других никто не достигал высших степеней подвижнической жизни»[43]. Удалившись от мира, Антоний посещал сперва старцев, уже прославившихся святой жизнью, и учился у них правилам подвижничества. Подобно мудрой пчеле, он отовсюду собирал себе духовный мед, слагая его в сердце свое, как в улей. Но иное дело – знакомиться с правилами подвижничества, иное – самому проходить подвижническую жизнь и бороться с искушениями. Грех в нас молчит, когда мы не обращаем на него внимания, не стремимся искоренить его. Но как только мы восстанем на него, он, по словам св. Лествичника, подымается, как тысячеглавый змей, и испускает страшные вопли, и вся бездна зла, таившаяся в человеке, возметается, как вихрь. Страшную борьбу с греховной нечистотой выдержал и св. Антоний. Враг рода человеческого ожесточенно напал на него.
Искушая человека, диавол всегда привязывается к нашим человеческим потребностям и старается раздуть их до сильной страсти. А там уже грозит и падение.
Вполне естественно, что у Антония не раз являлось в его одиночестве тоскливое чувство о прошлом, о родимом гнезде, где он мирно возрастал, о полях, на которых трудились его предки и родители. Всплывал в душе кроткий образ любимой сестры, покинутой на чужих руках. Прицепившись к этому, диавол начал искушать его.
«Смотри, какой мертвый вид в пустыне! Как жгуче дыхание раскаленного воздуха! А родные поля покрыты свежей изумрудной зеленью, точно бархатным ковром, и испещрены цветами или созревшими сочными дынями и огурцами. Тучные нивы склоняются под тяжестью колоса, обещая жатву сторицей. Как приятно было после трудового дня под тенью пальм любоваться закатом солнца неизъяснимой прелести, когда все кругом облито нежным фиолетовым светом, а далекие горы горят розоватым пурпуром! Как освежительны блестящие голубые каналы!.. Зачем покинуто все это? Разве невозможно было угодить Господу, мирно наслаждаясь Его дарами? И что тебе предстоит впереди? «Твердейшего страдальчества знойное и мразное житие», бездна лишений, беспомощная старость, безвестная кончина… И добро бы все это скоро кончилось! Но нет!.. Годы, может быть, десятки годов впереди, которым и конца не видно…»
Такие помыслы волновали душу Антония, но его непоколебимая вера в Бога вместе с мыслью о ничтожестве благ мира сего и твердая решимость всем пожертвовать для Бога превозмогли искушение. «Сия силою Христовою Антониева на диавола бысть первая победа!»[44]
Но враг упорен и не скоро отступает от человека. Только что потерпев поражение, он вновь начинает свои нападения.
Мысли об оставленных в мире благах перестали беспокоить душу Антония. Теперь умственный взор его обращается на себя самого. Его поражает одиночество в пустыне. Не с кем слова промолвить. В уме возникают картины счастливой семейной жизни. Разве не Сам Господь благословил супружеский союз?! Почуялись естественные движения молодых лет, и искушение созрело… Нечистые помыслы, точно вырвавшись из темницы, заполонили душу. Ни днем ни ночью не давали они покоя подвижнику. Плотские влечения разгорелись страшным пожаром. Женская краса являлась в видениях, одно обольстительнее другого. В жестокой борьбе, вырываясь как бы из плена, Антоний устремлял свои очи к созерцанию неизреченной красоты высшего духовного мира, к радостям райского блаженства, с пламенной молитвой о помощи прибегал к Богу и спешил погасить пламень страстей постом и крайним утомлением плоти[45]. Наконец – самое безобразие и возмутительность вражеских обольщений породили в душе его отвращение и гнев на нечистые движения плоти, а «чувство ненависти к страстным движениям суть огненные стрелы, поражающие врага»[46]. Могучим подвигом духа, с Божией помощью, искушение было побеждено – и затихло…
Так померкли для Антония красоты мира, сладости чувственные преогорчились, земные сокровища превратились в уметы[47].
Началось последнее и самое тонкое искушение. Можно заметить, что все нападения врага начинаются с грубейших соблазнов и восходят постепенно к тончайшим, едва уловимым. Так – сперва ожили привязанности к миру и его благам. Затем разгорелись плотские страсти. Когда то и другое теряет силу над духом, в глубине его таится еще тончайшее чувство самомнения, духовной гордости. К нему-то, как к последнему убежищу, враг и прицепляется. Самое торжество Антония над прежними искушениями дает врагу повод к новому искушению. Не возгордится ли он своим торжеством, не отнесет ли своей победы только к себе самому, к своему нравственному превосходству? «Сколько могучих подвижников низложил я плотскими соблазнами! Но вот ты один одолел меня! Все мои сети разорваны, все стрелы растрачены попусту! Я посрамлен тобою!..» Так говорил враг, раздувая чувство самомнения, но подвижник ясно усмотрел врага и воззвал из глубины души: «Господь мне помощник» (Пс. 117, 7). И дух зла исчез, как огнем палимый…[48]
Чистые сердцем Бога узрят. Освобождаясь от страстей, душа приобретает внутренний мир и неотразимое стремление к Богу. Это вторая степень духовного совершенства. Остается только вполне предать себя Господу, чтобы соединиться с Ним навеки[49].
«За жизнь свою отдаст человек все, что есть у него, – говорил некогда древний клеветник. – Но простри руку Свою и коснись костей его и плоти его – благословит ли он Тебя?»
И сказал Господь сатане: «Вот он в руке твоей, только душу его сбереги»[50].
Так Господь попускает диаволу подвергнуть человека самому страшному испытанию – поразить душу страхом смерти и конечной гибели и тем потрясти его веру. Приносивший пищу Антонию однажды нашел его «на земли лежаща аки мертва», без гласа и движения. Он поднял его и принес в селение. Очнувшись и едва дыша, Антоний произнес: «Неси меня обратно в пустыню». Это и было с его стороны выражение решительного самоотвержения и готовности на смерть для жизни в Боге… «Готовность на смерть есть всепобедное оружие: ибо чем еще можно искусить или устрашить имеющего ее? Она и считается исходным началом подвижничества»[51]…
Оазис вблизи Фаюма (El Fayum)
Немного оправившись, Антоний после пятнадцатилетней жизни вблизи селения теперь пожелал полного безмолвия[52]. Тридцати пяти лет от роду, в 285 году оставил он обитаемые местности, перешел Нил и углубился в пустыню близ Чермного моря. «Отложивши страх», шел он три дня по ужасной пустыне и остановился на горе Колзиме[53] среди древних развалин, где «за долготу времени и запустение» гнездилось множество «гадов и змиев и скорпиев»[54]. «По безжизненным скалам, – пишет русский путешественник, посетивший гору св. Антония, – достигли мы наконец монастыря. Мы спустились на несколько ступеней в глубину пещеры, иссеченной в скале, где, как сказывают, жил Антоний, и тут теперь устроена подземная церковь, имеющая около двадцати аршин квадратного пространства. Какой вид открывается с береговых скал на края страшной пропасти! Нил между двумя лентами яркой зелени лугов и пальмовых рощ извивается по неизмеримому пространству в обе стороны. С запада горизонт исчезал в необъятной пустыне Ливийских песков, а с востока от самого монастыря хребты безжизненных гор с песочными насыпями тянутся к берегам Чермного моря. Кругом монастыря мертвенность неизобразимая – здесь нет ни одного растения, ни одного источника»…[55] Однако нашлась вода в колодезе, а хлеб дважды в год приносил сюда Антонию тот же поселянин, безмолвно опуская запас чрез отверстие в кровле и немедленно удаляясь[56]. «Какие нес он здесь труды и подвиги и что с ним было – никто не видел, – говорит святитель Феофан. Но судя по тому, каким он вышел из затвора, должно заключить, что это было время созидания его духа Духом Святым. Здесь то же происходило, что происходит с гусеницей, когда она завертывается в куколку. Никто не видит, что с ней делается в эту пору: она будто замерла. Но между тем всеоживляющая сила природы действует в ней, – и в свое время из куколки вылетает прекрасный разноцветный мотылек. Так и в св. Антонии. Никто не видел, что с ним; но Дух Божий ни для кого не зримо, неведомо большей частью и для самого Антония, созидал в нем нового человека по образу Создавшего его. Когда кончился термин созидания, ему повелено было выйти на служение верующим. И он вышел, облеченный разнообразными благодатными дарами Святого Духа»[57].
Дивные церковные песнопения в сильных чертах изображают великий подвиг св. Антония.
«Постника Господня песнми почтим, яко умертвивша вся прилоги страстей воздержанием и твердым терпением… и посрамивша зело противоборца врага и всю сего гордыню».
«Егда во гробе тебе самого радуяся заключил еси, отче, любве ради Христовы, терпел еси крепчайше от демонов искушения, молитвою же и благодатию отгнал еси сих…»
«Лести лукавых демонов посрамив креста силою, уяснил еси славу Христову, Антоние!»
«Преобидел еси плоть и кровь, и вне мира был еси многим воздержанием…»
«Ум владыку над страстьми постнически поставив, потщался еси хуждшее покорити лучшему и плоть поработити духу…»
«Мрак прошед плоти, тьму отгнал еси демонов, Антоние!»
«Демонов луки и стрелы сокрушив благодатию Божественного Духа, и злобу и ловления их всем явленно сотворил еси… Спасова же креста действо и непобедимую явил еси силу…»
«Трисолнечным сиянием, всемудре, озаряем, злоумное, блаженне, демонов свирепство и зверей зияния и ран болезни, якоже пучину, разорил еси божественным желанием».
«Молитвами, преподобне, и мольбами приближаяся непрестанно к Богу, востекл еси к высоте предвзятей, демонских сетей избегл, богомудре…»
«Весь Богу очистился еси, Антоние, един единому всемудре единяяся добродетелию… Земли бо и земных отступив, достойне небесное обрел еси наслаждение».
«Радуйся, постников началовождь бывый и непобедимый поборник!»[58]
Расскажем о последнем периоде жизни и великих подвигов св. Антония Великого. Усовершившись в безмолвии благодатью Святого Духа, Антоний вышел на служение ближним и Церкви Божией[59]. «Возможно ли изобразить, – пишет Афанасий Великий, – с какой радостью взирали все на лицо его, цветущее, к удивлению всех, свежестью и красотой? И начали стекаться к нему в огромном множестве, лишь только он открыл к себе доступ». И он стал служить всем разнообразными благодатными дарованиями. «А каких даров у него не было? Был дар чудотворений, дар власти над бесами, над силами природы и над животными, дар прозрения мыслей, дар видения происходившего вдали, дар откровений и видений…»[60]
Возможно ли исчислить всех учеников великого Антония, всех тех, которые устремились в пустыню, чтобы под руководством великого аввы достигнуть блаженства богообщения? Каменистые скаты и ущелья в горных хребтах по обеим сторонам Нильской долины, от Нила до Чермного моря и древнего Синая с одной стороны, с другой – до страшных пустынь Ливийских покрылись кельями подвижников. Ни палящий зной дневной, ни холод ночи, ни дикие звери, ни варвары-хищники – ничто не устрашало их. «На горах явились обители, – пишет Афанасий, – которые, подобно храмам Божиим, наполнились людьми, проводившими жизнь в пении псалмов, в молитвах, посте и бдении. То были люди, которые все свои надежды основали в грядущих благах вечной жизни. Исполненные самоотверженной любви, они непрестанно трудились не столько для прокормления себя, сколько для бедных. Это был как бы особый мир, блаженные обитатели которого не имели других целей, кроме правды и благочестия… Кто, взирая на них, не воскликнул бы: коль добри доми твои, Иакове, и кущи твоя, Израилю, яко дубравы осеняющия, и яко садие при реках, и яко кущи, яже водрузи Господь!» И для всех этих подвижников великий Антоний был наставником, отцом, великим образцом для подражания. Его слово было исполнено силы, проникало до глубин сердца. «Христос явил в нем врача для всего Египта, – пишет Афанасий. – Кто при Антонии не изменил своей печали на радость? Кто не отложил гнева? Кто не забыл горестей гнетущей бедности? Кто не пренебрег благами мира? Какой инок, утомленный подвигами, не ободрялся вновь благодаря его слову? Какой юноша, объятый страстями, не обратился к воздержанию?.. Он знал, кто страдает каким недугом, и для всякого у него находилось пригодное врачевство…»
В числе других наставлений великий авва раскрывал своим слушателям иногда тайны незримого мира, не для удовлетворения суетного любопытства, но единственно из желания нравственной пользы, для предостережения от соблазнов. «Явление святых Ангелов, – говорил он, – тихо и мирно, наполняет душу радостью, восторгом, упованием. С ними Господь, источник радости. Озаряемый светом ангельским, ум наш становится светел, ясен и спокоен. В душе разгорается желание Небесных благ. Она как бы готова соединиться с блаженными духами, чтобы вместе с ними вознестись на небо… Светлые духи столь кротки, столь милостивы, что лишь только человек, в силу несовершенства своей природы, смутится от их необычайного света, они немедленно изгоняют из сердца всякий страх. Не таковы явления злых духов – от них в душе рождается ужас, смертельная тоска, равнодушие к подвигам добра, оживают страсти… Ограждайтесь тогда знамением креста… Если мы хотя немного попустим им возобладать над собою, то семя зла, которое они посеют в нас, укоренится и возрастет… Тогда они сами как бы вселяются в нас и делаются видимыми в нашем теле – в злых делах наших… Не страшитесь, однако, нападений их. Сила их сокрушена пришествием Господа на землю. Будем в доброй надежде всегда держать в уме: Господь с нами – и враги не могут сделать нам зла! Ведь они всегда привязываются к нашим же слабостям: заметят страх, колебание, смущение – и вот, подобно ворам, бросаются на место, оставленное без стражи, раздувают наши же помыслы, увеличивают наши смущения и страх и повергают душу в мучение. Но они бегут со срамом, исчезают как дым, лишь только заметят твердость нашего упования. Помните – все в руке Божией, и демон не имеет власти над душой христианина…»[61]
Кроме назидания и руководства подвижников, св. Антоний горячо отзывался на общие нужды Церкви Христовой. Христианство того времени переживало тревожное и страшное время последней борьбы с язычеством. Язычество, как бы собрав последние силы, при Диоклетиане готовилось нанести последний страшный удар христианству. Разразилось такое гонение, подобного которому, казалось, не было прежде… В то же время языческая мудрость истощала последние усилия, чтобы остановить победоносные успехи Евангелия. Но гораздо опаснее, чем язычество, вооруженное внешним могуществом и мудростью мира сего, оказывались внутренние враги. Поднималось арианство, которое потом воздвигло столько смут и треволнений внутри самой Церкви…
Во время гонения Диоклетиана строгий пустынножитель явился на стогнах шумной и обильной всякими соблазнами столицы Египта – Александрии. «Поспешим, – говорил он, – к славному торжеству братий наших!» Антоний явился среди ужасов гонений великой нравственной силой: он ободрял святых узников, «во узах им служа, и на судища с ними приходя, и пред мучителей себе представляя, и ясно христианина себе быти исповедуя, и на муки за Христа вдаяся»[62]. Но «Господь сохранил сего мужа для нашего и общего для всех блага», – говорит Афанасий[63].
Луксор
Не уклонялся великий авва и от словесной защиты св. веры пред лицом языческой мудрости. Но эта защита была исполнена мира и спокойствия. «Антоний хотя и состарился в пустыни, – говорит Афанасий Великий, – но в нем не было и следа дикости или грубости. Он всегда был ласков и обходителен. Самый вид его был полон необыкновенной привлекательности… В его лице отражалась чистота души его и обитавшая в нем благодать Святого Духа»[64]. Неудивительно, что мудрецы язычества уходили от него в глубоком смущении, чувствуя в пустыннике силу, превышающую тонкости их диалектики.
«Скажите мне, – говорил им однажды Антоний, – скажите, что лучше ведет к истинной мудрости и богопознанию – умозаключения или вера? Что древнее – вера или ваши доказательства? Не есть ли вера – врожденное свойство души, тогда как ваша диалектика – измышление человеческое… Мы верою постигаем то, до чего вы стараетесь достигнуть своими умозаключениями, верою мы постигаем то, чего вы не можете даже выразить языком человеческим… Смотрите – не учившись еллинской мудрости, мы исповедуем Бога, Творца и Промыслителя мира. Смотрите, как наша вера исполнена жизни – всюду распространяется, несмотря на противодействия. А вы обратили ли хотя одного христианина вашими софизмами к язычеству? Где ваши оракулы? Где чары Египта? Где мудрость волхвов? Не исчезло ли все это пред силой Креста? Когда богопознание стало чище? Когда расцвело целомудрие? Когда исчез страх смерти? Никто не затруднился ответом, видя сонмы мучеников, идущих на смерть за Христа, видя дев, соблюдающих себя в чистоте… »[65]
С глубокой скорбью в сердце предвидел святой старец бедствия Церкви от возникающего арианства. Однажды, находясь среди братии и по обычаю работая своими руками, он воззрел на небо со слезами. Послышались тяжкие вздохи и горький плач… В трепете братия просили его объяснить причину такой скорби. «О, лучше бы, чада, мне умереть, прежде чем постигнет грядущее зло… В Церкви Христовой скоро наступит “неисповедимое озлобление…” Когда в Александрии начались арианские смуты, Антоний возвысил свой сильный голос против пагубной ереси. Он писал своим ученикам: «В наше время явился в Александрии Арий и вымыслил нечестивое учение о Единородном. Безначальному он дерзнул положить начало, Бесконечного и Неограниченного сделать конечным и ограниченным… Если человек согрешит против Бога, кто умолит за него? Арий сделал великое беззаконие. Грех его непростителен, и осуждение его неминуемо»[66].
Афанасий Великий, архиепископ Александрийский, просил пустынника выйти из пустыни и обличить лжеучение. И вот снова, уже восьмидесятилетним старцем, Антоний покинул возлюбленное безмолвие и явился в Александрию. Появление его произвело потрясающее впечатление на всех. Антоний ревностно изобличал лжеучителей. Его свидетельство сопровождалось чудотворениями. «Как много избавилось тогда людей от одержания злыми духами! Сколь многие получили исцеление! Все жители города от мала до велика стекались смотреть на Антония. Даже язычники и жрецы устремлялись в храмы, чтобы взглянуть на человека Божия!» Немного дней провел Антоний в Александрии, но велико было число отставших от заблуждения. Когда он удалялся, сам Афанасий торжественно проводил его[67].
Наконец, приспело время блаженной кончины великого подвижника. «Имя человека, скрывшегося в неизвестных пустынях, Бог прославил в Африке, Испании и Галлии, Италии и в самом Риме», – говорит Афанасий, но сам славный подвижник, озираясь на протекшую жизнь свою, так говорил о себе: «Вся протекшая довольно долговременная жизнь моя была не что иное, как непрестанный плач о грехах моих»[68]. Почувствовав приближение смерти, Антоний призвал к себе особенно любимых учеников своих и сказал им следующее: «Наконец, любезные чада, пришел час, когда я, по слову Божию, должен отойти к отцам моим. Господь уже зовет меня, я сам уже жажду видеть небесное. Умоляю вас, чада сердца моего, не погубите плодов долговременного подвига вашего… Любите всем сердцем Господа Иисуса Христа. Никогда не забывайте наставлений моих… Если вы любите меня, если считаете отцом своим, если хотите ответить чем-нибудь пламенной моей любви к вам, – умоляю вас, не относите тела моего в Египет… Погребите меня здесь и никому не говорите о месте погребения. Я уповаю, что в день воскресения мое тело восстанет нетленным. Милоть – вот эту ветхую одежду, что подо мной, – отдайте Афанасию за то, что он дал мне новую; другую милоть – епископу Серапиону. Себе возьмите власяницу. Прощайте… ваш Антоний идет уже в путь…»То было 17 января 355 года.
Прошло три года. Преподобный Иларион посетил место подвигов великого Антония. «Вот место, где он пел псалмы, – говорили ученики его Исаак и Пелузиан. Вот тут молился, здесь работал. Вот это место отдыха после трудов. Эти лозы, эти деревца посажены его рукою… Этот дворик также он сам устроил… Вот этот небольшой пруд для орошения садика выкопан с большим трудом его же руками. Это вот его заступ. На этом ложе он скончался…» Иларион лобызал ложе и с умилением смотрел на все[69].
Св. Афанасий Великий составил жизнеописание Антония и, посылая его инокам, писал: «Старайтесь, братия, тщательно прочитывать эту книгу. Пусть знают все, что Спаситель наш прославляет прославляющих Его и служащим Его дарует не только Царство Небесное, но и земную славу среди пустынь…»[70]
Прославляя великие заслуги св. Антония, Святая Церковь поет:
«На земли Ангела и на небесах человека Божия, мира благоукрашение, наслаждение благих и добродетелей, постников похвалу, Антония почтим: насажден бо в дому Божии, процвете праведно и, яко кедр в пустыни, умножи паству Христову словесных овец в преподобии и правде».
«Исцелений тебе благодать на недуги различныя дарова и на духи нечистыя Христос власть, мудре: естество бо, отче, победив, паче естества даров причастился еси Духа».
«Новый Моисей быв, в пустыни победу на враги и борители поставил еси, люди предводя, постников собор в веселии и новом жительстве вопиющих Владыце: священницы, благословите, людие, превозносите во вся веки!»
«Равноангелен пожив на земли, равноангельну обрел еси светлость: тех бо Боговиднейшим сиянием в причастии был еси. С ними же и радуешися всегда, яко божественный пророк, яко мученик венценосец, яко монашествующих верховник».
«Преподобне отче Антоние, ты иго Христово на рамена взем, доблественне наитие вражие попрал еси и пустыни грады показал еси. Сего ради тя вси верою почитаем, о всеблаженне, монашествующих похвало…»
«На небо текущую возшед колесницу, чудне, добродетелей достигл еси краеградие пощением, из пустыни обходя горняго Иерусалима прекрасная, и от болезненных подвигов достойно почести прием, с небесными радуешися чиноначалии, всеблаженне, вечных благ наследник и царствия житель быв…»[71]
IV. Путешествия в Египет IV века
Путешествия в Египет, в ту страну, где, по словам Златоуста, Евангелие более, чем где-либо в другой стране, явило свою чудесную преображающую силу, и затем, главным образом в Нитрию, этот град Господень, или град святых, и далее в Фиваиду – такие путешествия были очень часты в конце IV века и в V веке, до VII столетия. Путники, иногда из очень дальних стран христианского мира, посетив все святые места в Палестине, обыкновенно отправлялись в Египет, несмотря на все трудности и препятствия, которыми грозило это путешествие. Из Иерусалима до Александрии путешествие совершали обыкновенно в 16 дней. Когда караван, готовившийся к путешествию, был снаряжен окончательно, путники выступали из Иерусалима и направлялись к древнему филистимскому городу Газе. В Сокгофе они посещали источник Сампсона, изведенный из ослиной челюсти, и утоляли жажду после трудного пути. В Марасфине все желали поклониться гробу пророка Михея. Отдохнув в Газе, путники готовились к опасному переходу чрез пустыню амалекитян. Здесь, на границе идумеев и кареев, часто показывались «сыны пустыни», хищные бедуины. Приходилось держаться больше поблизости моря и огибать мыс и озеро Касия. Утомителен был этот переход! Лошади и верблюды вязли в песках. Палящий зной солнца раскалял пустыню, и иногда знойный ветер вздымал желтые тучи песка, ослеплявшие глаза и засыпавшие всякий след ноги человеческой. Зато, пройдя пустыню, путники уже достигали Нильской дельты. «Тинистый, мутный» Сиор был первым рукавом Нила к Востоку. Здесь можно было немного отдохнуть в городе Пелузе, хотя этот город не представлял собою ничего достойного внимания. Танис, где древле Моисей в корзине укрываем был в густом тростнике, и земля Гесемская, где жили израильтяне, непременно были посещаемы путниками.
Река Нил в близи Асуана
Нил в устьях своих семи рукавов был мелок и маловоден. Его можно было переходить вброд. Немного выше, к югу, Нил течет между двумя плотинами и почти наравне с берегами. Если во время разлива река не превышает плотин, значит – наводнение скудно и можно опасаться голодного года, как у нас во времена бездождия. Но иногда черезчур сильное разлитие Нила разрывало плотины, и наводнение, оплодотворяя почву, в то же время причиняло очень много вреда всей местности. Плавание вверх по Нилу производилось при помощи бичевы, которую тащили рабочие, подобно нашим бурлакам, сменявшиеся на известных станциях. Все это путникам приходилось узнать при проходе чрез рукава Нильской дельты до Александрии, расположенной на западном устье Нила.
Благочестивых путников не интересовали достопримечательности пышной столицы Египта. Им мало было дела до великолепия города, до его монументальных зданий, тем более до увеселений Каноба и Тапоризисов. Не пленяли их исторические воспоминания о великом завоевателе мира, о Помпее, Церазе, Клеопатре. Все это касалось славы «мира сего»; они же искали того, на чем сиял луч бессмертия… В конце IV века в Александрии жил знаменитый христианский учитель Дидим. Христиане родители, природные египтяне, воспитали его в духе христианского благочестия. В детстве Дидима постигло ужасное несчастие: пятилетний мальчик, много обещавший своим быстрым развитием, от внезапной болезни потерял зрение. Тем не менее мальчик умолял, чтобы не прекращали начавшегося было уже обучения его грамоте, и он действительно научился читать при помощи подвижных букв, которые служили ему для составления слов и целых предложений. И вот он с изумительной ревностью отдался науке, как бы желая возместить потерю зрения. Юношей он спешил в аудитории знаменитейших учителей своего города и изучил в совершенстве светские науки тогдашнего времени – грамматику, риторику, поэзию, философию и музыку. О силе его способностей говорит тот изумительный факт, что слепец решал труднейшие геометрические задачи при построении никогда не виданных им фигур. Дидим глубоко изучил творения Платона и Аристотеля, но венцом всех его усилий было подробнейшее и основательно знакомство со Священным Писанием. Он наизусть знал всю Библию, Ветхий и Новый Заветы и проникновенно умел изъяснять труднейшие места Писания. Великие труды его великого предшественника Оригена по изучению текста Священного Писания ему были хорошо известны, хотя, глубоко уважая великого христианского ученого, Дидим остерегался его ошибок и во всю жизнь остался православным христианином. Его мужество в защите Православия против ариан вызвало похвалу св. Афанасия. Со всех сторон – из Малой Азии, Сирии, Палестины не только простые смертные – знаменитейшие епископы спешили в Александрию поучиться у дивного слепца христианской мудрости и послушать его изъяснений Священного Писания. Отшельники Фиваиды были в числе его учеников. Сам Великий Антоний из глубины своей пустыни посещал Дидима. Дидим выразил св. Антонию свое сожаление о потере зрения. «О, Дидим, – воскликнул великий подвижник. – Не жалуйся на потерю зрения, не говори так! Если Бог не дал тебе телесных очей, которые есть у всех людей и даже у самых нечистых животных – змей, мух, ящериц, зато Он даровал тебе очи ангельские, чтобы ты созерцал Его лицом к лицу!» Блаженный Иероним в течение целого месяца наслаждался беседами с Дидимом и впоследствии с восторгом говорил о них. «Этот дивный слепец воистину видящий во всем библейском значении этого слова, подобно тому как пророки назывались провидцами. Взор его парит над землею… Дидим имеет очи – те очи, которыми красуется невеста “Песни Песней”, – те очи, которые Христос повелевает возвести вверх, чтобы узнать, пожелтели ли нивы и созрели ли колосья…» Великий слепец радушно принимал путников, и слава о нем далеко разносилась по всему миру… Справедливо говорит Руфин: «В то время Египет славился ученейшими в христианской мудрости мужами!»[72]
Карнак, Развалины древнего храма
Из Александрии путники направлялись к югу. Александрия по образу жизни и обычаям жителей напоминала путникам хорошо известный им мир. Но едва только путешественник удалялся от нее, сухим ли путем или вверх по Нилу на судне, как вместо шума и давки города, вместо блеска и великолепия его поражали глубокая тишина и безмолвие. Он сразу чувствовал, как его со всех сторон охватывал дух древнего Кеми… «И грек, и римлянин чувствовали себя как бы в новом мире. Такое впечатление производила эта страна издавна, но во времена империи впечатление это еще более усилилось. Чем долее продолжалось римское господство над миром, тем однообразнее становился мир. На западе римская культура, а на востоке – греко-римская уравнивали всякие национальные и местные особенности. В одном Египте удерживались, подобно мумии, остатки той древней культуры, по сравнению с которой греческая и римская казались как бы вчерашними; и Египет, эта земля прошлого, с своими чудесами и тайнами, представлялся чем-то окаменелым среди живого настоящего. Его природа возбуждала любознательность более, чем природа какого-либо иного края… Разлив Нила в летнее время превращал весь Нижний Египет в пространное озеро: города, местечки и дома, построенные на природных или искусственных возвышениях, выступали из воды наподобие островов. По всем направлениям плавали бесчисленные лодки, из которых многие были сделаны из выдолбленного дерева или даже из связанных вместе глиняных черепков. До какой степени разнообразная растительность Египта и его мир животных делали впечатление на фантазию римлян, можно видеть из того множества египетских ландшафтов из мозаики и фресок, которыми они украшали стены своих жилых покоев и зданий. Так, например, на водах, обросших белыми цветами лотоса, плавают белые египетские болотные птицы, между высоким камышом и береговыми кустами скрывается гиппопотам, притаился крокодил, на берегу прокрадывается ихневмон, вьется змея, охорашивается ибис и приглаживает перья своим кривым носом, а там пальмы на тонких стеблях высоко раскинули над чащей свою пеструю крону… Колоссальные древности Египта возбуждали такое же удивление, как и его природа. Всесокрушающее время оказывалось бессильным над его искусственными каменными громадами, колоссальными храмами и дворцами, высеченными в скалах пещерами и переходами, исполинскими статуями и сфинксами, бесчисленными картинами и таинственными письменами, покрывавшими их стены. Египет был все тот же, что и за сотни лет тому назад; каким его описывали в древности, таким он оставался и после – вечно новый, вечно поражающий своим величием…»[73]
Конец ознакомительного фрагмента.